🥀
Дорога до дома альфы Джину кажется бесконечно долгой. Сжимая колени руками, он не сводит глаз с дороги, игнорируя выжигающий взгляд сбоку. По спине вниз стекает капелька пота от напряжения. Пораженно выглядывает, когда машина останавливается во дворе большого дома, больше похожего на дворец. — Как предсказуемо, — фыркает на показную роскошь. Иного он и не ожидал. — Чего не скажешь о тебе, — парирует альфа. — Куда испарилась та дерзость? — Никуда она не испарилась, — бурчит и взглядом обводит двор, выложенный натуральным камнем. В центре находится двухъярусный большой фонтан с чёрными лебедями. Поднимается по ступенькам в дом, выглядящего роскошно как снаружи, так и изнутри. — В этом доме не жить, а экскурсии проводить бы. Всё слишком, — морщит нос. — Тебе не о роскоши дома, а о жизни своей переживать стоит, — глухо говорит Груэссо, покручивая в пальцах сигару фигурадо. — Как и тебе о выпирающем животе, — парирует Джин, даже не обернувшись. — Тебе жить надоело? — грозно взревев, в спину ему тыкает другой альфа, обернуться заставляя. — А ты как думаешь? — лениво бросает через плечо. В нём заселилось невиданной силы бесстрашие, раз с убийцей таким тоном говорит. — Займись своими делами, Дельгадо. А ты, — обращаясь к другому, продолжает, — отведи его в гостевую комнату. — То есть, ты оставишь его тут? — удивленно тянет Груэссо, глядя как Намджун поспешил на выход. — Не надо меня тут оставлять. Мне поговорить надо с тобой, — словами останавливает альфу. — У меня есть просьба. — А у меня пушка. Хочешь, в задницу засуну? — рычит Дельгадо, похрустев суставами пальцев. — Никто не станет ему пихать что-либо, — говорит альфа и продолжает идти к дверям, ведущим наружу, — тем более в задницу. — Мне нужна информация об одном человеке, — кричит вслед, теряя терпение. — За каждую услугу полагается плата, — скалится худощавый альфа, почёсывая висок дулом пистолета. — Кровью. — Кровь непременно будет, — тихо, но уверенно произносит Джин. — И что ты предлагаешь? — развернувшись, Намджун смотрит так, будто лезвием кожу сдирает. Джин гулко глотает и идёт к нему. — Себя, — шепчет, останавливаясь в двух шагах от альфы. Боится очень сильно, но виду не подает. — Меня ты не интересуешь, — бесцветным голосом отвечает, сделав шаг ближе. — Я хочу посмотреть на то, как красиво ты будешь ломаться. А ты будешь, ведь тот, у кого в оплату имеется только тело, слишком больно осознавать его непригодность, — указательным пальцем рисует по линиям выглядывающих ключиц. — Ты красив, но не интересен. Хорош собой, но так глуп. — У меня нет суммы, которая тебя удовлетворит, — едва выговаривает Джин от обиды. — И ты решил, что ты способен меня удовлетворить? — смеётся, убирая руки в карманы брюк. — И сколько услуг ты так оплачивал? — Я не шлюха, — рычит он, заламывая руки. — Тебе не понять, что такое безысходность. — Ты прав, я не знаю, что это такое. Но я прекрасно знаю таких, как ты. Которые своей внешностью пользуются, как разменной монетой. — Мне нечем тебе платить, кроме как собою. Или возьми меня как прислугу, я буду полы тебе драить, готовить, убирать, всё что хочешь. — Кто же такой важный тебе нужен, раз на такие унижения идешь? — Мой младший брат. Он в Корее живёт и учится. По крайней мере, должен был, — выдержав паузу, шумно вздыхает. — Я звонил в университет, он несколько недель не посещает занятия. Я ни до него, ни до его парня дозвониться не могу. Я хочу узнать где он и в порядке ли. — А почему столь заботливый брат рядом с ним не остался? — Журналистам в этой стране платят много. — Так ты журналист? — нервный смешок покидает легкие Намджуна. — Малыш, ты хоть подозреваешь, к кому ты попал? — Именно поэтому я и здесь. Помоги мне. — Храбрый, но такой глупый. А ты знаешь, — призадумавшись, говорит он, — я помогу тебе. — Правда? Тогда я, я… — Не суетись. Меня поддержанный товар не интересует, — заявляет он и властным