🌿
Новый день Чимина начинается с удушливых объятий альфы. Вдыхает его запах и, задрав голову наверх, смотрит на его плотно закрытые веки. Высвободив руку из захвата Юнги, приглаживает его бровь, скользит по горбинке носа и по губам проводит, ничуть не удивившись, когда тот его пальцы целует. — Продолжай, — просит альфа, разомкнув веки. — Это самое странное утро в моей жизни. — А в моей — счастливое. Как ты себя чувствуешь? — удерживает его руку и на свою щеку кладёт. — Необъяснимо. Чимин приподнимается на локте, глядя на альфу, утро с которым что встретит — он и не предполагал. В первую их встречу Юнги на него не произвел никакого впечатления, альфа как альфа. Но потом участившиеся визиты Юнги начали выводить его из себя, нарушали покой и твердые устои пятилетнего контроля над собой. Чимин постепенно начал привыкать к нему, а вчера и вовсе вытряхнул перед ним свою душу. И сейчас, глядя на него, он понимает, что ничуть не сожалеет об этом. — Чапо! — испуганно хватается за сердце, когда обезьянка роняет что-то на пол. Ловит тяжёлый взгляд Юнги — глаза в глаза. Это имя равносильно смерти. Чимин первым разрывает взгляд, в котором слишком много всего. Не сможет вынести ещё и силу потемневших глаз альфы. Гладит обезьяну, подбежавшую за утренними нежностями, и в нерешительности замирает, когда альфа начинает гладить Чапо, прикасаясь и к его пальцам, приглаживающим её спинку. — Дружочек, как ты смотришь на то, что мы тебе имя поменяем? Чимин поднимает голову, и теряется в его глазах. Между ними подпрыгивает обезьянка, громко пища от охватившего восторга, и хвостом энергично машет, то по его бедру бьёт, то по бедру альфы. — К примеру, Рико? — Совсем не то, — Чимин морщит нос. — Амиго? — альфа вопросительно выгибает бровь. — Это тем более. — Ну хорошо. А как на счёт Чичи? — Юнги едва успел сесть, как обезьянка шустро на его колени перебирается, цепкими лапами хватаясь за плечи, а затем и вовсе начиная перебирать его волосы. — Чичи, — улыбается, глядя, как она внимательно татуировки на руках альфы изучает. — Ей подходит. — Отныне тебя зовут Чичи, — смеётся альфа. — Чимин и Чичи — очень мило. — Звучит как название отстойной комедии, — улыбается в ответ. Погладив Чичи, Чимин встаёт с кровати и медленно к выходу плетётся. Яркий солнечный свет глаза слепит, а чистый раскалённый воздух бьёт в лицо, лишь только он открыл дверь. Вниз по ступенькам спускается и, не удосужившись надеть тапки, босыми ногами по полю идёт. На разбросанные по периметру дощечки от улей смотрит, и сердце его сжимается от этого вида. И поле багровое усыпано мёртвыми пчёлами, точно рассветное небо тусклыми звёздами… Гул пчелиный стоит над полем, пчелы трудятся, как ни в чём не бывало. Продолжают своё дело. А сердце его ноет, болит, разрывается на части, истекает кровью. — Не плачь, я куплю тебе самые красивые улья на свете. Чимин оборачивается на голос альфы и вытирает глаза, долго его рассматривает, а затем, сделав глубокий вдох, возвращается в трейлер за тем, что неизменно его успокаивает. Надевает сомбреро и в руки пеструю гитару берёт. Юнги с тоской смотрит на то, как он выходит из трейлера с гитарой в руках и обводит взглядом пасеку, глядя именно туда, куда пришёлся удар. Именно там находился гамак, на котором Чимин любил песни петь. Теперь нет ни гамака, ни беседки у пасеки, ни того блеска в глазах омеги. Чимин босыми ногами идёт туда и садится в центр подрыва. Юнги делает то же самое и садится рядом с ним, поправляя шляпу на нём.Эль марьячи…
Эль марьячи…
Эль марьячиии…
