***
— О чем это ты толкуешь, Неро? — Мэй не говорила, она рычала, заходясь ядовитой слюной. — Послушай меня, — змеиный дрессировщик хмурился больше нее самой. — Хозяев нет сейчас в цирке, они возвращаются завтра, и у нас нет права ослушаться прямого наказа Летью Крейза. Взгляни, — он в который раз протянул ей письмо, в котором красивым размашистым почерком было написано, будто сегодняшним вечером на шоу будет присутствовать ранний гость из Дома Алессандро, который прибыл заранее. И хозяин настойчиво просил, чтобы именно Элиа сражался со Спиросом. Ее драгоценный Элиа. — Он не бойцовский кентавр! — снова воспротивилась всадница, даже не взглянув на письмо. — Почему не Агнец?.. — У него сломана нога, — мрачно напомнил Неро. — Ты — ответственна за каждого кентавра. Не только за Элию, за каждого. Почему ты печешься только о нем? — Ты знаешь, — процедила она, сверкнув карими глазами, полными огня ярости. — Потому же, почему ты печешься о Нэше. — Заметь, мне есть дело до каждого нага в этом цирке. Так же, как Ройду — до каждого русала, а Атаракту — до любого алконоста. Одно лишь, что они давно утратили человечность, а мы с тобой нет, Мэй. — Ты хочешь, чтобы Элиа сегодня пострадал за место кого-то другого? — Не я, — змеиный дрессировщик снова обратил ее внимание на письмо. — Агнец не переживет этот бой, если выйдет, и ты это прекрасно понимаешь. Мэй зло выдохнула, сцепив зубы в злобном оскале, но когда мысли, наконец, осели, она осознала, что слова Неро были не больше не меньше, чем горькой правдой. Под ее опекой, как всадницы, правда, находилось четыре кентавра: Элиа, Агнец, Эвдженис и, совсем жеребенок, Сие. Но Мэй отчего-то совсем позабыла о последних трех. Душа ее заболела под напором совести, и юная дрессировщица опустила руки, которые секундой ранее сжимала в кулаки. Глаза ее округлились, и она как-то даже по-новому взглянула на стоящего перед ней Неро, в чьем обычно мудром и спокойном взгляде теперь плескались похожие на ее ярость и тревога. — Я тебя поняла, — только и смогла выдавить она, снова нахмурившись. — Я сделаю… как скажешь. Но, Неро… — она осеклась, не в силах закончить фразу. — Да? — Если кто-то вознамерится поджечь этот клятый цирк, я с удовольствием подолью в этот пламень масло, — последнюю пару слов она прошептала, надеясь, что Неро понял, о чем и о ком шла речь. — Я тебя услышал, — дрессировщик чуть нахмурился и, не прощаясь, пошел прочь, оставив Мэй наедине со скорым шоу и Элией, который еще ничего не знал. Всадница глубоко вздохнула и скользнула в сторону стойл, пытаясь выравнять дыхание. Она лисицу Игни имела в виду, ведь теперь видела в ней единственную свою надежду. Эта кицунэ, только она сумеет справиться с этим мраком, ведь несла в своем сердце живой огонь. И коли она справится, Мэй до конца жизни станет молиться за нее и здоровье ее возлюбленного Нэша. И Неро, ведь то, как менялось лицо змеиного дрессировщика при упоминании лисьей колдуньи, мисс Хатчерсон прекрасно замечала. В нос ударил запах свежего сена и конского волоса. Всадница тут же тряхнула головой, избавляясь от прочих мыслей, и направилась к самому дальнему из денников, издалека увидав ярко-апельсиновую макушку Элии. Кентавр родом с севера и окрасом обладал северным: мощное лошадиное тело отливало медью, а человеческий торс, бледный и изящный, был покрыт миллионом пестрых веснушек, сливавшихся в замысловатые узоры. Они напоминали Мэй звезды, и она часами могла разглядывать любимое тело и заплетать рыжие волосы в длинную косу, лаская пальцами кожу головы. Элии нравились ее касания, о чем говорил взгляд сияющих разноцветных глаз, одного, как небо, синего, а другого — зеленого, словно весеннее поле. Сердце всадницы вдруг громко бахнуло, и она тяжело вздохнула, не в силах примириться с тем, что сегодня придется отправить любимого парня прямиком на публичные истязания. Не Агнеца, не Сие, а именно его. Эвджениса защищал статус любимца главного дрессировщика, старика Кларка, который заправлял всеми корпусами одновременно и не следил ни за одним из них в обоюдности. Но, тем не менее, Эвана никогда такого рода «развлечения» не