тоном продолжает, обращаясь к Груэссо. — Я передумал на счёт гостевой комнаты. Пабло убить, Джина на его место. — Вот это другое дело, — ехидно улыбается Дельгадо и счастливый тем, как сложились обстоятельства, уходит прочь. Вслед за ним уходит и Намджун. Джин ещё долго стоит на месте и позволяет себе выдохнуть. — Спасибо, — принимает из рук альфы белый платок, смачивая им слёзы. — Кто такой Пабло? И что это значит? Альфа лишь жестом указывает следовать за ним и до тех пор, пока они не оказываются в подвальном помещении, где друг против друга сидят два исхудалых альф, молчит. — Условие не выполнено, — говорит Груэссо, кое как вытащив пистолет из-за пояса. — Ещё день есть, — умоляющим голосом на колени становится один из них, пока другой громко плачет. Джина мутит. От криков и рыданий внутри всё холодеет. — Не убивай меня, прошу! И мольба затихает с выпущенной пулей. Джин, уши закрыв, кричит, жмурит глаза и с ума сходит от рыданий другого альфы. Отходит назад, пока не упирается о стенку и медленно не сползает по ней, позволяя ноги и руки в наручники заковать. Слышит, как бездыханное тело волокут по полу, и открывает глаза, будто себя на прочность проверяет. Смотрит на тянущиеся следы крови, исчезающие за дверным проёмом, и молчит. — Слушай внимательно. Парень напротив тебя — должник Намджуна. И оплата за твою услугу его смерть. Как только решишься на это, так только и узнаешь, где твой брат. Одна пуля — один шанс. Не проворонь его, — кладёт у ног заряженный пистолет и уходит. Закрывает железную дверь на замок, ровно как и надежду Джина. — Не убивай меня, у меня семья, дети. На что мои дети будут жить? Кто их будет кормить? — громко причитает альфа, на колени перед ним падая. — Не убивай меня. Мне нечем платить ему. — Замолчи, — шепчет Джин закрывая уши, — умоляю, замолчи! Он никогда не отнимет чужую жизнь. Не им жизни дарованы, чтобы решать за них. — Моему сыну всего лишь год, старшему три. Оба омеги. Как они без отца будут? — Замолчи! Но он не замолкает. И чем дольше говорит, тем яснее Джин понимает, что лучше сам умрёт, чем отнимет жизнь у такого человека. Груэссо к ним заходит на следующий день, в железной миске вареный рис и воду перед ним поставив, молча уходит. Джин еду всю альфе отдаёт, а сам смотрит на то, как в углу на паутине неподвижно своей добычи ждёт паук. Напрасно ждёт и надеется. Какая ирония. Так проходят несколько дней, всю принесённую еду Джин альфе отдаёт, насыщаясь лишь его мольбами. Его терзают сомнения, и если он первоначально был уверен, что отнять чужую жизнь он не способен, то через неделю мучений он не был в этом уверен. Пока альфа спал на голом бетоне, свернувшись в клубок, он дуло пистолета направлял в его сторону, целился, а нажать осмелиться не мог. Чужая жизнь взамен на известие о брате. Вполне возможно, что Тэхён с Соджуном в отпуск поехали. Или просто поменяли номера. А Джин отнимет жизнь напрасно. Ведь он и в самом деле думает о таких ужасных вещах так спокойно, ни одной жилкой не выдавая весь ужас, что творится внутри. Там, где отчаянно болит, ноет. Как же он хочет, чтобы эту боль почувствовал тот, кто причиной ей является. Как же он хочет направить это оружие на него. Кто знает, может тогда появится смелость нажать на курок? — Ты снова не ел, — недовольный голос Груэссо молоточком бьёт по вискам. — Ты хоть помнишь, зачем пришел сюда? Я с тобой нянчиться не собираюсь, сядь и ешь, пока первым не сдох от истощения. — Не хочу. — Захочешь. Альфа помогает Джину сесть и мотает головой, слушая его ежеминутный влажный кашель. В руки пихает тарелку с супом и практически с ложки его кормит. — Откармливаешь, чтобы убить? — Зачем мне тебя убивать? — отвечает альфа, застыв с ложкой у его рта. — Как и того альфу пристрелишь меня? — Не смей себя с ними сравнивать. Джин молча ест суп, долго жуёт, временами зависая. — Прости меня за живот, — слабо улыбнувшись, просит Джин, и