Юнги отклоняет корпус назад, опираясь ладонями о теплую выжженную почву и, прикрыв веки, слушает его ангельский голос, отрывая их только тогда, когда песня заканчивается. Смотрит с нестерпимым желанием прижать к себе такого уязвимого и ранимого омегу. Едва заметно дрогнет, когда пчела в кожу шеи жало вонзает. Юнги не шевелится, наблюдая, как Чимин, отложив в сторону гитару, к нему на коленях приближается. Протянув руку к шее, вынимает жало, показывая ему. — Минус одна пчела, — говорит. Юнги не успевает ни что-либо ответить, ни как-то отреагировать, когда Чимин, опираясь ладонями о его согнутые колени, приближается к нему ближе и накрывает губами кожу, куда ужалила пчела. Воздух вокруг от невинного поцелуя начинает искриться. Мир приостановился, дыхание спёрло, а пчёлы, кажется, и вовсе перестали летать. Происходящее настолько вывело из равновесия, что Юнги перестал даже дышать. Когда человек напуган, он не знает, что делать, чаще всего он просто перестаёт дышать. Юнги до этих пор не знал, что может быть напуган одним прикосновением губ Чимина. Не знал, что мысль о том, что его могло бы и не стать, может заставить кровь в венах вскипеть от страха. Вытянув свои ноги вперёд, усаживает на них Чимина, неотрывно глядя в его глаза. Переводит взгляд на влажные губы и свои облизывает. — Стоит тебе появиться рядом со мной, как мои пчёлы жалят тебя. — Ради того, чтобы быть рядом с тобой, я готов жало пчёл мира стерпеть, — трётся своим носом о его аккуратный носик. — Тогда ты погибнешь от отравления пчелиным ядом. — Умереть в твоих руках — как прекрасно звучит, — обнимает, к себе прижимая. — Не говори так, — недовольно бурчит ему в шею, — мне не по себе от таких слов. И посреди мексиканских земель в объятиях друг друга сидят две одинокие души, и песнью пчёл залечивают раны. — Поехали за ульями? — сквозь тонкую ткань хлопковой рубашки гладит его лопатки, целует в висок и мягко улыбается, когда чувствует, как его в ответ крепко обнимают. Чимин наиболее странный из всех, кого он когда-либо встречал, и самый первый, к кому он что-либо почувствовал.🥑
— Мануэль! — зовёт омегу, регулирующего процесс сортировки авокадо, и садится на скамейку. Тот машет ему рукой и широко улыбается. Хосок с ума сходит от любви к этому омеге, поверить до сих пор не может в то, что он ему взаимностью ответил. — Звал? — подходит к нему и на его колени садится. — Да. Соскучился по тебе, — целует в щёчку и окольцовывает его тонкую талию. Мурашками весь покрывается от такой близости и, потянув его за затылок вниз, целует мягко, нежно мнёт его губы и улыбается в поцелуй. — Так люблю тебя, что поверить в эту реальность не могу. Ты — лучшее, что случилось в моей жизни, Нуэль. — Хосок, — весело хихикает, уткнувшись в его шею, и волосы на затылке гладит. — Ты вчера поздно вернулся. — Намджун северную часть атаковал. Треть пасеки пострадало, — говорит, тяжело вздохнув. — Наше счастье, что это произошло вечером, когда на пасеке никого не было. — Хорошо, что никто не пострадал, — встревоженно смотрит на него. — Да. Скоро должен приехать Юнги, надо обсудить меры предосторожности и укрепить границы. Честно, я не знаю, что делать. — Всё будет хорошо, — обнимает его крепко. — Мы не можем просто сидеть и ждать, когда произойдёт следующее нападение. Надо эту проблему решить, пока всё не зашло слишком далеко и вытащить Джина оттуда. Мануэль в его руках заметно напрягается. — Он сам захотел уехать с ним, как ты не понимаешь? Ему было тут скучно, именно за такими приключениями он и приехал в Мексику, разве ты не увидел это? Не понял, когда он на сторону Намджуна переметнулся? — поднимает голову с его плеча, недовольно взметнув