🥀
Веки, плотно закрытые, Джин открывать не хочет; ненавидит себя за беспомощность и слёзы. С какими только проблемами он не сталкивался, что только в одиночку не решал, скрывая сложности жизни от младшего брата. Тэхёну было пятнадцать, а Джину девятнадцать, когда родители погибли с невыплаченным кредитом. Джин начал работать там, где человек расплачивался жизнью за то, что освещал проблемы коррупции, нарушения прав человека, торговлю людьми и проявление политической несправедливости. Но на множество минусов был один плюс — платили хорошо. Опасности лучше идти навстречу, чем ожидать на месте. Вот и Джин следовал этому принципу — не хотел, чтобы Тэхён знал о кредите и бросал учёбу. Не хотел, чтобы его подростковые и так нелегкие годы омрачались тяжестью невыплаченного долга. Выдумывал сотни отговорок своему отсутствию, часто врал и чувствовал себя после этого отвратительно. Так продолжалось до тех пор, пока Джину не предложили работу за границей, а именно в Мексике. Он добровольно подписался на то, от чего отказывались даже альфы. Единственный омега, который согласился работать там, где процветает незаконный бизнес, торговля людьми и контрабанда. Думал ли он тогда о том, насколько сильно погрязнет в этой опасности? Намджун был прав — Джин слишком глуп. — Ты не принял обезболивающее. Груэссо садится на край большой кровати, на которой он лежит вторые сутки. — И не поел, — тяжело вздохнув, продолжает ворчать, — я с тобой нянчиться не собираюсь, так что встань и поешь, а затем прими лекарство. Джин в ответ молчит. — Перестань вести себя как маленький ребёнок. Ты столько препятствий преодолел, чтобы сдаться под самый конец? — Это не конец, — говорит севшим голосом. — Всё только начинается. — Поэтому ты натянул на себя проблемы всего мира подобно этому одеялу? — резким движением стягивает его с омеги. — Тощий как спичка, ещё помрешь, пока я приглядываю за тобой. Джин устало прикрывает веки и приподнимается на локте. — Я не тот человек, который жалуется на что-либо, но… — судорожно вздохнув, Джин садится и, сложив ноги по-турецки, долго думает, стоит ли говорить об этом. — Я так устал, — сминает в руках одеяло и плачет. — Меня на плаву держала мысль о том, что мой брат в безопасности. А теперь выясняется, что он тоже тут, — говорит, подняв покрасневшее лицо к альфе, — Намджун сказал, что Тэхён здесь не только из-за меня, и мне так тревожно. Я не знаю, верить ему или нет. Я просто не знаю, что мне делать. — Не дерзи ему, — отвечает альфа и заглядывает ему в лицо, — схитри, переступи через себя и делай то, что он говорит. Поверь мне, если бы он не был заинтересован тобой, не отменил бы то, к чему готовился неделю, — говорит правду. — Ради брата притворись. — Не знаю, смогу ли я пройти через это снова. — Ради родных и не то сделаешь. — Тебе это чувство хорошо знакомо, — не спрашивает, а утверждает. Встречается с ним взглядом и ещё больше убеждается в этом. Груэссо молчит, зажимает меж губ фильтр фигурадо и, указав на поднос с едой, выходит, кинув на него многозначительный взгляд. Спускаясь на первый этаж, он думает о сложившейся ситуации в доме. К Джину у него какие-то двоякие чувства — вроде чужой, но защитить от бед так тянет, что противиться этому нереально. — Ты уделяешь ему слишком много времени. Дельгадо появляется перед ним из ниоткуда и, забрав у него сигару, затягивается. — Это приказ Намджуна. — Ты проникся им, — выпускает клубы дыма, — возишься, как с маленьким ребенком. — Это приказ… — Бесишь со своим приказом, — психует альфа, подавшись вперёд. — Желание подняться наверх и пустить ему пулю в лоб с каждой минутой становится всё сильнее. Какого черта Намджун до сих пор держит его тут? Врача вызвал, лечит его, — встаёт и мотает круги перед диваном, на котором расслабленно сидит Груэссо, неотрывно наблюдая за ним. — Не вмешивайся и помяни мои слова, тронешь этого омегу, Намджун не посмотрит на все годы твоей верной службы. — Что ты сказал? — губы тонкие кривятся в нервной усмешке. — Приказ такой: ценой своей жизни беречь его жизнь. — Ебал я этот приказ! Он