🥀
Джин оцепенел. Изуродованная спина альфы стояла перед глазами. Напрочь вытеснила все мысли о брате. Откуда они появились и кто виновник этого кошмара? Если шрамы так выглядят сейчас, то как глубоки они были? Как долго они заживали и что с ним произошло? Поднявшись с пола и оперевшись спиной о стену, Джин постоял ещё немного, думая о последствиях своей оплошности. Намджун так просто это не оставит. Спросит с него за эту ошибку. Джин был настолько счастлив узнать, что Тэхён в безопасности, что совершенно не услышал того, что альфа сказал после. Стук в дверь и Джин, вздрогнув, хватается за сердце. — Джин? — слышит знакомый голос. — Груэссо, — выдыхает с облегчением, едва удерживая себя на дрожащих ногах. Открыв дверь, с минуту стоит, разглядывая альфу, а после обнимает, вдыхая запах сигар. Джин скучал по нему, все эти дни только и ждал, что альфа придёт, успокоит его и поговорит с ним. — Ты в порядке? — Забери меня отсюда, — просит, сдерживая порыв заплакать. — Мне страшно, Груэссо. Мне очень страшно. — Садись на кровать и расскажи мне всё по порядку. Он послушно идёт вслед за ним и садится на кровать, глядя в обеспокоенные глаза альфы, опустившегося перед ним на колени. Берёт в лёгкие побольше воздуха и вытирает увлажнившиеся глаза, не зная, с чего начать. — Он ударил тебя? — Нет, ни разу такого не было. — Насиловал? — Нет. — Унижал? Давал какие-то поручения? — Нет, — мотает головой. — Он ничего от меня не требовал. Я… — Джин запинается, возвращаясь к тем дням, когда альфа молчаливо выполнял все его неозвученные желания. — Он не делал ничего из того, что я бы не хотел. Да, Намджун сильно ранит меня словами, а после обнимает так, что я обо всём забываю. Его взгляд не такой, как раньше, и это меня пугает; иногда он смотрит так, что я считаю себя самым красивым на свете, целует так, что я сам в свою ложь быть таким желанным верю. Дальше поцелуев он не заходил, а я хотел, представляешь? Я хотел быть истерзанным им! Видел ли ты кого-нибудь глупее, чем я? — Ты хотел? — в неверии переспрашивает, опустившись на пятки. — Он мой первый альфа. Я даже не целовался ни с кем. — Джин, — голос, в котором и удивление, и сожаление. — Я всё время работал. Приехал сюда работать, в итоге потерял всё: брата, работу, себя… — заламывает руки и судорожно вздыхает. — Он убьёт меня. Он не даст мне ни спокойно жить, ни умереть. Он действительно убьёт меня. — Если бы Намджун хотел, то без промедления сделал бы это. — Но… — Послушай меня внимательно, Джин. Я сейчас скажу кое-что, ты извлеки из этого пользу для себя, ладно? — берёт его руки в свои пухлые и гладит, слабо улыбнувшись. — Ты для меня… — Груэссо опускает голову вниз, собираясь с мыслями, — как младший брат. И я желаю тебе только хорошего. Поэтому не противься тому, что чувствуешь. Не противься Намджуну. Если бы он хотел тебя убить, то сделал бы это при первой же встрече, как только ты заговорил. Такую дерзость никому не спускали с рук. Но по отношению к тебе Намджун проявлял неслыханное терпение и до сих пор продолжает это делать. Ты ему нравишься, это все видят, и не всем это нравится. Он невыносим, потому что учится принимать свои чувства. Он твой первый альфа, как и ты для него первый омега, которому он разрешил так близко к себе подобраться. — Он делает мне больно. Когда нравятся, не делают больно. — Намджун по-другому не умеет, но учится с тобой. — У него плохо получается, — стоит на своём. — Совсем не получается. Невыносимый… — Помни, что за невыносимым человеком стоит ребёнок, выстраданный невыносимой болью. Что такое боль, Намджун очень хорошо знает. Но совершенно понятия не имеет, что такое любовь, — Груэссо встаёт, глядя на него так, будто прощается, будто это последние слова, что он хочет ему сказать. — Научи его, Джин, и он полюбит тебя так, как никого на свете. — Что ты такое говоришь? — Он делает больно, потому что другого он не знал. Помоги ему, и кто знает, может, ты станешь причиной спасения многих жизней. — Я? — Джин гулко глотает. — Приручить этого монстра я не смогу. — Так ты посмотри на него не как на монстра, а как на своего альфу. — Груэссо, ты говоришь