снова в кашле заходится. — Не такой уж он и выпирающий. — Забудь, — ухмыляется Груэссо, глядя на альфу, лежащего, закрыв глаза. — Ты беду на себя навлёк. Зачем ты напросился, зачем тебе нужен был обмен? Спокойно заработал бы денег и домой полетел. — На чём мне зарабатывать без своего фотоаппарата? Я ведь ничего не умею, — шепчет он, больно глотая суп. Груэссо ничего не говорит, накрыв Джина своей толстовкой и проверив его на наличие температуры, устраивается рядом с ним. — Ты не сможешь это сделать, — не вопрос, а утверждение. — И что мне потом делать? Будто сквозь толщу воды слышит его голос и, плотно закрыв веки, засыпает долгим мучительным сном, где мысли его плавают вокруг Тэхёна. И осознание того, что рядом с ним находится надёжный альфа, как Соджун, держит его наплаву.🌿
Благодатная почва впитывает в себя каждую каплю ливневых дождей, пока белый цветок иссыхает от тоски по брату. Чонгук на просьбу омеги лишь только усмехнулся горько; очень много времени прошло с тех пор, как он разговаривал с братом. Хосок звонил ему очень часто, да и сейчас продолжает безрезультатные попытки дозвониться до него. Только Чонгук не может себя пересилить. Отгородил себя не только от всего мира, но и от единственного брата. Тэхён на его молчание отреагировал неоднозначно — выпрашивающие глазки сменил на презрительные. Усмехнулся и, показушно отвернув голову, зашагал к заповеднику, не говоря при этом ни слова. Начал усиленно трудиться, звеня железными инструментами. Чонгук день за днём сильнее в омуте глаз тонул. Своей погибелью упиваясь, топил себя в этих чувствах. Этот омега занимает всё его тело и душу, выковыривает в нём дыру взглядом, который сжечь джунгли способен. Не перестаёт удивлять искренними эмоциями и красотой. Он откровенно завидует индейцу, которому Тэхён счастливо улыбается. Только с ним он чувствует себя комфортно и спокойно. Только с индейцем говорит не умолкая. Чонгук широко улыбается, глядя, как омега резвится с орлицей во дворе, будто ребенок малый. Хочет, чтобы и рядом с ним он таким же счастливым был. Но каждый раз, стоило только ему приблизиться, как Тэхён становился мрачнее тучи. Хмурил брови и нос воротил. Обида на его красивом лице читалась ясно, день за днём становясь сильнее. Красивее омегу Чонгук не видал. — Тишина, — разводит руками Рэми, вытаскивая его из омута мыслей. — Абсолютная тишина. — Вижу, — Чонгук вздыхает, меж пальцев покручивая ручку. — Я думаю, стоит с этим разобраться. Тот альфа не просто так это сказал. — Люди в своей жизни чего только не говорят, Рэми. Но перед лицом смерти все говорят лишь только правду, — а глаз с экрана не сводит, наблюдая за перемещением рабочих. — И что ты думаешь делать? — Основываясь на одних только словах, я не могу что-либо предпринять. Остаётся только одно — ждать. На некоторое время в кабинете воцаряется тишина, нарушаемая лишь кликами клавиш, беспрерывно листающих камеры наблюдения. — Если заражение повторится, мне придётся ехать в Мехико, как бы мне этого не хотелось. — Я присмотрю за ним, — уверяет Рэми. Чонгук усмехается жёстко; видел, как альфы вокруг Тэхена вились в столовой. Руки до сих пор чешутся от непосильного желания сломать каждый палец, что посмел его коснуться. — Я видел, как ты присматривал, — покрутившись на кресле, откидывает голову назад. — Именно поэтому он ест у себя наверху. А теперь, говори по делу. — Теперь о более важных вещах. — Рэми, ты не понял, — говорит сурово и взглядом острым впивается в альфу. — Нет ничего важнее Тэхёна. Чтобы я ни одного альфу рядом с ним не видел, — чеканит. — Я понял, Чонгук. Всё понял, Тэо самая важная птичка здесь, и моя задача следить за тем, чтобы ни одно пёрышко не пострадало во время твоего отъезда, — тараторит альфа, глядя в суровые глаза. — Глаз с него не своди даже если я тут. И он поедет со мной. — Серьёзно? — шокировано округляет глаза. — Он знает? Чонгук неотрывно