🥑
Привычное спокойствие покинуло сердце Хосока. Так любимые тропы плантаций живут отдельной жизнью, не насыщают жизнь легким благоуханием, ветром несущие в далёкие края. Блуждающие по бескрайней плантации мысли воедино собрать не может. — Мануэль? — восклицанием слетает с губ имя небезразличного ему омеги. — Ты что тут делаешь? — делает пару шагов к омеге, прислонившемуся к джипу, едва ли сдерживая силой воли руки, которые зачесать его кудри назад тянутся. — Я поеду с тобой, — ставит перед фактом, дёргая головой и набок убирая в глаза лезущие волосы. — С чего вдруг? — глаза цепляются за веснушки на молочной коже, так удачно выделяемые солнечным светом. — Увидеть надо кое-кого, — вяло отвечает омега, — ты не против, если я поеду? Как Хосок может отказать тому, кому сердце своё отдать готов? Изменения в омеге тревожат альфу. Холодный настрой и демонстративное игнорирование из колеи выбивают. Раньше Хосок мог с ним о плантациях говорить, о том, как продажи идут и какие сорта удалось вывести, рассказывал обо всём на свете и без ответа не оставался. Мануэль смеялся над шутками и никогда не сбегал, дистанцию держал, но и такую холодность, как сейчас, никогда не показывал. А Хосок боялся, да и сейчас боится, что всё это испортит. Задаётся вопросом, как только омега может не догадываться о его чувствах и как только он сам может так долго сдерживать порыв, наконец, признаться ему. — Залезай, — любезно открывает ему дверцу машины, глядя, как взметнулись пушистые волосы. Поправляет майку и за руль садится, залезая в спасительную прохладу. Временами смотрит на омегу, который к окну прислонился, занимая лишь половину сиденья. Альфа его дискомфорт кожей чувствует и брови хмурит, не понимая причины такого поведения. — У тебя всё хорошо? — осторожно интересуется он. — Всё отлично. — Точно? — уточняет, немного оторопев от его тона. — А что? Ты стал и других замечать? — молниеносным выпадом отвечает ему, который в ещё большее замешательство впадает. — Что? — сбавляя скорость, говорит: — Что это значит? — Ничего, — буркнув, вновь к окну жмётся. — Нет, ты объясни. Я как-то тебя обидел? — не унимается Хосок, к обочине сворачивая джип. — Не надо останавливаться. Сказал же, ничего, — злится Мануэль. — Перестань так смотреть! И мы поедем уже, наконец? Тишина после повышенного, крайне раздражённого голоса омеги давит сильно. Хосок молчит, словами ещё больше ситуацию накалять не желая. Мануэль в желании подальше от него сидеть, будто с кожаной обивкой двери слиться хочет. Скажи Хосок еще хоть что-то и омега просочится сквозь неё наружу. Будто маленький, непонятно на что обиженный ребёнок. Встревоженный его словами, альфа продолжает путь и более в его сторону не смотрит. Позади плодовые деревья оставляет и на встречу к восточной части едет, где селекционеры расположились.🥑
Амбиции омеги полетели к чертям в запретных дебрях, где любопытством был бы погублен, не будь удача к нему так благосклонна. Эти истории и запрет на проникновение в джунгли казались сказкой, сочинённой местными для привлечения ещё большего внимания. В желании статьёй интересной зацепить внимание иностранного издательства, Джин самостоятельно отправился в путь, который чуть было жизни ему не стоил. Не успел он и километр сквозь густые заросли пройти, делая качественные снимки, как напоролся на несколько индейцев в костюмированных нарядах. Только это не костюмы, а индейцы не уличные артисты. Стоило им заметить крупный фотоаппарат в руках Джина, как тут же начали размахивать палками, разразившись гневной триадой на языке непонятном омеге. И только лишь счастливая случайность спасла его от смерти. Зеленый ад, завуалированный под рай, забрал у него всё: работу, личность, драгоценные моменты с тем, кого в сердце своём носит. О ком думает постоянно и переживает. Омега с самой прекрасной душой на свете — Ким Тэхён. Джин не позвонить ему не может, не узнать, почему тот академический отпуск взял. Ещё в джунглях, удивлённый тем, что там есть связь, он позвонил ему несколько раз, чтобы показать всю красоту так ценимую братом. И названивал до тех пор, пока звонки сбрасывать не стали. Тогда Джин на это не обратил внимания, подумал: «Быть может, он на занятиях». Но и после спасения, когда не смог до него дозвониться, сердцу тревожно стало. Напрямую в университет позвонив, ему сообщили, что Тэхён взял академический. Зачем? Почему? Не понятно. Что вдруг произошло, что брат учёбу бросил и почему ни до него, ни до Соджуна дозвониться не получается? Ацетиленом обрабатывает саженцы, с силой сжимая опрыскиватель. Это дело не для его рук и сердца. Но выбирать ему не из чего. Тому, кто спасением ему стал, безмерно благодарен, и отплатить за жизнь, спасённую таким образом, до последнего вздоха готов. Только бы узнать ему, как там Тэй. Как его маленький братец в огромном греховном мире? Очень сильно переживает и скучает. Это братское недообнимание по сердцу сильно бьёт. Ореховые глаза Джина увлажняются, прокусывает нижнюю губу до крови, чтобы боль душевную физической перекрыть. Не помнит, когда тоска разъедала его тело настолько сильно, что даже привкус металлический во рту не способен его в чувство привести. Суетливо вытирает глаза краем футболки, когда видит приближающийся знакомый джип. Максимально беззаботным делает лицо и фальшивую улыбку на губы цепляет. — Ты плакал, — без приветствий подходит к нему Хосок, — опять. — Нет, — активно мотает головой и, глядя на новое незнакомое лицо позади альфы, продолжает, — этот раствор раздражает глаза. — Пусть этим займётся кто-то другой, — хмуро сводит брови вместе, приподнимая за подбородок голову омеги и своими чёрными глазами подозрительно щурясь. — Всё в порядке, — неловко улыбается, обратно переводя взгляд на парня, который мрачным взглядом к земле придавливает. — А это? — Мануэль, — зовёт его альфа, и Джин заинтересованно приподнимает бровь. — Тот самый? — интересуется Джин. Кивнув головой, Хосок с омеги взгляд не сводит. Что-то с ним не так. — Мануэль, знакомься, это Джин. — Приятно познакомиться, — улыбнувшись, Джин с протянутой рукой застывает, когда блеснувшие понятным ему огоньком глаза презренно впиваются в него. Ему на долю секунды показалось, что его ладонь, на скрепление знакомства протянутая, так и останется без