странные вещи! Намджун сказал мне, что я уйду из его дома тогда, когда он сам этого захочет. Он всегда делает только то, что сам захочет. Ему плевать на всех. — Вопрос в том, хочется ли тебе уходить? — Джин задумывается. — Твоё молчание говорит за тебя. Как и поведение Намджуна. Намджун не тот монстр, кем был в первые недели. Он не так жесток и беспощаден, как тогда. Джин его изменения заметил ещё тогда, когда альфа, находясь в плену сновидений, потянулся к нему, обнимая крепко и укладывая голову на его грудь. Джин гладил короткие волосы, принимая слабую сторону альфы, и сам обнимал в ответ. Намджун силу не применял, не заставлял делать унизительные вещи, а просто требовал присутствия. Словами ранил, да, но с этим справиться было легче, чем с выбором: умри или убей другого. — Что с ним случилось? — Джин встаёт с твёрдым намерением узнать откуда альфа такие шрамы получил. — Я знаю лишь то, что ранил его самый близкий человек. — Его отец? Груэссо смотрит долго, а после зажимает меж губами фильтр сигары, не поджигая её. — То, что он позволил тебе быть настолько близко, очень многое значит. И сейчас тоже, зная, что тебе плохо, он приказал мне подняться наверх. Он заботится о тебе, по-своему, но заботится. — Ты всё это время был тут? — Да. Как твоё успокоительное, — улыбается альфа. — Но Намджуну намного хуже, чем тебе сейчас. Ты первый, кто увидел его шрамы. Первый, кто разворошил воспоминания. Первый, кто остался жив после этого. — Я боюсь его. — А ты рискни и не бойся. — Я и так безрассудно рисковал. — А ты рискни ради него, — поджигает сигару, начиная дымить ею, — ради вас. — Ты с ума сошёл, Груэссо. Что ты такое говоришь? Джин забирает у него сигару и сам затягивается, обжигая горло дымом и тут же кашляя до выступивших слёз. Делает вторую затяжку вопреки желанию альфы отобрать у него сигару. — Что присосался? Это тебе не простые сигареты! — ругается тот и, отобрав, смотрит на него хмуро. Голову кружит, во рту появляется противный вкус, а сердце гулко стучит, вот-вот пробьёт рёбра. — Ты в порядке? — Да, — отдышавшись, отвечает и садится на кровать, падая на бок на мягкую постель. — Спать хочу. — Хочешь побыть один. Я понимаю. Тебе нужно переварить увиденное и услышанное, подумать над тем, что я сказал. Джин слышит это и качает головой. Что там говорил Груэссо, не противиться? Но он уже давно не противится альфе, а сам, как смертник, тянется к нему. — Переодевайся и ложись спать. Если что нужно будет, я за дверью. Всегда рядом. — Спасибо, — искренне благодарит, глядя на улыбающегося альфу, прежде чем тот прикрывает за собой дверь. На то, чтобы переодеться, сил не находится. Поэтому он засыпает в том, в чём и был весь день. Просыпаясь утром, Джин чувствует себя на удивление хорошо, хоть и ворочался всю ночь и не мог заснуть. Думал о том, что было, что он имеет сейчас и чего ожидать в будущем. Если верить словам Намджуна и фотографии, то его брат действительно в безопасности. А если верить словам Груэссо, то Намджун к нему испытывает что-то ещё, помимо желания причинить боль. «За невыносимым человеком стоит ребёнок, выстраданный невыносимой болью» Сложно представить Намджуна ребёнком. Такое ощущение, что он всегда был таким. Дверь спальни без стука открывается, заставляя Джина вздрогнуть и сесть на кровати. — Намджун? — тихо слетает с губ. — Приведи себя в порядок. Через полчаса выезжаем в особняк. Говорит и выходит из спальни, не задержав на нем взгляд ни на секунду. Джин облегчённо выдыхает — никто не собирается его убивать за оплошность. Но от этого ему ни хорошо и ни плохо. Ему очень странно, будто альфа говорил с совершенно неизвестным ему человеком: безразлично, сухо, лениво. Так, будто потерял всякий интерес. Он поднимается и быстро принимает душ, сушит волосы и надевает первое, что попадётся под руку. Спешит вниз и теряется, когда альфа из охраны, повсюду сопровождавший его, предлагает сесть в пустой мерседес. Молча устраивается на заднем сидении и видит, как отъезжает машина Намджуна. Время тянется мучительно долго, а горло сковывает неприятный ком, мешающий нормально вздохнуть вплоть до приезда в