🌿
Второй день клонится к закату, лучами вытягивает из мира то ли радость, то ли печаль. Тэхён любопытно смотрит в окно, отслеживая смену лесов на выжженную равнину и равнину на колючие поля. — На верхушку ананаса похоже, — говорит индейцу и на ходу пытается поймать в кадр в ряд растущие тысячи низкорослых кактусов. — Это плантация агавы, — реагирует Хио, немного опустив голову и кидая взгляд через окно омеги. — Довольно прибыльное дело. — Правда? — Из неё делают текилу. — Ту самую? — удивляется Тэй, повернувшись к нему всем корпусом. — Ту самую, — повторяет с улыбкой. — Но выдерживают и перегоняют разными способами. И созревают некоторые сорта десятилетиями. Так что производство текилы — долгий процесс, похожий на целое искусство, — обнажает ряд зубов с выпирающими передними зубами. — Что бы я ни рассказал, ты в таком восторге остаёшься, Тэхён. — Как тут не восторгаться?! — разводит руками. — Ты рассказываешь мне о таких вещах, о которых я не слышал и даже не подозревал, — вновь подаётся в бок, высовывая голову из окна раритета. — Потрясающе! Джин бы классные снимки сделал, — затихает, вновь возвращаясь в салон автомобиля, опуская руки с фотоаппаратом на колени. Каждое слово и любая незначительная информация — живое напоминание о брате. — А подлинность градусов проверяют гусеницей на дне стакана, — покосившись на притихшего Техёна, говорит индеец, подъезжая к пограничной зоне между штатами. — Что? Это же противно, фу! — корчит гримасу. — Ты же шутишь? — Нисколько. Если градусы завышены, чем требуется, то насекомое постепенно растворяется в стакане, — воодушевленно продолжает, отвлекая его от грустных мыслей. — Бедная гусеница, которой не суждено превратиться в прекрасную бабочку, — ещё больше в себя погружаясь, окончательно убирает фотоаппарат. — Хочешь, сделаем фотографии? Покажешь брату потом, — предлагает Хио и, не дожидаясь ответа, сворачивает на обочину, заглушая запылившуюся жёлтую машину. Тэхён выходит следом и надевает чёрный берет. — Покажешь ему, какой длинный путь ты прошёл, чтобы найти его. Хорошо? Тэй улыбается и едва сдерживает порыв обнять Хио. Его счастье, что в качестве гида ему попался такой хороший человек, который заботится не только о его сохранности, но и о душевном состоянии. Старается приободрить, успокоить, и сейчас тоже, направив на него телефон, щёлкает, отвлекает от грустных мыслей, лишь бы он не переживал. Указывает, куда встать и как повернуться. Под конец внезапной фотосессии Тэхён звонко смеётся, пытаясь поймать Нэпавин, которая присоединилась к «профессиональной фотосъемке». Хио делает еще несколько фотографий, а потом просто наблюдает за тем, как они весело играются, точно дети. — Тэхён, возвращайся! Слишком жарко, так и солнечный удар можно получить, — но резвящимся детям не до него. Глубокий смех омеги в купе со свистом орлицы, как глоток свежего воздуха в эту жару, и индеец не отказывает себе в этом удовольствии. Полные губы в улыбке тянутся, когда видит квадратную улыбку подбежавшего Тэхёна. — Хио! Давай сфотографируемся вместе. Нэпавин пусть сядет на твоё плечо, а я… — призадумавшись, бегает глазами и отходит на шаг в сторону, — я встану чуть подальше, чтобы вас видно было, — улыбается широко и делает несколько фотографий. — Теперь быстро в машину, — подозрительно смотрит на орлицу, застывшую с открытым клювом. — Перегрелась? Тэ восторженно ликует, когда в прохладную машину садится. Белая футболка к телу липнет, волосы ко лбу вспотевшему налипли. Подставляет горячее лицо кондиционеру и забавно закатывает глаза от удовольствия. Шурша крыльями, орлица перемещается вперёд, на колени Тэхёна, почти причиняя боль своими длинными когтями. Смотрит зоркими глазами и мягким тихим клёкотом легонько щипает омегу за большой палец. Хочет внимания, хотя куда ещё больше внимания. — Неугомонная, — улыбается нежно и раскрывает то одно, то другое крыло перед кондиционером, охлаждая её. Слегка надавив, поглаживает наросты перьев над глазами; ещё вчера заметил, как она это любит. — Какая ты милая, а я, глупый, боялся тебя. — Вы похожи, — говорит Хио, который молча за ними наблюдал до этого момента. Он и подумать не мог, что Нэпавин способна за такой короткий срок близко к себе человека подпустить. Ластится, гипнотизируя взглядом, грудку лохматит, ожидая похвалу омежью взамен. — Белоснежки. — Белоснежки? — повторяет удивлённо, а затем до него доходит: белоголовый орлан и блондин-омега. — И правда, мы похожи, орлёнок, — продолжает миловаться с птицей, попутно рассматривая плантации с агавой. — Это какой штат? — Веракрус. Прибрежные районы, омываемые Карибским морем. Здесь сплошные отели и рестораны. А там, куда едем мы, разбросана целая история в виде храмов и дворцов. Вечер плавится по просторам плантаций, жаром исходящая от сухой песчаной земли. Чёрная игуана греет колючую спину на выступающем камне у дороги. Длинным языком песчинки с глаз очищает геккон, выбираясь на вечернюю охоту. Пустынные земли оживают ночными охотниками, приютом для дневных раскрывая свои широты. Ветер колышет колючие кустарники и поднимает вихрь из песка и пыли над плантацией. Машина сворачивает по ухабистой дороге и спустя некоторое время показывается поселение с красными домиками. Слабое освещение из мелких окошек просачивается на улицу, будто туман. Хио останавливает «жука» рядом с одним из них и, хлопнув дверью, расправляет плечи. Хрустит позвонками и снимает наплечник. — Хио? — за ним выходит и Тэхён, рассматривая забавные конусообразные жилища в округе, и подходит к деревянному шаткому забору. — Мы переночуем тут. Не переживай, это типи моего друга, — заверяет индеец и подходит ближе к нему. — Но если ты не хочешь, мы сейчас же двинемся в путь. Доедем до города и отдохнём в отеле. — Нет, — мотает головой, — всё в порядке, — продолжает, улыбнувшись. Альфа целый день без отдыха водил