ответа, пока сухая ладонь значительно не сжала её. — Значит, слухи достоверные, — едва слышно произносит Мануэль, ухмыльнувшись. — Теперь понятно, почему ты вечно на восточной части пропадаешь. — Мануэль! — растерянно восклицает Хосок, нервно переглядываясь на омег. Джину неловко от ситуации, он прекрасно понимает, откуда начало берёт враждебный настрой заочно ему знакомого омеги. Хосок ранее жаловался, что внимание его незаметным остаётся, когда сам слеп по отношению к нему. — Мне пора, — продолжает он, наконец, отпуская ладонь Джина. — А вам приятной беседы, — и уходит. — Я не знаю, что с ним такое, — недоуменно смотрит вслед тому, кто до неузнаваемости меняется в последнее время. — Слепой не только он, но и ты, — уверенно сообщает Джин и тихо смеётся с озадаченного лица альфы. — Боже, да он ревнует тебя! Как вообще это можно не заметить? — всплескивает руками. — Он ревнует? — нервно усмехается. — Ты просто не знаешь Мануэля. — Ты прав, я не знаю его так, как ты. Но мне хватило одного только взгляда, чтобы понять, что чувства взаимные от нерешительности гибнут, — вновь приступая к своему делу, кидает взгляд на призадумавшегося альфу. — Просто поговори с ним, пока не поздно. Потому что первым он к тебе никогда не подойдёт. Лично я бы не подошёл, — заключает. Хосок стоит, как статуя. Слова омеги в груди решительным настроем тянут вперёд, туда, куда недавно ушёл Мануэль. Он начал себя так вести, когда на горизонте альфа вместе с Джином появился. С тех пор капризы один за другим проявлялись, и недовольство так и сочилось из него. А сегодня Хосок впервые увидел его враждебное поведение. Уверенной походкой и с твёрдым намерением сегодня с ним поговорить он идёт вслед за Мануэлем, в чьих глазах смысл своей жизни видит. — Мануэль, что это было? — с ходу говорит, разбиваясь о влажные глаза, которые должны лишь счастьем светиться. — Ты плачешь? — Ничего, — отмахивается небрежно. — Тебе-то что? — Что с тобой происходит? Расскажи мне, что тебя тревожит? — альфа уйти ему не даёт, за локоть берёт, к себе поворачивая. — Сказал же ничего! Вали к своему Джену! — яростно говорит, избегая с глазами альфы встретиться. — Его зовут Джин, — сильнее сжимает предплечья, на месте удерживая рвущегося из плена его рук омегу. — Плевать. Просто отпусти меня, — ломким голосом говорит, перестав бороться за свободу. Отпустить, значит сильнее запутать то, что и так запутанно. — Ты и правда ревнуешь. Сказанные слова моментально заставляют Мануэля остановиться. Мужчина напряжение его осязаемо чувствует и злится на себя, что столько времени впустую потратил, нерешительностью взаимность губя. Журналисту и правда хватило одного только взгляда, чтобы понять человека, который перед его глазами столько времени находился. — Не смотри на меня так! — восклицает омега, не выдержав силу его взгляда. — А ты не будь таким. — Каким? — Таким красивым, — в кудрявых волосах пальцы тонут, мягкими прядями сквозь пальцы скользят. — Мануэль, — выдыхает его имя, вдыхает легкий запах мятного шампуня. Чёрт. Как же давно он хотел это сделать: потрогать его волосы, проверить, настолько ли они мягкие, насколько кажутся на первый взгляд. Удивлённые глаза омеги не переставая хлопают изогнутыми ресницами, а губа нижняя дрожит, распыляя желание прикоснуться к ней. — Не ревную я, — еле выдавливает из себя, а глаза в неверии прикрывает. Шумно втягивает воздух, когда по нижней губе проводят пальцем, и с замиранием сердца ждёт непонятно чего. — Уходи отсюда, — злобный голос дёрнуться омегу заставляет. Широко распахивает глаза и видит яростное лицо Хосока, испепеляющий взгляд которого направлен куда-то за его спину. Обернувшись резко, глядит, как величественной походкой, будто хозяин этих земель, шагает к ним Ким Намджун в сопровождении своих псов в белых банданах. Мексике знакомы волны этой холодной войны, уже безмолвно сквозящей между ними… — Сядь в мою машину и уезжай, — повторяет жёстче и ключи в его руки кладёт. — Нет, — смотрит в ответ упрямо и немного в сторону отходит, игнорируя его просьбу-приказ. — Прекрасный день, не правда ли? — начинает Намджун и очки на переносице поправляет, изучающим взглядом скользя то по Хосоку, то по Мануэлю рядом с ним. — Он был таковым, — отвечает Хосок. — Что тебе нужно? — Разве так встречают земляка? В каком свете ты представляешь нас этому милейшему созданию, — неотрывно смотрит на омегу, с удовольствием отмечая вспыхнувшую злость альфы. Как банально! Слабость человеческая, как и сила, всегда находятся рядом. Всегда на виду и всегда в опасности. — Полагаю, произошло некое недопонимание. В первый раз ты не дослушал, и я лично пришёл повторно… — Мне дважды повторять не надо. Я в первый раз слушать не стал, не стану и во второй, — грубо обрывает Намджуна, вытянутой рукой останавливающего порыв Дельгадо в кулачный бой пуститься за такой тон и обращение к своему хозяину. — К каждому человеку подход найти можно, стоит лишь… — Меня лучше сразу обойти, — снова прерывает речь Намджуна, в ярость этим его псов приводя. — Этим ты облегчаешь мне дело, — хитро усмехается Намджун, хрустнув костяшками пальцев. — Стоит тебя обойти, — резким выпадом хватает за горло Мануэля и тянет на себя, вырвав из него сдавленный хрип, — как надавлю на твою слабость, — продолжает, приставив к тонкой шее острый нож, наслаждаясь страхом, который он нагоняет на них. — Отпусти или всажу пулю промеж глаз, — наставив на него пистолет, говорит Хосок, чувствуя, как весь горит неистовым пламенем от ужаса в глазах омеги. Один против пятерых стоит, решимостью наполненный за жизнь Мануэля бороться. Только в его глаза смотрит, взглядом успокоить хочет. Намджун сильнее давит на нежную кожу лезвием ножа, предупреждение каплями крови демонстрирует. За дерзость надо отвечать плотью и кровью, запахом которого альфа наслаждается, будто животное пойманной добычей. — Хосок, — жалобно тянет Мануэль. — Не шевелись, — говорит Намджун приказным тоном дёрнувшемуся альфе. — Эй, ты! — слышится небрежный возглас со стороны, внимание всех к себе приковывая. Уверенной походкой по краснозёмам ступает омега, будто на пешей прогулке находится. — Использовать в целях беззащитного омегу, велика ли храбрость? Намджуновы руки от неожиданной дерзости омеги хватку ослабляют, дар речи теряя. Он моргает