смотрит на экран, и глаза его загораются ярким пламенем. Внезапное ребячество повеселило его. То на дверь кабинета смотрит, где с той стороны, приложив ухо, подслушивает глупый шпион, то на монитор компьютера взгляд переводит, улыбаясь. — И ты побрился, — продолжает Рэми, взмахнув руками, будто это что-то поясняет, — улыбаешься чаще, чем раздаешь приказы. Чонгук слышит недовольный вздох, но внимание его приковано к фигуре, прислонившуюся к двери. — Хосок звонил. Когда ты к нему поедешь? — Тише ты, — не успевает Чонгук цокнуть, как в кабинет вламывается Тэхён. — Ты подслушивал, — говорит омеге, испепеляющего его взглядом. — А ты соврал, — возмущению нет предела. — Собираешься к брату, а мне ничего не сказал. — А я перед тобой отчитываться должен? — короткий взгляд кидает на альфу, с интересом наблюдающего за этой картиной. Рэми только увлекательные сюжеты да неожиданные повороты событий подавай — без зазрения совести будет смотреть и вслушиваться. — Я… — Или я чем-то обязан тебе? — Ты обязан мне свободой, — твердо говорит Тэхён. — Ты лишился её по своей воле. — Которую ты можешь вернуть. — Но не обязан, — подходит к нему ближе. — Этого я тебе дать не могу. — Не хочу, — дышит глубоко и размеренно, выковыривая катышек на штанине. — Говори как есть, ты просто не хочешь. — Ты прав. Не хочу, — подтверждает истину. Не хочет. И не отпустит… — Я поеду с тобой. Увижу брата и вернусь обратно, — выпрашивающими глазами смотрит на него и ломким голосом продолжает. — Обещаю. Никаких планов, никаких попыток сбежать. Что хочешь сделаю, только возьми с собой. — Но… — Рэми собрался было что-то сказать, но Чонгук опередил его. — Хорошо. — Хорошо? — удивленно повторяет Тэхён. — Ты поедешь со мной, поговоришь с братом и сдержишь своё обещание. — Сдержу. Спасибо, обязательно сдержу, — повторяя эти слова, Тэхён уходит, плотно закрывая за собой дверь. — Ты же и так собирался взять его с собой. — Верно, — подтверждает Чонгук. — Ты взял с него обещание за то, что и так собирался делать, — недовольство в голосе альфы Чонгука настораживает. Нагнувшись вперёд внимательно его рассматривает, изучая карие глаза. — Верно, — повторяет. — Но я не уточнил когда. — Что скажет Тэо, когда узнает? — Тэо? — сжимает губы Чонгук и напрягается всем телом. — И мне не доверяешь? — с явной обидой проговаривает альфа, обратно в кресле устраиваясь. — Ты всё ещё мой пленник, Рэми. — Которым я себя не считаю, — скрипит кожаными перчатками о кожу кресла, — и тебе бы пора уже. Чонгук долго смотрит на Рэми, которого его слова задели, а после возвращается к своим делам.🌿
Тэхён, довольный тем, что обещание от альфы получил, бежит вниз по лестницам. Остановившись у кактусов, поливает их и садится на кожаный диван, прикладывая руку к груди. Сафаи обещал его взять с собой, обещал отвезти к брату. Скоро они с Джином увидятся. Не сумев усидеть на месте, он встаёт, намереваясь прогуляться во дворе. — Вижу, ты доволен, — путь Тэхёну преграждает один из рабочих в красной форме и злобно скалится непонятно на что. — Мне очень интересно, что же ты такого умеешь, что он тебе в секретную секцию позволил войти. — Дай пройти. — Весело тебе с ним кувыркаться, пока мы тут трудимся до потери пульса? — хватает за локоть, больно её сжимая. — Выполняем эту вонючую работу, пока ты бока отлёживаешь. Что же ты такого умеешь, Тэо? Может и мне проверить твои способности? — Мне больно, — заламывает брови и руку вырвать пытается. Его тон и намёки сердце вскачь пускает. — Отпусти, я сказал! — Это разве боль? — насмехается альфа. — Тебе неизвестно, что такое боль? Альфа, грубо развернув его, к себе спиной прижимает. Ладонью рот закрыв, елозит по его заднице своим членом. Тэхёну страшно как никогда в жизни. Никто так грубо к нему не прикасался, и никогда ещё от слёз так щеки не горели. Рука насильника, проникнув под ткань формы, тело терзает, за ткань брюк скользнув, полосует