the soul of a pirate

      — У тебя вся рубашка в крови..! — кажется, накидка, прихваченная из лесного дома, прикрывала ровно до момента, пока Натаниэль не взмахнул руками. Он слишком сильно хотел обнять Эндрю, чтобы вовремя обдумать последствия, казалось, безобидного действия.       И даже если бы Натаниэль сейчас не стоял лицом к лицу с Эндрю, то точно узнал бы его — по голосу, взволнованной интонации и тому, как их сердца рядом друг с другом бьются в унисон. Такое нельзя ни с чем спутать.       Его странным образом удивило то, что Эндрю так беспокоился о нём. Он сказал, что не злится и навряд ли смог бы, но поверить в свою невиновность Натаниэлю не удалось.       — Это не моя, — только и ответил он, мягко отведя руки Эндрю, вцепившиеся в рубашку. — Не веришь? — впервые за их встречу губы растянулись в подобии усмешки.       — Верю, — возразил Эндрю, но вернул руки на место и стал расстёгивать пуговицы. — Давай помогу снять.       Они не виделись слишком давно, и Натаниэль успел соскучиться по такой неприкрытой влюблённой заботе.       Пуговица за пуговицей Эндрю всё приближался к тому, чтобы увидеть… А что, собственно, увидеть? Натаниэль ощупал кончиками пальцев шрам на внутренней стороне ладони, но не знал имелся ли такой же шрам теперь в том месте, откуда недавно торчал меч Натана. Если это в самом деле так, то нужно придумать правдоподобное объяснение, которое не заставило бы Эндрю волноваться ещё сильнее.       Я же не умер, смысл переживать теперь?       Расправившись с пуговицами, Эндрю снял рубашку, как делал уже не один и не два раза, но сейчас всё происходило намного осторожнее.       — Я не хрустальный, — шепнул Натаниэль.       Эндрю его слова пропустил мимо ушей и развёл полы рубашки в стороны. Натаниэль не сразу заметил, что не дышал. Он не боялся, но и не знал, к чему стоит быть готовым.       Эндрю провёл кончиками пальцев по напряжённому торсу, и Натаниэль опустил взгляд — не взволнованно или со страхом, а со странной смесью равнодушного (чтобы Эндрю не подумал, будто он сбился со счёта собственных шрамов) интереса и не увидел ничего. Нового шрама не было. Только тогда он смог выдохнуть.       Скинув с себя грязную рубашку, Натаниэль отбросил её в сторону и подошёл к сундуку, чтобы взять другую.       — Так, ты в порядке? — спросил Эндрю негромким, вкрадчивым голосом. Он сомневался и переживал, явно не мог поверить, что после произошедшего возможно оправиться в такой короткий срок.       Натаниэль замер с вытащенной на свет бледной платиновой рубашкой и, стоя спиной, мог позволить скованной ухмылке скользнуть по губам. Напряжение редкими импульсам всё ещё пронизывало его мышцы, даже после отплытия с острова, а воспоминания змеями скользили среди мыслей.       — Если ты в порядке, то и я тоже, — только и сказал он, надевая рубашку. Плечи странным образом ломило, но болезненное ощущение быстро забылось, когда Эндрю снова заговорил.       — Это не ответ.       Конечно, это не тот ответ, который ожидал услышать Эндрю. Сегодня вообще многое пошло не по плану, тут уж ничего не попишешь.       — Почему ты не сказал о метке? — глухо спросил он.       Эндрю не то чтобы злился, что Натаниэль не рассказал о ней сразу… ладно, может, не исключено, что на его сердце легла тень обиды и беспомощной горечи, потому что ему не позволили помочь, когда он должен был. Они ведь договаривались не врать и не скрывать друг от друга ничего, так почему Натаниэль посчитал лучшим решением взвалить всё на свои плечи и отвернуться от доверия Эндрю?       — Я не мог.       Такой короткий ответ исчерпывал все последующие «почему», поэтому Эндрю, подойдя ближе, стал молча наблюдать за каждым оттенком сомнения и отчаяния на лице Натаниэля. Закончив с застёгиванием пуговиц, тот посмотрел на него всего несколько безжалостно коротких секунд, но что-то в том, как Эндрю нуждался в ответе, как он выглядел, когда не знал, что случилось, и чем можно помочь, заставило Натаниэля рассказать немного больше о своём молчании:       — Я сделал то, что хотел, не только потому, что ты попросил тогда найти пропавшее судно. Давно стоило дать отпор Натану, просто я… продумал не все последствия, — слова в общем-то правдивы, кроме последнего «продумал», вместо него подразумевалось нечто вроде «надеялся на лучшее, а получил худшее».       Эндрю нахмурился. Он так сильно любит Натаниэля и так же сильно хочет помочь облегчить ношу, грузом которой тот обременяет себя, желая уберечь Эндрю от чего-то опасного. А он в этом даже не нуждается! За два года ему так и не удалось убедить капитана, что тот может действительно во всём положиться на Эндрю, несмотря на то, что это может быть опасно. Но Эндрю — принц, и важностью его личности для королевства подкрепляются аргументы Натаниэля. И как он всегда говорил: «Я не переживу, если потеряю тебя. Ты — всё для меня. Ты — моя луна, моё солнце, шторм в море и причина, по которой я хочу быть кем-то большим, чем просто собой». Эндрю хоть и таял от таких признаний, но всем сердцем ненавидел разницу их социальных статусов и то, что на любые, кроме традиционных отношений, накладывался запрет. Общество стало бы яростно порицать их, если вдруг отношения станут публично известными. И навряд ли всё обойдётся только неодобрением — отряд королевской стражи не оставит их безнаказанными.       Поэтому каждое последствие самоотверженного подхода Натаниэля на пути к счастью, волновало Эндрю, ведь он не хотел, чтобы тот чем-то жертвовал ради него.       — Я имел право знать, а не быть брошенным в бездну молчания и неизвестности, — Миньярд правда не хотел делать тон обвинительным, но и не озвучить, как он переживал, не мог.       — Конечно, — виноватым тоном согласился Натаниэль. — Мне не стоило лишать тебя этого. Мы же поклялись не врать друг другу и доверять полностью, без утайки. Прости, моё сокровище.       Долго злиться на Натаниэля — просто невозможно. Сдавшись, Эндрю приблизился и ласково накрыл ладонью чужую щёку — успокаивающий жест для них обоих.       — Покажи мне метку, — тихо сказал он, но Натаниэль его услышал.       Отступать смысла не было, как и утаивать очевидное дальше, поэтому Натаниэль задрал рукав рубашки и протянул руку. А Эндрю, опустив взгляд, на мгновение забыл все слова, которые хотел сказать, и замер на вдохе.       