с ума сошел? — кричит. Груэссо давно не видел друга таким, и немало бед тот вспыльчивым характером навлёк на себя. — Послушай, ты же понимал, что этот день когда-нибудь наступит. Чем скорее свыкнешься с этим, тем лучше для тебя же, — издалека начинает затрагивать тему, которая обсуждалась между ними лишь единожды. — Перестань надеяться понапрасну и не делай себе больно этим. — Ничего не напрасно, — сообщает, и тут же большими шагами к выходу идёт, на ходу гаркнув на прислугу. Обернувшись, делает долгую затяжку и скалится, — и больно я делать буду не себе. — Не глупи! Груэссо и понимает, и удивляется силе чувства, которое одним счастьем в груди отзывается, а другим болью.🌿
Чонгук лениво раскачивается в кресле и следит за птичкой, которая подозрительно быстро нашла общий язык с обитателями заповедника. То, как он проверяет наличие птенцов в гнёздах, с каким трепетом едва касается их и улыбается так красиво, что у Чонгука неконтролируемое желание побежать и заключить его в объятия становится непосильным. Тело сводит от невозможности прикоснуться, поцеловать. Человек, который считал, что это чувство ему чуждо, довольно быстро принял их в обличии Тэхёна. Удивительно — омега прилетел с другого конца света к нему, что влюбить в себя безнадёжно. Чонгук краем глаза ловит движение у границы и увеличивает изображение с одной из камер установленных по рубежу Лакандона и туристической зоны. Хмурит брови и сжимает челюсть до скрипа. — Фаи, ты уже видел? — вихрем в кабинет забегает Рэми с перекошенным лицом. — Видел, — отвечает Чонгук и к выходу спешит, — Тэхёна оставляю на тебя. — Я еду с тобой, — противится, догоняя его на лестнице ведущую на первый этаж. — Я оставляю его на тебя, — чеканит, — вместе идёте к Майя и ждёте меня. Рэми, не отходи от него ни на шаг, понял? — Может тебе взять с собой кого-нибудь? — Сам справлюсь, — садится на квадроцикл и повторяет. — Не отходи от него. — Да понял я, понял. Чонгук крутит рукоятку газа до упора, оставляя Рэми позади. Едет, распугивая обитателей леса и, едва ли слышит рёв обезьян, которые за ним по веткам погоню устроили. Смотрит вперёд и умело управляет машиной, хоть и не любит быструю езду. Думает о необходимости усилить защиту границ не только своими силами, но и силой организации по безопасности всемирного наследия. Мышцы сводит от злобы, когда взгляд цепляется за Матео, ожидающего его. Рядом с ним стоит низкорослый альфа, преступления которого давно ему известны. Мексика впитала в свои земли кровь невинных от рук нелюдей стоящих перед ним… — Как оперативно. Не прошло и десяти минут, как мы у границы, а нас уже встречают, — медленно проговорил Матео, пока Чонгук к ним неспешно приближался. — Не люблю долгие вступления, и тянуть резину не собираюсь. Я предлагаю выгодную сделку, не хочу напрасных смертей, — ядовито улыбается, глядя на него. — Мне нужна часть этих джунглей, неважно какая именно. Взамен, даю своё честное слово, что ни одно животное в этом лесу не пострадает. Чонгук в лице не меняется. Глядя на него и не скажешь, какое буйство эмоций в нём кипит. — Начнём с того, что мне плевать. На этом и закончим, — убийственно ровным голосом сообщает Сафаи и с одного альфы на другого переводит взгляд. — Ни один метр этих джунглей не будет принадлежать тебе. И ни одно живое создание от твоих рук не пострадает. Это тебе моё слово. — Когда всё дойдет до точки невозврата, вспомнишь мои слова, — слышит вслед Чонгук. Альфа садится на машину и не глядя на мужчин позади, отъезжает, сжимая рукоятки до побеления костяшек. Ему необходимо успокоиться и унять гнев, чтобы принять правильное решение в сложившейся ситуации. Ему нужен Тэхён…🌿