пару раз, не может вспомнить, разговаривал ли с ним кто в таком тоне до этих пор. По мере его приближения альфа жадно глотает воздух, пропитанный густым запахом сирени. Насколько уверенность превышает все нормы представления, что омега перед столькими альфами запах не скрывает. Чистейший аромат ласкает обоняние, насыщает лёгкие. Черные волосы его уложены аккуратно на бок, глаза карие поблёскивают презрением невиданной ему доселе силы. Губы кукольные сложены в брезгливой усмешке, будто перед ним не глава Нуэво-Карло, а дурно пахнущий бездомный стоит. Белая футболка, обтягивающая широкие плечи, заправлена в чёрные брюки, в карманах которых покоятся его руки. — Говоришь так, что проверить твою храбрость на прочность тянет, — в ответ ухмыляется Намджун, откровенно рассматривая омегу перед ним, пока другой под лезвием дрожит. — Как и твою способность устрашать, — парирует Джин, ничуть не теряясь от столь пристального внимания. — Отпусти его. — Джин, хоть ты уйди, — цедит Хосок, дуло пистолета от Намджуна не сводя. — А что? — становится меж двумя альфами и руки в карманах брюк в кулаки сжимает, — толк пугать того, кто и так напуган? На большее сил не хватит? — Не геройствуй ради меня, — выдавливает из себя Мануэль, глядя на Джина. — Думаешь, я это ради тебя делаю? — Не усложняй ситуацию. Не вынуждай меня еще и тебя спасать, — Хосок подходит на шаг ближе, с одного омеги на другого взглядом скользя. — А я не прошу меня спасать, — говорит, как ни в чём не бывало и продолжает, обращаясь к Намджуну, — отпусти, и я займу его место. — Прекрати! — слышится крик Хосока. — Чего ты добиваешься? — Зачем мне обмен, в котором я не заинтересован? — выгибает бровь Ким, нож от горла жертвы убирая. — Ты уже заинтересован. — Как самоуверен, — хмыкает. — Любопытно было бы посмотреть, как ты ломаешься. Намджун, разжав пальцы на чужой шее, выпускает из плена того, к кому интерес уже потерян. Этот парень и впрямь его заинтриговал: своей смелостью, дерзостью и красотой. Выбил мысли с правильного курса. А ещё этот запах, дурманящий и завлекающий. Ситуация с Хосоком и плантациями, которая напрягала его, моментально начала забавлять, стоило только омеге появиться на горизонте. — Все зависит от тебя, — выгибает бровь тот и руки в стороны разводит, — напугать смелого хватит ли сил? Намджун отчетливо огонёк в глазах омеги видит, знает, что его берут на слабо, манипулируют словами. Собственно, почему бы и не поддаться? — Да кто ты такой, сука, что имеешь смелость ему вызов кидать? В курсе, кому и что ты предлагаешь? — вперёд выходит Дельгадо, странное стечение обстоятельств которого напрягает. — Уж точно не тебе, — парирует с ухмылкой Джин, не удостоив даже взглядом вперёд вступившего альфу. Смех Намджуна Дельгадо остановиться заставляет, озадаченно на Груэссо оборачивается, такой же потерянный взгляд встречая. Знает ли Джин, с кем говорит? Когда каждый красный камень на солнцем выжженной земле в курсе, чьи шаги раздаются эхом по ней, как он может не знать? Молва о нём из штата в штат ползёт, подобно змее. И Джину эти слухи хорошо известны как журналисту, которому подальше от опасных группировок держаться советовали все, кому не лень. Сердце его в ужасе трепещет, но быть свидетелем смерти омеги своего спасителя не может. Потеряв всякий страх, навстречу альфе, как смертник, идёт, провоцирует и в надежде, что не весь запас удачи истратил в тропическом лесу, с напускной уверенностью смотрит в стальные глаза Ким Намджуна. Знали бы эти глаза, какая война внутри его слабой души происходит, то не задержались бы на нём и секунды. В этом кроется и сила, и слабость Джина: прикрываясь одним, он прячет второе. В заблуждение вводит не только других, но и себя. Сомнениями на части себя разрывает, искусно скрывая испуг и тревожность, рискованно-смело глядит на наркобарона в окружении его людей. Их насмешливые взгляды на себе осязаемо чувствует; ждут, что он, как и многие другие, дрожать перед ним начнёт — и зловредно усмехается. Они знают, в какую пучину омега себя неведомо кидает, но неизвестно им, каким характером и твёрдой натурой он обладает. — Такую омегу грех не забрать, — улыбается Намджун и ближе к нему подходит. — Эти губы не для истязания солнцем созданы, а для более приятных вещей, — взгляды переплетаются. Смысл его слов доходит до Джина ещё задолго до того, как они слетели с его губ. Его взгляд всё объясняет. — Не делай глупостей и отойди назад. Клянусь, я выстрелю! — ближе подходит Хосок, пытаясь в чувства привести обезумевшую омегу. — Я знаю, зачем ты это делаешь. Прошу тебя, перестань. — Ты говоришь с тем, кто мне уже принадлежит, — схватив омегу за локоть, в удивлении скидывает бровь, когда тот руку высвобождает из захвата. — Я сам, — злобно глядит в ответ, на что Намджун лишь хмыкает, провожая взглядом то, как уверенно рядом с ним и напротив Хосока он встаёт. — Спасибо за всё. — На хрен мне такое «спасибо»! — выкрикивает Хосок. Сжимает в руке пистолет, пока Мануэль ладонями другую жмёт. Наперекор своим же принципам идёт, ломает гордость пополам, но уйти Джину не может позволить. — Даже если плантации верх дном перевернутся, забрать его я тебе не позволю. — Меня никто не забирает. Я сам пойду, — улыбается Джин глядя на альфу, который уже второй раз за его сохранность борется. — Не делай этого, — просит Хосок. — Тяжело жить, когда человечность преобладает над другими качествами, — скучающе говорит Намджун. — Тебе этого не понять, — в ответ кидает Хосок, глядя только на Джина. — Пора прекращать этот цирк, — вперёд ступает Дельгадо, нервно по сторонам оглядываясь, — и к делу, наконец, приступить. — Отбой, — Намджун поправляет костюм и в сторону Джина смотрит; дела пошли не так, как он запланировал, но он к ним еще вернётся. Потому что ни о чём другом думать пока не получается. — А к договору мы ещё вернёмся. — Ни наркоту перевозить, ни Джина забрать я тебе не позволю, — свирепо говорит Хосок. — Кто сказал, что я наркоту хочу перевозить? — руки на груди скрестив, голову на бок склоняет, упиваясь его злостью. — Мне нужны плантации. — Никогда, — гневается Хосок, — и Джина ты не получишь. — Да кому он на хрен нужен? — желчно кривится Дельгадо, потуже завязывая бандану на голове, — громкими словами кидается и думает, что безнаказан