особняк. Выйдя из машины, Джин долго стоит перед фонтаном, где плавают чёрные лебеди, и больно глотает слёзы. Мочит руки в прохладной воде и медленно идёт к крыльцу, где дворецкий открывает ему дверь и услужливо улыбается, пропуская его внутрь. Надо же, Джин успел соскучиться по этим королевским хоромам. Заметив Дельгадо, устроившегося в кресле в зале, Джин едва приподнимает бровь и, пропустив мимо ушей его едкие комментарии, поднимается по лестнице вверх. Совсем сникает, когда прислуга, поспешив к нему, сообщает, что отныне он будет жить в другой комнате, в самом дальнем крыле особняка. — Я знаю, — выдавливает из себя, чтобы не казаться ещё более жалким перед слугами, и последние силы тратит на то, чтобы не заплакать. Лишь оказавшись за дверью своей новой комнаты, Джин даёт волю слезам и выплакивает не понимая что именно. Ни на обед, ни на ужин он не спускается, ссылаясь на плохое самочувствие. Груэссо заходит к нему пару раз и, разозлённый его апатичным состоянием, так же выходит. Джин не хочет есть, он не хочет ни с кем разговаривать, а видеть — тем более. Он просто хочет спать, чтобы не чувствовать себя так паршиво. В таком необъяснимом состоянии проходят несколько дней. Кошмары, будто почувствовав его абсолютное одиночество, начинают мучать сильнее. Истошный детский крик изводит его каждую ночь, заставляя проснуться в холодном поту. С ними легче было справиться, когда Намджун был рядом, после каждого пробуждения успокаивая то словами, то поцелуями. Джину сейчас очень не хватает этого. Ему не хватает Намджуна. Сколько дней в таком состоянии прошло, он не знает, пока ему не приходится встать с кровати, чтобы не обидеть Груэссо. Ленивой походкой минует спальню Намджуна и спускается на обед, стараясь не смотреть на альфу, но тщетно; когда тот хрипловатым голосом рассказывает Дельгадо о предстоящем прибытии важного груза, не слушать и не смотреть не получается. Даже если Джин прожигал бы Намджуна взглядом, тот едва ли взглянул бы на него — настолько поглощён диалогом, что не обращает на него никакого внимания. Поковыряв вилкой в салате, он делает глоток воды и, не притронувшись к еде, встаёт и снова поднимается к себе под напряжённым взглядом Груэссо. — Я хочу отвезти Джина кое-куда. Джин замирает, услышав своё имя, и напрягается, когда Намджун безразличное «Хорошо» отвечает. Зажмурив глаза, сжимает кулаки до боли, до хруста суставов и быстро преодолевает лестницу и коридор, оказываясь у двери своей комнаты. С силой захлопывает её, открывая дверь шкафа и перебирая купленные Намджуном наряды. Берёт первое, что попадётся под руку, и в ванную комнату заходит приводить себя в порядок. К чёрту всё, к чёрту всех. Почему это должно его так беспокоить? То, что один из самых жестоких альф в Мексике перестал обращать на него внимание, должно было его успокоить, а не тревожить ещё сильнее. Но от того, к чему интерес потерян, избавляются быстро. И Джина снедает не только обида, но и страх. Готовя себя к тому, что альфа попрощается с ним, ему и больно, и страшно одновременно. Это, наверное, и к лучшему. Он отыщет брата и вернется с ним в Корею. Это самое лучшее, что может произойти в сложившейся ситуации. Но почему же сердце сдавливает так сильно, будто кто-то сжимает его в кулаке… Когда он в сиреневой атласной рубашке с подвёрнутыми рукавами и в широких классических брюках спускается вниз, то чувствует на себе тяжелый взгляд Кима, сидящего на диване с бумагами в руках. Облизнув подкрашенные губы, он мягко улыбается дворецкому и выходит из дома, чувствуя себя ничуть не лучше, чем до. За время, проведённое рядом с Намджуном, он настолько привык к его словам, объятиям, поцелуям, что чувствует ломку по ним. А тому хоть бы что, сидит рядом с Дельгадо и обсуждает какие-то важные дела. Путаясь в хаотичных мыслях, Джин устраивается на пассажирском сидении рядом с Груэссо, временами кидающего на него странные взгляды, и усмехается, взглянув на его живот. — Ты похудел. Смотри, живот пропал. — Я пытаюсь соответствовать тебе, — отшучивается альфа, а после добавляет: — Я просто втянул живот, иначе в руль упирается. — Груэссо, — весело