На двоих одна судьба

Мерджан оказался в пугающей непроглядной темноте. Голова раскалывалась от пронзительного звона в ушах. Заполненный страхом мозг плавился, сливаясь в отвратительную вязкую массу. Впереди показалась едва заметная искра, пробивавшаяся сквозь страшную давящую черноту. Ухватившись взглядом за единственный источник света и не ощущая под собою пола, Мерджан с трудом двинулся вперёд. По мере приближения, сияние принимало всё более явную форму и насыщенность, стремительно росло, превращаясь в огромный светящийся шар. В середине шара возникла окутанная сиянием расплывчатая фигура. Отец Игнатий! Значит, всё. Конец. Мерджан сделал шаг вперёд и опустился на колени. Почувствовал лёгкое прикосновение. — Что же ты наделал, Константин? — тихий вкрадчивый голос звучал в голове, заполняя сознание покоем и умиротворением. — Разве этому тебя учили? — Я… виноват… безмерно… — Нет греха, превышающего милосердие Божие. Помни об этом, Константин. — Не могу больше, отче. — Твой путь не окончен. Ты должен жить. Возвращайся. Мерджан почувствовал, как тело рассыпается на множество мелких осколков и голова становится невыносимо тяжёлой. Перед глазами поплыл туман, звон в ушах усилился, а издалека доносились слова: «Если будут грехи ваши, как багряное, — как снег убелю; если будут красны, как пурпур, — как волну убелю…» (Книга пророка Исаии 1:18) Мерджан попытался вздохнуть и пошевелить рукой. Боль в груди отступала, из нестерпимо жгучей постепенно становясь тупой и давящей. Через туман спутанного сознания вырисовывались трагические картины вчерашнего дня… С трудом получилось приоткрыть глаза и тут же пришлось зажмуриться от яркого солнечного света. Постепенно разлепляя веки, Мерджан осмотрелся. Просторная комната с большим окном. Три кровати, шкафы с коробками и пузырьками. Это место с юности знакомо — лечебный корпус. Рядом с окном у небольшого столика сидел юноша на вид лет шестнадцати-семнадцати и что-то деловито растирал в ступке, периодически подсыпая на чашу весов. Льняные волосы и круглые голубые глаза безусловно выдавали в нём европейца. Сколько же этих несчастных детей с завоёванных земель оторвано от родителей и перевезено в самое сердце Османской империи! Мерджан неловко пошевелился. Юноша тут же оторвался от своего занятия и подбежал с радостной улыбкой: — Мерджан-ага, вы очнулись! Наконец-то! Как себя чувствуете? — Ну так… Бывало и лучше… — Мерджан как будто со стороны слышал свой слабый и хриплый голос. — Вот, выпейте настой, — юноша аккуратно приподнял Мерджана за плечи и поднёс к его губам кружку с резко пахнущей горькой жидкостью. Удивительно, но несколько глотков прояснили сознание и придали сил. Юноша заглянул в соседнюю комнату, сказал кому-то несколько слов, вернулся и пояснил: — Надо было доложить главному лекарю и Шекера-агу обрадовать. Если бы не он, вас бы уже на свете не было. Он же вчера вас сюда через весь дворцовый сад на руках нёс, а потом сидел, дожидался, может вам лучше станет. Только сейчас отошёл на кухню — госпожа Михримах Султан срочно пожелала джезерье. Мерджан слабо улыбнулся: всё-таки мир не без добрых людей. Вскоре в двери с трудом протиснулась внушительная фигура Шекера-аги, держащего в руках небольшую кастрюльку, завёрнутую в полотенце. Поставив свою ношу на столик, главный повар опустился на краешек кровати, вытер пот с лица и облегчённо выдохнул: — Ох, Мерджан-ага, и напугал ты нас! Здоровье совсем не бережёшь. Молчи, молчи, тебе говорить нельзя. На вот, бульон приготовил. Поешь, тебе полезно… — С бараниной? — скривился Мерджан, подозрительно глядя на кастрюльку. — Да нет же, с овощами: морковь, лук, сельдерей, специи. Как ты любишь… Найдётся тут посуда? — кивнул Шекер юноше-лекарю и, получив желаемое, зачерпнул ложкой ароматный бульон. — Вот так, за Повелителя, за госпожу Шах Султан, за… — Всё, не