останется, — презренно смотрит в сторону Джина, который плевать хотел на его взгляды. — Довольно! — грубо напирает на альфу Ким, и, развернувшись, ближе к Хосоку подходит, оставив позади растерянного помощника. — И ты позволишь завершить всё это только по просьбе какой-то потаскухи? — не унимается Дельгадо, брезгливо в сторону скучающего омеги поглядывая. — Отзывай. Немедленно, — приказывает Намджун, и косым взглядом умолкнуть альфу заставляет. — Уже сделано, — на помощь застывшему другу приходит Груэссо, который до этих пор помалкивал. Хосок поднимает голову и смотрит, как два ударных вертолёта с нарастающим гулом подлетают с западной части плантаций и с неистовой яростью смотрит на довольного Намджуна. Чёрные массивные вертолёты, будто сама смерть в образе стальной брони, пролетают над ними и улетают прочь. — Джин в мои руки добровольно пришёл, точно так же перейдут и плантации. Иначе, — обернувшись, смотрит в сторону улетевших вертолётов и добавляет: — придётся их в ход пустить. Подумай об этом, пока я занят буду другим, — отступает на пару шагов назад и, многозначительно улыбнувшись, оборачивается к омеге, во взгляде которого нет ни капли тревоги и страха. — Ты едешь со мной. Джин криво усмехается, будто не знает, с кем он поедет. Сталью закованные глаза с него кожу сдирают, изучают вдоль и поперёк. Омега устало виски потирает, пока джип по трассе плавно петляет. Куда только не занесла его судьба за эти месяцы, и впервые животный страх все внутренности сворачивает так, что в висках тревоги молотком отбиваются. Запахом сирени пропитанная машина несёт его в туманное будущее непроглядных дебрей, подобно тем, из которых он недавно выбрался… Рядом палач его насмехается, своим присутствием из него весь дух выбивает. Максимально в руках себя держать пытается, ибо борьбу внутреннюю показывать другим не привык. И ему не собирается…🌿
В джунглях сегодня неспокойно: обезьяны устроили переполох, от одного дерева на другое прыгая, где-то на ветке завис ленивец, длинными когтями ветку обхватывая, пума, прижимаясь грудкой к рыхлой земле, неустанно следит за своей добычей. А громкое хрюканье диких кабанов едва доносятся до Тэхёна в комнату сквозь хор птичьего исполнения. Цветник биологического разнообразия, где одних только жуков миллион видов, существует в нетронутом виде, вдали от любопытных глаз. Красивый, необычный и смертельно опасный лес, где все сконцентрировано на борьбе за выживании крупных животных с маленькими, в которой погибают слабые, невнимательные или просто невезучие. Животворной артерией по всей Мексике расползлась река Усумасинта, спасением для животных и погибелью для Тэхена ставшая. Потирает ладонями ноющие бока и жмурится от новой порции боли. Ноги израненные покалывают. На тумбе, рядом с кроватью, находится пиала с зелёной пахучей мазью, которую индеец приказал нанести на раны и исчез, заперев за собою дверь. Не притронется к ней, как и к еде, которая пахнет безумно вкусно. Шмыгает носом и руки заламывает, по периметру комнаты шагая неустанно. Односпальная кровать с белоснежным покрывалом в зелёную полоску находится в углу, у одной стены стеллаж с книгами, у другой небольшой стол с двумя деревянными стульями, напротив которого есть настенное зеркало на весь рост. Стены, выкрашенные в небесно-голубой давят на него, будто насмехаются бескрайним свободным небом за пределами этой тюрьмы. Тэхён смотрит в зеркало и видит измученного тяжёлым днём омегу и, глубоко вздыхает. Футболка разорвана в клочья с левой стороны, откуда виднеются бордовые отметины, которые на завтра посинеют. Брюки разошлись в грязевых пятнах и липнут неприятно, кожу раздражая. Подходит ближе и пальцами в порядок волосы приводит, когда раздаётся щелчок замка и в комнату заходит тот, кого знать никогда не желал. Собою дверной проем загораживает, изучая сначала его, а затем и нетронутый поднос с едой. От взгляда альфы Тэхён ёжится и на инстинктах на пару шагов назад отходит. — Иди за мной, — говорит басом. — Нет, — моментальный отказ Тэхёна остановиться альфу заставляет. — Если хочешь искупаться и переодеться в чистые вещи, последуешь за мной, — с ног до головы осмотр завершает, обнять за плечи его принуждая. — Как ты понял, дважды повторять я не собираюсь. Либо ты сам, либо моя охрана тебя искупает. Тэхён взглядом провожает альфу и упрямо на месте стоит. Как собаку за собой поманил, условие поставил и ждёт, что он за ним вприпрыжку побежит. Сафаи в нем необузданное желание сопротивляться раскрывает наравне с животной боязнью. От одного его присутствия душа в пятки уходит от страха, что хуже смерти. Но Тэхён стоит на месте под свой страх и риск, потягивает край штанины и пошатывается под взглядом Сафаи. — Храбришься и от страха дрожишь, — низким голосом тянет, — хорошее не понимаешь, вынуждаешь меня поступать так, как ни я, ни ты не хотим. — Отпусти меня, пожалуйста. Я очень хочу увидеть брата, я пол Мексики объехал, чтобы найти его, — голос ломается, брови зигзагом изогнутые приподнимаются, встретив ледяной взгляд чёрных бесчувственных глаз. — У тебя же есть брат. Ты знаешь, каково это. — Ты никогда не выйдешь из этого леса. Лучше бы тебе запомнить это. — Ты не заставишь меня, — отходит назад, яростным взглядом испепелить его желая. — И что же ты будешь делать? — с места не двигается тот. — Голодом себя морить будешь? Или попытаешься сбежать? — Тебе-то что? — прикрикивает, взмахнув руками. — Не груби и не заставляй меня на грубость отвечать. Я это умею делать намного лучше, чем ты. А тебе я больно делать не хочу, — спокойно на истерику реагирует. Испуганные глаза Тэхена встречает, отмечая грань, перейдя которую, слёзы из них вытекут рекой. — Не заставляй меня становиться тем, кого вытерпеть не сможешь, и прими неизбежное: ты теперь мой. В моём лесу и в моём доме. Будешь в моём заповеднике работать, есть мою еду, спать на моей кровати, — подходит ближе к Тэхёну, у которого вся жизнь перед глазами проносится в данный момент, — носить одежду, купленную мною, ходить по моей земле и дышать одним воздухом со мной, — взгляд блуждающий с остекленевших глаз не сводит, — куда бы ты не пошёл, в моих руках будешь. Всё в этом лесу принадлежит мне. И ты тоже, — говорит, точно снег на душу сыпет. — Никогда, — полушёпотом выскальзывает с