и сейчас выглядит очень уставшим. На поводу у своих прихотей идя, он не хочет загружать его ещё больше. Под открытым небом заснуть смог ведь, и тут сможет отдохнуть. Серхио, призадумавшись, смотрит в ответ, а затем поворачивается к домику. — Это типи. Думаю, тебе будет интересно посмотреть на него изнутри, — говорит альфа, ступая вперёд. Хозяин встречает их у крыльца, крепко обнимает Хио и низко кланяется омеге, приглашая в дом. Не обращая внимания на Тэхёна, альфы весело переговариваются друг с другом и покидают его, оставив рассматривать необычный дом в одиночестве. Типи внутри оказался одной большой комнатой с маленьким очагом в центре, расписными стенами и с тремя деревянными шестами до потолка. В очаге затлевшие угольки находятся; стены изрисованы в зелёно-голубых оттенках, и Тэй кончиками пальцев проводит по контуру нарисованных белых цветов в зелёной траве, медленно переходит к кактусам; а затем на руки берёт ловец снов, ярким пятном выделяющийся на зелёном шесте. Потолок голубой, в центре которого находится дымовое отверстие, украшен белоснежными завитушками облаков. Тэхён возвращает на место яркий круг с висячими перьями и бусами на ней и думает, что более странного жилища он никогда в жизни не видел. Играется с длинным ожерельем и боковым зрением ловит движение рядом. Вид то ли собаки, то ли медведя не на шутку пугает его. — Хио! — надломленным голосом истошно вопит. Ему страшно. Ноги, будто парализованные, слушать отказываются. Пока это существо волосатое приближается к нему, длинным носом шумно вбирая воздух, Тэхён как можно сильнее вжимается в стену. — Хио, — шепчет, боясь криком разозлить животное. — Тэхён? — оба индейца ураганом врываются в дом друг за другом. Один к омеге кидается, другой к чудищу лохматому. — Не бойся, — гладит по голове, пока омега к нему жмётся. — Это домашний питомец, он не причинит тебе зла. — Питомец?! — восклицает. — Это питомец? — шумно прочищает горло, выглядывая из-за плеча Хио на создание, которое улеглось у ног индейца. — Тогда как выглядит то, от чего он защищает дом? — Это муравьед, и он защищает дом от термитов, — поглаживает его по голове, которого всё ещё пробивает крупная дрожь. — Сильно испугался? Тэхён кивает головой и наконец-то разжимает кулаки, выпуская помятую ткань жилета на свободу. Страх еще сковывает его тело, вплоть до помутнения ясного сознания. Пугливо смотрит, как «домашний питомец» прижимается к ногам индейца и активно шевелит носом, делая тщетные попытки высвободиться из рук хозяина и исследовать незнакомых ему людей. Глаза его маленькие, на продолговатой длинной голове едва заметны, тогда как сам Тэхён разглядывает его пятикопеечными глазами. Сколько еще раз в его голове проскользнёт мысль, что такого он никогда в своей жизни не видел? И сколько раз она появится ещё? — Безобидное создание, хороший друг и надёжный защитник, — перечисляет хозяин дома, нежно поглаживая питомца. — Хочешь погладить? — Я? — он колеблется, цепляясь за ремешок жилета альфы. Слышит приглушённый смех Хио и встречается с его весёлыми глазами. Набравшись храбрости, подходит ближе и протянутой ладошки моментально касается холодный нос муравьеда. Тэхён дёргается, а затем тихонько хихикает, когда он скользким языком ладонь вылизывать начинает. Вскоре, когда омега и муравьед притираются друг к другу, а Нэпавин недовольно клекочет в сторонке, отказываясь от внимания и кидая обиженные взгляды на них, на столе появляется несколько разных блюд, от которых пахнет божественно. Голодный Тэхён едва удерживает себя на месте, чтобы вытянув голову, не посмотреть на содержимое пиал. Хио сидит за низким столом и сминает вилкой очищенный авокадо в большой чаше, добавляет специи, и один большой кусочек, под давлением вилки выскользнув из посуды, катится по полу. Помощь Тэхёна альфа принимает спокойно, без протестов. Выкладывает соус на кукурузную лепёшку и сворачивает её, выкладывая на деревянную тарелку. Не удержавшись, он откусывает кусочек и протягивает половину орлице, которая, ощутимо клюнув за палец, глотает предложенный кусок. Гладит её по белоснежной голове, и та, звеня когтями по полу, ближе подбирается, немного успокаиваясь под бочком Тэхёна. С аппетитом принимает еду с его рук и сверкающими глазами смотрит на омегу, похлопывая по бокам крыльями. Домашний питомец хозяина типи тоже бродит вокруг да около, приводя этим в бешенство орлицу. Душистый чай окончательно расслабляет Тэхёна, глубоко дышит пряным ароматом и чуть ли сидя не засыпает. В мягкой постели удобно и, несмотря на полупьяное и усталое состояние, омега всё равно ворочается, места себе найти не может. Сердце щемит, а глаза пощипывать начинают. Он тут под защитой, в мягкой постели и сытый. А что с Джином? Где он сейчас? Ему удалось выбраться из леса или он попал в руки Сафаи? Это имя часто всплывает в сознании, неосязаемо находится рядом, придавливая одним только существованием. Не касаемо рядом находится, мурашками тело покрыться заставляет. И появись хоть одна причина, указывающая, что Джин где-то в другой стороне, он пешком прямо сейчас бы направился к нему. Лишь бы избежать встречи с ним.«В свои владения превратил, никого не запускает, никого не выпускает. Кто переступает границу тропических лесов, навеки обречён остаться там», — эхом звучат слова Хио и Тэхён, от слабости всхлипнув, вытирает шмыгать начинающий нос.
