На двоих одна судьба

Шах многое повидала на своём веку, но такого в её жизни ещё не случалось. Теперь она целиком и полностью могла ощутить то, что чувствуют те несчастные девушки, которых десятками, сотнями, тысячами похищают из родных краёв и доставляют в гарем султана. Гюльфем, Махидевран, Хюррем… Они смогли достичь высокого положения. А кто-то всю жизнь драит хаммам, стирает бельё, чистит котлы. Этих девушек не спрашивали, хотят ли они во дворец. Живые вещи. Теперь и Шах одна из них. Интересно, куда её отвезут? Похитители сняли крышку гроба и осторожно положили Шах внутрь, предварительно развязав ей руки. Удивительно, но лежать внутри было намного удобнее, чем на голом полу. На дне располагалась некое подобие небольшого матраса, под головой оказалась плоская, но довольно мягкая подушка, а сверху — нарядное покрывало, расшитое серебряными цветами. Шах пыталась пошевелиться, но тело не слушалось. Руки и ноги были как ватные. Рифат склонился над гробом и провёл по лицу Шах ладонью, прикрывая ей глаза: — Отдыхайте, госпожа. Эти обыденные слова звучали как издёвка. Неожиданно Шах почувствовала, как на лицо и руки капает какая-то вязкая масса. — Что это? Зачем? — подал свой гнусавый голос Инад. — Это оспа, — с плохо скрываемым раздражением пояснил Рифат. — На случай, если гроб откроют. Она же от оспы умерла. Ну всё, закрывайте. Сверху раздался стук тяжёлой крышки. Гроб закачался. Вероятно, похитители вынесли его из дома и поставили на повозку. Щёлкнул хлыст, послышался цокот копыт и скрип колес — повозка тронулась. Никогда ещё Шах не чувствовала такого безысходного одиночества, хотя всю жизнь, с самого детства была одинокой. После серии покушений на Сулеймана и бунта янычар Валиде стала очень нервной и подозрительной. Ей везде мерещились заговоры. Она была буквально одержима идеей защитить сына всеми известными способами, а смерть от оспы маленьких сыновей Сулеймана шехзаде Махмуда и шехзаде Мурада совершенно добила её. После трагедии мать старшего шехзаде Махмуда красавица Фюлане повредилась рассудком и её, недолго думая, поместили в недавно построенную лечебницу для душевнобольных. Мать шехзаде Мурада, верная и терпеливая Гюльфем, сначала замкнулась в себе, но потом немного оттаяла, найдя утешение в заботах о нервной и болезненной Хатидже. Валиде считала, что оспу во дворец занесли намеренно, а сделал это именно тот, кто уже многократно покушался на Сулеймана. Кто именно, она не говорила, только картинно указывала глазами или пальцем вверх… Во избежание разного рода опасностей во дворце была усилена охрана, вся пища многократно проверялась и перепроверялась, слугам вменялось в обязанности следить друг за другом, доносы и кляузы поощрялись, наказания ужесточались, а сама Валиде, не доверяя дозорным, словно ястреб, постоянно осматривала с балкона окрестности дворца. Меркез-эфенди перед вынужденным отъездом в Стамбул по приказу Повелителя напомнил, что самый действенный способ защиты — рубашка-оберег с сурами из Корана, вышитая руками близких людей. Позвав в помощь Шах и Хатидже, Валиде тут же рьяно взялась за работу и немного успокоилась, погрузившись в доброе волшебство цветных ниток. В утренние часы после завтрака они втроём старательно вышивали. Такие моменты Шах особенно ценила. Имея возможность предаваться любимому занятию, она быстро и аккуратно прокладывала ровные стежки. Ей хотелось поговорить, но Валиде и Хатидже, обычно занятые обсуждением своих ночных кошмаров, совершенно не обращали на неё внимания. Хатидже, ещё не пришедшая в себя после смерти мужа, быстро уставала, колола пальцы, жаловалась на резь в глазах, но Валиде не хотела, чтобы она оставалась одна, и несчастная сестра вынуждена была возиться с вышивкой, постоянно оплакивая свою горькую долю. Однажды, когда