полных губ, которые неконтролируемо дрожат. — Рэми! Тэхён от крика Сафаи дёргается и часто-часто дышит. — Звал? — говорит подбежавший парень, и на испуганного омегу глянув заинтересованным взглядом, — оу, — затихает. — Принеси рабочую форму Тэхёну, — внимательно осматривает фигуру омеги и продолжает, — зелёную. — Зелёную? — в полнейшем шоке повторяет прибежавший альфа. — Да, Рэми. И ещё все принадлежности подготовь и тут всё поменяй к нашему приходу. — Понял. Я сейчас, — подмигнув Тэхёну, убегает быстренько из комнаты выполнять поручение. — Рабочая? — уточняет он. — Именно. Пойдёшь сегодня со мной, приведёшь себя в порядок, а завтра к работе приступишь. — Не бывать этому, — волна негодования моментально в чувства его приводит. — Не буду я работать! И находиться тут я не собираюсь. Выпусти меня! — кричит, из рук альфы вырываясь. Хочет убежать, спрятаться от человека, который в неволе его держать собирается. В объятия брата хочет, успокаивающих разговоров Соджуна желает, в студенческую рутину вернуться и наслаждаться размеренной жизнью мечтает. — Увидев тебя впервые, я подумал, что мне повезло, раз в чужой стране земляка встретил, — рвано дышит, роняя слёзы, — но повезло тому, кто тебя не встретил. Я семь кругов ада пройду, но тут не останусь. — Так я могу устроить тебе эти круги, — повадки дьявола отсвечиваются взглядом, от которого в венах кровь сворачивается. — Лишь только дай мне повод, и я обеспечу тебе этот ад. Сафаи больше ничего не говорит. Смотрит с непроницаемым лицом и к двери его не подпускает. Забирает у подошедшего Рэми сумку и за собой сопротивляющегося Тэхёна тащит. Ни на секунду не сбавляет шагов, когда спотыкающийся омега разжать его пальцы на запястье пытается. Тэхён теряется на мгновение, осматриваясь вокруг, где царит стерильная чистота в абсолютно пустом коридоре. За ними следуют двое альф в голубой форме и страха нагоняют пугливому сердцу. Ветер обдаёт лицо живительной свежестью и скользит по коже. Голой пяткой на дорогу ступив, Тэхён шипит и ловит озадаченный взгляд черных глаз. Не мешкая, вырывается из рук Сафаи и рванув вперёд, тут же в капкане рук охраны оказывается. Громко плачет от провального побега, слёзы живьем глотая. — Я сам, — шипит, когда его грубые руки вперёд толкают. Принимает свою участь и покорно рядом с альфой становится. Обувается в большие кеды, которые ему предложили, и косой взгляд в сторону охраны кидает. Сил на то, чтобы спрашивать, куда они идут и зачем, совсем не остаётся. Отяжелевшая грудь едва приподнимается от слабых вдохов, глаза черные с тропы не поднимает, тихонько ими слезы выжимая. Слышит шум воды и по сторонам оглядывается в лесу, где нет ни намёка на наличие воды. Рядом с альфой становится и вслед за юркнувшей спиной в расщелине скалы следует. По ломким естественным ступенькам природы вниз спускается, дрожащими пальцами по скале скользя. Несколько шагов и Тэхен от красоты дыхание задерживает. Через большое отверстие колодца к поверхности кристально чистой воды свисают корни деревьев, лианы и цветы, к которым прилетают удивительные экзотические птицы. Скальные стены сенота повиты разнообразными кустарниками и папоротниками, по камням и мху стекает вода, образуя струящиеся водопады. Пораженный необычайной красотой, Тэхён ближе подходит к воде, которая имеет необычайный бирюзовый цвет, и руки мочит в ней. — Утопить меня решил? — Для этой цели есть другой сенот, — слышится в ответ. — Искупайся и приведи себя в порядок. — Не хочу, — слабо противится Тэхен и на землю сырую садится, вытянув ноги перед собой. — Стой, я хочу! Хочу! — молниеносно встаёт, заметив приближающихся двух альф. Уж лучше послушать Сафаи и самому искупаться, нежели сделать тоже самое, только в присутствии двух альф. Взволнованно скидывает с себя кеды и перестаёт суетиться, когда, поставив сумки перед ним, они удаляются из пещеры. — Ты не собирался заставлять их это делать. — Я бы им не позволил, — без колебания отвечает альфа, глядя как длинные пальцы Тэхёна в край футболки вцепились. Он, как маленькая птичка — боится, но и попыток вырваться на свободу не прекращает. Храбрится, а потом роняет крупные слёзы отчаяния, которое свойственно тем, кто не понимает за что наказан и как заслужил всё происходящее с ним. Это может разбить человеческое сердце так, что и глухой услышит этот звук. — В сумке одежда и всё необходимое. Всё новое и стерильное, — добавляет, вспомнив, как много антисептиков и салфеток было найдено в его рюкзаке. — Даю тебе полчаса. Буду ждать у входа. — Можно было бы и там искупаться. — Я жду у входа, — повторяет Чонгук и, выдержав взгляд омеги несколько секунд, удаляется из сенота, оставив его наедине со своими мыслями и погружаясь в свои собственные. Этот колодец — его убежище, потайной уголочек, где на дне бирюзовой воды схоронены и страхи его, и секреты. Не ведая причины, альфа его сюда привёл, чтобы подальше от глаз чужих искупался. Душевая рабочих создана не для омег. Учитывая тот факт, что он единственный омега среди десятков альф. Чонгук понятия не имеет, какую работу ему дать, чтобы он справился. Раз с орлицей так хорошо ладит, то и с другими птицами у него проблем возникнуть не должно. Но впустить Тэхёна в сердце заповедника равносильно тому, чтобы свою душу ему раскрыть. Слабо приподнимает уголки губ, вспомнив, как неистово он в руках отбивался, рвался на волю — точно колибри. Живительная сила и настойчивый характер, сильное сердце и всепоглощающая красота — он, буквально укутанный в веру и надежду, ищет брата, рвётся к нему. Каково это, ощущать на себе силу такой любви? Услышав шаги, Чонгук приподнимается и с головы до ног осматривает омегу. Белоснежные волосы, с которых капает вода, оставляют на зеленой форме пятна. Руки тонут в рукавах, а брюки еле держатся на талии, видать, слишком тонкой даже для комплекта маленького размера. Закатные лучи солнца перебирают его ресницы и перепрыгивают по закрученным мокрым кудрям, завершая знойный день на родинке, устроившуюся на кончике носа. Тэхён молча идёт за ним, слушая дыхание вечно бодрствующих джунглей. Жует губу до крови, не понимая, чего ему ждать ещё от этого дня и Сафаи. Смиренно ступает за ним, разглядывая широкую спину, под футболкой которого мышцы играют. Хио такой же крепкий. Где он сейчас и в