Когда Рэми постучался в его дверь, Тэхён только завершил последние штрихи в своём наряде, надев маленькие серёжки. Длинная рубашка-накидка представляла собой прямоугольный кусок материи с прорезями для рук и головы. В комплекте были такого же цвета брюки, которые едва прикрывали щиколотки. — Вау, — восклицает Рэми, облокотившись о дверной проём. — Костюм идеально подошёл, — Тэхён поглаживает ткань рубашки и разглядывает сандалии, которые так идут к наряду. — Ещё бы, — ухмыляется Рэми, вспоминая как тщательно все подбиралось. — Идём, перекусим чем-нибудь. Не бойся, я буду рядом с тобой, — добавляет, заметив как он замешкался. Тэхён едва успевает за альфой; быстро спускается по лестнице вниз и неуверенно мнётся у двери в столовую. То, что Рэми рядом успокаивает, но не оберегает от высказываний сказанных так, чтобы он непременно услышал. Тэхён бы предпочел работать с Сафаи, нежели находиться под пристальными, раздевающими взглядами альф. С некоторыми из них он часто виделся, а некоторых видел впервые. Немного перекусив и поговорив с Хосе и Хуаном, с которыми он немного подружился, Тэхён спешит покинуть это место, только после этого облегчённо выдыхая. — Почему они разного цвета? — спрашивает, как только закрывается за ним дверь заповедника, — их костюмы. — А, ты про это, — беззаботно отвечает Рэми и ждёт, пока он сравняется с ним. — Каждый цвет — степень погрешности. Голубой — это туристы, которые увидели то, чего не должны были. Их всего несколько человек. Жёлтый — журналисты, проникшие в лес за сбором информации для статей. С ними мороки много. Вот с красными беда просто, как их много. Это шпионы картелей, наркобаронов и прочей нечисти, — делает небольшую паузу, разглядывая плоды папайи на верхушке пальмы. — Каждому провинившемуся прилагается работа соответствующая их грехам. Тэхён слушает внимательно, и ждёт, когда Рэми продолжит свой монолог. Когда речь заходит о серьёзных вещах, он становится совсем другим человеком, и омега иногда поражается его способности так быстро меняться. Альфа всё ещё смотрит на плоды, и ищет чем бы их достать. Поднимает с земли длинную палку и сбивает несколько плодов с пальмы. — А зеленый? — интересуется, когда о цвете своей формы ничего сказано не было. — А зелёный только ты носишь, Тэо. — Это я понял. В чём же моя погрешность? — берёт в руки протянутую папайю и вдыхает приторный запах спелого фрукта. — Я не журналист и не браконьер, не турист и не шпион. В чём моя вина? — Об этом тебе лучше поговорить с Сафаи. Но, — альфа делает паузу и смачно вгрызается в мякоть фрукта, с наслаждением ест и продолжает, — я давно в заповеднике нахожусь, но такого Чонгука вижу впервые. — Какого? — не решается также надкусить фрукт и нервно крутит его в руках. Рэми не отвечает, спокойно жуёт, а затем идёт вперёд. Тэхёну ничего не остаётся, как следовать за ним. — И никто из них не пробовал сбежать? — Отчего же не пробовал? Таких случаев было много; их вернули, но не в заповедник, а в сенот. — Тот самый? — уточняет Тэхён. — Ага, — помогает ему перейти небольшой ручеёк по выложенным камням и серьёзным тоном продолжает. — А от других остались только кости. — А ты бы не хотел сбежать? — ловит обескураженный, полный неверия, взгляд, и тихонько добавляет. — К семье не хотел бы вернуться? — Чем иметь такую семью, как у меня, лучше не иметь вовсе. Я не хочу убегать, как не хотят и множество альф в заповеднике. Скажи, ты видел, чтобы их запирали на ключ? — Тэ мотает головой. — Видел, чтобы их пытали? — снова мотает. — Мучают ли их? Морят ли голодом? Издеваются или заставляют непосильную работу выполнять? — Нет, — говорит правду. Ничего из этого он не видел. — Так задай себе вопрос, они захотят сбежать и стать теми же людьми, истерзанными страданиями и тщетными поисками куска хлеба, который непременно отберёт сильный? Или же будут жить в заповеднике под защитой ни в чём не нуждаясь? Что такое уход за птицами по сравнению с теми мерзостями, которые им приходилось выполнять ради проживания? — Рэми опирается на пальму и хмуро сводит брови вместе. — Хочу ли я сбежать? Я лучше умру, чем вернусь к своей семье. В этом заповеднике своё мировоззрение поменяли даже шпионы картелей. Потому что такую жизнь им в Мексике никто не обеспечит. Тэхён нервно усмехается, вспомнив одного из них. — Не все конечно, — спешит дополнить и оттолкнувшись от пальмы, отряхивает от одежды несуществующую грязь. — Для тебя все мы пленные. Но если такая жизнь равносильна рабству, то я