Господи.       Это… кажется, похоже на очертания какой-то буквы? Или символа. Выцветший, бледный, безжизненный след ожога. Поначалу Эндрю подумал: «Как отец может поступить так с собственным сыном?», но того, что он услышал об их взаимоотношениях, хватило, чтобы не тратить время на неверие или отрицание. Оставалась только горечь и приглушённая злость на самого себя.       — Прости, — просипел Эндрю, осторожно обхватывая запястье Натаниэля, — прости меня, не стоило вообще рассказывать о том поручении…       — Обойдёмся без жалости, — резко прервал его Натаниэль. Несмотря на то, что метка выглядела гораздо лучше, отвратительности своей не растеряла. И напоминать про нечто, отлично известное ему, не стоило. Всё равно недобросовестный человек не заслуживает, да и не нуждается в жалости — она только усугубит его положение. — Ты не виноват.       — Конечно виноват, — упрямо возразил Эндрю, вернув отчаянный взгляд к лицу возлюбленного. — Если бы не я, с тобой ничего такого не случилось бы.       Ни разу за всё время их знакомства не случалось такого, что по вине одного калечили другого. И то, что впервые это случилось по вине Эндрю, убивало его.       Строгость и серьёзность понемногу таяла в чертах лица Натаниэля, он произнёс уже менее скованным напряжением голосом:       — Что было — уже не вернёшь. Прошлое не изменить, но это и не плохо, понимаешь?       С болью, но Эндрю правда мог понять. Может не признать, но всё же.       — Может в чём-то мы и виноваты перед друг другом, но, похоже, слишком упрямы, чтобы простить самих себя, — мягко усмехнулся Натаниэль, желая как-то сгладить углы их напряжённого разговора. — Поэтому, думаю, мы можем просто делать то же, что и всегда, что скажешь, mamour?       Эндрю провёл рукой выше, вдоль по предплечью, минуя ожог и впредь не заостряя на нём внимание, и подумал об одной из многих причин, почему он действительно готов весь мир перевернуть, — ради Натаниэля, говорящего о бесполезности сожалений и вместо этого предлагающего двигаться дальше. Что не менее важно — рука об руку.       — Позволить себе любить? — ответил Эндрю и слабо улыбнулся.       — И жить ради завтрашнего дня, который мы можем провести так, как хочется, вопреки всему на свете, — добавил Натаниэль и, коротко улыбнувшись, накрыл губы Эндрю своими.       Кажется, что их последний поцелуй был целую вечность назад. И мягкие губы, и руки, обнимающие шею, и неразборчивый влюблённый шёпот.       Они не могли вести себя слишком шумно, но по крайней мере запрет на искренность здесь и сейчас не накладывался — этого более чем хватало. Говорить вслух «как же я скучал» было слишком бессмысленно, поскольку казалось вполне очевидным — за них говорили ненасытные губы, задыхающиеся стоны и жар прикосновений по телу.       В крови у Натаниэля точно тёк эгоизм — ему почти всегда было мало Эндрю, ему не хватало их коротких встреч, которые он хоть и любил, но душой хотел большего. Он почти никогда не говорил про нечто настолько сокровенное, потому что поклялся себе, что его желания не нарушат границ безопасности и тем более комфорта Эндрю.       Однако, он не знал, что Эндрю вообще-то тоже хотел чего-то намного большего для их отношений, потому что сила их любви уже давно не помещалась ни в старенькие комнаты гостевых домов и таверн, ни в строчки писем. Но навряд ли сейчас подходящий момент для такого разговора.       Спустя десятки чувственных, распаляющих, глубоких поцелуев Натаниэль отстранился первым.       — Сейчас не самое подходящее время, любовь моя, — прошептал он в чужие приоткрытые губы.       — Тогда я подожду, когда оно станет таковым.       Натаниэль безмерно любил понимающего Эндрю — и тот ведь действительно ждал столько, сколько потребуется.       С менее тяжёлым грузом на сердце, который был до того, как он зашёл в каюту, Натаниэль вышел на палубу. На горизонте остались только далёкие очертания Дункан-Тауна. Море радовало своим спокойствием и покорностью. И ничего, кажется, не предвещало беды.       До самого вечера Натаниэль не появлялся в своей каюте — не подумайте, он не избегал Эндрю, но ему было необходимо уладить действительно все вопросы с командой, чтобы они, во-первых, уяснили, чем обернётся для них каждая жалкая попытка как-либо навредить или не угодить принцу, а, во-вторых, сообщить, что в качестве поощрения они могут стоять по ночам на якоре немного дольше, компенсируя их недавнюю спешку, из-за которой они все провели на ногах едва ли не целые сутки.       — Простите, что лезу не в своё дело, капитан, — тихо заговорил Конрад, поймав одинокого капитана у борта, — но какой у вас план, когда доберёмся до Гаваны?       — Высадим нашего пассажира и будь, что будет, — с показной небрежностью отозвался Натаниэль.       — Странно как-то, что Натан вдруг нацелился именно на крон-принца… — вслух задумался Конрад. — Он и раньше был оторванным от всего мира безумцем, а теперь повесил на всех нас мишень.       Опершись о борт, Натаниэль вздохнул, смотря на покачивающийся горизонт. Глава Морских Когтей и вправду прослыл безумцем, которого боялись настолько, что перечить не смели и несомненное превосходство не отрицали во благо своей безопасности. Что будет теперь? Остатков команды, которой не оказалось на Дункан-Тауне, едва ли хватит для успешного, беспроблемного управления кораблём, и если даже они решат продолжить грабежи, им нужно будет устроить набор. А новобранцы неизбежно привлекут внимание офицеров. Соответственно, Когтям, по сути, нужно придерживаться одного из двух путей: либо по-тихому набирать матросов, либо вовсе расформировать команду и перестать досаждать своим авторитетом местным разбойникам.       — Захотел выудить рыбку покрупнее… — задумчиво пробормотал Натаниэль. Отчасти это даже являлось в какой-то степени правдой, но…       Что же делать ему? До того, как он сорвался к Эндрю, перед ним на смертном одре возвышался долг — он должен оставить пост капитана и уйти. Рано или поздно метка станет известна не только Эндрю, Жану и Элисон. И в интересах Натаниэля покинуть Крыло Ворона до того момента.       — Я буду у себя, — напоследок сказал он и покинул палубу.       Закат уже почти прошёл, последние лучи солнца скрывались в волнах. Корабль, на первый взгляд, опустел.       