могу больше, — Мерджан устало откинулся на подушки. — Ты иди, Шекер-ага, джезерье само себя не сготовит, не зли Михримах Султан. Главный повар, оставив кастрюльку на столе, широко улыбнулся: — Я ещё зайду. Если лекари не будут возражать… — Приходите ещё, Шекер-ага, — кивнул молодой лекарь удаляющемуся повару и стал убирать со стола кастрюльку. — Вкусно пахнет. — Так поешь, — предложил Мерджан, — мне всё равно столько не съесть. Юноша благоговейно налил себе бульона и втянул воздух: — Ах, какой аромат! — Ешь, а то остынет, — хмыкнул Мерджан. Вмиг тарелка опустела. — Поел сегодня как султан, — юноша расплылся в довольной улыбке. — Сказать кому — не поверят! — Лучше не рассказывай, а то отнимут, — неловко пошутил Мерджан. Юноша вдруг стал серьёзным: — Вам тоже нужно хорошо питаться, Мерджан-ага. Это я вам как будущий лекарь говорю. — А зачем? — Чтобы долго жить, — рассудительно ответил юноша. — А смысл мне долго жить? Может, лучше раз — и всё? — И не думайте, Мерджан-ага! — нарочито испуганно воскликнул будущий лекарь, округлив и без того круглые голубые глаза. — Вы же старший слуга! Второй человек во дворце после Повелителя! Если вам станет хуже, меня на фалаку отправят или вообще казнят. Вот так, даже умереть спокойно не дадут. Запросто могут наказать мальчишку. Хотя возможно, все только будут рады, но кто знает… — Тебя как зовут, будущий лекарь? — поинтересовался Мерджан. — Тахир. — А настоящее имя? — Это настоящее. — До того как звали? — Не помню, — юноша нахмурился и низко опустил голову. В его глазах блеснули слёзы. — Ну, как знаешь… — Степан, — послышался тихий голос. — Откуда ты родом, Степан? — Из Полоцка. — Как же ты из Полоцка здесь оказался? — Когда матушка умерла, отец решил в Белград поехать. Там старшая сестра с мужем жила. Он богатый купец. Нас было девять человек братьев и три сестры. А потом нас с братом янычары забрали. Вот здесь теперь: на лекаря учусь и в лечебнице служу. — Прижился уже? — Сначала тяжело было, потом привык. Я всегда мечтал лечить людей. Если бы мне раньше такие знания, как сейчас, матушка бы не умерла, я бы её вылечил. — Да, хорошее дело — себя и других сможешь лечить. А то ведь служба разная бывает, не каждая по душе придётся: кто-то чистит канализацию, а кто-то садовником… — Упаси Аллах! Только не садовником! Лучше руки на себя наложить! Мерджан мрачно усмехнулся. Когда-то он так же, как и этот юноша, приехал в столицу, чтобы найти своё место в жизни. Столько лет прошло, а как будто вчера. Мерджан прикрыл глаза и погрузился в воспоминания. Был солнечный осенний день, когда обоз из Эдирне въехал в ворота Топкапы. Стражники проверяли подорожную, конюхи распрягали лошадей, слуги разгружали корзины с яблоками. Спрятавшись в тени развесистого платана, Мерджан восхищённо рассматривал дворец. Таких великолепных сооружений не было ни в Манисе, ни в Эдирне. Парадные ворота Баб-ы-Хюмаюн сверкали позолотой. Сквозь кружево желтеющих листьев клёна виднелась церковь Святой Ирины — первый христианский храм столицы. Османы осквернили древнюю церковь, превратив её в арсенал. Из резной мраморной чаши, журча и переливаясь, струился фонтан. Внутренние ворота Баб-ус-Селям напоминали часть сказочного замка с башнями. Именно в таких замках живут прекрасные принцессы. Возможно, Шах-и-Хубан тоже… — Чего стоишь как пень? — рявкнул один из стражников, больно толкнув Мерджана в бок. Грубый окрик вмиг разрушил всё очарование первых мгновений во дворце. Мерджан показал рекомендательное письмо и вскоре был сопровождён в Дворцовую школу в Эндеруне, о которой неоднократно слышал множество восхищённых отзывов. Попасть туда считалось необыкновенным везением, ведь только немногим, лучшим из лучших представлялся такой шанс. Не все справлялись с программой, но успешно прошедшие курс обучения могли быть назначены на высокие