— Существует легенда об одном талантливом садовнике, который разводил чудесные и красивые сады, — тихо начинает Серхио, наблюдая, как омега в двух метрах от него поворачивает к нему, хлопая влажными ресницами. — В своём саду он вырастил малоприметное деревце и назвал его авокадо, — продолжает, следя за маленькой слезинкой, что скатилась с уголка глаза, впитываясь в подушку. — Плоды этого дерева были продолговатыми, а мякоть его была подобна сливочному маслу. Выжатое из неё масло обладало пикантным ореховым ароматом. Из этих плодов он изготавливал удивительное средство, которое называлось «масло красоты». — И он стал его продавать? — тихонько спрашивает, устраиваясь поудобнее. — Именно, — кивает ему. — Смысл жизни садовника был в этом дереве, которое круглый год давало плоды. Цвело и пахло авокадо на радость мужчине, благоухало мелкими белыми цветами и с ума сходить от счастья заставляло, — рукой поглаживает косичку, рассматривая потолок, разукрашенный хозяином дома. — Скоро люди стали ценить это средство на вес золота, и на садовника свалилось огромное богатство, почёт и уважение. Садовник стал зазнаваться и возомнил себя равным богам. Боги, увидев это, решили его наказать и лишили рассудка, отчего тот стал злым и в приступе ярости начал уничтожать весь свой сад, кустарник за кустарником, дерево за деревом. — Уничтожил то, что своими руками создал, — шепчет растерянно. — Так он уничтожил все растения, деревья и кусты, но только одно не посмел вырубить — этим деревом было авокадо, благоухающее белыми цветами, — глубоко вздохнув, принимает сидячее положение, расплетая косу. Тонкие пальчики Тэхёна тянутся к мягким волосам, и индеец покорно сидит, пока он расплетает косички, которые сам же и заплёл. Расчёсывает аккуратно и благодарит небеса за то, что судьба его направила именно к нему. Мексика поглотила бы его целиком и полностью ещё в самом начале этого путешествия. Хио послан ему небесами, которые, возможно, сжалились и над его несчастным братом. Тэ надеется на это. Верит отчаянно и верой убаюканный, спокойно засыпает. — Тэхён, — слышит сквозь сон и, еле открыв глаза, смотрит на склонившегося над ним Серхио. — Пора выезжать. Сегодня доедем до Юкатана. Сон как рукой снимает, тревогу селит в сердце, сомнениями изнывать разум заставляя. Быстро собравшись, низко кланяется хозяину дома и гладит муравьеда по голове. Приглушённый свист слышится из машины в тот же момент. Нэпавин ревностно охраняла его вчера всю ночь, и сейчас недовольное шуршание и клёкот сопровождает их какое-то время, пока рука Тэхёна, скользнув на заднее сидение, не начинает поглаживать её крыло. Та успокаивается и, цепляя перьями щеку Хио, перебирается на переднее сиденье, на колени Тэ. — Я и не знал, что ты настолько любвеобильна, — весело говорит индеец, нежным взглядом глядя на питомца. Тэхён же мыслями далеко находится, разыскивает Джина. Брата, который сильно от него отличается. Немного омег могут отважиться выбрать журналистику, а тем более, отправиться в одиночку в Мексиканские леса. Но кто знает, может он был и не один? Может, он был в компании съёмочной группы? Но почему от Джина поступило так много звонков буквально за несколько минут? Что брат хотел ему сказать? Может, он помощи просил или просто услышать голос хотел, как делал очень часто. Мог на дню несколько раз позвонить, заявляя, что соскучился по голосу. В такие моменты Тэхён счастливо смеялся, звонким смехом грея брата сквозь тысячи километров. Сейчас он многое отдал бы, чтобы просто узнать, что Сокджин в порядке, жив и здоров, что позвонить не было возможности, что просто забыл, что потерял телефон. Да что угодно, лишь бы был в порядке. Вопросы один за другим острой иголкой вонзаются меж рёбер. Там, где-то в левой стороне, исколотое сердце без брата пустует. Без него там зияет дыра. Уже четвёртый день он в Мексике, где из штата в штат всё меняется так, что кажется, будто в другую страну попал. Не успевает удивиться чему-то, как появляется нечто, что забыть всё до заставляет. Уже четвёртые сутки никаких известий от него. Хио что-то говорит ему, но быстро замолкает, поняв, что достучаться до омеги не сможет. Этот парень одним своим появлением разрушил все обещания, данные им когда-то. Перевернул с ног на голову жизнь, вернул то отрадное чувство свободы, напомнил, что такое улыбка и доверие. Наполнил жизнь детской невинностью и наивностью, смысла добавил в неё и теперь молчит. Сегодня они останавливались только чтобы покушать, если кусочек кесадильи, съеденный Тэхёном, можно было считать за полноценный приём пищи. Пустыми глазами смотрит в тарелку и с одной части в другую толкает еду. Говорить что-то бесполезно, поэтому альфа всю ответственность со своих плеч на большие крылья орлицы перекладывает. Та старается так, как он никогда и подумать не мог. Птица, которую он долго приручал, сдалась под очарованием омеги так быстро, что он не заметил и свои сдающие позиции. С готовностью принимает тот факт, что вторую руку на отсечение готов дать, лишь бы брат Тэхёна нашёлся. Лишь бы глубокие тёмные глаза перестали источать вселенскую грусть, лишь бы хрупкие плечи сбросили непосильный груз. Но он не в силах поспособствовать этому. Только и может, что крутить баранку машины, и то одной рукой. Ещё день минует слепой надеждой и верой на привязи следуемый за братом брат. Земля совершает свой поклон вокруг звезды, пока Тэхён, доехав до Чичен-Ицы, поклоном на колени кидается перед храмом. Безнадёжными мольбами губы шевелятся, шепчет сердцем защиту для Джина. Горячими слезами топить начинает плохие мысли, страдать юношеское сердце заставляющие. — Кто сердцем просит, тот покровительство духов получит, — загадочно тянет Хио, рядом с омегой на корточки опускаясь. Дождь, начавшийся барабанить по каменным стенам и колонам Всемирного наследия, смывает с себя печаль и тревоги. С волос Тэхёна капли стекают, и если бы не Хио, утащивший его внутрь храма, то он так и продолжил бы сидеть на коленях, повторяя, как мантру, одно только имя брата. — Туристов нет, — говорит Тэхён, только сейчас заметив пустоту среди храмов и колонн. — Сезон дождей начинается. В это время сюда и в другие места археологических раскопок не едут. Многие услуги, оказываемые гидами из ассоциации туризма, невозможно предоставить. Поэтому сезон дождей тут тихий, без туристов