совсем не против быть рабом. — А журналисты? Туристы? — Никакой разницы нет. В эту страну журналисты приезжают от нужды и безвыходности. Ради статей рыщут там, где жизнь человеческая ни в грош не ставится. — Но Джин журналист-художник. Он бы не стал… — Я тебя умоляю, — размахивает руками альфа. — По-твоему чем Джин тут занимался, в лесу? Правильно, — опережает его, — хотел статейку выпустить о том, что творится в Лакандонских джунглях. Но не получилось, как и у остальных. Слова Рэми задуматься заставляют. Какая нужда заставила его в Мексику податься? — Послушай, я наговорил тут всякого, — начинает издалека, заметив его задумчивый взгляд и нервно пальцы рук мнёт, — но тебе не о чём переживать. Твой брат у Хосока, и он уж точно не даст его в обиду. Просто не думай о побеге, себе же хуже сделаешь. Это — джунгли, и тут опасность поджидает на каждом шагу. Тэхён не успевает проследить за движением руки Рэми и пугливо дёргается, когда за его спиной раздаётся глухой стук. Обернувшись, широко распахивает глаза от вида обвисшей змеи с ветки дерева, в которую так метко попал нож, метнувший альфой. — В заповеднике ты можешь в любую часть заходить. Но в джунгли идти не смей. — Хорошо, — поближе подходит к нему и старается больше не отставать. Отодвигает в сторону папоротник и задирает голову, глядя, как на верхушках деревьев хозяйничают стаи многочисленных обезьян, крик которых слышен за много километров. Над ними кружат яркие, говорливые попугаи, а на ветках вечнозеленых деревьев застыли зеленые игуаны. Тэхён дрожит от одной мысли о том, что в лесу сейчас бродят ягуары и пумы. Его передёргивает от мыслей о хищных обитателях леса и вздрагивает, когда слышит свист над головой. — Нэпавин! — радостно восклицает подлетевшей птице и крепко обнимает её. — Что это у тебя? — с интересом разглядывает яркую ленточку на её ноге. Довольный клёкот орлицы сопровождается громкими хлопками крыльев о бока. Как бы часто они не виделись, Нэпавин всегда встречает его с диким восторгом. — Полетели к Хио, — говорит он и бежит, пытаясь первым сойти с тропы ведущей к дворцу Майя. С громким свистом орлица оставляет его позади и подлетает к Хио, наблюдавший эту картину с самого начала. Удобно устраивается на его плече и тихонько клекочет, точно смеётся. — И снова ты победила, — смеётся Тэхён и обнимает индейца. Сегодня он одет в яркий костюм с набедренной повязкой несколько раз обёрнутой вокруг талии. Украшенная вышивкой и перьями она идеально сочетается с его головным убором. — Хорошо выглядишь. — Ты тоже очень красивый, — говорит и краснеет. — Спасибо, — улыбается Тэхён, поглаживая крыло орлицы. — Ух ты! — только сейчас замечает красоту позади индейца. Украшенный дворец поражает своим великолепием; рисунки настенные обновлены яркими красками, а с колон на первый этаж свисают гирлянды из белых цветов. Все жители одеты в свои самые красивые и яркие наряды. Тэхён с восторгом осматривается вокруг, являясь свидетелем столь уникального события, сохранившегося и проводимое индейцами в настоящее время. То, что ученные изучают и, основываясь на находках, гадают долгими годами, сейчас находится прямо перед ним; он видит вековую историю, являясь её участником. Джунгли, в которых застыло время, процветает племенем, которое пошло по другому пути эволюции. В скором времени в центре двора собираются альфы и под удары барабанов начинают танцевать, звеня множеством ручных и ножных браслетов. Распевают песни и кружатся, синхронно поднимая руки к небу и завершая представление поклоном вождю. Тот встаёт со своего места и вокруг него собирается многочисленная толпа в пёстром одеянии. Их гортанное пение мурашки по телу пускает. Тэхён видит, как в этот центр несут небольшой ящик, больше похожий на маленький холодильник. — Что они несут? — интересуется у Рэми. — Тебе лучше не знать, — слышит он и хмурит брови. Когда песнопение и ритуалы заканчиваются, индейцы расходятся и принимаются за угощения на столе. Тэхён подходит ближе и с интересом разглядывает то, над чем ранее индейцы читали молитвы. — Не надо. Омега