Возвращение в кабинет, всего лишь комнату, находившуюся целиком и полностью в его владении, выдалось даже более приятным чем обычно. Конечно, наверное, когда тебя поцелуем встречает любимый человек, даже в ад вернуться будет здорово.       — Почему ты не спишь? — тихо и ласково спросил Натаниэль, уткнувшись лбом к лбу Эндрю.       — Не хочу засыпать, зная, что ты бродишь где-то там один.       — Кажется, ты меня немного недооцениваешь, я не настолько беспомощный. И, поверь, здесь, на моём корабле, никому из нас совершенно нечего бояться, — в ответ на молчаливое «я не это имел в виду» во взгляде Миньярда, Натаниэль покачал головой.       Он потянул Эндрю за собой к столу, словно они были не в силах разлучиться даже на пару секунд и полметра расстояния. Отстранившись, Натаниэль оставил лёгкий поцелуй на чужой щеке и — под расцветающий на бледных скулах румянец — стал как ни в чём ни бывало снимать с себя кафтан. Поймав заинтересованный взгляд Эндрю, он с усмешкой спросил:       — Но, думаю, теперь твоему сну ничего не мешает? Тебе правда нужно как следует отдохнуть.       Эндрю, будто пропустив все его слова мимо, подался вперёд — и они оказались так близко друг к другу, что ловили губами каждый вздох. Это заставило мысли стать плавными и текучими, а внимание — сосредоточиться лишь на губах напротив.       — Я посторожу твой сон, — шёпотом пообещал Натаниэль. На немой вопрос Эндрю он кивнул к стене напротив них: — Здесь имеется лишь эта кровать, дорогой, но могу поручиться, что она мягче гамаков, хоть и не так практична.       По правде говоря, полноценной кроватью её назвать сложно — по сути, это односпальная койка, которую Натаниэль в своё время купил и поставил здесь ради экономии места и собственного удобства. В гамаке он спать так и не привык, хотя когда только начинал свой путь матроса, выбора, конечно, не было. А когда он появился, то без сомнений выбор пал на кровать. Да и к тому же, в последнее время он спит мало и беспокойно, а в гамаке и вовсе бы страдал бессонницей ночи напролёт.       — И на ней поместятся двое? — с явным сомнением Эндрю.       Хотя Натаниэль знал некоторых самодовольных капитанов, ставивших себе более широкие, почти что двуспальные кровати по той лишь причине, что они не всегда спали одни, он не сомневался в том, что не придётся делить своё ложе с кем-либо. Почти всю — с учётом некоторых исключений — свою сознательную жизнь Натаниэль спал один и, если честно, так было даже спокойнее.       О вместительности Натаниэль раньше не особо задумывался, но тем не менее ответил:       — Наверняка, — просто потому, что хотел спать с Эндрю рядом, всю ночь, без ощущения, что поутру одному из них нужно будет сбежать обратно.       Натаниэль погасил фонарь, так что каюта погрузилась в приятную полутьму, освещаемую лишь тусклым светом свечи на столе, затем он подошёл к кровати и лёг первым, заняв место с краю, и с призывом посмотрел на возлюбленного, ласково позвав: «иди сюда».       Эндрю снял камзол, сложив на стул рядом с одеждой капитана, и сделал шаг навстречу, когда раздался игривый шёпот:       — Мог бы и рубашку снять. Чего я там не видел?       — У вас тут, знаешь ли, прохладно, — Миньярд на уловку не повёлся, но в ответ на шутку усмехнулся. — В другой раз я обязательно избавлюсь от рубашек.       Эндрю перелез через Натаниэля — есть подозрение, что именно по этой причине тот занял место с краю — и лёг у стены, оказавшись прижатым его телом. Помимо всех прочих преимуществ, в таком положении ему точно не грозит свалиться ночью на пол от неравномерной качки судна.       Некоторое время они молчали — тишина разбавлялась дыханием друг друга и шумом плескавшихся за окном волн. Для Натаниэля наступил самый умиртворённый момент за последние несколько недель, поэтому он прижал Эндрю ближе, обняв рукой спину. Так ощущалось счастье.       — Спасибо, — вдруг тихо сказал Эндрю. — Стыдно признать, но я только вспомнил, что не говорил тебе этого сегодня.       — За что ты благодаришь меня? — непонимающе спросил Натаниэль, пропуская меж пальцев светлые волосы.       Эндрю поднял голову и, уложив подбородок на грудь капитана, принялся объяснять будто простейшую и ясную в мире вещь:       — Ты спас меня.       — Уже забыл, что всё случилось по моей вине?       — Нет, виноват Натан, — не согласился Эндрю. — Он издевался над тобой, а потом решил использовать меня как предлог, чтобы…       И у него почти получилось окончательно расправиться со мной.       Это осознание поразило его ударом тока — пришлось сдержать непроизвольное вздрагивание. Выдержав упрямый — любимый — взгляд, Натаниэль не отступил, но продолжил не строгим, а спокойным, сдерживающим в себе то сожаление, которым обливалось сердце, голосом:       — И всë же я должен попросить прощения. Я очень сожалею, Эндрю. Прости меня, если сможешь.       Эндрю устало вздохнул, приподнялся и, под внимательный, заинтересованный взор небесных глаз, накрыл ладонями щёки Натаниэля, тем самым приковав всё внимание только к себе и своим словам.       — Я люблю тебя и прощаю, хотя и не злюсь так сильно, как ты думаешь.       Натаниэль благодарно полуулыбнулся и положил ладонь поверх пальцев Эндрю. Шепотливые мысли подсказывали ему, что он не заслужил всего этого, но их заглушали собой куда более значительные и важные раздумья.       Поколебавшись несколько секунд, он всё-таки озвучил их, неотрывно смотря в завораживающие своей теплотой и глубиной карие глаза:       — Знаешь, я чертовски волновался, когда понял, что он задумал.       — Я переживал за тебя не меньше, — с готовностью ответил Эндрю.       — Упрямец, — с шуточным неодобрением сказал Натаниэль.       — Учусь у лучших в этом деле.       О, как же сильно Натаниэль любит этот острый язык.       Эндрю наклонился к нему и втянул в нетерпеливый поцелуй. Пальцы скользнули по мятому воротнику рубашки, к плечам, затем в волосы. Натаниэль опустил одну руку ниже и за поясницу притянул возлюбленного ещё ближе, делая расстояние между ними ничтожным.       — Люблю… тебя, — в перерывах между сбившимся дыханием и почти яростного сминания губ друг друга шептал Эндрю.       — Я тоже тебя люблю, — раз за разом Натаниэль готов был признаваться в искренних чувствах, клясться и зацеловывать до потемнения в глазах. — Больше всего мира.