кожу, кровоточить заставляет. Он в ужасе от происходящего, царапает руку на своём лице и пытается вырваться, закричать. Зовёт того, от кого сбежать хотел… Ждёт его, отчаянно безумно. — Эй, Рамо! Что ты наделал? — раздаётся незнакомый крик, и Тэхён, воспользовавшись замешательством альфы, кусает его за палец. — Сука! — шипит тот, потряхивая рукой. Тэхен на колени падает, роняя на пол крупные слёзы. За ткань рубашки хватается, там, где сердце отбивает бешеный ритм, оно бьется о грудную клетку, рёбра раздробить будто желает. Не слышит, как ссорятся альфы за спиной и на четвереньках вперёд ползёт, под тяжестью прилипшей к телу грязи вставать едва ли удаётся. Бежит сломя голову, толкает дверь и выбегает из дома. Смыть с себя грязь чужих рук, избавиться от нечисти прилипшей, с водой очистить себя. Чонгук с каменным лицом слушает рассказ Хуана, видит виновника и над собой контроль теряет. Ярость заполняет каждую венку, питает злостью наполненное тело. Рванув с места, за шкирку хватает альфу, посмевшего притронуться к омеге, который ему всецело принадлежит. В ушах звенит от неукротимого гнева, перекрывая весь шум внешнего мира. Его бормотание едва различает среди ясного звона «убить». Волочит по знакомой тропинке туда, где над грешниками суд свершается. Индейцы молчаливыми взглядами провожают Чонгука, с пленным направляющегося в «сенот смерти», где без единого крика в жертву богам отправится очередная душа грешника. Обсидиановый нож в умелых руках плавно по тонкой коже скользит, на камни столетние кровь ручьем стекает, не остужая, а поджигая ярость Сафаи. Безучастно смотрит на бирюзовую воду, окрашиваемую в алый цвет, и спешит выйти из сенота на поиски Тэхёна. — Его нигде нет, — у входа его встречает запыхавшийся и перепуганный Рэми. — Иди в заповедник. Я знаю, где он. Чонгук уверен, что именно там он его и найдет. И не ошибся. Тэхён, раздетый по пояс, стоит в чистой воде и неистово себя моет. Ногтями царапает белую кожу до красных отметин. — Успокойся, — за руки хватает его, останавливая самоповреждение. Тэхен не сопротивляется, всхлипывает, слёзы градом роняя с ресниц. Дрожит, покрытый гусиной кожей, где набухли истерзанные собою соски. — Его руки до сих пор на мне, — захлебывается слезами, аккуратно руки освобождая и прикрывая себя ими. — Прости, — Чонгук на себя злится, что недоглядел, не смог защитить свою птичку не в опасных джунглях, а у себя под боком. Приподнимает за подбородок голову, в глаза заплаканные глядя. Рвано дышит, вытирая слёзы, которые в три ручья текут. Целует разрумянившуюся щеку, подушечками пальцев скользит по шее, спускаясь к покрасневшей груди. Под его руками омега цепенеет, не размыкает веки и тихонечко всхлипывает, когда Чонгук оставляет лёгкий поцелуй на взмокшей щеке, после прижимая его к своей груди и слыша тихое: — Почему? Ждёт, пока Тэхён соберётся с мыслями, и по голым лопаткам ладонью скользит, успокаивая подрагивающее тело. До исступления вдыхает его аромат, точно дышать без него — чистый грех. Тэхен не мог пахнуть по-другому. — Чонгук. И в просторе нескончаемого белого шума, голос Тэхёна — как чистейшая нота для его сердца. — Назови ещё раз, — просит он, прикрывая веки и укладывая подбородок на его макушку. — Назови меня так ещё раз. — Почему? — слышит повторный вопрос. — Почему ты это делаешь? — Тебе смелости хватило до джунглей добраться, а до сути моих поступков дойти так и не смог, — произносит, уткнувшись в мокрые волосы. Легкий цветочный запах щекочет нос, вдыхая сладкий аромат, скрытый от всего мира был. — Я тебе кое-что покажу. За руку ведёт его туда, куда чужая нога не ступала. Туда, где лианы, кроме его рук, чужих не знали. Только Тэхён давно уже не чужой. Он теперь весь принадлежит Сафаи, и его тайная обитель станет таковым и для омеги. Аккуратно на камни наступая, помогает добраться до отвесной скалы, откуда вниз свисают длинные плети растений. В