должности. Глава Дворцовой школы Беркер-ага, высокий худой человек с глубоко посаженными чёрными глазами, мрачно взглянул из-под кустистых бровей на рекомендательное письмо и коротко приказал: — За мной! Мерджану пришлось почти бежать по коридорам дворца и тропинкам парка, чтобы не отставать от широко и уверенно шагавшего Беркера-аги. С непривычки дворец казался огромным и замысловато устроенным, настоящим городом в городе. Оказавшись в казарме, Беркер-ага подозвал одного из юношей: — Мехмед, это новенький. Из Эдирне. Покажи ему всё. Высокий и крепкий юноша лет тринадцати смерил Мерджана внимательным взглядом тёмных глаз: — Я Мехмед. У нас в отряде три Мехмеда. Чтобы различать, меня зовут Мехмед Соколлу. Я из Соколовичей, что близ Рудо. Это в Боснии. — Ме… Ме… Мерджан. — Что-то я тебя в Эдирне не видел. Ты из какого отряда? — От… ряд садовников. — Да ну? Не похож на садовника, такой мелкий… Тебе сколько лет? — Четырнадцать… — Ты карлик? Мерджан только неопределённо пожал плечами. — Ладно, садовник, вот твоё место, бери постель, будешь спать здесь. Там, у окна столы для письма. Завтра получишь бумагу и чернильницу. Чернила мы делаем сами. Тут — умывальник, — деловито показывал Мехмед. — Ты младший в отряде. Поэтому у тебя будут дополнительные обязанности. Раньше Ильчин был младшим. Он тебе расскажет. Ильчин, тощий и вертлявый юноша, довольно улыбаясь, быстро ввёл Мерджана в курс дела. Всего-навсего нужно было мыть полы в казарме, убирать постели, чистить одежду и выполнять поручения старших. Мерджан быстро сообразил, что к чему — сказался опыт службы в Эдирне. На следующий день начались занятия. Мерджан сильно отстал от товарищей, но каллиграфия, персидский, фарси и европейские языки давались ему легко, а за копирование карт и чертежей он получал заслуженную похвалу. Хуже обстояли дела с боевыми искусствами и спортивными занятиями. Во время утренних пробежек Мерджан неизменно приходил последним, на фехтовании ему еле-еле удавалось удержать в руках тяжёлый меч, но самыми ужасными испытаниями он считал занятия по борьбе и рукопашному бою, с первых же мгновений оказываясь на земле под радостные вопли Ильчина, с которым приходилось тренироваться в паре. — Знаешь, так дело не пойдёт, — смерив Мерджана тяжёлым взглядом, сказал Мехмед Соколлу. — Наш отряд борется за звание лучшего, а ты всё портишь. Поэтому я буду тренироваться в паре с тобой, а Ильчин — с Максутом. Мерджану ничего не оставалось, кроме как подчиниться. На удивление, дело пошло гораздо лучше. Мехмед оказался превосходным фехтовальщиком, а в рукопашном бою ему не было равных. Он терпеливо объяснял, показывал, подсказывал, щедро делился знаниями. Будучи намного крупнее и сильнее, Мехмед всегда соразмерял силу удара с возможностями более слабого соперника. У Мерджана постепенно начало получаться. Сначала один приём, потом другой, третий. Мехмед хвалил скупо, серьёзно, по-мужски, отмечая каждую, пусть даже самую незначительную победу. От этого хотелось делать всё как можно лучше. Однажды после занятий Мехмед отозвал Мерджана в сторону и сказал, пристально глядя в глаза: — Знаешь, нам надо серьёзно поговорить. Мерджан только кивнул, предполагая, что добром этот разговор не кончится. — Беркер-ага, — начал Мехмед приглушённым голосом, — мой земляк. Раз в месяц он отправляет письма на Родину, в Соколовичи, и я тоже могу отправить весточку родным. Так же я получаю вести из дома. Но это при условии, что Беркер-ага мною доволен. А доволен он только тогда, когда наш отряд лучший. Это значит, что лучшими должны быть все. Все, понимаешь? Не я один, а все, без исключения. Мерджан съёжился и уставился в землю, а Мехмед продолжил: — Сначала Ильчин всё портил. Он страшно неорганизованный. Потом Максут. Он жуткий лентяй. Теперь вот ты… — Что же м…мне д…делать? — Мерджан удручённо опустил