вздрагивает от голоса Сафаи и резко вздёргивает протянутую руку к маленьким кукольным головам с длинными волосами. Он думал, что запах питайи исходит со стола заваленного фруктами, пока альфа позади него не заговорил. — Я напугал тебя. Прости, — извиняется Чонгук и замолкает. — Ты появляешься из ниоткуда, и исчезаешь в никуда, — не оборачиваясь говорит, рассматривая сморщенные и странные головы кукол. — Что это? — Это — «тсантса», высушенные головы врагов Майя, и тебе лучше не трогать их. Потревожишь души мёртвых. Тэхён в ужасе отскакивает назад, всем телом прижимаясь к альфе. Его пробивает мелкая дрожь, а мороз пробирает до мозга костей. Перед ним на сооружённой стойке висят не куклы, а головы некогда живших индейцев. — Это осталось в прошлом. Так сейчас никто не делает. Успокойся, Тэхён, — тянет его за собой подальше от древних артефактов. — Ну же, птичка, дыши глубоко и не бойся. Они дают дань богам и проводят ритуалы. Так они прощаются с уходящим годом и просят плодотворного нового года. Тэхён подрагивает телом и, прикрыв веки, глубоко вдыхает аромат питайи. В жарком кольце сильных рук успокаивается и себя ругает за любопытство, которое вышло ему боком. Жмурится сильно, пытаясь выбросить из головы картину засушенных голов. Легкие поглаживания по спине унимают разыгравшиеся нервы, и он немного отстраняется, только теперь осознав, насколько сильно к нему прижимался. Густо краснеет и судорожно вздохнув, отодвигается назад. Ловит неоднозначный взгляд Хио и слушает непонятную речь вождя. Завершив её, тот кидает в плетёную корзину пёструю ткань. Далее с этой корзиной идёт к центру двора и все по очереди кидают туда что-то. — Это конец года, традиционное время обновления. Все надевают новую, свежесотканную одежду и уничтожают старую. Таким образом, они выражают свою преданность богам, — поясняет альфа. — Я ничего с собой не принёс, — расстроенно глядит, как вождь неминуемо приближается к ним. Глубоко дышит из-за ощутимого страха сковывающего его тело от одного только вида индейца. — Я принёс. — Ты рылся в моих вещах! — вспыхнув, восклицает он и опускает голову, понимая, что привлёк к себе ненужное внимание рядом стоящих индейцев. — Сак-Никте, — слышит он голос и, боязливо приподнимает голову, встречаясь с глазами вождя, накрашенными в ярко-голубой цвет. Индеец смотрит на него и ведёт монолог на неведомом ему языке. Затем, обращается к Сафаи и долго говорит с ним, временами возвращая на него своё внимание. Когда в корзине оказывается их старая одежда, вождь покидает их. Тэхён молчит, хоть и хочет спросить о многом. Несколько раз он пересекается взглядами с Хио и ведёт с ним немой диалог. Он чувствует себя неважно; это празднество так чуждо ему, что он едва сдерживает порыв заплакать. Часто-часто моргает, загоняя слёзы обратно. Животный испуг проходит и теперь он сжимает зубы от злости; выполни Сафаи своё обещание, он всего этого не увидел бы. Хочет его кольнуть невыполненным обещанием и вместе с тем, очень боится разозлить. Данное ему обещание будто нарочно вспоминается сейчас, когда Сафаи стоит рядом. Чонгук видит мечущие глаза Тэхёна, как и нервно сжимаемые кулаки. Его потерянный вид тревожит и так неспокойное сердце. — Пошли со мной, я покажу тебе кое-что, — говорит и протягивает руку, в которой оказывается теплая ладонь Тэхёна. — Куда мы идём? — интересуется он и аккуратно выдёргивает руку, чтобы поправить одежду и так сидящую на нём идеально. Чонгук сходит с тропы в густой лес, в котором нужно внимательно смотреть, куда ногу ставишь, по сторонам, есть ли кто представляет опасность, следить за тем, чтобы не напороться на паутину между стволами деревьев. Вскоре Тэхён сам жмётся к его боку и сжимает руку. Он, словно только вылупившийся птенец, за которым нужен глаз да глаз. Его светлые волосы расчёсаны аккуратно, а губы припухлые покрыты бальзамом. И вовсе он не похож на цветок, с которым его сравнивают индейцы. Он птичка. Его колибри. И улететь ей он не позволит никогда… Нежно смотрит на омегу, прижимающегося к нему и, ощутимо сжимает его руку. Заставляет себя