смеётся, на время забыв о своих тягостных мыслях. — Куда ты хочешь отвезти меня? Я, если честно, очень проголодался. — Я познакомлю тебя с очень важными людьми в моей жизни. Думаю, вы найдёте общий язык и подружитесь, — заводит машину, выезжая из особняка. — Пристегнись, пожалуйста. Джин молча выполняет просьбу и смотрит в зеркало заднего вида, отмечая, что за ними не поехала ни одна машина из охраны Намджуна. Потерял ценность и интерес. — Куда мы едем? — К моему брату. — У тебя есть брат? — И племянники, — весело отзывается тот. — У меня есть один брат. Совсем на меня не похожий и… Он недалеко живёт, сам увидишь. Действительно, чего Джин так удивляется, будто у людей, подобно Груэссо, не может быть родни. Вспомнив то, как безжалостно был убит альфа в подвале, он внимательно изучает своего друга, будто проверяет, тот ли человек сидит рядом с ним и жуёт мятную ириску. Прикажи Намджун сейчас же убить его, то Груэссо, наверное, не медлил бы и секунды. Или всё же не смог бы? Вся охрана Кима собрана из специально подготовленной команды людей: безэмоциональные, хладнокровные и безжалостные. Но Груэссо другой, ему есть дело до чужого горя. Его сердце не настолько почернело. Джин это увидел в первый же день встречи на плантациях, когда тот отмалчивался позади Намджуна, внимательно изучая его. — Приехали. Джин выныривает из своих мыслей, глядя на дом, около которого они припарковались: небольшой, с деревянным забором, за которым растет множество роз, рядом качели и детская коляска. Выйдя из машины, он оборачивается, всё ещё ожидая охрану, ранее ни на шаг не отходившую от него. Тяжело вздохнув, идёт вслед за Груэссо и поднимается по ступенькам, слыша детский плач из дома. После второго настойчивого стука дверь открывается, и на крыльцо выходит молодой омега с ребёнком на руках. — Ну да, он мало чем похож на тебя, — полушёпотом говорит Джин, прежде чем кто-либо заговорит. Омега с чёрной копной шелковистых волос, с маленьким аккуратным носом и красивой улыбкой держит на руках маленького альфу и приветливо улыбается. — Грю! — звонко смеётся малыш и тянется к Груэссо, улыбающемуся так лучезарно, что Джин зависает. — Привет, воин, — берёт на руки, звучно целуя смеющегося альфу в обе щёки. — Познакомься с Джином. — Малыш машет ладошкой и дарит ему схожую со своим дядей улыбку. — Его зовут Марио, а моего брата Пабло. — Привет, Марио, — приветливо улыбается, потрепав мальчишку по голове, и переводит взгляд на другого мальчика лет шести, появившегося в дверях. — А тебя как зовут? — Маркос, — звучит твёрдый детский голос. — Очень приятно познакомиться, Маркос, — улыбается Джин, после глядя на омегу, смотрящего на него с… жалостью? — Мне брат многое о тебе рассказывал. Я очень рад наконец-то с тобой познакомиться, — Пабло выходит вперёд, протягивая ему руку, которую он тут же легонько сжимает. — Мне тоже очень приятно, — улыбается в ответ. — Дядя Грю, а Джин твой омега? После вопроса Маркоса наступает тишина, которую нарушает шиканье Пабло и нервный смешок Груэссо. — Где-то поблизости плачет один Намджун, — отвечает альфа, а сердце Джина больно ёкает. — Я должен был догадаться. Такой красивый омега не стал бы с тобой встречаться, — звучит расстроенно. — Маркос! — Пабло вновь шикает на сына. — Не ругайте его, прошу. Это простое любопытство, — просит Джин, гладя по голове насупившегося мальчика. — Но мы с тобой потом поговорим, — журит сына тот. — Проходи, чувствуй себя как дома. Джин подмигивает Маркосу и заходит в дом, где в каждой мелочи чувствуется уют и тепло. В зале, совмещённой с кухней, находится большой диван, перед ним журнальный столик с книгами и тетрадями, на полу на мягком одеяле множество игрушек, на кухонном столе детская бутылка с водой и пирог, а на стенах — листки с отпечатками детских пальчиков. В доме стоит невероятно вкусный запах, напоминающий счастливые, спокойные дни в Корее, когда родители были живы и они проживали беззаботную счастливую жизнь. Брат Груэссо оказался очень милым омегой и приятным собеседником, с которым у Джина оказалось очень много общего: он успел поговорить с ним о погоде, о рецепте пасты, что