кудрями. — Я не удивлюсь, если именно он и докладывает про наши уязвимые места. — Он приехал сюда по нужде, незнакомой тебе, и решился на обмен, чтобы отплатить мне долг. — Ты просто ослеп, как он появился тут, — возмущению нет предела. — Он спас тебя, Мануэль. А ты необоснованной ревностью наговаривать на невинного человека решил. Кто из нас слепой, скажи мне? — Я еще и глупый получаюсь? — пытается встать с его колен. — Я не говорил, что ты глупый, — удерживает его на месте, глядя на сердитое любимое лицо. — Просто пытаюсь тебе объяснить, что хочу помочь человеку, который попал в беду, помогая мне. Это из-за меня он находится там, и из-за меня с ним происходит непонятно что. И то, что я хочу ему помочь, не означает, что я к нему какие-то чувства испытываю. Я люблю только тебя, очень сильно и очень давно. Мануэль ничего не отвечает, сидит на его коленях и хмурит брови, напрягает челюсти, сжимая губы в тонкую линию. — Почему каждый раз, когда мы с тобой разговариваем, речь заходит о Джене? Не хочу о нём говорить, — разъярённо вскрикивает и встаёт с колен Хосока, глядя на него сверху вниз. — Ещё одно упоминание об этом омеге — и никакой помолвки не будет. — Нуэль! — Я не хочу еще сильнее расстраиваться, — поправляет лезущий в глаза локон. — Юнги приехал, — кивает в сторону приближающегося альфы и, усмехнувшись, уходит, даже не взглянув на него. — Что это с ним? — Юнги удивленно вскидывает бровь, глядя вслед почти убегающему омеге. — Я зря на пирсинг записался? Хосок сидит мрачнее тучи и на свои колени смотрит, потирает лицо ладонями и переводит взгляд на друга. — Какой ещё пирсинг? — непонимающе хмурится. — Я обещание дал язык проколоть, когда он тебе взаимностью ответит, — затягивается сигаретой. — И обвести в календаре этот день красным цветом, — посмеивается альфа, тоскливо глядя на Мануэля вдалеке. — Как там Чимин? — Он со мной приехал. Поедем в город улья выбирать, — выпускает сизый дым в раскалённый воздух. В последние дни солнце ощутимо кусается — вот-вот начнётся сезон дождей. В южной части материка давно идут дожди, тогда как в равнинах центральной Мексики тропические циклоны только наступают. — Что будем делать? — Укреплять границы, принимать альф на работу, выделять больше выручки им и создавать максимально комфортные условия. Пока это всё, что мы можем сделать. В сезон дождей мало кто рискнёт нападать. Мы можем спокойно разработать стратегию обороны и, если понадобится, нападения. — Что ты сделал с Чапо? — поудобнее садится на скамейке, развернувшись к нему вполоборота. — Насчёт этого не переживай. Он никому не расскажет о пережитом унижении — так долго создаваемая репутация жестокого убийцы не сможет снестись на нет. Будет молчать, — докуривает сигарету и тушит бочок носком ботинка. — А если нет — заставим. — Что ты с ним сделал? — переспрашивает, пытливо глядя на него. — Лишил того, чего иметь он не достоин, — встаёт со скамейки, отряхивая штанины брюк от пепла. — Мне пора, меня пчёлка в машине ждёт. Не захотел выходить, говорит, что выглядит не очень, — поясняет, когда Хосок удивленно переводит взгляд на машину у заграждения. — Хоби, ты бы видел, какой красивый он там сидит. — Ну да, откуда мне знать. Я же его знаю всего лишь семь лет. — Как? — восклицает. — Откуда? — Я познакомился с его отцом, когда переехал сюда. Они жили к северу от части, где находятся наши селекционеры. Хороший человек был, дело своё тоже хорошо знал и меня многому научил. На тот момент Чимину шестнадцать только было: пухленький такой, с розовыми волосами и дерзким взглядом. Как сегодня помню его удивленный взгляд, когда