и торговцев у входа. Жаль, что их нет, — досадно говорит индеец, рукой выжимая из косички влагу. — Столько интересных сувениров они продают. Я даже знаю, что бы тебе понравилось, — улыбается, глядя, как невесомо осторожно касается омега иероглифов на стене. — Это тот самый храм. — Из легенды? — удивляется Тэхён. — Да. Именно в этом храме зародилась любовь, о которой до сих пор легенды слагают. Именно тут их реки слились воедино, породив новый могущественный город. — Насколько сильно она влюбилась, что бросила свой город, оставила родных и близких и ушла вместе с ним в неизвестное будущее. — Настолько же сильно, насколько ты любишь брата. У тебя такое же храброе сердце, как и у Сак-Никте, — устроившись в позу лотоса, распускает косу, опустив голову вниз. — Я очень труслив, Хио. Я привык к спокойной, безопасной и стабильной жизни. Привык, что меня оберегают от проблем. Да я даже что такое проблемы, не знал, — откровенно признаётся он. — Я, наверное, очень глупый, раз в такую даль прилетел, чтобы искать брата. А вдруг он мёртв? — срывается с губ мысль, которая прочно засела в нём. Мысль, которая покоя не даёт. Прячет лицо в ладонях и горько плачет. — Тэхён. В утешении омег индеец плох. Он в этом просто ужасен. Вскакивает на ноги и застывает рядом с рыдающим Тэхёном, не зная, что делать и как его успокоить. Тэхён, выросший в ласке и заботе, и сейчас нуждается в утешении, в ласковых словах и подбадривании. Скидывает железный наплечник со звоном на каменную поверхность и пристраивает голову омеги на своё плечо. Слёзы градом льются из тёмных глаз, мочат очередным дождём жилет индейца, ткань, которая в кулаках Тэхёна мнётся. Унять всхлипы и рвущиеся наружу рыдания не может. Выпускает на волю слёзы, что накопились за эти дни, освобождает душу от сковывающих эмоций. Тэхён ещё долго так стоит, поглаживаемый по спине большой ладонью Серхио. Не стесняется своей слабости, душу наизнанку вывернув, беззащитный стоит перед ним. Рядом, скрежета по каменному полу острыми когтями, суетливо подпрыгивает Нэпавин. Громко хлопает крыльями и клекочет нервно — хочет успокоить друга. Понимает, что он нуждается в этом, и тычет клювом в его ногу. — Полегчало? — спрашивает альфа, когда он приподнимает голову. — Угу, — кивает, делая шаг назад, и покрасневшими глазами смотрит, — прости за истерику. — Не извиняйся за это. — Спасибо, — лепечет тихонько, — чтобы я без тебя делал. Дождь начинает ещё сильнее барабанить по каменным изваяниям, столетними историями и загадками, пропитанными насквозь, когда они решают утром двинуться в тропические леса. Крыша храма стонет под музыкой дождя и ветра, пока индеец рассказывает ему очередную легенду. — Когда-то давным-давно, в горах был город индейцев — Сакулеу. В этом городе родился и вырос вождь по имени Текум. И была у него домашняя птица невиданной красоты. И звалась она «кетцаль»: перья на голове распушены в виде невысокого, но широкого хохла, большие зелёные крылья свисают вниз, а ярко-зелёная спинка отливается металлическим блеском. — Вот бы увидеть её, — с придыханием говорит, представляя птицу. — Текум любил эту птицу, и та была привязана к нему. Вождь был сильным, ловким и умным воином. Ему же суждено было стать последним правителем этого города, потому что в него вторглись испанские захватчики, — Хио глубоко вздыхает, а глаз с длинных аккуратных пальцев, что поглаживают довольную орлицу, не сводит. — Текум поднял народ на защиту своей родины от чужеземцев. Стоя на холме перед решающей битвой, он смотрел за приближением испанцев и потом повёл своё войско в бой. К несчастью, Тукум подумал, что испанец на коне — невиданное доселе огромное существо. Он принял испанца и лошадь за единое целое и смело ринулся в бой, выбрав своей целью коня. Животное было действительно убито, но испанец, воспользовавшись ситуацией, пронзил грудь Текума копьем, — очередной вздох и глаза альфы встречаются с его печальными глазами. — Когда истекающий кровью вождь упал на землю, к нему на грудь села его птица. Она прикоснулась к крови вождя, еще долго оплакивая правителя, а затем упорхнула ввысь. Грудка и живот кетцаля окрасились в цвет крови, вот почему у неё такое контрастное оперение. С тех пор кетцаль не живет больше в неволе, поэтому встретить её — большая удача. — Бедный Текум, — прижимает к себе орлицу, чмокая её по белоснежной голове. — Умирая, Текум сказал, что в тот день, когда кетцаль вернётся к людям, индейцы станут по-настоящему свободны. — Хио, а ты видел эту птицу? — Ни разу. Она прекрасна настолько, что сама заботится о своих перьях, — немного воодушевляется он, — она строит гнездо так, чтобы не повредить длинные перья. Залетает в гнездо с одного отверстия, а вылетает из другого. — Какая умная, — восхищается омега, откидываясь назад на мягкое одеяло. — Даже птица знает цену красоты. Этой ночью Тэхён не спит. Встречает утренние лучи солнца вместе с Нэпавин, которая составила ему компанию. Перепрыгивая через ступеньки, спускается вниз, где трава зелёная освежилась под тропическим дождём. Складывает свои вещи и покорно, больше нервно ожидает, когда проснётся Хио, чтобы сразу же в путь отправиться. Всего лишь десять километров отделяет Тэхёна от последнего места, откуда поступали звонки Джина. Что значат эти километры по сравнению с тем расстоянием, которое он преодолел, чтобы оказаться здесь. Скоро он всё узнает. И от осознания этого его тело трясётся в лихорадке, нервные окончания напряжены настолько, что он взмывает вверх, когда Хио окликает его. По виду омеги всё ясно становится, и альфа без лишних вопросов заводит «жука», блестящего после дождя, и максимально давит на газ. Жёлтая машина мчится вперёд, навстречу не то удаче, не то беде. Спешит туда, где им не рады… Доехав до границы джунглей, они выходят из машины, и взгляд Тэхёна в густом лесу теряется. Они молча вытаскивают