так пришлась по вкусу, посмеяться до слёз, глядя на то, как играются дядя и племянники, съесть начос, выпить бокал белого вина, съесть несколько кусочков пирога и наесться мармеладками из большой вазы. Глядя на альфу, которого малыш всё время зовёт «дядя Грю», Джин не может принять то, что тот работает в одном из крупных картелей, являясь не просто участником бесчинства, а правой рукой наркобарона. — Странно, да? Что такой человек может убить, не моргнув и глазом, — начинает Пабло. Джин переводит взгляд на омегу, ставшего вмиг серьёзным. — Он очень добрый, но вынужден притворяться и каждый раз переступать через себя ради нас, — тяжёлый вздох и глоток вина. — Я связался не с тем альфой, вышел замуж, хоть мой брат и был против, а после на свет появился Маркос. Мой муж задолжал круглую сумму денег Нуэво-Карло и бесследно пропал, оставив меня беременного и с трёхлетним ребёнком на руках. Мужа не нашли, и требовать деньги пришли с меня. Груэссо пошел на службу к Намджуну за уплату долга. Уже пятый год, а такое ощущение, что это было вчера. За каждым поступком стоит цель, и у каждого действия есть свой мотив. Груэссо не по доброй воле делает свою работу. Он вынужден. Как печальна эта жизнь власть неимущим. Как тяжело жить тем, у кого денег нет, и как невыносимо жить по правилам другого. И сколько таких жертв Намджун собрал вокруг себя? Сколько вынужденных принять свою несчастную судьбу отбывает своё наказание? Джин сумасшедший, раз сам в это рабство напросился. Долго на эту тему размышлять ему Пабло не даёт, выводя из мыслей. Наливает полный бокал вина и рассказывает о своей жизни, о том, как непросто растить сына одному, а Джин слушает, временами задавая вопросы. Спустя полчаса ленивых разговоров Джин подходит к малышу и начинает с ним играть, осторожно беря на руки и гладя по голове. К ним присоединяется и Маркос. Время в гостях у Пабло проходит незаметно, и, дав им обещание приехать ещё раз, они выезжают в особняк, не говоря на обратном пути ни слова. Приехав, Груэссо помогает ему слезть с машины, после чего Джин обнимает его, благодаря за возможность провести нормальный день. Альфа лишь улыбается, обнажая пожелтевшие от частого курения зубы, и провожает его вплоть до комнаты, в которой дышится с трудом. И с каждым прожитым днём находиться в особняке невозможным становится. Сердце ноет, на части разойтись желая. День за днём одно и то же. Джин садится на постели, а после встаёт, глядя на пустую вазу, которая всегда была наполнена мармеладками. Эта мелочь бьёт сильнее всяких слов. Намджун разом лишил его всего. Он выходит из комнаты и, приблизившись к двери альфы, не долго думая, открывает её и заходит внутрь. Подходит ближе к кровати и глядит, как покрытая зарубцованными шрамами спина то приподнимается, то опускается от равномерного дыхания Намджуна. Рядом с ним он всегда спал в футболке и никогда не позволял ему касаться спины. Сейчас же альфа спит без верхней одежды, руки его покоятся под подушкой, а из-под покрывала видна резинка нижнего белья. Обогнув кровать, Джин с минуту смотрит на него, а после аккуратно, стараясь не издавать лишнего шума, взбирается на кровать и, опираясь коленями, приближается к лежащему Намджуну. Садится на пятки и в голубом свете ночника на выделяющиеся шрамы смотрит, проводит кончиками пальцев по рубцу и не успевает среагировать, когда альфа резким выпадом хватает его за запястье. — Всё увидел? — Намджун. — Я спрашиваю, всё увидел? — повышает голос, потянув на себя и задышав ему в лицо. — Или пришёл посмотреть на то, что недоглядел? Глаза Джина полыхают от накапливаемых слёз, а рука немеет из-за сильного захвата. Он собирает всю волю в кулак и не пытается вырвать руку, а наоборот, подаётся вперёд, утыкаясь кончиком носа в изгиб шеи Кима, вдыхает его запах глубоко и жадно, будто только дорвался до воздуха, будто только начал жить. Прикасается губами, пока позволяют это делать, и наваливается всем телом на альфу, наплевав на то, что тот о нём может подумать, наплевав на все свои обещания и планы. Лишь бы рядом, лишь бы чувствовать тепло и слышать запах, ставший таким необходимым. Опускает