***

      Навряд ли утро могло начаться ещё лучше, чем с разглядывания прекрасного профиля Эндрю, безмятежно лежащего на груди Натаниэля. Он бы всю жизнь отдал, чтобы проводить дни вот так. Всю жизнь, всего себя и всё, что у него есть.       Ради их любви, которой не было место в мире.       Когда Эндрю проснулся, Натаниэль искал кое-какой дневник с важными записями. С палубы уже раздавались голоса бодрых пиратов, среди них уже не составляло труда отличить почти каждого. Все уже наверняка при делах.       Спиной ощущая чужой изучающий взгляд, Натаниэль обернулся к сонному принцу с приветственной усмешкой «наблюдаешь за мной?». А тот вдруг опередил его:       — Можно странный вопрос?       — Странный? Я весь во внимании, — оставив дело на потом, Натаниэль приготовился внимательно выслушать всё, что ему скажут.       — Мать Элисон действительно сирена? — вдруг спросил Эндрю.       Своим вопросом он несколько обескуражил Натаниэля. Когда Элисон успела всё рассказать? Или же как много она рассказала?       В любом случае, никаких точных фактов и доказательств у Натаниэля не имелось, но он имел склонность верить людям, с которыми был близок, так что ответил утвердительно:       — Полагаю, что да. Она подозревала о своих силах, хоть и не использовала, пока родственник не продал её. На том судне с рабами перевозили немало девиц, но она единственная обладала уникальными способностями. Готов поспорить — моряки были не в курсе этого, поскольку всех новоиспечённых рабов перевозят связанными или скованными кандалами, к тому же с кляпом во рту, так что при всём желании она бы не смогла использовать свой голос, чтобы спастись.       — Значит, скорее всего, так и есть. Наполовину сирена, наполовину человек… — задумчиво проговорил Эндрю, поднимаясь.       — Прости, что не рассказал раньше, — сказал Натаниэль. — Элисон не любит, когда за неё что-то решают, я подумал, что она сама поделится, когда будет готова.       — Не извиняйся, я понимаю, — он немного помолчал перед тем, как спросить: — Почему она вообще оказалась там?..       Натаниэль нахмурился — история довольно долгая и имеет много неувязок, необдуманных поступков и опрометчивых ввиду сильной привязанности решений. Несмотря на её трагичность, помощь Элисон не принимала и уж тем более не искала возможности отомстить родственнику.       — В их семье произошёл раскол, — в конце концов произнёс Натаниэль, посчитав такое начало достаточно информативным и не раскрывающим личные подробности. — С целью разрешения которого близкий ей человек, кровный родственник, между прочим, предал её, продав солидным работорговцам. Теперь она даже не хочет знать, если кто-то из семьи её ищет.       Эндрю кивнул, обдумывая услышанное.       — Кстати говоря, — Натаниэль указал на карту, висящую на стене (да, он снова прикрепил её туда), — у меня есть наметки примерного курса, предположительно идущего от одного из портов Пидмонта в Бразилию, но я не уверен в его корректности. Отметки строятся на нашем прошлом столкновении и слухах от других пиратов.       — Других? — удивился Эндрю.       — Ты же не думал, что пираты горазды только глотки друг другу грызть? — ухмыльнулся Натаниэль, хотя вообще-то казалось вполне логичным и предсказуемым предполагать такое. — Мы с Натаном — плохой пример. Иногда попадаются более-менее порядочные пираты, с которыми можно обменяться ценной информацией. Видишь эту грифельную линию? — он указал на пунктирную линию, проведённую от одной отметке на карте к другой. — Это моё предположение пути, основанное на том, что я слышал, видел, или сведениях, которые купил.       Эндрю внимательно изучил карту и возможный путь кораблей в особенности. И, подумав над тем, какой эффект могут возыметь его слова, всё же решился сказать:       — Иногда работорговцы борзеют и выставляют скандальные предложения выкупа людей из неблагополучных семей. Только ими не ограничиваются, могут наведаться и к сводящим концы с концами семьям. Люди пропадают. А это, — он указал на карту, — может стать полезным для поисковых отрядов.       — Если бы только они нуждались в помощи пирата, — резонно ответил Натаниэль, словно ранее уже думал о подобном варианте использования своих знаний.       Эндрю правда хотел их отношений, хотел быть вместе не в тайне, хотел, чтобы люди признали, что Натаниэль Веснински — нечто гораздо большее, чем клеймо преступника и громовой раскат пресловутой справедливости.       — Мы изменим это, — заверил его Эндрю.       И, знаете, Натаниэль очень хотел ему верить.

***

      Жан зашёл в каюту незадолго после того, как Элисон пригласила на обед Натаниэля с Эндрю, но пошёл с ней только последний.       — Как себя чувствует принц? — спросил он, закрыв дверь.       Натаниэль усмехнулся вопросу — давно он его не слышал. И хоть на первый взгляд он казался довольно поверхностным, Натаниэль понимал, что это не так. Жан знал практически все их с Эндрю взлёты и падения, поскольку из своего окружения только ему капитан мог доверить любую тайну — от семейного скандала до волнений глупого влюблённого сердца. Это же являлось ответом на вопрос, почему Жан не спросил Эндрю лично.       — Неплохо. Кажется, даже не злится на меня, несмотря на произошедшее. Спасибо, что спросил, — почти машинально добавил он. Вспомнив вчерашний день и отсутствие возмущений Жана по поводу того, что на него свалили хлопоты по присмотру за Его Высочеством, пока где-то в лесном домике Натаниэль истекал кровью, он спросил: — А о чём вы успели поговорить, кстати?       Жан пожал плечами и подошёл к столу, заглядывая в небольших размеров карту и какие-то записи, которые всегда лежали на капитанском столе и уже составляли неотъемлемую часть интерьера.       — О, ни о чём значительном, — ответил он, мимолётно вчитываясь в заголовок «Порты Пидмонт — Бразилия». — Что, неужели он испугался рассказов о сиренах? — губы сложились в безобидную ухмылку.       Думая, как быстро догадается Жан о том, зачем вдруг Натаниэлю выяснять возможное сужение круга портов отправления и прибытия работорговцев, он ответил:       — Нет, но я думаю, без явных доказательств история кажется несколько… странной. Элисон ведь не рассказывала Эндрю, как оказалась на том судне?       — Нет. Ты уже рассказал?       — В самых общих чертах, — кивнул Натаниэль. — Сказал, что она знать ничего не хочет о своей семье, — что в общем-то являлось правдивым следствием прошлого Элисон, но подробности, ясное дело, ни у кого из них не имелось права разглашать. — Да и кто знает, сколько из них сейчас живы…       Кстати об этом.       Необязательно было делать это так, как задумал Натаниэль, но, пожалуй, Жан являлся сейчас единственным, кто мог принять правду от капитана — без осуждения, одобрения или злости. Поэтому он и решился перевести тему:       — Ты всё ещё ведёшь записи драгоценностей? Я нигде не смог их найти.       