впервые увидел меня. Тут ведь редко встретишь того, с кем можно на родном языке поговорить. Поначалу он стеснялся, а после ходил за мной хвостиком, «хёном» называл, — улыбается, глядя в сторону внедорожника Юнги. — А потом начал меняться, стал замкнутым, неразговорчивым, а если и говорил, то грубил что мне, что своему отцу. Начал пропадать и появлялся через несколько недель с синяками и ссадинами. — Он не рассказывал тебе ничего? — Нет, в мою сторону даже не смотрел. Пока я не прижал его после очередной пропажи на две недели. Я напугал Чимина и вытащил из него только имя того, кто творил это с ним. Я знал, что он связался с плохой компанией, но что он влюбился в самого опасного преступника страны и подумать не мог, — задумчиво смотрит на Юнги, сжимающего челюсти до скрипа. — В тот день он ушёл и больше месяца не возвращался. Мы в полицию обращались и к местным волонтёрам ходили. Но тут как принято? Человек пропал — не ищи напрасно. Но Чимин вернулся и пришел ко мне, а не домой к отцу. Он был таким исхудавшим, измученным, посеревшим, будто труп. Ничего не говорил, просто плакал, забившись в угол. Той же ночью они собрали вещи и уехали. — Как долго всё это длилось? — Где-то год. — Где я был всё это время? — на себя злится и руки в карманы широких брюк суёт, глядя на Чимина, вышедшего из машины. — Почему я это слышу впервые? — Шутишь? — Хосок вскидывает брови. — Я тебе всё рассказывал, и ни единожды. Но ты был занят заводом и постоянно там пропадал. А когда возвращался, никак не комментировал происходящее. Ты ведь помнишь убийства в Синалоа? Это Чапо искал его, — машет в ответ омеге, к которому испытывает самые нежные чувства, и раскрывает свои объятия для него, прижимая к груди того, кто стал ему младшим братом. — Чего прятался? — Привет, хён, — говорит едва слышно, уткнувшись ему в грудь. — Как ты себя чувствуешь? — целует в макушку, вспоминая своего младшего брата, которого последний раз видел год назад. Как бы ему хотелось также прижать к груди и Чонгука. — Хорошо. — Ладно, нам пора, — оттаскивает Чимина от Хосока и виновато смотрит то на одного, то на другого. — Видишь, скоро дождь начнётся, а нам ещё улья покупать. — Увидимся, Хоби-хён, — нежно улыбнувшись, вновь обнимает альфу и, попрощавшись, обратно уходит в сторону припаркованной машины. — Это, — начинает Юнги, замявшись на секунду, — я это сделал в целях твоей же безопасности, Хо. А то тебе ещё пришлось бы перед своим омегой объясняться за объятия с чужим омегой. — Ко мне ревнуешь и прикрываешься Мануэлем? — даёт подзатыльник виновато улыбающемуся другу. — А ведь раньше говорил: «Дела сердечные не по моей части», — напоминает Хосок, имитируя его голос. — Ты же его видел, — большим пальцем через плечо указывает в сторону, куда Чимин ушёл, и назад пятится. — Не изменять своим принципам ради него — чистый грех. — Вали давай. Романтик хренов, — шутит он вслед убегающему Юнги. С неверием смотрит на вечно ворчливого холодного Юнги, который сначала обнимает Чимина, а затем помогает сесть в машину, любезно открывая тому дверь. Вот что способна творить с людьми любовь…🥀