Хатидже не пришла на ежедневные посиделки за рукоделием по причине слабости и головокружения, Валиде, не откладывая вышивки, как бы между делом заявила: — Шах-и-Хубан, Повелитель подобрал тебе жениха. Лютфи-паша Челеби. Скоро он приедет. Будь готова к помолвке. — Но Валиде! Пожалуйста, не сейчас! — взмолилась Шах. — Не спорь! — Валиде выставила вперёд ладонь, пресекая всяческие возражения. — Ты — представитель династии Османов, а значит, должна думать не о себе, а о благе нашего Великого Государства! Шах опустила голову, еле сдерживая слёзы. — А ты о чём думаешь, неблагодарная? Вернее, о ком? — В голосе Валиде звучало явное ехидство. — Да я же вижу тебя насквозь! Ты для меня — открытая книга! От такого заявления Шах вздрогнула и чуть не выронила пяльцы. — Твой брат только что чудом избежал смерти! Это уже не первое покушение! Ты что, хочешь, чтобы Повелитель опять разгневался? — оседлала своего любимого конька Валиде. — Из-за тебя Сулейман может лишиться жизни! Дрожа всем телом и судорожно всхлипывая, Шах боялась поднять глаза, чтобы не разозлить Валиде ещё больше. Удовлетворившись произведённым эффектом, Валиде сменила гнев на милость: — Ну всё. Вытри слёзы и иди с себе. И чтоб была любезна с пашой. Неловко поклонившись, Шах покинула покои Валиде и бегом направилась в сад. Нет, нет, нет, она никогда не станет причиной смерти брата! Но что же делать? Нужно поговорить с Ибрагимом. Он обязательно что-нибудь придумает. Шах огляделась. Скорее всего, сейчас Ибрагим в башне со своими соколами. Шах взбежала по лестнице, остановилась на верхней площадке и замерла, с трудом переводя дыхание. Ибрагим стоял на балконе, держа сокола на вытянутой руке. Как же он прекрасен! Сам как сокол. Нет, орёл! Ибрагим выпустил птицу в небо и отвесил лёгкий поклон: — Госпожа, чем могу служить? Его глаза искрились едва заметной насмешкой. Или показалось. — Ибрагим, — с порога выпалила Шах, — Повелитель и Валиде собираются выдать меня замуж. Якобы для блага Сулеймана. Скоро помолвка. Сюда уже едет какой-то паша! Я не хочу! Ибрагим, что делать?! — Вам надо успокоиться, Госпожа, — голос Ибрагима звучал обнадеживающе. — Не следует перечить Валиде и тем более Повелителю. Положение шехзаде Сулеймана сейчас весьма шаткое. Помолвка — это ещё не свадьба. Вы слышали притчу про Ходжу Насреддина, ишака и эмира? — Нет. Расскажи. Ибрагим жестом пригласил Шах пройти вдоль ограды площадки и начал рассказ: — Однажды эмир позвал Ходжу Насреддина и спросил: «Можешь ли ты обучить моего любимого ишака богословию?» Ибрагим сделал паузу и хитро подмигнул. Шах не сводила с него глаз. — Ходжа Насреддин ответил: «О пресветлый эмир! Я берусь обучить его богословию, но для этого потребуется двадцать лет». Эмир велел выдать Ходже Насреддину из казны пять тысяч золотых и сказал: «Бери этого ишака и учи его, но если через двадцать лет он не будет знать богословия и читать наизусть Коран, я отрублю тебе голову!» Так хитрец получил пять тысяч золотых и хорошего ишака в хозяйство, а за двадцать лет либо эмир умрёт, либо ишак сдохнет… — закончил историю Ибрагим, театрально разведя руками. Под конец рассказа Шах заливисто смеялась, забыв о своих проблемах. Да пусть этот старый уродливый паша сдохнет до свадьбы, как тот самый ишак! Паша приехал через неделю. Он не был ни стариком, ни уродом. Паша как паша. Хотя трудно сказать, ведь пашей до того момента Шах видела только издалека. — Какой красавец! И настоящий герой! — вздыхала молоденькая служанка Джемре, укладывая волосы Шах в сложную причёску. — Вы самая счастливая невеста в Империи! В день знакомства с пашой всё не ладилось. По приказу Валиде Шах пришлось встать ни свет ни заря и полдня сидеть неподвижно, пока Джемре распрямляла горячими щипцами её вьющиеся от природы