Жан задумчиво кивнул, не совсем понимая причину вопроса. От его бездонного взгляда редко что представлялось возможным утаить, поэтому Натаниэль с готовностью встретил его и стал ждать, когда Жан, обыскав несколько полок и ящиков комода, положит перед ним несколько потрёпанную книжку с гордым предназначением «переписи легендарного украденного».       Сейчас или никогда — в другой раз Натаниэль уже не решился бы.       — Помнишь раздел о хрустальном черепе? Нужно сделать небольшое дополнение.       Жан, конечно, помнил. Но не знал, что Натаниэль спрашивал об этом, потому что хотел оставить что-то после себя. Какой-то след, понимаете? Что он сделал нечто поразительное, что хотелось увековечить. Чтобы потом можно было сказать «не зря выжил».       Не выдавая в полной мере своего непонимания и напряжённого удивления, Жан сделал, как велели, и открыл нужную страницу. Последними строчками несколько месяцев назад его рукой записаны измерительные данные: «…вес составляет около пяти или шести фунтов; поверхность твёрдая, крепкая, отражает падающий свет, внутри полое пространство.»       Натаниэль дважды прочитал отрывок, дождавшись, когда Жан возьмёт в руку перо, и к тому моменту достаточно хорошо держал себя в руках, чтобы начать диктовать ровным тоном:       — Напиши: «Легенды, окутывающие его, правдивы. Если череп разбить и взрезать осколком кожу, то проявляется удивительная способность исцеления.», — он помолчал пару мгновений, давая Жану время записать, и напоследок добавил: — «Может вернуть человека к жизни, в зависимости от времени прошедшего с последних ударов сердца».       Жан замер. Поднял голову, устремив взгляд на капитана, который холодом буравил иллюминатор.       — Капитан… — Жан не знал, что сказать.       Он мог, конечно, спросить, чтобы убедиться в своей догадке, но отчего-то вопрос не хотел срываться с уст, оставляя вместо себя гнетущее молчание. Словно всё уже было сказано за него.       — Капитан вернулся, Жан, — продолжил за него Натаниэль и повернулся. — И это главное. К тому же, у нас появился новый исследовательский материал, — призрак улыбки на губах и как никогда ледяной океанский взгляд навели на мысль о том, что никто о деталях произошедшего не знает и знать, скорее всего, не должен.       — Какие к чёрту исследования? — прошипел Жан и поднялся, да так резко, что задел стол и чуть не опрокинул чернильницу.       Сдержанность Моро трещала по швам, а такую картину Натаниэль видел слишком редко, чтобы не растеряться поначалу. Наверное, всё же не стоило преподносить новость в таком дурном свете, если даже равнодушия Моро не хватило для той реакции, на которую Натаниэль рассчитывал.       — Ты… — слова застряли в горле, Жан не мог заставить себя избавиться от них, но чувствовал, что если не сделает этого, то будет сходить с ума от догадок. — Ты мог умереть.       «Ты почти умер» осталось невысказанным, но по смыслу — ясным как день. Натаниэль не упускал эту мысль из виду, когда обнимал Эндрю, когда руководил курсом, и даже когда умывался утром. Он до ужаса отчётливо понимал, что если бы не случайность, случайное везение, если бы не пристрастие Натана таскать сокровища в своё логово, то он бы никогда не выбрался из охотничьего домика. Надо же… спасся благодаря тому, кто пытался его убить. Вот ведь парадокс.       — Не умер ведь, — то, что произнесённые слова стали лишними, Натаниэль понял практически сразу, замолкнув так резко, будто разговор начал вовсе не он.       Если бы это был не ты… — читалось в тёмном взгляде Жана.       Редко случалось такое, что Натаниэль ошибался, а ещё реже — признавал ошибку и даже в некоторой степени сожалел о ней. Но сейчас он отчётливо понял, что ошибочно рассчитывал на спокойствие Моро только ввиду его характера. Жан знал Натаниэля восемь лет, и за прошедшие года чего только они не пережили — множество переездов из города в город, нападения, ограбления, бесчисленные штормы и несчастные случаи — всё когда-то с ними случившееся сблизило их, подарив связь схожую с кровными узами. И именно по этой причине Жан не мог отнестись к чудом не случившейся смерти Натаниэля спокойно.       — Чёрт бы тебя побрал! — выругался он. — Что там произошло?       Скрывать что-то сейчас — бессмысленно, так что Натаниэль безропотно ответил:       — Я рано решил, что победил, а Натан спустил меня на землю.       Каюта погрузилась в тяжёлое молчание.       Хотя всем известно, что о мёртвых говорят либо хорошо, либо никак, в данный момент Натаниэль с Жаном ненавидели Натана так, как можно ненавидеть самого бесчеловечного и жестокого дьявола.       Возможно, Натаниэль просил слишком много, говоря о не свершившимся плохом исходе как о чём-то, что нужно скрывать, несмотря на то, что он миновал их. Возможно, Натан был прав тогда. Возможно, ничего в жизни Натаниэля не является таким же прочным, как пол под ногами.       — Я должен молчать, — догадался Жан, опустив голову, а спустя несколько секунд сдался: — но я не могу.       — Тебе не нужно ничего делать, просто оставь всё в записях и убери туда, где никто другой их не сможет найти.       Жан волком посмотрел на него. Это не означало, что он враждебно настроен к самому Натаниэлю, только к его идеям о том, чтобы не заставлять других «попросту» беспокоиться о нём, поскольку то сулило нелюбимую им жалость.       Да, Натаниэль жесток.       Потому что, поверьте, не переживать о капитане чаще всего представлялось более невозможным, чем может показаться.        — Мне нужно идти, — Натаниэль поднялся с места и направился к двери, чтобы проведать кое-кого, но Моро перегородил ему путь.       Он опустил взгляд на чистую рубашку, словно от внимательного взгляда там появится некогда скрытое пятно крови. Непонятным образом он действительно угадал место жутко кровоточащей вчера раны. Повинуясь какому-то странному порыву, Жан приложил ладонь к чужой груди. Сквозь ткань он чувствовал всё.       Размеренный стук сердца. Ровное дыхание. Отсутствие нового шрама.       — Я живой, — тихо сказал Натаниэль, накрыв руку картографа своей.       Если ему необходимо убедиться в этом, они могли позволить себе несколько секунд в тишине прислушаться к ритму сердцебиения.       Пальцы Жана часто были холодными, как и сейчас, так что его прикосновение немного помогло унять жар в груди, словно кровь под кожей бурлила от недовольства, оставшись в «заточении».       Жан ничего не отвечал, так что Натаниэль выждал момент, отстранился и обошёл его. Напоследок Моро успел спросить — с чем-то, выдающим отчаяние — только:       — Почему я? Почему ты говоришь это мне?       — Потому что я знаю, что ты надёжен, как никто другой, и впредь не станешь устраивать из этого проблему, — ответил Натаниэль, не оборачиваясь. — Спасибо тебе за это.       И вышел из каюты.