Джин царапает ложкой поверхность десертной тарелки и временами смотрит на альфу напротив. Есть совсем не хочется, видеть его — тем более. Намджун последние несколько дней находится рядом с ним молчаливой тенью. Ничего не говорит, не требует, не приближается и попыток насиловать не делает. Долго смотрит на него, а затем исчезает в своём кабинете. Джин откладывает ложку и встаёт, молча задвигает стул обратно и выходит из зала. Неторопливо идет к выходу, разглядывая картины неизвестных художников, и выходит во двор, где чёрные лебеди плавают в бассейне с фонтаном. Садится на край и опускает руку в прохладную воду, любуясь красивыми птицами, которым неизвестно, что такое свобода. Из этого дворца не им не вылететь, ни Джину не выбраться. — Возьми меня силой, либо не ходи за мной, как призрак, — говорит, услышав его резкий мускусный запах. В последнее время Намджун решил не напрягаться, подавляя свой запах. Поэтому в его присутствии Джину едва ли приходится дышать, чтобы не слышать доминантный мускус и не реагировать на сильнейшие феромоны альфы. Массивные ворота бесшумно открываются, и во двор заезжает бентли, из которого выходит Дельгадо. Смиряя его презренным взглядом, здоровается с Намджуном и передаёт тому папку. Джин пытается подслушать их разговор, но из-за шума воды и отошедших чуть подальше альф ничего не слышно. Смотрит на черную папку, переданную Намджуну, и по телу, как электрический разряд, проходит фантомная боль от мысли, что там, возможно, информация о местонахождении Тэхёна. Делает максимально бесстрастное лицо, когда Намджун вновь подходит к нему и провожает взглядом Дельгадо, поднимающегося по лестнице наверх, к входной двери. — Усмири свои феромоны, мне дышать нечем, — раздраженно отворачивается, глядя на своё отражение в воде. Игнорирует его присутствие и следит за парой лебедей, прильнувших друг к другу. — Иди за мной, Сокджин. Его холодный тон мурашки по коже пускает. Даже голос у него пугающий, а запах магнетический, парализовать способен. Джин с огнём не играет и послушно идёт за ним. Если Намджун решит взять его силой, то он будет сопротивляться до тех пор, пока силы не иссякнут. Ранее он ошибочно предполагал, что сможет притвориться, думал, обмануть покорностью альфу не составит никакого труда. Но покорности в нём оказалось ровным счётом ноль. Умрёт, но добровольно под него не ляжет. Будет задыхаться, а слабости своей больше не покажет. — Что на сегодня? Доведешь до конца то, что не завершил в прошлый раз? — интересуется безучастным тоном, останавливаясь в гостиной рядом с Намджуном, внимательно изучающим бумаги из папки. Теребит пальцами штанину брюк и ловит враждебный взгляд Дельгадо, стоящего рядом с ним. Альфа никогда не упускает возможности кольнуть его словами, но в присутствии Намджуна пытается контролировать себя. Джин догадывается о причинах его ненависти, но не видит в этом смысла по отношению к нему. Разорвав взгляд, смотрит на чёрную папку, кинутую на журнальный столик в гостиной. — Отнеси в мой кабинет. А ты, — смотрит на него, — идёшь со мной. — Слушаюсь и повинуюсь, — в тон ему отвечает и, вспоминая, где находится кабинет Намджуна, за ним идёт, не забыв при этом гадко улыбнуться мрачному Дельгадо. Уровень страха, испытываемый перед Кимом, казалось, не мог достигнуть ещё более высшей точки. Но когда тот начал спускаться в подвал, Джин понял, что может. На дрожащих ногах, глубоко вдыхая запах альфы, он следует за ним, будто за смертью идёт. Сердце колотится где-то в горле, чуя надвигающуюся беду. Джин силой воли заставляет себя идти туда, где провёл ужасные недели со страшными мыслями наедине. Ужасное беспокойство завладевает им. В попытке замаскировать этот страх, Джин часто дышит и делает попытку усмирить отчаяние, разбушевавшееся в груди. Альфа проходит мимо двери, за которой Джин сидел несколько недель в цепях закованный и сердце пропускает удар. Нечто ужасное его ожидает… Джин боится и мелко дрожит, глядя, как Намджун перед одной из дверей останавливается. Тянет её на себя и пытливо смотрит на него серыми глазами, прожигающими насквозь. Гордо