голову. Теперь, оказывается, он всех подводит. — Тренироваться. Буду заниматься с тобой в свободное время. И ешь побольше. Чего ты такой маленький? Тебя же соплёй зашибёшь! Мерджан виновато переминался с ноги на ногу. Ну не может он сказать, что ему всего девять лет! Взялся прожить чужую жизнь — изволь соответствовать. Каждый вечер после утомительных занятий и тренировок, вымыв полы и разложив вещи в казарме, Мерджан ложился на свой матрас, закрывал глаза и думал о том, что ему необходимо вырасти, представлял себе, как удлиняются руки, ноги и он становится таким огромным, что едва проходит в двери. Ещё выше, выше… Тёмной массой наваливался сон и тут же слышался громкий голос Мехмеда: — Подъём! Приходилось вскакивать и опрометью бежать к умывальнику, чтобы успеть и вымыться, и заправить все постели в казарме до прихода старшего аги. Отряд должен быть лучшим — это Мерджан запомнил точно. Все учащиеся выстраивались в шеренгу по росту, Мехмед стоял первым, а Мерджан последним. Старший ага заходил в казарму и отводил на занятия или распределял на работы в дворцовые службы. Так повторялось изо дня в день, но однажды всё изменилось. — Все идут на урок каллиграфии, а ты и ты, — старший ага указал на Мехмеда и Мерджана, — пойдёте со мной, в Архив. Архив казался чем-то необыкновенным — полки, заставленные книгами, заваленные свитками, чертежами, картами. Было холодно. Очень холодно. Пахло книжной пылью. Мерджан уже почти забыл этот запах, но сейчас в памяти всплыли детство в Манисе, книжная лавка, матушка, отец и Она. Мерджан никогда не забывал, для чего здесь находится. Раз уж волею судьбы он оказался на государственной службе, то будет служить не султану, не Империи, он будет служить Ей. В Архиве Мерджана направили в помощь одному из писарей, который занимался копированием чертежей. — Вот здесь, — пояснил писарь, небрежным жестом показав на стол, заваленный чертежами. — Это всё нужно перерисовать один в один. Бумага и письменные принадлежности лежали на соседнем столе. — Складывать будешь сюда, — писарь кивнул в направлении пустого стеллажа, — а приходить — вместо уроков рисования и каллиграфии. Как я понял, они тебе не нужны. Мерджан обречённо вздохнул: рисование и каллиграфия были его любимыми предметами. Лучше бы освободили от бега и борьбы! — Вопросы есть? — поинтересовался писарь. — Вопросов нет! Позже зайду, посмотрю. Если понадоблюсь — прямо по коридору… Не зная, с чего начать, Мерджан с ужасом взглянул на огромную кипу чертежей, содержащих план дворцового комплекса Топкапы с подробным указанием всех сооружений, входов и выходов, толщины и материала стен и перекрытий в них, подвальных и чердачных помещений, воздуховодов, отопительных и канализационных систем. Строительство дворца было начато во время правления Мехмеда Фаиха. Расположенный на месте акрополя древнего Византия , дворец Топкапы постоянно достраивался, перестраивался и дополнялся всевозможными зданиями и сооружениями. Мерджан сразу втянулся в работу, легко, аккуратно и достаточно быстро копируя чертежи. Такая работа была ему по душе. «После окончания Дворцовой школы было бы неплохо получить распределение в Архив, — думал Мерджан, старательно перерисовывая схемы парадных залов, темниц, складских помещений и подземных ходов, — ведь в окна виден дворцовый сад, а значит, иногда можно будет увидеть и прекрасную госпожу Шах-и-Хубан…» Мехмеду посчастливилось копировать старинные морские карты. Там были побережья Индии, Китая, Европы, Африки. — Я обязательно стану капитаном, буду плавать по морям, посмотрю разные страны, — рассуждал Мехмед, возвращаясь из Архива, — а потом дослужусь до визиря, буду управлять государством, стану доверенным лицом султана и женюсь на его дочери. А детей у нас будет трое… Мерджан согласно кивал, но на сердце было неспокойно. Дерзкие мечты Мехмеда тревожили