из багажника рюкзаки, наполняя их необходимыми вещами, и так же молча заходят в джунгли. Как только в голову Джина взбрело сюда сунуться? Этот лес своим видом как пугает, так и поражает оранжереей, созданной самой природой. Тэхён осторожно следует за индейцем, переступает черту дозволенного и шаги в неизвестность делает. Время от времени орлица спускается вниз, клокочет громко, и Хио дальше двигается сквозь густые заросли, через которые трудно, а порой и невозможно пробраться. Деревья тянутся к свету, переплетаясь и создавая под пологом леса глубокую тень. Мир вечной зелени… Вечного лета… Лианы, цепляясь за стволы деревьев, тянутся к свету, достигают огромной длины и от дерева к дереву свисают вниз, как гирлянды рождественской ёлки. Обезьяны над головой перепрыгивают с одной ветки на другую, болтаются на лианах и любопытно смотрят на нежданных гостей. Поднимают несусветный шум, оглушая лес гортанными криками. Омега любопытно осматривает растения, что не на земле, а на стволах и ветках деревьев растут, змейками расползаясь ввысь. Капельки дождя, понятной только природе музыкой, капают на рыхлую почву тропиков. — Осторожно, — в сотый раз повторяет Хио, протягивая ему руку. Помогает пройти заросли, крепко сжимая утопающую ладонь в своей большой ладони. Держит и не думает отпускать, пока сам омега не расцепит замок крепкой поддержки, подлетая то к папоротнику с семенами на листьях, то к пальме с грубой корой, на которой прикрепились мелкие грибы. Проводит рукой по венцу пальмы-лианы и делает ещё несколько фотографий, которые мгновенно отпечатываются на маленькой фотокарточке. К остальным в рюкзак кладёт, собирая доказательства того, что он тут, среди природы, нетронутой человеком. Машет руками, разгоняя назойливых насекомых, и облегченно вздыхает, когда они наконец-то вступают на ровную дорогу, по состоянию которой по ней не только ходили, но и ездили. Хио хмурится, на корточки присев. Внимательно разглядывает дорогу и проводит ладонью по отчётливо виднеющемуся следу от зубчиков шин. Ноги Тэхёна ноют от тяжёлой ходьбы через полосу препятствий в этом лесу, но чувству этому не поддаётся. Идёт наравне с альфой и гордится тем, что медленно добирается до цели. — Замри, — твёрдый голос Серхио заставляет Тэхёна замереть, — стой и не шевелись. — Что там? — шепчет и в страхе — Не оборачивайся, — мягко просит индеец ровно в тот момент, когда он именно это и делает. Взгляд впивается в яркое пятно на плече. Большой жёлтый паук пускает необратимый процесс панической атаки. Воздух с трудом проникает в лёгкие, а неконтролируемое желание убежать берёт вверх. Тэхён криками разрывает тишину леса и несётся вперед. Не слышит возгласа за спиной и сворачивает в другую сторону, размахивая руками и стряхивая с себя уже давно упавшего паука. Зацепившись за что-то, кубарем катится вниз по уступу, больно встречаясь боками о камни. Плюхнувшееся в воду, тело омеги моментально уносит течением. — Нэпавин, ищи! — басом звучит крик Серхио. Следом раздаётся свист орлицы, и она взмывает вверх, следуя за течением. Сомневается и улетает в другую сторону притока реки, пока Тэхён отчаянно борется за глоток воздуха по другую сторону. Подхваченный сильным течением, теряет сознание без единой мысли, быстро и тихо. Так умирают люди, которым нечего терять. Только у Тэхёна есть ради кого жить. Либо он любимец судьбы, либо сама природа сжалилась над ним, посылая спасение хозяином этих тропиков. Сильные руки подхватывают его, вынимают из вязких щупалец буйной реки и несут туда, куда всех провинившихся ведут. Тэхён, без вины наказанный мексиканскими землями, безвольной куклой в руках наказуемого висит. Не знает и не ведает, как лес дышит ожиданием кульминации этого дня. Медленно открывает глаза, каждой косточкой чувствуя боль по телу. — Хио, — хрипит, пытаясь разглядеть мутное лицо склонившегося над ним человека. Морщит лицо в болезненной гримасе и пытается сфокусировать взгляд на человеке, который мокрой салфеткой по лицу его проходит. Горло саднит, а бока ноют так, что вновь отключиться хочет, лишь бы не чувствовать её. Слышит незнакомую речь, и мозг начинает активнее посылать телу импульсы самосохранения. — Хио? Только склонившееся над ним сморщенное лицо старика, разукрашенное в синий цвет, ему не знакомо. Индеец, сощурив глаза, смотрит и что-то говорит ему. Тэхён приподнимается и оглядывается по сторонам: абсолютно пустой зал, в котором находится только каменное ложе, на котором он и лежит, навевает страх, в сторону отодвигая боль в теле. Смотрит испуганно на старика, голова которого то ли от нервов, то ли от старости трясётся в такт перьям в коуче. Под пристальным взглядом индейца медленно спускает босые ноги на неровный каменный пол и делает маленькие шаги к выходу. Кидает взгляд на рюкзак, что у ног индейца находится, и думает, что жизнь своя ему дороже, чем содержимое рюкзака. Не увидев в индейце желания задержать его в этом странном месте, в ногах появляется невиданная доселе сила, и Тэхён, рванув вперёд, выбегает из зала в длинный коридор. Слепо доверяя интуиции, бежит по узкому коридору и, наконец, видит ступеньки на первый этаж. Колющей болью пронзают бока, заставляя руками схватиться за них. Едва ли не падает на ступеньках и застывает перед десятками индейцев в ярком окрасе и в единственной завязке на бёдрах, скрывающие только интимные части тела. Волосы у кого в косичку заплетены, у кого в тугой хвост собраны, украшены в перья. На груди множество бус поблескивают, а уши проколоты в нескольких местах. Тэхён, как статуя замирает перед ними, рассматривая то одного, то другого мужчину. Их любопытные взгляды неприятным холодом сковывают тело, ноги подкашиваются от слабости и усталости. Пошатываясь, он делает несколько шагов в сторону, и мутный взгляд его цепляется за высокого мужчину в чёрном одеянии. Длинные чёрные