волосы, потом зачем-то их завивала, после чего заплела в замысловатые косы, уложила в сложную причёску и накрыла вуалью, надев сверху огромную корону, которая постоянно сползала. Новое платье, сшитое специально для помолвки из золотой узорчатой парчи, оказалось неимоверно тяжёлым и неудобным, а в парадных туфлях, украшенных драгоценными камнями, Шах чуть было не упала с лестницы. Хорошо, паша этого не заметил. Он вообще не смотрел на неё. Сидя за резной ширмой, он говорил, говорил и говорил о том, какой он умелый и храбрый воин, как он бил врага в Чалдыранской долине, какие все остальные паши трусы и болваны, как ужасно, что руководящие посты в стране занимает всякий сброд, и как он собирается исправлять эту ситуацию. Шах было невыносимо скучно, но она старалась сидеть с прямой спиной и серьёзным выражением лица, как и полагается дочери султана, не ёрзать на стуле и не болтать ногами. Отъезд жениха был воспринят с облегчением. Из-за этого нудного паши у Шах одни проблемы: она натёрла ноги в новых туфлях, а Джемре сожгла ей волосы. Да ещё и молочный зуб выпал совсем не кстати! Паша тут, конечно, не при чём, но настроение было испорчено. Главное, чтобы к свадьбе все зубы выросли, а паша куда-нибудь испарился. Для себя Шах давно решила — если свадьба, то только с Ибрагимом. Лишь бы с ним до того времени ничего не случилось! Поэтому ему нужен такой же оберег, как и Сулейману — рубашка с сурами из Корана. К счастью, занятия рукоделием активно поощрялись и у Шах не было недостатка ни в тканях, ни в нитках. Вот только где взять время? Вышивать рубашку днём слишком опасно: в любой момент может появиться Валиде, чтобы высказать своё неудовольствие, или любопытные слуги, желая выслужиться, доложат ей, что дочь занимается чем-то неподобающим. Остаётся ночь. Каждый вечер Шах готовилась ко сну, умывалась, раздевалась, переплетала косу и отпускала служанок, предварительно велев им погасить все свечи кроме одной. Убедившись, что девушки легли и заснули, Шах зажигала свечи, доставала свою работу и полночи стежок за стежком до рези в глазах выводила иголкой защитные узоры. Естественно, днём она зевала и клевала носом, но этого никто не замечал — с самого детства до неё никому не было дела. Примерно через полгода суры и орнаменты были полностью закончены и рубашка-оберег заняла своё место на дне сундука с лоскутками, кусочками кружева, клубками ниток, рисунками, набросками, незавершёнными вышивками и прочим рукоделием. Теперь основная задача — незаметно вручить Ибрагиму подарок. Прохладным осенним утром, незадолго до рассвета, Шах спрятала рубашку в корзинку с эскизами и принадлежностями для вышивания и, минуя спящих служанок, незаметно выскользнула из дворца. Она собралась заглянуть в «соколиную башню», но тут её слуха коснулись дивные звуки. Пение скрипки доносилось из беседки, где Ибрагим иногда проводил время в одиночестве, разучивая новые мелодии или просто перебирая струны любимого инструмента. Повинуясь властному зову музыки, Шах подошла и заворожённо застыла у входа. С замирающим от восхищения сердцем она готова была целую вечность слушать чарующую мелодию, которую извлекали умелые пальцы Ибрагима. Музыка ускорялась, звуча всё быстрее и быстрее, всё громче и громче. Достигнув кульминации, мелодия прервалась. — Госпожа, — приветливо улыбнулся Ибрагим, — что привело вас в такой час? — Я хотела бы… Только сейчас Шах поняла, как нелепо она выглядит со своим подарком. Слугам дарили деньги, одежду, ткани, украшения, иногда даже дома и земли, но рубашка-оберег, вышитая своими руками… Это недопустимо! Она, дочь султана, вышивала рубашку для простого раба! Если Валиде узнает… — Вот, возьми. Это оберег от опасности, — густо краснея, прошептала Шах и протянула свёрток. — Я не достоин, госпожа… — смущённо