отвести от него взгляд и ступает вперёд, по знакомой только ему тропинке. Часто оглядывается на Тэхёна и злится на себя, что не додумался ему принести более удобную обувь. В сандалиях его ноги скользят, из-за чего тот чуть не падает на землю. Но благополучно пойманный им, неловко благодарит и руку к нему тянет, вновь переплетая пальцы. После получасовой ходьбы они выходят к границе джунглей и равнины Юкатана. — Машина Хио! — восклицает Тэхён, подбегая к оранжевому жуку, поблёскивающему под лучами солнца. Любовно гладит корпус и плавно переходит к дверце, открывая её. Травяной запах тут же бьет в нос и его переносит в те дни, когда они с Хио рассекали мексиканские дороги. — Садись, — предлагает ему альфа и придерживает дверь, пока тот не сядет в машину. Шумно вздыхает, когда через боковые прорези рубашки виднеется участок оголённой кожи. Обходит машину и делает глубокий вдох, прежде чем сесть за руль. Заводит далеко не с первой попытки и смотрит на Тэхёна; этот омега пошатнул его мир и теперь невинными глазами любопытно смотрит то на него, то на дорогу, по которой они едут. — Куда мы едем? — На другую часть заповедника. — Зачем? — Скоро увидишь, — говорит альфа и выруливает «жука» на более удобную дорогу. Боковым зрением ловит недовольные выражение лица Тэхёна и продолжает. — Поедем на бабочек смотреть. Нависает тишина. — Что?! Чонгук смотрит, как омега наклоняется к нему с вопросом-восклицанием и улыбается, зная, что такое чудо света, как «миграция королевских бабочек» ему точно понравится. — Хочу показать тебе очень интересное явление. Но перед этим, хочу провести инструктаж, как стоит себя вести, и чего делать категорически нельзя. Тэхён слушает очень внимательно, задаёт вопросы и с нетерпением оглядывается по сторонам, будто прямо сейчас начнётся слёт бабочек. Открывает бардачок машины и начинает там копаться, делая вид, что не замечает его взглядов. Чонгуку сложно сконцентрироваться на дороге, когда рядом сидит омега, от которого исходит едва уловимый цветочный аромат. Дышит полной грудью, пользуясь моментом слабости Тэхёна и сам себе удивляется, отправившись в длинный путь только чтобы обрадовать Тэхёна. Никогда и ничего подобного он в своей жизни не делал. Это оказалось важнее, чем ситуация с кочевыми. Очередное доказательство тому, что это не просто увлечение. Это больше чем нравится… С каждым днём недостаток Тэхёна ощущается сильнее. Зелёные глаза и губы, голос и смех… С мыслями о нём засыпает, и просыпается. Иногда глубокой ночью, когда Тэхён спит, заходит к нему и любуется, невесомо проводит кончиками пальцев по щеке и долго сидит так, утоляя свой голод одним только видом. Надолго ли хватит его выдержки — не знает. Они едут второй час, а пейзаж не меняется — с одной стороны Лакандонский лес, с другой равнина Юкатана. За это время Тэхён сделал порядок в бордачке, вытер пыль с панели, сто раз переключил песни, несколько раз пересёкся с ним взглядом, после чего густо краснея, отводил очаровательные глаза в сторону. Когда машина, наконец, остановилась у въезда в биосферный заповедник, омега вылетает из салона автомобиля и с нетерпением начинает поглядывать на него. Чонгук с заднего сидения берёт подарок и тоже выходит. — В лесу передвигаться надо осторожно, — подходит к нему и вешает на его шею новый фотоаппарат. — Тишина очень важна для бабочек. Только когда тихо, она совершает великолепный воздушный танец. Поэтому разговариваем шёпотом, хорошо? И еще, я в этом не разбираюсь, но тебе лучше стоит выключить вспышку, прежде чем начать делать снимки. — Это мне? — удивленно смотрит на него, все ещё не подозревая, что контроль над природным запахом давно потерян. Тэхён смотрит на него и смущенное «спасибо» говорит. В белоснежном одеянии и вышедший будто из сказки, он сводит альфу с ума. — Эти бабочки являются самыми известными οбитателями запοведникa. Именнο ради них десятки тысяч туристοв ежегοднο пοсещают запοведник, — поясняет альфа и быстрым шагом направляется к лесу. — Но тут же никого нет, — догоняет, поскальзываясь в сандалиях. — Эта зона закрыта