руку на его плечо, тихонько скользя ею на лопатку. — Не смей трогать… Требует Намджун, но попыток отстраниться или остановить не делает. — Не трогай мои шрамы, — просит спокойно. — Зачем ты пришёл сюда и трогаешь это уродство? — Это не уродство. Ты носишь снаружи то, что люди обычно носят внутри. — Откуда тебе знать, что люди носят внутри. — Разве мы все не носим одно и то же? Снаружи люди разные, но внутри же они носят похожие шрамы, ошибочно полагая, что только их раны глубоки. — Так много об этом знаешь? — усмехается. — Много же ты их носишь? — интересуется, заведомо зная ответ, и большим пальцем поглаживает его щеку. — И все ли твои шрамы мне принадлежат? — Ни один из них, — отвечает, глядя на альфу, смотрящего на него неверящим взглядом. — Нанесённые тобою раны не заживают, кровоточат; ты за них прощения не просил. — Я никогда… — …не прошу прощения, — завершает за альфу, прикрывая веки. — Я знаю. Джин укладывает голову на его грудь и обнимает одной рукой поперёк живота, надеясь, что Намджун его не прогонит и сам не уйдёт. — Зачем тогда пришёл, раз знаешь? Не для того я тебя на расстоянии держу, чтобы ты ночью ко мне прокрадывался. — Ты припозднился с этим, — тыжёлый вздох. — Расскажи мне, — приподнимает голову, глядя на хмурое лицо альфы. Его глаза не злые, не пытливые, а задумчивые, наполненные сомнениями. — Я скорее послушаю тебя. Я больше слушатель, чем рассказчик. — Это потому, что тебя никто не слушал? И каждое слово Джина прямое попадание по болевым точкам. — Зачем ты пришёл? — более жёстко. — Я не могу заснуть. — Кошмары? Ком в горле не даёт ему что-либо ответить, поэтому Джин просто кивает головой. — Тебе снится один и тот же сон? — повторный кивок. — Завтра у тебя будет первый приём к психологу. В твою комнату поставят диван для Груэссо, чтобы по ночам не оставался один. — Но я хочу с тобой. Пальцы Намджуна, что до этих пор перебирали его волосы, замирают. Джин, боясь голову поднять, крепче обнимает альфу, заставившего его пройти через полосу препятствий в виде физической и моральной боли, и ждёт ответа на столь откровенные вещи. Это неправильно, но до одури хочется именно так. — Позволь я тебе остаться рядом хоть на одну ночь, то отпустить больше не смогу. Подняв наполненные слезами глаза на альфу, Джин задерживает дыхание и поверить не может в то, что сказал альфа. — А если я не хочу, чтобы меня отпускал? — После всего, что было? — Ты изменился. — Я причинил тебе много боли. — Я провоцировал. — Но… — Я знаю, — перебивает, приподнимаясь на локте. — Просто позволь мне быть рядом. Таким обескураженным и потерянным альфу он никогда не видел. Пользуясь моментом его слабости, Джин наклоняется к нему и целует в щёку, запылав своими от стыда и неуверенности. Целовать альфу взамен на услугу — одно, а по своему желанию и ничего не ожидая взамен — совсем другое. Намджун смотрит и, недолго думая, притягивает его к себе, своими короткими поцелуями все сомнения сводя на нет. Облегчённо выдохнув, Джин цепляется за эти ласки, как тонущий за круг, отвечает с такой же нежностью, с которой его впервые целуют. Это не страсть и не похоть, это что-то другое, что не поддаётся объяснению. Ласковый, так губительно красивый и невозможно осторожный в каждом движении Намджун сводит его с ума. Ни одна часть его тела без внимания не остаётся этой ночью. Джина окончательно добивают в порыве новоявленных чувств прошёптанные альфой слова: — Мой омега. И, обласканный им, окончательно принимает в свои объятия монстра, умеющего любить так красиво.🌿