произнёс Ибрагим дежурную фразу. — Достоин! — решительно выпалила Шах. Ибрагим хотел сказать ещё что-то, но снаружи беседки послышались торопливые шаги. Подошедший стражник низко склонился, чтобы не смотреть на Шах, и чётко доложил: — Ибрагим-ага, шехзаде Сулейман велел выезжать на охоту. — Иди, — коротко приказал Ибрагим стражнику, будто желая поскорее отделаться от него. Возникло тягостное ощущение, когда хочется сказать так много, но слов почему-то не хватает. — Госпожа, с вашего позволения… — Ибрагим почтительно поклонился. — Шехзаде… — Иди, Ибрагим. — грустно улыбнулась Шах. — Не стоит заставлять шехзаде ждать. Прихватив скрипку и смущённо пряча подаренную рубашку-оберег, Ибрагим поспешно удалился. Шах с грустью заметила, что от подарка ему так же неловко, как и ей. А может быть, просто показалось. Чтобы не возвращаться во дворец, Шах расположилась в беседке, разложив эскизы к вышивкам и стала набрасывать цветными мелками осенний пейзаж: башню, освещённую первыми лучами восходящего солнца, несколько деревьев с частично облетевшими разноцветными листьями, причудливо изогнутую клумбу и сверкающий фонтан. Послышался цокот копыт — Сулейман со своими приближёнными отбыл на охоту. Одна, опять одна. Вместе со своим одиночеством. Не успело осеннее солнце как следует прогреть остывшую за ночь землю, как во дворце случился настоящий переполох. Гонец привёз письмо от Меркеза-эфенди. Из сообщения стало ясно, что Повелитель тяжело болен. Недуг скосил его в Эдирне при подготовке к военному походу на Родос. — Всем оставаться на своих местах! Подготовить коней для шехзаде! — скомандовала Валиде и тут же отправилась в Стамбул, прихватив с собою необходимый минимум вещей, испуганную Хатидже, успокаивающую её Гюльфем, верную служанку Дайе-хатун и суетливого евнуха Сюмбюля. Через три дня прибыл гонец с официальным докладом: на полпути из Эдирне в Стамбул Повелитель скончался. Сулейман так и не вернулся с охоты, направившись прямиком в столицу. Ибрагим, как подобает верному другу и соратнику, последовал за ним. Узнав о внезапной смерти отца, Шах скрылась в своих покоях и впала в оцепенение. Всю свою сознательную жизнь она мечтала, что отец приедет и увидит, как уверенно она держится в седле, метко стреляет из лука, а в искусстве метания дротиков может сравниться с Ибрагимом и Сулейманом. Желая заслужить похвалу, Шах во всём старалась быть лучшей. Повелитель любил шахматы и она освоила эту игру, частенько выигрывая у Ибрагима, согласившегося давать ей уроки. Повелитель увлекался литературой, поэзией и сочинял прекрасные стихи на фарси — Шах старательно изучала иностранные языки и даже написала небольшой цикл стихотворений на исторические темы. Она мечтала, что когда-нибудь отец будет гордиться ею и скажет: «Вот настоящая госпожа из династии Османов!» Единственная подаренная отцом драгоценность — серебряная шпилька-оружие — тускло поблёскивала полированными гранями. Шах сжала в ладонях смертоносный подарок, пытаясь сдержать подступающие слёзы. Отец не приедет. И не увидит. И не сыграет с нею в шахматы. И ничего не скажет. Никогда. Услышав шум голосов, доносившийся с улицы, Шах выглянула в окно. Главная фаворитка Сулеймана, очаровательная черкешенка Махидевран, радовалась как ребёнок, хлопала в ладоши, поднимала своего сына Мустафу на руки, кружилась с ним среди собранных вещей, смеялась и кричала: — В Стамбул! В Стамбул! Мы едем в Стамбул! Наш Шехзаде теперь Падишах! Сундуков с платьями, тканями, посудой и мехами у фаворитки набралось более пятидесяти, но главный конюх заявил, что лошадей нет и на ходу только одна карета. Прихватив шкатулку с украшениями, подаренными Сулейманом, несколько платьев, корзинку с едой и вещи Мустафы, Махидевран велела сыну и своей единственной служанке