порядке ли он? Нашла ли его Нэпавин? В изнывающем сердце приют нашли еще одни страхи за жизни друзей. Сафаи заводит его в ту же комнату и приказывает съесть всё, что на подносе находится. Запирает дверь на ключ, будто в золотую клетку птицу посадил. Только неизвестно Тэхёну, что всем птицам этого заповедника дарована свобода. Как и то, что ему эта свобода только сниться будет. Не от приказа, а от голода на еду набрасывается волком. Ибо, чтобы сбежать, ему силы понадобятся. За обе щёки уплетает вкусную еду и в чистую постель юркнув, клубочком сворачивается. И ночь тяжёлыми картинами по ресницам бегает, в тревожный сон погружает Тэхёна, в котором он никак перейти границу не может. Смотрит на брата, играющего с маленьким ребёнком, и, царапая горло, кричит. Джин кружит его, на руках укачивает, а затем истошно плачет с бездыханным тельцем на руках. Тэй к обжигающей границе подойти не может, как и докричаться до него. — Джин, — просыпается в холодном поту и встаёт с кровати, вытирая слезы с щёк. Тихонько открыв дверь, белоснежную макушку из проёма высовывает. Вздрагивает от неожиданного появления альфы. — Привет. Меня Рэми зовут, и я буду в качестве твоего личного гида, — лучезарно улыбается. — Привет, — почти что шепчет, будто боится, что его за это накажут. — Меня… — Тэхён, знаю, — отвечает вместо него, — тут уже каждый второй знает твоё имя. — В самом деле? — удивляется он. — Да. Но об этом потом, — махнув рукой, выйти из комнаты омеге предлагает, забавно улыбаясь. — Начнём наше знакомство со столовой. Ибо на голодный желудок и не думается вовсе, — весело тянет Рэми и вперёд энергично ступает огромными шагами. — У нас правила такие: голодного — накормить, печального — обнять, ленивого — наказать. Столовая тут, — толкает двустворчатые двери, и они оказываются в просторном зале, где за длинным столом расположились рабочие в такой же форме, как у Тэхёна, только в жёлтом и красном цвете. — Bella, amico! — Ciao! Слышит приветствие со всех сторон. Тэхён от такого количества внимания альф пунцовым становится, слабо кивая им в ответ. Тут и молодые альфы есть, и те, кому за пятьдесят, тоже имеются. Ведут себя как школьники, которые борются за внимание омеги. Кроме двух альф, которые отдельно сидят и его недовольным взглядом буравят. — Ну всё, успокоились. Не пугайте омегу в первый же день, — деланно-строгим голосом говорит Рэми и гордо выпячивает грудь. — Ты только глянь, как распушился, — хихикает один из рабочих, локтём соседа толкая. — Умолкни, — хохотнув, отвечает Рэми и, ничуть не обидевшись, продолжает свою речь. — Мы присоединимся к вам позже, вы ешьте и по своим точкам. Пошли? — жестом приглашает Тэхёна к выходу из столовой, в которой стало очень шумно. Тэхён на бег готов сорваться, лишь бы избавиться от липких взглядов двух альф, которые глаз с него не сводят. Выйдя на крыльцо, они спускаются по широким лестницам вниз, с которых свисают вьющиеся растения. Но вскоре Тэхён напрочь забывает о красоте дома, когда во дворе видит несколько квадроциклов. В одно мгновение в голове план созревает, на исполнение которого ему придётся активировать актёрское мастерство, под влияние которого каждый раз попадался Джин. — А где Сафаи? — решается задать интересующий вопрос и на свой риск продолжает. — Вчера он обещал мне всё показать. — Возникло срочное дело, поэтому он ушёл, — никакого подвоха не ожидая, выкладывает Рэми. — Кажется, он доверяет тебе? — А то! — восклицает гордо. — Я, считай, его правая рука, — снова выпячивает грудь, мышцы напрягая. — Тогда он же не обидится, если ты погуляешь со мной? — невинные глазки делает, увидев сомнение в глазах альфы. Аккуратно прядь за ухо заправляет, всю силу обаяния в этот жест вложив. Выпрашивающим взглядом на него смотрит, сомнения молодого альфы на нет сводя. — Погуляем во дворе. А джунгли пусть он сам тебе показывает, — признается, подмигнув. — Конечно, — говорит, а про себя думает: «как бы ни так». Выйдя во двор, Тэхён оборачивается к дому, что своим видом восхищает. С каждого угла на него глазами Сафаи камеры направленны — хищник бдит, жертву свою ни за что не упустит. Большие окна отражают омегу, в глазах которого смелые дьяволята пляшут от предстоящего побега. Глубоко вдохнув, болтовню Рэми слушает, приближаясь к квадроциклам. Шмыгать носом начинает, демонстративно вытирая нос платком. — Что случилось? — теряется альфа. — Когда-то мне брат обещал научить кататься на этих машинах, — вытирает уголочек глаза и жалобно продолжает, — теперь никто меня не научит. — Не плачь, — растерянно просит альфа и нервно барабанит по корпусу машины. — Ну, хочешь, я научу тебя? — широко улыбается, когда Тэхён кивает, плакать переставая. — Садись и запоминай, это совсем не сложно, — искренне желая помочь, Рэми начинает объяснять: — заводим двигатель, полностью выжимаем сцепление рычагом, а затем добавляем немного оборотов нажатием на рычаг газа и плавно отпускаем сцепление. Молодец! — поощряет его старания, — только на газ жми аккуратно. Не дави, а то можно и полететь на ней. «То что нужно», — думает Тэхён, всё запоминая. Чем быстрее, тем лучше. — Спасибо, — с сожалением на альфу смотря, добавляет, — и прости. — За что? Ответа не дождавшись, Рэми без сознания падает на землю от руки Тэхёна. Швырнув камень в сторону и нащупав пульс, что есть силы давит на газ. Сердце в груди громко грохочет, а руки трясутся не только от быстрой езды. Подальше от злосчастного места мчится, подальше от Сафаи, который даже сейчас, будто призрачной тенью следует за ним. Чем дальше едет Тэхён, тем больше отступают в комок запутанные мысли. Он и в самом деле сделал это; вырвался из плена на машине, в управлении которой он отдаётся лишь инстинктам. Вольной душой вперёд летит, опережая тело и мысли. Даже по неровной дороге не сбавляет скорость, на педаль газа жмёт, берёт крутой поворот и едва успевает затормозить перед человеком, от которого он сбежал. Думал, что позади оставил, а он оказался на шаг впереди. — Куда путь держим? — рычит Чонгук, скрестив руки на груди. Злостью переполненные глаза впивает в омегу, который по-хорошему понять не хочет. Тэхён встаёт с квадроцикла и, вытянув перед собой руки, медленно назад отходит. Собрав всю смелость в одну кучу, со всей одури бежит от него быстрее, чем заяц от