Тэхён Чонгуку спать до утра не давал: лез с поцелуями, сидел на коленях, кусался, царапался и требовал больше, сильнее, глубже. Сафаи с ума сходил; от жара тела, от таких искренних эмоций и чувств всё внутри колыхало неистовым пламенем разгорающегося желания. Тэхён горел, поджигая этим и Чонгука. — Тэо, — шепчет в губы задремавшему омеге, на лице которого заиграли первые проблески рассвета. — Пора домой. Тэхён причмокивает губами и приоткрывает глаза. — Закутайся в плед, я помогу тебе спуститься. Чонгук встаёт и, улыбнувшись потягивающему Тэхёну, выходит из храма на террасу, глядя на чистое небо без единого облака. Слышит шаги и запах цветочный. — Ты в порядке? — интересуется, гладя руки, которыми Тэхён окольцевал его. — Да, — льнётся к спине. — Мне хорошо. И в медленном рождении нового дня голос Тэхёна волшебной музыкой звучит. — Ненасытный, — улыбается Чонгук, оборачиваясь к нему, смотрящему на него в ответ наполненными желанием глазами. — Боги накажут нас за осквернение храма, — тихо произносит, будто боится, что они его слова услышат. — За любовь не наказывают, — мягко произносит. — Попроси Хио помолиться за нас, если тебя это тревожит, — говорит, до мягкой кожи живота омеги дотрагиваясь. — Он не молится богам, он общается с духами. — Тем более. На мексиканские земли рассветные лучи солнца ложатся мягким светом, наполняя собою весь мир, пока Чонгук с ароматным омегой на пассажирском сидении едет обратно к джунглям. Ничего не замечает, всё время отвлекаясь, чтобы посмотреть, каким взглядом его пожирает Тэхён. Доехав до леса, он выходит из машины и с лёгкостью берёт на руки закутавшегося в плед омегу, приобнимающего его шею одной рукой, и идёт в сторону заповедника, тратя все силы на то, чтобы сейчас же не опустить его на землю и не впиться в губы сумасшедшим поцелуем, заставить выцарапать аккуратными ногтями свою спину и громко выстанывать своё имя на пике удовольствия. Он слишком слаб перед ним, чтобы игнорировать запах и жар от прижатого тела. Тэхён, покрывающий его шею горячими поцелуями, лишь усложняет ситуацию. — Птичка, ты пахнешь как любовь. — А ты как самая спелая питайя, — говорит, оставляя на его шее ещё один след. Чонгук шумно втягивает воздух и стискивает зубы, прибавляя шагу и отдалённо слыша приглушенные своим сердцебиением звуки леса. Всё отошло на задний план далеко и надолго. Эти дни целиком и полностью будут посвящены Тэхёну. Как и вся его жизнь, как и все джунгли. Стоило только показаться заповеднику, как навстречу выбежал Рэми. — Что случилось? Вы не поехали к Хосоку? — встревоженно спрашивает, подбегая к ним, и тут же протяжное: — Оу-у, — говорит, учуяв их запахи. Тэхён стыдливо прячет лицо у Сафаи на груди, где всё огнём горит от испытываемых чувств. — Поездка откладывается на неопределённое время, пока Тэхёну не станет лучше, — говорит Чонгук, обращаясь к Рэми, и, не сбавляя шагов, идёт к ступенькам, ведущих в дом. Рэми расплывается в улыбке, глядя им вслед, и заметно расслабляется, радуясь тому, что с Тэо всё в порядке. Всё сложилось даже лучше, чем он предполагал, сделав вид, что побег Тэхёна прошёл незаметно. Через камеры наблюдения он видел всё, мог остановить, но не стал. И, как видно, к лучшему. — Я вижу, ты вышел из своей комнаты. От голоса тело Рэми током прошибает, заставляя его нервно сглотнуть. — А ты из своего участка, где должен работать, — оборачивается, глядя на альфу, не удосужившегося надеть свою форму. Глаза того сощурены, а губы искривлены улыбкой, не предвещающей ничего хорошего. — Займись делом, а не шастай по округе. — Я именно этим и занят, — смеётся, снимая с себя футболку и оставаясь в одних льняных брюках. — Неужели не скучал по своему брату? Рэми молчит, следя за каждым шагом альфы, от которого он натерпелся в своё время. — Знаешь, скольким я пожертвовал, чтобы найти тебя? На какое рискованное дело пошёл, чтобы сейчас стоять рядом с тобой? — приближается, перевесив влажную футболку через плечо. — А ты капризничаешь, прячешься у себя. Я ещё не спросил тебя за это, — указывает на крючковатый нос, разбитый им в последнюю их встречу. — Не люби я тебя, наказан был бы за многое. Но моя вина, что слишком многое прощал и прощаю до сих пор. Рэми стоит, оцепенев, — прошлое настойчиво стучится к нему, и он не в силах противиться этим воспоминаниям. — Мы вернёмся домой, к семье. — Моя семья тут. — Будем жить, как и раньше, — продолжает, не обращая внимания на его слова. — Ну же, родной. — Хватит! — цедит, яростным взглядом впиваясь в альфу. — Я никогда не вернусь в то место, которое ты называешь домом. Никогда не встречусь с людьми, которых ты называешь семьёй. Не было ни одного спокойного дня, ни одного воспоминания, которое я мог бы