волосы дёготью на плечи спускаются, глаза узкие и такие же тёмные, как у него самого, с любопытством на него смотрят из-под нахмуренных аккуратных бровей. — Вы кореец, — делает шаги к нему, облегчённо вздыхая. Наивно полагает, что защиту в нём найдёт. Весь напрягается, когда за спиной слышит имя того, кто в душе эти долгие дни животный страх вселил. — Сафаи? В своём величии, будто правитель мира, перед ним стоит тот, чьего имени боится. Тот, чья аура адом отсвечивается в глазах смотрящих. Рваный всхлип вырывается из лёгких, рассекает губы и в тугой комочек нервы сплетает. Сжимает вспотевшие ладони в кулаки и, собрав последние крупицы так не хватающей ему храбрости, срывается с места. В голове полная каша, непроглядная тьма, которую даже разбирать не хочется. Крепкий захват на локте и голова Тэхёна бьётся о грудь альфы. Смесь из легкого запаха банана и киви обдаёт его, и он, как утопающий, делает спасительный вздох, прежде чем встретиться с глазами. Взгляд тёмных глаз колечками заставляет свернуться все нервные окончания. Тэхён боится, но отчего-то взгляд отвести не может. Разжигает страх в себе ответным взглядом. Дрожит, но и попыток вырваться не делает. — Так не пойдёт, — голос табуном мурашки по спине вниз отправляет, — узнал моё имя и сбегаешь. Ни журналист и не браконьер. Кто же ты? — Я… — голос дрожит, глаза слезятся. Возможно, это его последние минуты жизни. — Раз нашёл храбрость так далеко зайти в мой лес, собери её жалкие остатки и заверши начатое дело, — голос ледяной задыхаться заставляет. — Я ищу… ищу брата, — голос едва прорезается. — В Лакандоне? Ищешь брата? — переспрашивает Сафаи, нависая над омегой, который вот-вот в обморок упадёт, — тот, кто зашёл в эти леса, навечно тут остаться обречён. — Он у тебя, — скорее утверждает омега, делая первую попытку вырваться. — Нет, — следует честный ответ и более ощутимый захват пальцев. — Корейца я бы запомнил. — Отпусти меня, — требует слабым голосом, едва сдерживая стоны от боли в боках, — как ты и сказал, я не браконьер и не журналист. Я ничего плохого не сделал. — Забавно, что так говорят именно те, кто провинился, — жёстким голосом придавливает Тэхёна к земле, — Ты сделал ошибку, что пересёк границу и зашел в Лакандон. До боли знакомый Тэхёну свист раздаётся над ними, заставляя всех поднять головы наверх. Нэпавин, размахивая крыльями, кружится над ними, отвлекает альфу своим агрессивным поведением. Воспользовавшись моментом, омега выскальзывает из захвата, и орлица спускается на землю, расправляет грозно крылья в стороны в устрашающей стойке и издаёт такой истошный свист, что Тэхён за уши хватается. — Нэпавин, — шепчет он, глядя на застывших индейцев. Та стоит так же, пытается спрятать омегу за собой и устрашающе смотрит на альфу перед собой. Хлопает крыльями и царапает землю острыми когтями. Индейцы перешёптываются, зовут альфу, который внимательным взглядом скользит по Тэхёну, а затем и по орлице, которая и не думает сдавать позиции. — Какая храбрая, — восхищенно говорит Сафаи, спускаясь на корточки, ничуть не боясь огромной птицы. — Каким образом ты заслужил защиту у столь свирепой хищницы? Тэхён и сам не понимает этого: не знает, каким образом он оказался достойным её любви и защиты. Знает только то, что она готова жизнь отдать за тех, кого любит. — Не убивай её, — метнувшись вперёд, загораживает собой птицу, когда Сафаи руку в карман суёт. — Не того человека об этом просишь, — ухмыляется Сафаи, выслушивая угрожающий клёкот орлицы. — Не убивай её, — повторяет более твёрдо, пытаясь настойчивую птицу затолкать за спину. Замирает, увидев в протянутой ладони альфы орешки. Нэпавин противиться перестаёт, но и не подходит ближе к альфе. Настороженно жёлтыми глазами разглядывает его и смиренно крылья складывает. Тэхён спускается на корточки перед орлицей и крепко обнимает её. Шёпот индейцев становится громче, и омега отчётливо слышит знакомое имя «Сак-Никте». Оборачивается на них, понимая, что ему пора выбираться из этого странного места и найти Хио. — Лети, орлёнок, найди Хио, — нашёптывает птице, оставляя на макушке легкий поцелуй. Нэпавин, ущипнув за палец, взмывает вверх и вскоре исчезает из поля зрения. Тэхён облегчённо вздыхает, потому что не знает, что на уме этих людей. Не сможет себе простить, если с Нэпавин что-то по его вине случится. Смотрит на Сафаи, который с индейцами переговаривается на непонятном, почти свистящем языке, и настораживается, когда тот приближается к нему. — Как выглядит твой брат? — Он… он высокий, черные волосы и… У меня на телефоне есть фотография, я покажу, — суетится омега, поднимаясь на ноги. — Они видели его, да? Они знают, где он? — спешит, едва заметно прихрамывая на израненных голых пятках к месту, откуда недавно выбежал сломя голову. Поднимается на второй этаж, забегает в зал и шарит в карманах рюкзака в поисках телефона, надеясь, что тот ещё работает. Вздох облегчения покидает легкие, когда экран загорается. — Вот! Вот он. Индейцы вновь начинают переговариваться с альфой. Сафаи выглядит недовольным, сжимает кулаки и внимательно слушает, не перебивая. Затем они покидают зал, оставляя их наедине друг с другом. — Твоего брата забрал мой брат, — говорит сквозь стиснутые зубы и поднимает взгляд к застывшему парню, — он в штате Мичоакан, на плантациях. Мой брат был настолько любезен, что решил из моей территории без моего же ведома вывести омегу. И я до сих пор об этом не знал. Тэхён весь обмякает. Телефон, выскользнув из рук, о каменный пол разбивается, точно как и его самообладание. Он искал Джина, думая, что ближе к нему продвигается, а в итоге всё больше отдалялся от него. Без сил падает на колени в безнадёжном храме и волком воет у ног Сафаи. Зубы его стучат, будто битое стекло, а слёзы на холодный камень падают одна за другой. — Я был так близок, — рыдает в голос, понимая, насколько