затронут. И Мэй, к своему удивлению, нисколько не злилась, ведь знала, что целым и невредимым каждую ночь Эва ждал Икар. Глаза ее от бессилия стали влажными, и мисс Хатчерсон резко зажмурила-раскрыла глаза и уверенным шагом направилась к Элии, для себя решив абсолютно все — эта ночь будет последней каплей, и дальше начнется бойня. — Мэй, — звонкий голос был слишком веселым и беззаботным. — Скоро начнется. Идем? — Элиа нетерпеливо переступал с ноги на ногу, глядя на нее внимательно и вместе с тем нежно. Всадница едва ли не поперхнулась собственными чувствами. — Сегодня другие планы, — она нахмурилась, с трудом сглотнув. — Хозяева приказали… приказали устроить бой для одного из аристократов… — Мы не выступаем сегодня? — Ты выступаешь. Со Спиросом. Стало очень тихо. Агнец в соседнем стойле перестал шоркать ногами и, кажется, в ужасе застонал, шепча неразборчивое: «я… должен… я». Мэй опустила глаза, до боли закусив губу, и простояла бы так долго, пока не почувствовала прикосновение к своим волосам. Элия протянул к ней свои веснушчатые руки, ласково гладя голову и лицо. Она зажмурилась от переполнявших ее чувств и судорожно вздохнула. Он все понял, даже вопросов не задавал. А лучше бы во всем винил ее, ведь Мэй могла бы избавить его от этой участи! Или нет?.. Но пусть бы ругался и неистовал, почему же с такой покорностью принял ты свою участь, мой милый Элиа? Но кентавр все так же молчал, а время бежало вперед. Всадница прикрыла глаза, поцеловала костяшку ласкающей ее руки и отворила двери стойла, позволяя Элии выйти наружу. Все это было лишь формальностью, и Мэй никогда не запирала денники, но кентавры все равно не выходили за пределы своего корпуса, чтобы не попасться прочим цирковым работникам. — Все будет хорошо, — заверил ее кентавр, расправив плечи, и взглянул уверенно, словно собирался на привычное выступление, а не на бой с нагом. — Если ты будешь со мной. — Буду, — заверила она, сквозь боль улыбнувшись. — Юная госпожа, — вдруг раздался детский глос из другого конца стойла. Мэй с удивлением узнала в нем Сие. — А мне тоже придется драться с нагом? В несколько быстрых шагов всадница преодолела разделяющее их расстояние и вошла в денник к маленькому кентавру, с разбега усевшись возле него на колени. Пару секунд смотрела на доверчивое детское лицо, а потом обняла мальчишку так крепко, как только могла. Она никогда не вела себя подобным образом, всегда уповала на то, что все несчастья обойдут ее стороной, но это случилось. Мрак однажды настигнет каждого. Мэй чуть отстранилась и прижалась своим лбом к его, несильно сжав плечи. — Нет, маленький, — зашептала она. — Тебе — не придется. Я не позволю. — А почему сегодня… позволили? — малыш всхлипнул, несмело обняв ее в ответ. Ему ведь только десять… как хозяева могли его сюда притащить? — Потому что сегодня я слабая. А завтра стану сильнее, Сие. И ты будешь жить не здесь, а где-нибудь далеко-далеко отсюда. Однажды — не здесь. — Обещаете, юная госпожа? В ответ Мэй только кивнула, поднявшись на ноги, и зашагала прочь, напоследок оглянувшись через плечо. Теперь у нее есть обещание, и нарушить его она не имела никакого права.***
Спирос был огромен и безжалостен. Был монстром, в чьем сердце было место только для шелки по имени Оша. Мэй и об этом знала, поэтому не могла винить нага в излишней жестокости, ведь дрался он не больше не меньше, но ради своей драгоценной возлюбленной. И когда наг взмахнул своим могучим хвостом и придавил Элию к земле, она только ахнула, придерживаемая за плечи мрачным Неро. Кентавр забил копытами, вздымая столпы пыли, но не мог выбраться из западни, сколько ни пытался. Его губа была разбита, грудь расцарапана змеиными когтями, а вот Аспид, кажется, даже не устал, нависал над Элией грозной скалой и скалил клыки. Вот только не в злорадстве, а в омерзении к самому себе. Никто из цирковых не получал удовольствия от этих шоу, даже если выходили из них победителями. Вдруг кто-то из гостей громко и недовольно заулюлюкал, давая понять, что бездействие на арене порядком наскучило, и Спирос, словно замешкавшись, дал кентавру выбраться