орла. Не поворачивается, не проверяет, бежит ли альфа за ним. Знает, чувствует его тяжёлые шаги за спиной и бога молит о пощаде. Щёку цепляет какая-то колючая ветка, оставляя на ней царапину. Не обращая на это внимание, руками папоротники в стороны раздвигает, большими шагами, которым даже бедный Рэми позавидовал бы, бежит, пока сталью слитые пальцы крепко за локоть не хватают. Джунгли — безмолвный свидетель погибели слабого звена, равнодушно дышит над побеждённым омегой. Так было всегда, и в случае Тэхёна ничего не изменится. Руками прячет лицо и дрожит, персональные круги ада ожидая. — Умереть захотел? — в ярости рычит на него, прильнувшего к стволу пальмы и прячущего лицо за руками. Его ужасом скованное тело будто заминировано, коснёшься — рванёт. Тэхён не плачет, просто ожидает своей участи безмолвно, точно новорождённый детёныш антилопы в острых когтях ягуара. Чонгук подходит ближе, к рукам омеги тянется, наблюдая, как он дёргано пытается еще больше спрятаться за худыми руками. — Тебя раньше били? Тэхён, от неожиданного вопроса руки опустив, на альфу смотрит и мотает головой. На него даже голос не повышали, не то что бить. — Тогда почему ты прячешься, будто ждёшь, что я ударю? — щурится, во влажные глаза глядя. Пытается понять, врёт ли он. — Из слухов ты сложил мой образ, сделал его ужасным и сам же боишься. — Ты Сафаи. — Я также и Чонгук. Я не причиню тебе вреда. — А Сафаи? — блестящими от слез глазами смотрит на человека, которого панически боится. Сафаи на это молчит. Взглядом парализует, но молчит. Туманом обволакивает глубину невинных глаз, колодец невыплаканных слёз который бурлит, вот-вот горячими слезами кожу нежную жечь готовясь. Внезапный хрюкающий и режущий слух рёв наполняет джунгли. Тэхён, взметнув на месте, к нему подлетает так быстро, что Сафаи и глазом моргнуть не успевает. Мёртвой хваткой сжимает запястье и задирает голову вверх, откуда доносятся ужасные крики. Губы его от страха дрожат, а глаза, будто из орбит скоро вылезут. — Это обезьяны-ревуны, — как ни в чём не бывало сообщает Чонгук, — оповещают о нападении на жертву. — Что? — пищит испуганно, когда джунгли замирают тишиной после оглушительных криков обезьян. — Не бойся, я пошутил. Так они оповещают о том, что их спокойствие потревожили. — Ты ужасен, — резко отпускает запястье альфы и злобно шипит. — И только? — Чонгук выгибает бровь и бороду короткую поглаживает. Тэхена поведение альфы и тревожит, и одновременно успокаивает. Ему казалось, что за побег он жизнью поплатится, а в итоге Сафаи этой ситуацией забавляется. — Грубый невоспитанный дикарь, — возмущенно пыхтит, выпуская иглы злословия. — И вообще, выглядишь как запущенный сад. — Прямо в сердце ранишь, — наклоняется к нему, в еще большее смятение Тэхёна погружая. — Невозможно, — выдыхает из легких фруктовый запах альфы. — Ранить того, у кого вместо сердца прослойка из ваты просто невозможно, — произносит дрожащими губами. — Если хочешь плакать, плачь. — Разве в таких случаях не говорят обратное? — возмущается, вытирая не успевшие сформироваться бусинки слёз. — И много раз тебе такое говорили? — Всегда. Меня окружают люди, которые любят и заботятся обо мне. — Чушь, — хмыкает, хрустнув шейными позвонками. — Так говорят те, кто успокаивать не хочет, — волнистую прядь омеги меж пальцев берёт, в замешательстве забегавшие глаза своими холодными ловит. — Есть такие слёзы, Тэхён, которые непременно нужно выплакать. Такие ранимые души очень часто плавают в невыплаканных слезах. Выпусти. Закрой глаза, — пальцами веки закрывает, дотрагивается до губ, — рот, уши. И открой душу. Слушай и исцели музыкой леса её. Чонгук смотрит на расслабленное лицо Тэхёна со свежей царапиной на левой щеке и едва ли не целует рану. Сам себе удивляется. Пораженно принимая тот факт, что эта птичка особое место занимает не только в его заповеднике. — Пора домой. Тэхён приоткрывает веки, глядя, как обезьяна на дереве листья собирает. Молча за альфой ступает и на пассажирское сидение внедорожника садится, окончательно сдаваясь судьбе, которая завела его в этот лес прямо в руки Сафаи. Палач он или нет, Тэхён боится его, как боится множества незнакомых ему альф. Но боязнь к нему до сердца доходит, ледяной коркой его покрыться заставляет. — Чего так смотришь? — не выдержав молчаливых взглядов, выдаёт Чонгук, выруливая во двор заповедника. — Я ожидал худшего от своей поимки, — вслух свои мысли произносит, глядя, как на том же месте сидит Рэми и лёд к затылку прикладывает. Щёки моментально вспыхивают от стыда. — Знал, что поймают, и всё равно сбежал, — косо глядит на омегу. — Не делай так, чтобы ожидания твои в реальность превратились. Я тебе больно делать не хочу. Сказанная фраза уже второй раз его в тупик ставит, не находя объяснения им. Медленно выходит из внедорожника Чонгука и к альфам подходит, опустив голову вниз. — Вот ты даёшь! Ты только тронь мою шишку, — подбегает к нему Рэми. Казалось бы, чему тут радоваться, когда тобой воспользовались, а затем таким образом избавились. — Ты крутой! — Прости, пожалуйста, — мямлит неуверенно, глядя на довольное лицо альфы. — Пустяки. Пойдем, я покажу тебе самое дальнее крыло, где ты будешь работать. — Я сам, — прерывает Чонгук и взглядом Тэхёну даёт понять, чтобы за ним следовал. Массивные берцы по вычищенному паркету глухим звуком отдаются, тогда как Тэхён белыми кедами бесшумно за ним идёт по длинному коридору, где время от времени попадаются одинаковые двери с номерами на ней. Чонгук у массивной двери останавливается и окидывает омегу сомнительным взглядом, будто ещё колеблется, стоит ли показывать ему то, что за ней находится. Зайдя за альфой, Тэхён широко открывает рот, глядя на эту красоту. За всю жизнь людям не удается лицезреть эти прекрасные создания даже на пару мгновений, тогда как Тэхён будет постоянно находиться рядом с ними. Как бы ему хотелось, чтобы Хио был тут…🐝