вздёрнув подбородок, Джин решительно шагает вперёд и заходит в просторную светлую комнату без орудий пыток. Хотя для убийства тут обширный выбор: на длинном железном столе разложены разные виды огнестрельного оружия, а чуть дальше — метательные ножи и наушники. Джин внимательно изучает коллекцию и, убедившись в том, что пропажу со стола Намджун не заметил, смотрит на мишень в конце зала. — Будешь использовать меня вместо мишени? — интересуется, становясь на огневую позицию. — Буду учить тебя стрелять. Думаю, тебе подойдёт многозарядный автоматический пистолет, — говорит Намджун и становится рядом с ним, протягивая ему оружие. — Ноги на ширине плеч, возьми пистолет и выпрями руки перед грудью ровно посередине. Я сейчас возьму наушники. Джин выполняет, что ему сказано и берёт в руки пистолет с нарезным стволом. В его голову на долю секунды проскальзывает мысль пустить пулю в лоб своему насильнику. Но вместо этого смотрит в центр мишени у стены. Прежде чем Намджун начнёт давать указания, поднимает пистолет и, придерживая левой рукой стреляющую правую, целится. Выстрел за выстрелом. Джин уверен, что ни одна пуля не пролетела мимо мишени. В ушах звенит, а тело мурашками покрывается от выброса адреналина. — Меня учить не надо. Я сам научу кого угодно, — сообщает, обернувшись на шокированного альфу, застывшего с наушниками в руках. — Я не только журналист, свидетель и посредник, но и участник трагических событий, выполняющий свой профессиональный долг. Моё эмоциональное состояние не должно становиться предметом внимания, поэтому я научился быть беспристрастным, объективным, стараясь воли не давать собственным эмоциям, — подходит к альфе и смело в его серые глаза впивается. — Я научился стрелять давно. У меня это очень хорошо получается. Не боишься, что пущу пулю в твоё сердце? — спрашивает, ткнув дулом пистолета ему в грудь. Намджун одним движением руки сносит со стола оружие, наполняя полупустой зал грохотом железа. Берёт Джина за талию и усаживает на поверхность стола, раздвигая его ноги и становясь между ними. — Я ничего не боюсь, — забирает из его рук оружие с пустым магазином и мажет губами по шее. Джин чуть ли не задыхается от его насыщенного терпкого запаха. — И если ты так хорош в этом, то должен был понять, что выпустил все пули из пистолета. — Как и ты, что у меня есть другое, не менее опасное оружие, — упирается сюрикеном в пах альфы и ждёт, пока Намджун оторвётся от его шеи и посмотрит на него. — Ты думал, научу-ка я его стрелять, выпущу свои феромоны, и он отдастся мне сам. Намджун, я пулю в твоё сердце пущу, но добровольно под тебя не лягу. Ты можешь брать меня силой, сколько твоей душе угодно, можешь избивать и издеваться, но до тех пор, пока я дышу, я буду сопротивляться. — Ты не способен отнять чужую жизнь, — говорит ледяным тоном. — Но отнял ведь. Я убил альфу в этом подвале. — Врёшь и не краснеешь, — ухмыляется Намджун, скользнув руками за края его рубашки. — Не от твоей руки умер тот альфа. — Я не вру. — Как жалко это прозвучало, — беззвучно смеётся. — Но я признаюсь, твоя смелость меня заводит. Так сильно, что я на этом столе готов тебя трахнуть, — сжимает в ладонях его талию и на себя резко тянет, выбивая из Джина испуганный вздох. — Но между смелостью и глупостью грань тонкая. Переступи ты её, и я не спущу это с рук, как твою дерзость. Ты думал, для чего я приставил к тебе Груэссо? Полагаешь, я не видел, как он таскал тебе лекарства и еду? Что не узнаю, кем именно было совершено убийство в этом доме? Наступившая тишина после слов альфы душу тревожит. Сжимать челюсти от досады