***

      В целом, всё было не так плохо. Команда придерживалась приказа — никто, кроме Конрада, Жана и Элисон, не заговаривал с принцем без острой необходимости. Море сохраняло спокойствие, небо не гневалось дождями и штормом, а ветер услужливо подгонял паруса.       Натаниэль же… почти принял свою участь. Нахождение на палубе до самой ночи сопровождалось постоянными размышлениями о том, что делать дальше. Имелся лишь один правильный, здравый вариант, но, думая об Эндрю, Натаниэль не мог не мечтать о другом пути, на который его звал пойти Эндрю.       Это ощущалось истинным искушением. Проверка силы воли Натаниэля на прочность.       До Гаваны лежал путь в 270 миль и скорость Крыла Ворона позволяла добраться до неё немного меньшим, чем за три дня. С учётом той прибавки для отдыха, которую Натаниэль пообещал команде.       С палубы он вынужден был уходить последним, чтобы никто не знал, что они с Эндрю спят в одной каюте. Квартирмейстеру он говорил, что останется на ночь в каюте для собраний, где представлялось возможность задремать разве что на стуле с крепкой обивкой, под которой скрывалась овечья шерсть. В глазах Конрада капитан давно прослыл упрямым работягой, который, на самом деле, львиную половину своих мотивов с некоторых пор не раскрывал.       Последний раз взглянув на луну, Натаниэль направился в свои покои. Свет изнутри говорил о том, что Эндрю пока не спит. Мысль, что он, наверное, снова ждёт Натаниэля, грела сердце так сильно, что становилось почти невыносимым думать о скорой разлуке. Так что в каюту он зашёл без стука и с лёгкой улыбкой на лице.       Эндрю, уже немного привыкший к внутреннему устройству кабинета, не сидел без дела и охотно изучал всё, что видел.       Натаниэль закрыл за собой дверь, подошёл и со спины обнял Эндрю, положив подбородок на чужое плечо. Эндрю повернул голову и уткнулся губами в висок, оставив на том месте невесомый поцелуй — что-то вроде маленького «люблю», которое могло растопить даже самое холодное сердце. Эгоистичной жажде Натаниэля этого не хватило. Он развернул Эндрю к себе и, после короткого кивка, поцеловал с таким напором, что Миньярду пришлось опереться о стол, стоявший сзади.       — Соскучился? — с усмешкой спросил Эндрю в перерывах между поцелуями.       — Если бы каждый мой день заканчивался так, то моя жизнь была бы намного счастливее, — между строк отчётливо читалось «да, я скучаю по тебе слишком часто».       Видя, что Эндрю хочет что-то сказать, Натаниэль мягко перебил его:       — Не стоит. Я знаю, чтó ты скажешь.       Эндрю нахмурился, упрямо смотря на баррикады в океанском взгляде, происхождение которых всё ещё не понимал. Определённо присутствовало что-то мешающее Натаниэлю оставить пиратскую жизнь позади и попробовать начать всё с чистого листа. Попробовать принять протянутую руку Эндрю.       — Значит, и ответ ты тоже уже придумал, — в конце концов произнёс он.       — Можно и так сказать.       Это ещё сильнее распалило Эндрю, он заявил:       — Я хочу быть с тобой. Каждый день. Целовать тебя по утрам, обнимать вечерами и засыпать рядом каждую чёртову ночь.       Сердце Натаниэля болезненно сжалось. Слышать озвученную мечту из уст любимого оказалось одновременно прекрасной мелодией и верёвкой, связывающей по рукам и ногам. Что Натаниэль мог сделать? Как уберечь Эндрю, не делая их отношения ещё сложнее?       — Не разбивай себе и мне сердце такими надеждами, — только и смог выговорить Натаниэль, понизив голос из-за вставшего в горле кома.       — Неужели ты этого не хочешь?       Огорчение и разочарование, пробравшиеся в голос Эндрю, пощёчиной отрезвели Натаниэля. Он взял Эндрю за подбородок, немного приподнял и, ни на секунду не отводя взгляд, сказал совершенно искренне и влюблённо:       — Больше всего на свете я желаю этого, Эндрю. Нет вещи, в которой я нуждался бы сильнее. Быть с тобой так же часто, как я делаю вздох, — предел моих мечтаний. Но я, кажется, уже исчерпал свой лимит ошибок.       Эндрю взял его руки в свои и уверенно произнёс:       — То, что между нами, не станет ошибкой. Доверься мне.       Натаниэль без сомнений мог вручить свою жизнь в руки Эндрю — целиком, без остатка и ненужных волнений. Но какая сейчас ценность от его жизни?       Он знал, что их отношения не станут ошибкой, но слишком много было риска, сомнений и неясности. Поэтому Натаниэль не мог не спросить:       — И как ты себе представляешь наше будущее? Что должно случиться, чтобы мы смогли быть вместе каждый день, не скрываясь?       Эндрю не стушевался, но задумался, словно подбирая наиболее подходящий вариант ответа. Почему же Натаниэлю показалось, что Эндрю ранее уже раздумывал о новом, важном шаге в развитии их отношений, возможно, даже не раз? Так как много времени он не потратил и спустя несколько секунд выдвинул свою ставку:       — Может, ты мог бы поменять род деятельности. Например, заняться переправкой товаров по морю. Так, как никто другой, — ободрение и комплимент в одном лишь слове в иной ситуации вызвали бы у Натаниэля усмешку, но сейчас он чувствовал, что должен озвучить нечто намного более серьёзное и важное.       — Даст ли это что-нибудь? Местные губернаторы наслышаны о Воронах, они ни за что не допустят, чтобы преступник безнаказанно ходил по их землям и добросовестно работал.       Он знал, что говорит правду, как и Эндрю, так что спорить на эту тему не было смысла — и Эндрю перешёл в контратаку:       — Нужно переубедить их!       — Не представляю, что должно случится, чтобы они передумали… — вздохнул Натаниэль. Он действительно хотел, но не знал, с чего именно стоит начать, чтобы задумка сработала, без серьёзных последствий.       — Неужели тебе никогда не хотелось стать кем-то другим? — отчаянно спросил Эндрю. — Воплощать свои желания и мечты?       Будь сейчас на месте Натаниэля его пятнадцатилетняя версия, то в ответом стало бы злое «Я хочу, но не могу! Мир чертовски несправедлив, знаешь ли!». Но он давно уже не сломленный, напуганный подросток, не умевший отличать совет от манипуляций взрослых людей.       