сторону разводит их, открывая вид на низкую пещеру, скрытую от глаз. — Нагнись и береги голову. И не пугайся, если оттуда вылетит летучая мышь, — в доказательство его словам из пещеры вылетает пару мышей, сильнее к его плечу омегу льнуться заставляя. Чонгук сжимает его руку и первым заходит в пещеру, где по пояс течет чистейшая вода. — Давай руку, — помогает вылезти из пещеры в другой сенот, где в небольшом углублении собралась бирюзовая вода. — Только ты знаешь о существовании этой пещеры. Захочешь искупаться или провести время наедине, приходи сюда. Теперь сенот всецело принадлежит тебе, — большим пальцем кожу на его запястье поглаживает, радуясь, что ни единой попытки выдернуть её не было. — Такая чистая, — глядя на воду. — Как твоя душа. — Ты не знаешь мою душу. — Глаза — отражение души. У тебя они такие же, как и эти бездонные колодцы, — на шаг ближе подходит, вдыхая с ума сводящий запах. В сгущающихся потёмках его зелёные глаза сверкают не хуже звезд на небе, на которые он не прочь залипать. — Знаешь, как называется это место? Двуликая пещера, потому что с высоты птичьего полёта эти бассейны выглядят как глаза. Чонгук смотрит, как он голову наверх задирает, через большое отверстие, на открытое небо глядя. Глаз не сводит с покрасневшей шеи, скользя вниз к соскам. Порыв притянуть ближе, оставить свой след на безупречной коже становится сильнее. Никогда еще силу такого желания он на себе не ощущал. Запах Тэхёна, что насыщеннее становится, ситуации никак не помогает, заставляет его глубоко и рвано дышать. Голову потерять от запаха можно. Чонгук это понял сегодня. Сердце участиться от взгляда может. Чонгук это ощутил сегодня. — Я не могу перестать смотреть в твои глаза, — признается он. — У меня правый глаз с нависшим веком, — тараторит Тэхён и взгляд отводит в сторону, — не смотри, если не нравится. — Нравится… — И неприлично на недостатки указывать, — не дослушав, продолжает. — Не смей говорить, что это недостаток, — сталью звучит его голос. — Ты видишь в себе то, чего нет. Я в жизни таких красивых глаз не видел. — Так ты не выходишь из джунглей, — говорит слабым голосом и губы в тонкую линию сжимает. — Так было не всегда, — руки Чонгука своей жизнью живут, тянутся к нему и большими пальцами щеки поглаживают. Он понять ещё не может, то ли Тэхён не против его прикосновений, то ли обещанием своим скованный стоит, боится, что он может передумать. — И много же ты красивых глаз видел? — Таких — никогда, — честно признается он, в бегающие глаза омеги глядя. — Тэхён, твою красоту и незрячий увидит. И темнота в этих джунглях зажглась не от солнца, луны или звёзд, а от света зелёных глаз, заставившие режим и устои Сафаи к чертям лететь. Он слепит его и сам не подозревает, какую власть над ним имеет. Тэхен по непонятным причинам во многом превосходит всех людей, с которыми он знаком. Душой невиданной силы заставляет его из спячки проснуться, почувствовать вкус красоты. — Я домой хочу, — Тэхен статуей стоит, но взгляда не отводит. — Мы никуда не пойдем, пока ты контроль над собой не вернёшь, — глухо говорит Чонгук, опуская голову и шумно вдыхая запах. Смакует, ощущая, как омега в нем переполнен миллионы крат. — Птичка, ты ведь нравишься мне. И этот нежный запах лишь мне принадлежит. Напряжение Тэхёна кожей чувствует и понимает его. Он не собирался этого говорить, обременяя его своими словами, но они сами слетели с губ. То, что крутилось на уме с момента его появления, становилось всё сильнее и вырвалось в момент его слабости. — Я говорю о своих чувствах, не возлагая на тебя ответственность за них. Я не собираюсь тебя принуждать. Требовать что-либо, тем более не намерен. Ничего не поменяется, — объясняет Чонгук, последние нотки цветочного аромата вдыхая, — до тех пор, пока ты сам этого не захочешь. Так что расслабься и пошли домой. И рука в руке кажется самой правильной вещью в жизни Чонгука…