близко к Джину он был. Понимая, сколько времени и сил было потрачено впустую. Сколько слёз пролито и сколько сил истрачено. Его приводит в чувство тот факт, что брат жив. Он спасся из этих лесов и, видимо, является первым, кто сделал это. — Я должен идти. К брату. Сафаи на это нервно усмехается, глядя на его суетливые сборы. — Из этого леса выхода нет. — Я найду. Я ни в чём не провинился. Позволь мне уйти, пожалуйста, — просит, думая, что просьбы могут повлиять на альфу. — Ты в моём лесу — значит, ты уже виновен. — Я должен найти брата, — говорит с отяжелевшим языком и пытается пройти мимо, но железная хватка на локте вновь возвращает его под пристальный взгляд чёрных глаз. — Я должен его найти! — вырывается из рук и испепеляющим взглядом смотрит в ответ на ничего не предпринимающего альфу. — Отпусти меня! — Не кричи, — равнодушно смотрит на него холодным взглядом. — Я более повторять не собираюсь. Слушай внимательно и вникай. Не важно, кто и что у тебя там, за границей Лакандона: богатство, семья, дом, брат. Выхода из этого леса нет. Если только смерть, — в его руках Тэхён дрожать начинает. — Ты сейчас спокойно идешь в заповедник и только попробуй оттуда сбежать. Все тропы и дороги мною вдоль и поперёк изучены, не поймаю я, так съеден будешь дикими животными. Понятно? — Нет! Я прошёл такой длинный путь не для того, чтобы по твоей прихоти всё бросать, — злость пробуждает в нём те стороны, о наличии которых он и не подозревал. Ладонями упирается о крепкую грудь и что есть силы отталкивает от себя. В колодец собирает невыплаканные слёзы, которых более ему не покажет. Сафаи не говорит слова и с места ему двинуться не позволяет. Смотрят друг на друга, ведут немую битву взглядов, в которой один из них заведомо проиграл. — Я никуда не пойду! — крики Тэхёна становятся громче, когда в зал заходят несколько индейцев, в руки которых его собираются передавать, будто какую-то вещь. Обида живьём его съедает, кровь в венах от злости закипает. — Я не останусь тут. Я сбегу, умру, но тут не останусь. Нет! — Останешься. Я не позволю тебе ни умереть, ни сбежать. Понятно? Тэхёну понятно только одно — сколько бы он не кричал и не плакал, ему никогда не выбраться из цепких рук Сафаи. Каждое его слово-удар — новое осознание чего-то болезненного. Взгляд тёмных глаз — ежесекундное прожигание крови в венах. Его холодные руки кости крошат, а страхи вопиющие в реальность превращает. В душевной лихорадке погибает надежда, стальными глазами приплюснутая и руками железными подавленная. И смерть ухмыляется ему лицом Сафаи… — Мой рюкзак, — ломает брови и трясущими руками к своим вещам тянется. — Остаётся тут, — говорит альфа убийственно ровным тоном, — как и всё остальное. — Пусть раскалённый горизонт поглотит тебя беспощадным солнцем Мексики, — злостно выдавливает из себя. — Невозможно поглотить то, из чего ты состоишь. — Ты не из солнца, а из тьмы состоишь, — горько усмехается он. — Я разве солнце имел виду? — альфа вскидывает брови, всё больше удивляясь дерзости хрупкого омеги, который на пороге смерти стоит. Только смерти в лицо смеются либо храбрецы, либо глупцы. — Горизонт за собой предполагает надежду на лучшее. Границу, за которой… — Эту границу переходить не смей, — грубо обрывает омегу, нахмурив брови, и ладонью по бороде скользит. Этот разговор утомил его. — А что, если перейду? — храбрится Тэхён, непонятно откуда появившуюся смелость растрачивая на этот диалог. — Пожалеешь, — тянет губы в жесткой улыбке, а глаза опасно вспыхивают. Нет ни капли сомнения, что именно так оно и будет. Альфа излучает собой тьму, он буквально соткан из неё, протяни руку — и засосёт, будто в чёрную дыру. Когда омегу уводят из зала, Чонгук опускается на ложе и глубоко вздыхает. Стоило только впервые его взгляду коснуться омеги, как он буквально ослепил ему глаза. Высокий хрупкий силуэт, белоснежные волосы и алебастровая кожа. Он притягивал к себе взгляды, впитывал в себя свет бренного мира, отражая его глубокими глазами. Стоило их взглядам пересечься, как доселе неизвестное возвышенное чувство запустило, казалось, в каменном сердце свои корни, приживаясь в нём. Всё вокруг будто замерло в тот момент, звуки природы притупились, и всё вокруг стало размытым. Такое странное ощущение тревожит сердце непонятными ему чувствами, которым не место в этих непроглядных джунглях Лакандона. Включает телефон, где на заставке находится орлица, и хмыкает, без зазрения совести листая фотографии, сделанные вчера. Яркие, красочные снимки, с которых на него смотрит притягательный омега совершенно очаровательной внешности, вновь притягивает внимание к себе. Чёрный берет на бок стянут, а белоснежная одежда под лучами закатного солнца создаёт иллюзию ангела во плоти, только больших крыльев за спиной не хватает. Омега, уверенность которого раскрепощена не до самоуверенности, заставляет Чонгука листать фотографии дальше. Кокетливый взгляд, покорить любого способная улыбка и чарующе-красивая родинка на кончике маленького носа. Листает дальше, внимательно смотрит на фотографию его брата, и нервный смешок срывается с губ. Неудивительно, что Хосок с собой увёл такого омегу. Только в его взгляде нет той наивности и легкости, которая присутствует в юноше, что в сети его добровольно угодил. Чонгук содержимое рюкзака рядом с собой сыпет в поисках документа, подтверждающую его личность, и находит скомканный и влажный билет читателя. — Ким Тэхён, — произносит чётко, — девятнадцать лет, книга «Теория экономического анализа». Экономист, значит, — кидает в сторону ненужный уже омеге билет и дальше продолжает знакомиться с тем, кто отъезд его отсрочил. Если бы не этот случай, он давно бы за пределами леса находился. Ситуация с кочевыми его напрягает, ставит под удар дело его жизни и вылезать из привычной среды заставляет. Находиться среди дикой природы и равным с его обитателями быть для него ценнее, чем весь цивилизованный и так всеми восхваляемый современный мир. Он в сердце Юкатана создал свой мир под покровительством тех, кого от жестокого мира извне защищает. Друг другу спасением стали, комфортные условия редким птицам создавая. Сегодня в его заповеднике появилась новая белоснежная птичка. То ли беду ему кличет, то ли удачу… — Тэхён, — произносит он имя, будто сам его выдумал. Смотрит в глаза, взгляд которых сгубить страну способен также, как и спасти. — Храбрая птичка, — признаёт смелость маленького сердечка, что в его руках теперь бьётся раненной птицей, требуя свободы. Кое-кого он ему напоминает… Свободолюбивая птица, благодаря которой он дом себе нашёл, похожа на Тэхёна. Настолько же красива, настолько и строптива.🐝