Юнги стоит среди земель, лишь под вечер отдыхающих от гула пчёл, и смотрит на забавный трейлер с пчёлкой на капоте. Лишь только в голову Чимина могла прийти такая идея. — Чимин, — несколько раз стучит по окну и ждёт его. Раздаётся щелчок, и дверь немного приоткрывается. И только. Юнги, немного подумав, аккуратно открывает дверь и заходит внутрь ещё более странно выглядящего транспорта, чем снаружи. Вся она обставлена сухоцветом, всяким гербарием, травами, отчего в салоне стоит стойкий пряный аромат. У противоположного окна расположен стол с двумя сидениями и кухонный шкаф, на котором находится пиала с мёдом и множество бутылок вина. Юнги ухмыляется, думая, какие ещё пристрастия у омеги имеются. Улыбка сползает с лица, когда он замечает обезьяну за столом. Альфа моргает пару раз, глядя на обезьяну, которая спокойно очищает банан, а затем, так же спокойно поглядывая на него, начинает есть. — Какая наглая морда, — говорит Мин, и руки на бока ставит. — Как только ты забралась внутрь, воровка такая. На это заявление обезьяна с белыми пятнами вокруг глаз начинает громко кричать. В замешательстве Юнги дверь открывает и начинает руками размахивать, чтобы она вышла на улицу. Поднимает небывалый шум, пытаясь обезьянку выгнать из трейлера. — Что ты делаешь? — слышится сзади голос Чимина и обернувшись, дар речи теряет: омега в одних полупромокших шортах стоит в дверном проёме и даже не думает чем-нибудь прикрыться. Кожа белоснежная, капельками воды блестит, и взгляд его цепляется за неровный рубец на левом боку. — Обезьяна проникла в трейлер, — запинается, думая об увиденном только что. — Это моя обезьяна, — недовольно говорит Чимин и майку надевает. — Чапо, нет! Прыгнув на спину, она застала Юнги врасплох, руками пытающегося поймать животное на спине. Чапо перепрыгивает, тогда как альфа попятившись назад, сталкивается с Чимином. Тот едва удерживает равновесие; хватается одной рукой за плечо альфы, а другой на столешницу кухни опирается. — Блять! — восклицает, вынимая пальцы из медовой чаши, в которую они погрузились по неосторожности. — Серьёзно? — сурово смотрит на Юнги, а затем тихонько хихикает от комичности ситуации. — По сути, это ты проник в мой трейлер, выгнал моего питомца и меня мёдом измазал. Юнги открыто смеется в ответ лучезарной улыбке и руку с талии омеги не убирает. Одеревеневшим взглядом смотрит, как мизинчик, измазанный мёдом, меж пухлых губ скрывается. Невинным ребёнком с пальца мёд облизывает, пчёлами ужаленные губы надувая. Альфа не моргая смотрит на опущенные ресницы и мелкими веснушками покрытый маленький нос. До исступления вдыхает цветочный аромат и ближе к нему жмётся. Юнги лихорадочно ртом воздух хватает, когда взгляд встречает, лишённый всякого подтекста к такому жесту. Приблизившись вплотную, указательный палец Чимина в рот берёт, языком мёд слизывает и с восторгом замечает, как глаза того насыщенным оттенком колы отливаются. Омега резким движением палец изо рта вынимает, возмущенно приоткрывает рот, не находя подходящих слов. Юнги смотрит на покрывшиеся румянцем щеки Чимина, ловит его растерянный взгляд и прикосновением губ необратимый процесс запускает. Пробует на вкус губы, что слаще мёда оказались. Целует так, будто только познал силу ласки. Плотнее притягивает миниатюрное тело к себе, которое идеально легло в его ладонях. Тело, которое застыло статуей. Судорожно вдыхает его аромат и от безответного поцелуя с ума сходит, принимая этот факт как должное. Чимин, как живое доказательство сумасшествия альфы… — С ума сошёл? — отталкивает омега, мысли альфы подтверждая. Глаза его, страхом наполненные, отрезвляют альфу. — Да, — дышит глубоко, лихорадочно по лицу Чимина бегая. — Уходи. — Погоди, — за локоть берёт аккуратно, останавливает Чимина. — Прости, я не сдержался. — Всё в порядке, просто уйди. — Чимин… — Уходи, Юнги, — звучит непоколебимо. — Представим, что этого не было. Всё в порядке. Юнги понимает, что ничего не в порядке, но руку отпускает. В голосе омеги ни злости, ни обиды не слышит и выходит из трейлера, двери которого так и остались нараспашку. Тяжёлыми шагами к ульям идёт и в беседку садится, глядя, как вечернее небо чёрными тучами укрывается. Сезон дождей всё ближе подступает… Представить, что ничего не было? Как такое вообще можно забыть? Он о поцелуе не жалеет, и повернись время вспять, он бы снова его поцеловал. Чимина ему с каждым днём всё меньше и меньше становится; сладко да не сытно. Не только взглядов и слов, но и прикосновений хочется. Юнги жалеет о том, что своими действиями напугал Чимина. Страхом блеснувшие глаза дыру в нём прожгли, а безобразный рубец на нежной коже, будто на его теле, побаливает. Когда Чимин успел так много значить для него? — Эль Чапо? — слышится зов Чимина. — Чапо! Альфа едва уловимое движение среди деревянных домиков замечает, приближающееся к нему. Маленькая обезьяна, забрав один банан со стола, садится рядом с Юнги и продолговатыми цепкими пальцами начинает очищать его от кожуры. Чимин садится рядом и смотрит, как Чапо целый банан отдаёт Юнги, а после пищит, получив ожидаемую ласку от того. — Ты назвал обезьяну в честь преступника, — посмеиваясь, говорит Юнги и протягивает большую часть банана омеге. — В честь бывшего, — принимая фрукт, еле слышно говорит Чимин и надкусывает маленький кусочек. — Эль Чапо? Бывший? — удивленно переспрашивает, на что Чимин, угукнув, отворачивается. — Какая великая честь для него! — хохотнув, продолжает альфа. — Было ошибкой назвать столь милое создание его именем, — замолкает, глядя на Чапо, и сомбреро поправляет на своей голове. Потянувшись вперёд, из термоса чай травяной наливает по чашкам и одну к альфе передвигает. Ведут себя непринуждённо, будто не они недавно целовались. — Но тогда я и не думал его себе оставлять. — Эль Чапо! Как? — восклицает Юнги, всё еще не веря. — Я был тогда молод, — уклончиво отвечает омега. — То есть ребёнком, — заключает Юнги и под тяжестью взгляда карих глаз опускает голову к обезьянке, которая, прильнув к его боку, преданно смотрит в ответ. Поглаживает за ухом, пока мысли лихорадочно одну другую сменяют холодным молчанием, сквозящим меж ними в вечерних сумерках плантаций. Чай остывает, на дно её раздробленные мысли чаинками опускаются, горьковатым послевкусием отдают. «Жалить можно не только жалом, но и словом», — вспоминаются сказанные Чимином слова. «Кто же тебя ужалил, что миллиона пчелиных жал не боишься», — думает Юнги, глядя на красивый профиль омеги, объятый тонкой вуалью печали. Если не приглядеться, то можно и не заметить её. Юнги глубоко вздыхает от болезни неизлечимой, сразившей его сердце, которая капать не кровью, а мёдом заставляет…