заставляет. — Но убить того, кто много жизней отнял, у меня рука не дёрнется, — заявляет смело, надавливая острым наконечником на его пах. — Я ни одного человека не убил, — руки от поясницы поднимаются наверх, к лопаткам. — Для этого у меня есть мои альфы. — Ты убиваешь своим приказом. Тебя от твоих палачей ничего не отличает. Но помяни мои слова, и на тебя найдётся свой палач. И в тренировочном зале сидят палач и жертва. Да только кто из них палач, а кто жертва, история умалчивает… — Если я убиваю словом, то ты это делаешь взглядом. Если бы твои глаза имели не только цвет, но и голос, я бы давно оглох. Так сильно меня ненавидишь? — Понятия даже не имеешь, насколько. Намджун задумчиво смотрит на него и подаётся вперёд, фиксирует пальцами его подбородок и тянется к губам. Мажет по щеке, когда вздёрнув подбородок, Джин отворачивается от губ. — Сопротивляешься, больше к себе этим манишь, — говорит, уткнувшись в шею, и языком облизывает бьющуюся жилку. — Твоего брата альфа обманул. Если бы не его ложь, сейчас Тэхён находился бы в Корее и ходил бы на занятия. Джина током прошибает. Соджун обманул Тэхёна? — Что ты сказал? — дёргается в его руках, отбрасывает в сторону сюрикен в форме звезды и приподнимает его лицо, пытливо глядя в глаза. — Объясни нормально! — На большее ты не потянул, Джин, — расплывается в довольной улыбке. — Проклятье! Скажи мне, где сейчас Тэхён! — хватает его за пиджак и начинает трясти. — Что ты от меня хочешь? Если дело в сексе, то вперёд, насилуй хоть целый день. Но прошу тебя, скажи, где он. — Я не собираюсь тебя насиловать, — перехватывает его запястья и сжимает их ощутимо. — Ответ ты получишь только в том случае, если без сопротивления и недовольства будешь спать со мной на моей кровати. А ты в любом случае с этого дня будешь спать именно там, хотелось бы, чтобы это происходило с твоим согласием и без возмущений. — Я не хочу. — В этом и весь смысл. Ты будешь делать то, чего не хочешь, чтобы узнать то, что хочешь, — целует покрасневшие запястья, глядя ему прямо в глаза. — Хочешь узнать, что с братом и дерзишь мне по поводу и без. Так не пойдёт, Джин. Ты не будешь сопротивляться, когда я что-то предлагаю, будешь послушным и делать всё, что я захочу, — удерживая за талию, помогает ему слезть со стола. — Будь хорошим мальчиком и получишь ответы на все свои вопросы, — поправляет ворот рубашки и совсем тихо добавляет, — и не только. — Вопрос в том, чего ты захочешь, — подозрительно щурится, прежде чем выйти из зала. — Принуждать тебя к интиму я не буду. Просто спокойно воспринимай мои слова и не дерзи, — слышит за спиной, кожей ощущая его блуждающий взгляд на своём теле. Джин удивленно вскидывает брови, чуя подвох за резкой сменой поведения альфы. Его запах будто тело парализует — никогда ещё до этого он не слышал настолько доминантных феромонов. Поднимается с подвала наверх, прислушиваясь к шагам Намджуна, и дрогнет, когда ладонь ложится на его талию, притягивая ближе. Резко убирает его руку и косо смотрит, знает, испытывает терпение альфы, но и вытерпеть его прикосновения не может. Спешит к лестницам, где на том же месте стоит высокий худощавый альфа с неизменно презренным выражением лица и шипит, когда Намджун, схватив его за локоть, грубо разворачивает к себе. — Давай с тобой уясним одну вещь. Ты либо ведёшь себя нормально, без выебонов, либо сейчас поднимаемся наверх и продолжаем то, на чём мы остановились в прошлый раз. Выбирая второй вариант, имей в виду, что о своём брате ничего не узнаешь, — чеканит каждое слово, одним взглядом придавливая Джина к полу. — Чего ты добиваешься? Хочешь, чтобы