Над равниной гул пчелиный стоит с раннего утра. Пчёлы с первыми лучами солнца трудятся, чего не скажешь о пчеловоде. Чимин, лениво зевая, выходит из трейлера ближе к обеду и шумно подтягивается, когда взгляд цепляется за Юнги. Альфа лежит в гамаке и легонько раскачивается, сложив руки под затылком. Омега недовольно качает головой и раскрывает откидную крышу трейлера, перекатывает стол под её тень и ставит на стол медовые соты в тарелочке, две чашки и термос с кипятком. Садится на высокий стул и разливает по чашкам чёрный чай, зная, что альфа вскоре присоединится к нему. Стул рядом жалобно скрипит под тяжестью альфы. Чимин открыто татуированные руки разглядывает, в руках которых фарфоровая чашка выглядит нелепо. Ни на секунду не мешкает, встречаясь с глазами Юнги: изучает их, ничуть не стесняясь. Стойко выдерживает холодный взгляд чёрных глаз. — Такими темпами сам скоро пчеловодом станешь, — говорит, делая глоток горячего чая. — Все ещё сомневаешься в моей компетентности? — Пчёлами я не увлекаюсь. — Тогда по какой причине каждый день тут появляешься? Я в надзирателях не нуждаюсь. — Как и я в допросе, — чеканит альфа, к чашке более не притрагиваясь. — И как долго ты собираешься меня навещать? Если бы только знал ответ на этот вопрос. День за днём солнце невозможно яркими лучами пронизывает мексиканские краснозёмы, пока карие глаза омеги нанизывают его сердце колючими взглядами. Вновь и вновь возвращается туда, где его присутствие не требуется. Удивляет других и сам не меньше удивлённым остаётся. Ведёт с ним разговор и каждый раз изумляется, насколько комфортно в одном человеке могут уживаться порочность стервы и чистота ребёнка. Ответом иногда замораживает разум альфы, а иногда непонятное тепло по сердцу разливает. Чимин — тот самый тип «странных» людей, от которых он подальше быть стремился. Что-то в этом мире пошло не так, раз он сам желает встречи с ним. И чудаковатость его не кажется такой чудной, раз любой повод сюда сорваться ищет. Умом понять себя не может, пока управляемый сердцем по пчелиному царству бродит. Как долго он собирается навещать его? Кто же знает? Юнги лишь надеется, что необъяснимые чувства скоро пройдут. Чимин, громко хмыкнув на воцарившееся молчание, в одиночестве альфу оставляя, неспешно направляется к ульям. Ловким движением рук одну соту вынимает из деревянного ящика и пчёл аккуратно в ладонь собирает с неё, к оставшимся сотам легонько ссыпая. Пчёлы жужжат, ему на голову садятся и спину щекочут, заползая под атласную ткань майки. — Закрой крышку, пожалуйста, — подошедшему пчеловоду в защитном комбинезоне улыбается, до сих пор не привыкшего к такой тесной связи насекомых с человеком, и слабо кивает в ответ: — Не забудь про Эль Чапо, ладно? — в который раз напоминает, ибо сам к нему сегодня не планирует возвращаться. Спешит к столу, пока мёд вытекать из сот не начал. Пасечным ножом от рамы отделяет, цельными кусками в глубокий контейнер перекладывая. — Что? — приподнимает бровь. — Ничего, — на автомате отвечает Юнги, опасливо глядя на пчелу, что из-под майки Чимина выползает. — Не дёргайся. — Не буду, — говорит покорно и губы поджимает. С каких это пор он таким послушным стал. — Скоро они улетят, не бойся, — серьезным тоном сообщает альфе. — Я и не боюсь, — хмуро брови сводит вместе. Раздражённо фыркает, злится, что скрыть свой страх перед маленькими насекомыми не может. Ухмылку Чимина видит и бесится с этого. — И ты всё это съешь? — Это Хосоку. Я обещал ему. Сегодня отвезу. — Обещал? Вы друг друга максимум две недели знаете, — скептично выгибает бровь. — А мне? Ничего не забыл обещать? — А ты и так с утра до ночи тут. И с Хосоком я знаком давно, — не медлит с ответом, облизывая с пальца мёд. Юнги тут же отворачивается, мимолетное движение языка заметив. Жар тела на дневное пекло сводит. — Мне пора. Мёд сам передам, — тараторит, покидая место преступления Чимина, которым альфу в краски вогнал. — Что это с ним? — пожимает плечами Чимин, радостный, что от ненужного внимания избавился, как и от езды до восточной части плантаций. Угрюмый альфа, который только и делает, что за ним наблюдает, откровенно говоря, угнетает так сердечно любимую обстановку омеги. К вниманию к себе Чимин привык. Тому способствуют необыкновенно-причудливые наряды и миловидная внешность. Только пристальное внимание Юнги ему не нужно, как присутствие его и разговоры. Его в принципе альфы не интересуют, это желание давно отпало невидимым миру шрамом на теле. Присутствие Юнги ворошат осиное гнездо воспоминаний, рубцует отметину не только на медовой коже, но и на сердце. Удобно на гамаке устроившись, касается до струн гитары.Эль марьячи…
Эль марьячи…
Эль мар…
Не помогает в этот раз. Не успокаивает, как многие разы до этого. — Эль Чапо, — улыбается, почувствовав лёгкое прикосновение к плечу. — Скучал? Скучал. Очень сильно, хоть и недавно Чимин вырвался из объятий, вновь прижимается к нему, сомбреро на свою голову надевая. Успокаивает объятиями и в звуки природы вслушивается. И пчёлы начинают петь, сгусток памяти воедино собирая…