причислить к счастливым. Даже мгновение, проведённое в заповеднике, я не променяю на все годы, что прожил в том аду, где ты мучал меня. Я никогда не вернусь. И ты не выйдешь из этого леса. Я устрою тебе хорошую жизнь, Уго. Это я тебе обещаю. Тяжёлый груз с плеч упал, но обжигающий душу страх сковал тело. — Что ты сказал? — надвигается на него тяжёлыми шагами. — Повтори! — Эй, ты! — восклицает Хосе, появившийся из ниоткуда. — Почему ты прохлаждаешься тут, когда другие работают? Рэми облегчённо выдыхает, понимая, что они во дворе не одни. — Ты вернёшься ко мне. Это я тебе обещаю, — говорит тот, проходя мимо. Убедившись в том, что остался один, Рэми хватается за сердце и глубоко дышит, приводя себя в порядок, прежде чем зайти обратно внутрь. Сегодня с утра он был занят планировкой новой пристройки рядом с заповедником, так как в помощи и заботе нуждались не только птицы, но и другие животные. Сафаи поручил ему это дело и отлучился на переговоры, пока ревность Тэхёна не сыграла свою роль. Он и не планировал выходить из своей комнаты, передав контроль Хосе и Хуану, пока возвращение Чонгука с Тэхёном на руках не заставило его выбежать во двор. Мысль о том, что по его вине что-то могло произойти с Тэо, очень напугала его, но, как оказалось, зря. А теперь, оказавшись вне комнаты и встретившись с тем, кто вселил в его сердце страх с тех самых пор, как его усыновили, выбил из колеи и помог одновременно, дав ответы на многие вопросы, которые беспокоили его очень сильно. Чонгук по отношению к Уго не просто так бездействует, а ждёт, чтобы он сам поговорил с братом, хочет, чтобы справился с кошмарами прошлого сам. Осознание этого даёт ему невероятную силу. Он не один. С тех пор, как начал жить тут, он не одинок. Чонгук дал ему всё, став семьей. Он не позволит прошлому разрушить своё будущее. После дождя лес наполняется радостной песнью птиц, пока сердце Рэми наполняется верой…🕸
Пикап останавливается во дворе особняка Матео. Вывалившийся из неё низкорослый альфа облизывает обветренные губы и ленивой походкой направляется к крыльцу, заведомо зная, какой разговор его ждёт. — Пора бы тебе остановиться, ты не думаешь? — в подтверждении его догадкам говорит Матео. — С тех пор, как ты нашёл Чимина, ты сильно изменился. — Он тут не причём. — И перестань оставлять после себя трупный путь, который вычищать приходится мне. Что ты против альф имеешь? — Чапо молчит, устраиваясь в широком кожаном кресле. — Я уже не уверен, можно ли на тебя полагаться, доверяя столь важное задание, так много значащее для нашего картеля. Ты невменяемым призраком ходишь по штату и убиваешь всех альф, кто попадётся под руку, тем самым мешая нашему скорому наступлению. — Мы не будем нападать. — Это почему же? — хмурит брови, проведя ладонью по гладкой коже головы. — Добыча сама придёт к хищнику. — Поясни. — Они скоро выедут из джунглей, чтобы навестить брата. — Они? — У Чонгука появилось слабое место — его омега. Надавим на эту слабость, и все проблемы решатся без масштабного наступления. Нам просто нужно подождать, пока они не прибудут на плантации, и там убить всех разом. Тем более Намджун имеет виды на плантации. Дельгадо рассказал мне, что он готовится к захвату территории. Не знаю, зачем она ему, но настроен он серьезно, поэтому от такого выгодного сотрудничества, хоть у нас и не самое радужное прошлое, Намджун не откажется. — Я не знал, что ты до сих пор держишь связь с Дельгадо, — Матео закуривает, смотрит долго на подчиненного и выдыхает дым, понимая, что всё, что сказано Чапо, имеет логику и смысл. — Ты не зря пропадал. В очередной раз удивляешь меня. — Стараюсь, — смеётся. — Мы получим джунгли, так ещё и наладим отношения с Намджуном, — довольно улыбается, хрустнув костяшками пальцев. — Мне интересно посмотреть на того, кто сумел хозяина джунглей в себя влюбить. — Наберись терпения и всё получишь. Тем более, он в твоём вкусе. Матео хищно улыбается, удобнее устраиваясь на диване, и довольно глядит на светловолосого милого омегу, робко зашедшего в комнату и остановившегося перед ним, после садясь на его колени, пока Чапо тянет губы в коварной ухмылке.