для туристов, — помогает Тэхёну перепрыгнуть через заваленное дерево пихты, и продолжает монолог. — Для Майя они священны и есть очень много легенд связанных с ними. Для ниx бабοчки — этο души умершиx предкοв, кοтοрыe вοзвращаются, чтοбы пοвидать свοиx живыx pοдственникοв как-раз в дни празднοвания нового года. Смотри, тут уже есть несколько бабочек. Тэхён щелкает фотоаппаратом лес, который сначала показался ему ничем не примечательным. Но потом, через пару минут, он увидел воистину прекрасное явление природы. Стараясь не шуметь и не отставать от Сафаи, бесшумно передвигающегося впереди, он доходит до участка, где все сосны облеплены миллионами бабочек, от тяжести которых ветви деревьев клонились к земле. Колонии бабочек похожи наподобие осиных гнезд. Тэхён несколько мгновений смотрел на альфу, а потом перевёл взгляд на бабочек, висящих гроздями на деревьях. — Охренеть, — делает снимки, надеясь, что альфа его не услышал. Сафаи предлагает ему сфотографироваться на фоне бабочек, и он послушно становится у ствола сосны облепленного ими так, что коры даже не видно. Альфа подходит ближе и показывает, как встать для удачного кадра. Тэхён поправляет свои волосы и замирает под его пристальным взглядом, моргает пару раз, но глаз не отводит. Стойко выдерживает взгляд черных глаз и шумно вздыхает, когда пальцы альфы по его оголённым рукам наверх ползут. — Преступление, — шепчет Чонгук, наклонившись к нему, — благоухать рядом с человеком, который влюблён в тебя — преступление. Тэхён широко распахивает глаза и замирает от легкого, почти невесомого прикосновения его губ к своим губам. Это не назовёшь поцелуем, лишь намёк — дыхание на двоих. Не шелохнувшись стоит и выгибается, когда ладони Сафаи скользнув меж прорезями рубашки, касаются голой кожи. Альфа приближается к его губам, едва прикасается, а потом, отстранившись, улыбается так, что Тэхёну воздуха не хватает. — Этот поцелуй называют «мотыльком», — говорит, глядя на него в упор. Глаза Тэо закрываются, а губы приоткрытые блестят от частого облизывания. — Хотя, это поцелуем даже не назовёшь. Вот что я называю поцелуем, — и снова к нему наклоняется. — Стой! Восклицание его эхом звучит по лесу. Зажимает рот ладонью, нарушив одно из главных правил поведения в заповеднике. Тысяча бабочек, сложившие свои крылья, начинают трепетать, а затем взмывают в воздух, кружась вокруг них. С каждой секундой их становится всё больше и больше. В лучах солнца переливаются их оранжевые крылья, а лес, до этих пор погруженный в тишину, наполняется их шелестом. Тэхён, поражённый такой невероятной красотой, раскрыв рот от удивления, смотрит по сторонам и тут же задыхается от поцелуя альфы. Сжимает его плечи и дрожит от рук, которые гуляют по спине, трепещет от его губ, вбирающих его губы и мнущих их с нажимом языка. Запах его бьёт в нос, поплыть разум заставляет. Его трясёт от переизбытка непонятных чувств и, собрав остатки силы, он отстраняется от альфы, глаза, которого горят неистовым пламенем. — Не трогай, — пытается оттолкнуть от себя, глядя как бабочка села на его волосы. — Не трогать? Почему? — Мне… — замирает, когда ладонь альфы перемещается на грудь, отправив миллионы мурашек по телу. — Ммм? — продолжает ласкать его тело, наслаждаясь запахом, и тем, как он делает безуспешные попытки скрыть то, что его действия делают приятно. — Это слишком… — Приятно? — целует пленительный изгиб шеи и прижимает к себе сильнее. — Нет, — повторная попытка вырваться была вполне успешной, пока альфа не вернул его, удержав за локоть. — Стоять, — хватает его за предплечья и, приподняв за подбородок, заставляет в глаза свои смотреть. — Я не буду тебя больше целовать, хотя больше всего на свете именно этого и хочу. Не буду тебя трогать, хоть мне и очень сложно сдержать этот порыв. Просто не сбегай от меня и не бойся. Я никогда не причиню тебе боли. Никогда не сделаю того, что ты не хочешь. Ты только попроси меня красиво, и я законы джунглей поменяю для тебя. Ты стал моей слабостью, птичка, — говорит нежно и видит, как слёзы застилают его глаза. — Ты