из-под своего хвоста и злобно зашипел. Но Мэй и Неро знали, что это было сделано специально для зрелища. Сердце дрессировщицы кровью облилось, когда Элия получил кулаком по лицу. Она даже брызнувшие из разноцветных глаз слезы заметила, почувствовав, как у самой ноги подкосились. Ее милый, нежный Элия… что же с тобой делают эти ублюдки? Мэй перевела полный ненависти взгляд на трибуны и оскалила зубы, поочередно разглядывая ликующих стариков и молодых мужчин, которым все это было в радость — каждая капля крови, каждый беспомощный стон, каждый гулкий удар. Вот только она уже видела перед глазами пламя, которое все здесь обуяет. Если лисица Игни чувствует такое же негодование, когда богачи насилуют ее Нэша, всадница не удивиться, если уже завтра от этого места не останется и следа. Мэй бы хотела в нее верить, ведь у самой не хватает сил. Аспид вдруг сомкнул когти на веснушчатой шее, прижав брыкающегося кентавра к земле, и трибуны взорвались гоготом. — Нет, — прошептала она, подавшись вперед, но господин Лапланка вновь ее удержал. — Стой на месте, — строго проговорил он, тоже внимательно наблюдая за боем. Слезы текли по лицу Элии чистыми ручьями, а руки его хаотично метались по земле, ища спасения. Всадница закрыла рот руками, мысленно молясь всем известным ей богам. Даже Игни упомянула, поверив, словно она тоже теперь в пантеоне разношерстных божеств Долины Ветров. Кентавр хрипел, а наг все плотнее сжимал руки, яростно мотая головой и умоляя его бороться. Спирос не убьет его, не убьет, не убьет… Элия вдруг швырнул нагу в лицу горсть песка, и тот отпрянул утробно зарычав, но даже в этом рыке Мэй почудилось облегчение. Бой продолжался. Кровь окропила землю частыми каплями, и было не определить, кому она принадлежала — нагу или же кентавру. Элия вдруг встал на задние ноги и, гарцуя, замахал передними копытами, словно отпугивая. Наг на мгновение замер, а потом ринулся прямо на него, и кентавр лягнул его точно в бок, отбросив мощную тушу аж на пару шагов. Спирос издал болезненный стон, скрючившись от боли. Всадница видела кровь, выступившую точно по форме подковы. Здесь не за кого было болеть. — Если он проиграет, Кларк сказал избить Ошу на его глазах, — тихо сообщил Неро. — А если выиграет? Элиа… он? — Мэй замерла от страха. — Ему ничего не будет, — успокоил ее дрессировщик, а потом еще более мрачным тоном проговорил: — Элиа знает. Про Ошу. И про то, что ему за это ничего не будет. — Он поддастся? — Не знаю. Но ответ на ее вопрос пришел мгновенно: Аспид вдруг сбил кентавра с ног своим хвостом и резко подскочил к нему, вновь прижав огромной тушей к земле. Кажется, они о чем-то тихо говорили, а потом наг нанес первый удар. Зрители неистовали от радости и восторга. Мэй тошнило. А кулак змея все бил и бил в лицо рыжеволосого кентавра, вытягивая из него всхлипы и стоны, от которых уши сворачивались в трубочку. Элиа вдруг обмяк, а Спирос отполз от него, встретив торжествующие возгласы. Кажется, большинство ставок оправдалось. И Мэй вырвало за кулисами. — Он жив… Но всадница не дослушала. Выскочила на арену, подбежав к избитому и истекающему кровью Элии, зарыдав вместе с ним. Его рыжие волосы стали красными, его лица было не узнать, его губы распахнуты в неудержимых стонах. — Подняться? Ты можешь подняться? — вопрошала она, с осторожностью гладя плечи и грудь. Кажется, болели ноги от многочисленных падений, но он должен идти. Элиа не отвечал — не мог. Только плакал. И тогда Мэй посмотрела на замеревшего чуть поодаль Спироса, скривив губы в болезненной гримасе. Каждый здесь борется ради кого-то, причиняет боль, идет на немыслимое. Аспид не мог поступить иначе, ведь защищал Ошу, а вот Мэй не смогла ничего, и теперь Элия плакал у нее на руках, бессильный и жалкий. Она прижалась губами к его лбу, боле не смотря на змея, и поклялась самой себе, что отныне будет биться с мраком, что опутал всех обитателей клятого цирка. Биться не ради себя, но ради Элии, ради каждого кентавра, ради каждой бесправной твари. Она так решила, Мэй Хатчерсон, Последняя Всадница Долины Ветров. И цирк станет свидетелем ее немой клятвы.