душу. Только две дочери султана были на настоящий момент свободны: недавно овдовевшая Хатидже Султан и совсем юная Шах-и-Хубан Султан. — На к…какой? — набравшись смелости, поинтересовался Мерджан. — Что какой? — удивлённо уставился на него Мехмед. — На к…какой дочери султана? — Ну, не знаю, на какой-нибудь… — задумчиво протянул Мехмед. — Она ещё не родилась… И султан тот ещё не родился… А что? — Да так, п…просто… — ответил Мерджан с безразличным видом. Свои дерзкие мечты он не собирался доверять никому. Жизнь во дворце протекала спокойно, отряд был одним из лучших, пока двое однокашников не преподнесли довольно неприятный сюрприз. На тренировке по фехтованию Максут нарушил правила, в результате чего Ильчин серьёзно повредил руку. Лекарь сказал, что рана не опасна, но дней десять рука не будет слушаться, а значит нельзя писать. И всё бы ничего, но у Ильчина осталось невыполненное задание по латыни, которое он, как нерадивый ученик, откладывал до последнего момента. — Ильчин! Да разрази тебя гром! — негодовал Мехмед, в бессильной ярости сжимая кулаки. — Ты же всех подвёл! Что ты собираешься делать? — Ну, не знаю, я думал сегодня ночью всё закончить, но вот рука… — Закончить? Ты даже не начинал! А задание было на месяц! Дай сюда свою тетрадь! Придётся писать за тебя, растяпа! — Мехмед сел за небольшой столик, взял калам и обмакнул его в чернила. На бумаге появились аккуратные строки. Все замерли в ожидании, боясь дышать. Мехмед взглянул на свои записи и с досадой отбросил лист: — Ничего не выходит! У тебя, Ильчин, все буквы кривые, как будто они пляшут и извиваются. Я так не могу! Зия-эфенди сразу заметит подделку! Требовательный и придирчивый преподаватель латыни Зия-эфенди очень не любил, когда сильные ученики выполняли задания за слабых и безответственных. Он строго наказывал тех, кто пытался схитрить, и постоянно жаловался руководству на обманщиков и лентяев. — М…м…можно я п…попробую, — смущаясь и запинаясь, предложил Мерджан. Мехмед молча протянул калам и лист бумаги. Переписывая книги, Мерджан научился копировать любой почерк, иногда даже не понимая смысла текста. Вскоре страница была исписана кривыми извивающимися фразами на латыни. — Ух ты! — восхищённо прошептал Ильчин. — Как будто я сам писал! — Пойдёт, — сдержанно кивнул Мехмед. — Успеешь до утра? — П…п…постараюсь. Мехмед положил на стол бумагу, наполнил чернильницу и скомандовал: — Сегодня убирает Максут. Ильчин помогает. И тихо все! Всю ночь Мерджан старательно выводил цитаты и афоризмы великих умов прошлого. Хотя к утру пальцы онемели, а в глазах начало двоиться, работа была выполнена в срок. — Неплохо, Ильчин! — проверяя написанный текст, похвалил Зия-эфенди. — Делаешь успехи. Мехмед облегчённо выдохнул и с уважением взглянул на Мерджана. С этого дня в казарме убирались Ильчин и Максут. Стук в дверь отвлёк Мерджана от воспоминаний. Тахир вышел в коридор и тут же вернулся. Достав из шкафа небольшой сундучок с медикаментами он кивнул: — Мерджан-ага, там подрались стражники, ранения серьёзные, нужна моя помощь. — Погоди, погоди… — забеспокоился Мерджан. — Где моя одежда? — Здесь, в шкафу. — Дай-ка сюда кафтан. Тахир положил кафтан на низкий табурет рядом с кроватью. Мерджан проверил карманы, незаметно коснулся вуали, оставленной Госпожой во дворце на Ипподроме, достал длинный прямой кинжал и спрятал его под подушку: — Всё. Так-то лучше. Тахир укоризненно покачал головой и вышел, ничего не сказав. За окном постепенно темнело. Мерджан достал зелёную вуаль, слегка провёл по ней пальцами и вдохнул знакомый аромат духов. На душе было тревожно: «Как там Госпожа? Не случилось ли чего? Кто же её теперь защитит?» Внезапно дверь отворилась. На пороге, закрывая собою весь дверной проём, возникла огромная чёрная фигура. Мерджан напрягся и до боли в пальцах сжал спасительный кинжал.