я ползал у твоих ног? Перед своими псами хочешь унизить ещё больше? — Ты провоцируешь меня, вынуждаешь делать вещи, после которых я жалею и чувствую себя отвратительно. Но стоит мне подойти к тебе, как ты начинаешь грубить, пробуждая во мне злость, которую я не хочу на тебе проявлять. Джин отшатывается от него, не веря своим ушам. Намджун раскаивается? Напрямую извиниться не может и таким странным способом пытается его задобрить? — Ты тоже извиняешься, засовывая в горло член? — спрашивает, повернувшись к Дельгадо, покрасневшего от злобы. Обернуться не успевает, как Намджун, схватив его за локоть, тащит наверх. Джин даже не думает сопротивляться — с этим монстром бесполезно это делать. Скрывает свой страх и, обернувшись, подмигивает альфе, покрывшемуся пятнами краски от ненависти к нему. Получает в ответку от него средний палец и примерзко улыбается, пока тот не исчезает из виду. Страх парализует здравый смысл. Он чертовски сильно боится этого альфу, так, что до дрожи в коленках и остановки сердца. Но взять себя в руки и контролировать свои эмоции не может. Намджун ведёт его в свою спальню и кидает на большую кровать, смотрит на него безумными глазами, на здравый смысл в которых даже и намека нет. — Запомни одну вещь, я никогда и ни перед кем не извиняюсь, — сняв пиджак, кидает его на кровать, пока Джин пугливо смотрит на то, как он подворачивает рукава белой рубашки. — Играть в смелость будешь только тогда, когда я позволю тебе поверить в эту игру. Сопротивляться будешь? До последнего вздоха? — Джин неуверенно кивает головой, глядя на обезумевшего альфу. — Мне это уже наскучило. Чтобы такого придумать, чтобы себя развлечь и тебе не дать расслабиться? Джин садится на кровати, сердце его колотится в районе горла, а руки неконтролируемо дрожат, кода Намджун, вытащив телефон из кармана брюк, набирает кому-то. В наступившей тишине звуки протяжных гудков звучат обратным отсчётом неминуемой беды, надвигающейся на него. Джин сглупил, перешёл границу… — Поднимайся ко мне в спальню, — и кладёт трубку, взглядом зверя испепеляя его. — Занимательное зрелище — наблюдать за тем, как ты сначала угрожаешь мне смертью, а потом дрожишь от страха. Любопытно будет посмотреть, как ты будешь угрожать другому альфе. Джин замирает. — Как насчёт Груэссо? — Нет, — шепчет одними губами. В подтверждение его страхам, постучавшись дважды, в комнату заходит Груэссо, тут же наполняя её запахом сигар. В растерянности переводит взгляд с него на Намджуна, не решаясь сделать и шагу. Они с альфой подружились, он — единственная поддержка Джина в этом доме, единственный, кто защищает и ничего не требует взамен на ответы. Они стали друзьями, но, увы, перед приказом своего хозяина альфа бессилен. И Джин на долю секунды допускает жалкую мысль, что альфа не сможет сделать с ним то, что задумано Намджуном. Обречённо приподнимает уголки губ и, согнув ноги в коленях, складывает руки на них, пряча своё лицо. Границу между смелостью и глупостью он перешёл… Джин хорошо это понимает… — Я согласен, — говорит громче, чтобы повторять унизительные слова не пришлось. — Я не буду сопротивляться. Не буду. Раздаётся щелчок двери, но сил, чтобы поднять голову, он не находит. Ему показалось, будто целая вечность прошла перед тем, как Намджун снова заговорил. — Собирай вещи, поедем в отель, пока сезон дождей не закончится. — Мне нечего собирать. Нечего надеть, нечего ожидать… После повторного звука закрываемой двери, Джин еще пару минут сидит неподвижно, а подняв голову, не обнаруживает в комнате ни Груэссо, ни Намджуна. Он один, впрочем, как и всегда.