Гюльшах садиться в карету, а сама подбежала к расставленным во дворе сундукам, открыла крышки и подозвала помогавших в сборах служанок: — Девушки, разбирайте! Это всё вам! А мы едем в Стамбул! — Да будет светлым ваш путь, госпожа, — раздался в ответ нестройный хор голосов и служанки бросились разбирать вещи. Уже садясь в карету, Махидевран на секунду остановилась, обернулась, помахала рукой и крикнула: — Прощай, Маниса! Мы едем в Стамбул! Наблюдая за этим балаганом, Шах не знала, злиться ей или смеяться: главную фаворитку брата Аллах щедро одарил красотой, зато умом явно обделил. В стране траур, Сулейман ещё не сел на трон, а она радуется как маленькая. Ладно бы, пятилетний Мустафа… Хотя Мустафа как раз был не по годам серьёзен. Желая хоть как-то отвлечься, Шах начала собирать вещи. Вскоре зашла Джемре, прижимая к себе несколько платьев, зимнюю меховую накидку и пузатый серебряный кувшин с изысканным орнаментом. — Джемре, нам пора собираться, — поторопила Шах служанку, — а ты где-то ходишь. — Простите, госпожа, я помогала Махидевран Султан, а потом она раздавала вещи… Я и не удержалась… — девушка радостно продемонстрировала свою добычу. — А разве мы куда-то уезжаем? Тут Шах поняла, что ни от Валиде, ни от Сулеймана не поступало приказа покидать Манису, и опрометью выскочила в коридор. Если кто и знал об отъезде, то это Афифе-хатун. Она точно должна знать. — Афифе-хатун, когда мы уезжаем в столицу? — спросила Шах бывшую кормилицу Сулеймана, которая на протяжении многих лет являлась бессменной хазнедар гарема. — Уезжаем? У меня нет ответа на ваш вопрос, госпожа. Мне не поступало никаких распоряжений. Госпожа Айше Хафса Султан оставила подробный список вещей, которые нужно переправить в столицу: посуда, одежда, ковры, книги. Шехзаде Сулейман отправил записку. Приказал взять только самое необходимое. Вещи уже собирают, их повезут слуги на грузовых подводах. Вам неприлично и небезопасно отправляться с ними. Я сейчас же напишу госпоже Айше Хафсе и она обязательно пришлёт карету за вами… — Не надо, Афифе, сейчас все так заняты… — вздохнула Шах и с тяжёлым сердцем отправилась к себе. Ей не хотелось никого видеть. В покоях взору открылась весьма забавная картина: Джемре крутилась перед зеркалом, примеряя одно из платьев, оставленных Махидевран. Одежда, вполне целомудренно выглядевшая на хрупкой фаворитке Сулеймана, была немного мала служанке и весьма соблазнительно обтягивала её фигуру, почти полностью обнажая пышную грудь. Всё это было бы смешно при других обстоятельствах, но сейчас вызывало раздражение. — Уйди, Джемре, — приказала Шах. Девушка бесшумно исчезла, притворив дверь, а Шах обессиленно опустилась на пол и обхватила колени руками. Глядя в пустоту, она тщетно пыталась успокоиться. В суматохе о ней просто забыли. Подумали обо всём, но только не о ней… Повозка качнулась и резко затормозила. — Кто такие? Почему в масках? Что везёте? — послышался окрик стражника на выезде из города. — Госпожа скончалась. От оспы. Приказано похоронить рядом с мужем. Лекарь велел держаться подальше. Очень заразно, — голос Рифата был узнаваем, хотя звучал глухо, видимо из-за надетой на лицо специальной маски. — А ну-ка откройте! — приказал другой стражник. Снаружи послышалась какая-то возня. Шах напряглась. Если сейчас откроют гроб, надо дать знать, что она жива: хоть немного приподнять веки или пошевелить рукой. — Совсем спятили?! Это же смертельная болезнь! Подохнуть хотите?! — донёсся издалека недовольный голос третьего стражника, видимо старшего по званию. — Проезжайте! Быстрее! Быстрее! Нечего тут всякую заразу разводить! Повозка тронулась и медленно покатилась, подскакивая на ухабах. Мертвенный холод сковал неподвижное тело Шах. Слёз не было, только пустота и безысходное одиночество.