слабость, перед которой мне не устоять. Я и не намерен. Потому что ты мне… — Перестань, — просит Тэхён, перебивая альфу. Прячет лицо в ладонях больше не в силах выдержать такие откровения. — Почему? Если я что-то чувствую, я говорю об этом. Ты мне нравишься, Тэхён. В твои глаза хочется смотреть вечно, а губы целовать до покраснения. Твоим запахом пропитан весь мир. Им пропитан я, — нежно гладит его щеки и смотрит на Тэхёна, являясь свидетелем того, как в ответ на него смотрит целая вселенная. — Ты сводишь меня с ума, птичка. И я хочу тебя. Хочу до помутнения рассудка. — Чонгук, — умоляет он остановиться и густо покраснев, опускает голову. Никто так откровенно ему не признавался. Никто ещё таких слов ему не говорил. Это дико смущает и пугает одновременно. Чонгук его очень пугает. — И ты не молчи. Скажи, что ты чувствуешь? Чего хочешь? Тэхён поднимает покрасневшееся лицо и немного мнётся. — Не говори такие смущающие вещи, — взволнованно вздыхает он. — А ещё? — аккуратно сдувает со лба омеги оранжевую бабочку и ждёт ответа, хоть и знает, что он скажет. — Я хочу к брату. Ты обещал мне, — говорит чуть ли не плача. — И я сдержу своё обещание. И лес дышит ветром, пока Сафаи дышит им… Парень, который устроился на пассажирском сидении, греет его душу. Они после разговора сделали еще несколько снимков и двинулись домой. К моменту, когда они доехали до джунглей Лакандона, уже стемнело, и страх Тэхёна можно было учуять за километр. Чонгук и сам не планировал так задержаться, но время с омегой пролетело так быстро, что он упустил из виду эту важную деталь. На знакомой тропе их ожидал квадроцикл и пока окончательно всё вокруг не погрузилось в темноту, Чонгук начал сильнее давить на газ. Он облегченно вздыхает, увидев свой заповедник, и помогает Тэхёну слезть с машины. День сегодня выдался тяжёлый, и они, пожелав друг другу спокойной ночи, расходятся по своим комнатам. Приняв душ, Тэхён скидывает с себя халат и залезает под одеяло. Сердцу так тревожно, что от всяких мыслей голова вот-вот взорвётся. Зеленые ветви цепляют толстое стекло, от них на стене отсвечиваются незамысловатые узоры, еще больше страху нагоняя. Тэхён уже давно был одинок, но сейчас это ощущалось очень остро. Будто в этом заповеднике кроме его затерянной души нет никого. Вспоминает слова Чонгука и жмурится до белых пятен перед глазами. Как альфа может говорить столь откровенные слова понять не может, как и то, что тот в него влюблён. Садится на краю кровати и на свои ноги в хлопковых носочках смотрит. Скользит ими по паркету и встаёт. Бродит из одного конца спальни в другой, и снова ложится в постель, засыпая тревожным сном. Ему снится высокий лысый мужчина, голова которого вдруг превращается в засушенную, пугая его до ужаса. Просыпается в холодном поту и себя за плечи обнимает. Вздрагивает, когда дверь тихонько открывается. Запах питайи тут же забивается в лёгкие. — Тэхён? — Чонгук тихонько прикрывает дверь и заходит в спальню. — Ты что тут делаешь? — повыше тянет одеяло и едва сдерживает слёзы. — Что случилось? — альфа моментально оказывается перед ним. — Мне страшно, — признаётся он всхлипнув, и слезы скатившиеся по щёкам вытирает. — Кто тебя напугал? — обеспокоенно спрашивает, боясь даже прикоснуться к нему. — Не важно, — отмахивается. — Ты сможешь со мной побыть этой ночью? Кровать большая, ты бы мог лечь на другой стороне. Чонгук согласно кивает и устраивается на краю кровати, ложится на бок и смотрит на ворочающегося омегу, который места себе найти не может. Терпеливо ждёт, когда тот найдёт удобное положение и, в конце концов, не выдерживает. Вплотную к нему ложится и, развернув его лицом к себе, глядит, как изломлены его брови. Нежно поглаживает их и целует в лоб. Не встретив отпора продолжает; губами на глаза, скулы, губы… Исследует его прекрасное лицо, которое наконец-то начинает расслабляться, погружаясь в сон. У Чонгука же сна ни в одном глазу. Он слишком счастлив, чтобы омрачать этот момент напоминанием о предстоящих проблемах. В его руках спит птичка, уже не делающая попыток вылететь на свободу…