Натаниэль только недавно открыл ларец, в который запрятал свои детские мечты, и понял, что не знает, стоили ли годы лжи и тумана в голове хотя бы малейшего шанса на их исполнение.       Но своим вопросом Эндрю сдул с его стремлений пыль, показался первый солнечный луч. Не всё потеряно?       — Хотелось конечно, — негромко сказал Натаниэль. — Мне никогда не нравился путь, на который наставлял меня Натан.       Получивший утвердительный ответ, Эндрю добавил:       — И ты всё равно пошёл по нему, — хотя почти сразу же подумал, что не стоило этого произносить, с учётом того, какое впечатление у него сложилось о Натане. Натаниэль не виноват в том, что его отец был тираном, алчным эгоистом и последним ублюдком.       — Ай, вот так обвинение, Ваше Высочество, — шуточно упрекающим тоном отозвался Натаниэль, слабо усмехнувшись. — В том месте, где я вырос, был совсем невелик выбор, чему посвятить свою жизнь, ты же знаешь. Однажды я сдался, только чтобы Натан перестал угрожать и бить… — он осёкся, наткнувшись на внимательно-напряжённый взгляд Миньярда. — Забудь, мы отвлеклись от темы.       Эндрю понял, что не стоит заострять внимание на причинах и сразу перешёл к выводам:       — Значит, у тебя есть все шансы изменить жизнь так, как хочешь ты. Я буду рядом. Ты не останешься один, всё будет в порядке.       Усмешка переросла в полуулыбку — от слов Эндрю Натаниэль действительно хотел надеяться, что у них всё получится. И в эту самую минуту ему не хватило сил сказать что-то, что разрушит их хрупкий шанс на совместное счастье. Да и разрушать его собственноручно он не желал.       — Если такой путь есть, — начал Натаниэль, — я согласен на всë, что даст нам шанс быть счастливыми вместе.       — Наши шансы справиться растут, — на губах Эндрю расцвела умиротворённая улыбка.       — Безусловно, душа моя.       Воодушевлённые надеждой создать их будущее, они вместе легли спать так же, как вчера, — близко, тесно и хорошо. Перед тем, как заснуть, Натаниэль поймал себя на мысли, как же сложно будет отпустить Эндрю завтра и не чувствовать впредь его тепла по ночам. Но это оказалось не главной проблемой.       Натаниэль, привыкший переносить разного рода физические увечья и несколько хуже — душевные травмы, попался в капкан ночного кошмара. Они снились ему так редко, что каждый раз ощущался удушьем и ударом под дых, стоило ему только расслабиться.       Во сне он держал умирающего Эндрю на своих руках, а зловещий смех Натана рокочущим громом настигал их отовсюду. Эндрю истекал кровью, но, смотря на Натаниэля, старался слабо улыбаться, а последний держался изо всех сил, чтобы не дать волю слезам. Он не помнил, плакал ли хоть раз за последние несколько лет. Наверное, нет.       — Пожалуйста, пожалуйста, не уходи. Живи, я… — шептал Натаниэль, срываясь через слово от вставшего в горле кома. Как он позволил этому произойти? Он должен был защищать Эндрю, а не умолять его не умирать.       — Ты был прав, — вдруг сказал Эндрю, едва сжав рукой его плечо, — не нужно было нам начинать всё это.       — Мне очень жаль, — прохрипел Натаниэль, прижимая к себе измученное тело возлюбленного. Он так сильно не хотел его отпускать. Не только потому что чувствовал вину, а потому что дорожил им сильнее всего на свете. Он не заметил, как по его щекам потекли слёзы.       — Сожаление — пустой звук, помнишь?       Именно в ту секунду Натаниэль проснулся тяжело дышащим и глазами на мокром месте, а когда дёрнулся в попытке сесть, разбудил тем самым Эндрю.       — Натаниэль? — сонно спросил тот. Услышав учащённое сбившееся дыхание, он не увидел лица Натаниэля, а лишь его спину и мелкую дрожь, что взволновало ещё больше. — Что случилось?       Эндрю сел и осторожно положил руку на плечо, но от прикосновения Натаниэль вдруг вздрогнул и отстранился, почти неслышно извинившись. Они всё ещё находились достаточно близко, но всё внутри Натаниэля стало напряжённым подобно струне, не позволяющей ему как принять прикосновение, так и дотронуться в ответ.       — Дурной сон, — прохрипел он, не в силах выровнять дыхание. Перед глазами всё ещё стояла картина Эндрю, крови и «мы не должны…» гремело в висках. Он преступник. Он опасен. Какой там шанс на спокойную жизнь!       Эндрю настороженно нахмурился и наклонился вперёд, пытаясь поймать взгляд — напуганной? — синевы. Прежде, чем ему это удалось, он решил, что лучше не стоит сейчас спрашивать, что именно случилось во сне. Извиняющийся взгляд Натаниэля задел Эндрю за живое — он полуулыбнулся в ответ, давая понять, что всё в порядке.       Натаниэль взял себя в руки, чтобы рефлекторно не отстраниться, когда Эндрю приложил прохладную ладонь к его лбу.       «Горячий», — обеспокоенно подумал Эндрю. Что же так выбило его из колеи?       Эндрю никогда раньше не сталкивался лицом к лицу с кошмарами Натаниэля, но у него имелся какой-никакой опыт, когда раньше он успокаивал маленького Аарона, прибегавшего поздно ночью к старшему брату, как к единственному во всём мире человеку, способному спасти его. Сейчас ситуация немного иная, поэтому тот подход нужно изменить.       — Всё в порядке, — зашептал Эндрю, придвинувшись ближе, подсобив плечо Натаниэля своим, — я рядом, — поколебавшись мгновение, он всё-таки решился на невесомый поцелуй в висок, надеясь, что хоть немного поможет.       И правда помогло. Лёгкий поцелуй в висок на несколько секунд отвлёк Натаниэля от мрачных мыслей и тяжёлого сердца, огорчённого иллюзорной утратой с немыми сожалениями. Дрожь прошла.       — Глубоко вдохни и выдохни, — подсказал Эндрю, а когда Натаниэль так и сделал, улыбнулся: — Молодец, продолжай. Ты отлично справляешься.       Натаниэль не знал, чем вообще заслужил Эндрю, поэтому каждый вздох сопровождался порывом извиниться и частыми морганиями из-за застилавших глаза слёз, которые, он надеялся, в темноте не было видно. Когда он смог восстановить дыхание, то, вопреки своим желаниям, негромко сказал:       — Спасибо.       — Не за что благодарить, — покачал головой Эндрю. — Попробуй поспать.       Даже когда Эндрю обнял его, и они снова легли, Натаниэль не смог заснуть сразу и тем более — полностью избавиться от ужасающих предположений, чтó могло и может случиться с Эндрю по его вине. Было выше его сил бороться с такими мыслями. Единственное, что Натаниэль точно знал — нельзя допустить такого исхода. Его надежды и мечты не стоят жизни Эндрю.       Ему удалось уснуть всего на пару часов, не только потому, что он не хотел вновь стать пленником кошмара. С самого раннего утра он долго не мог заставить себя встать с кровати — тело будто налилось свинцом, голова гудела, а сердце раскалывалось на части.       Натаниэль дождался момента, когда Эндрю проснётся, и — после утреннего поцелуя, обеспокоенного «как ты себя чувствуешь?» — только тогда сказал:       — Не думаю, что твой план сработает и у нас что-то получится.       Это не звучало как обвинение, поскольку у него было достаточно времени ночью, чтобы подобрать ровный, почти безэмоциональный тон для этой фразы. Натаниэль сел на кровати, ощущая пристальный взгляд Эндрю, не понимающего резкой смены настроя.       — Что ты имеешь в виду? — он заподозрил неладное, нахмурившись.       На этот вопрос у Натаниэля всегда имелся ответ, но после их вчерашнего разговора он стал даже более целостным.       — У местных офицеров и шерифов на меня целый список преступлений, — всё тем же серьёзным, лишённым всплесков отчаяния, злости или безнадёжности, голосом произнёс он, — они не простят мне их, просто если я пообещаю, что впредь не буду нарушать ни одной заповеди Божьей.       Эндрю сел рядом и накрыл его руку своей, как никогда хорошо читая необходимость в моральной поддержке. Но Натаниэль уже всё решил, хоть и был благодарен за всё.       — Я могу поручиться за тебя. Приказ крон-принца для них не будет подлежать оспорению, — Эндрю говорил уверенно и твёрдо, так как тоже не единожды размышлял о том, чтобы воспользоваться своим положением.       Натаниэль долго молчал. Его взгляд — пустой от грусти, усталости или даже недоверия, смотрел вникуда перед собой, а Эндрю неотрывно наблюдал за малейшими изменениями в лице.       Натаниэль знал, что разговор предстоял непростой, но заставить Эндрю так просто отказаться от его рвения добиться желаемого с первого раза не получилось бы в любом случае. У них оставалось мало времени — через несколько часов они уже подплывут к Гаване. Действовать нужно безотлагательно. Поэтому Натаниэль сделал вид, будто готов согласиться.       — Рискованная затея… — задумчиво проговорил он. По правде говоря, затея с приказом казалась намного большим, чем просто риском, она принесла бы множеств проблем и последствий: от нанесения вреда репутации королевской семьи до явного недоверия народа к власти и «стражам порядка» в том числе. — Ты уверен, что хочешь этого?       Прошу, подумай ещё раз и скажи: «нет».       — Нет ничего, чего я хотел бы сильнее, — вернул ему Эндрю с хитроватой усмешкой, которую перенял от капитана. — Мы справимся, по-другому и быть не может.       Они справятся, но по отдельности. Так решил Натаниэль.

***

      — Спустить шлюпку на воду!       — Капитан, вы хотите сами доставить принца на берег? — уточнил Конрад, не скрывая подозрения к опасной затее.       — Да, — кивнул Натаниэль, наблюдая за тем, как с шлюпки откидывают брезент, а внутрь кладут вёсла. — Всем нам ни к чему заплывать в порт, лучше остаться на расстоянии. Я подойду к окраине, высажу Его Высочество там, подальше от чужих глаз.       — Вы правы, так будет разумнее, — в конце концов согласился квартирмейстер.       Стоявший рядом с ними Эндрю чувствовал странную смесь взбудораживания и облегчённого предвкушения. Он подошёл ближе к борту, выглядывая очертания знакомого им порта. По привычке он обернулся и хотел было сказать Натаниэлю: «смотри, мы вернулись туда, откуда когда-то начинали», но вовремя осёкся — им нельзя выдавать, что они уже давно знакомы. Натаниэль что-то тихо говорил Конраду, так что Эндрю вовсе передумал отвлекать его и стал ждать, когда они будут опускаться на воду.       — Натаниэль, ты там не задерживайся только, ладно? — вышедшая на палубу Элисон, в отличие от Эндрю, совершенно не стеснялась отвлекать капитана. — Мы договаривались, что поплывём на Гамильтон.       Натаниэль напоследок кивнул Стивенсону и повернулся к ней.       — Уговор есть уговор. Будет вам Гамильтон.       Элисон одобрительно усмехнулась и бодро бросила: «попутного ветра». Натаниэль усмехнулся чему-то и подошёл ближе к подготовленной шлюпке. Критично осмотрев судёнышко, он забрался в неё и обратился непосредственно к Эндрю:       — Ваше Высочество, вам нужно особое приглашение или вы в состоянии забраться самостоятельно?       Нарочито надменный тон заставил некоторых пиратов хмыкнуть, мол, наконец одной белой вороной на судне станет меньше. Но под грозным взглядом Натаниэля они делали вид, будто им всё равно и вообще у них много работы, которая требовала внимания и безотлагательного выполнения.       Эндрю забрался в шлюпку, и тогда её стали медленно опускать на воду. Со звучным «плюх» она ударилась о водную гладь и, покачиваясь от волн, находилась более-менее на одно месте, пока Натаниэль разбирался с вёслами и разворачивал шлюпку в нужном направлении. Когда они отплыли от Крыла Ворона, дышать будто стало легче — то ли из-за свежего морского воздуха, то ли из-за пропавшего ощущения, что они у всех на виду.       Какое-то время они молчали, и предчувствие Эндрю, что Натаниэль хочет ему что-то сказать, сбылось, когда тот, не отвлекаясь от своей задачи, вдруг спросил:       — Славно вернуться сюда, м?       Эндрю согласился, хотя думал, что услышит нечто иное.       — Уверен, офицер Ваймак будет рад узнать, что со мной всё в порядке.       Услышав фамилию главы королевской охраны, Натаниэль даже обрадовался, что разговор сворачивает именно в то русло, которое ему нужно.       — И ему наверняка потребуется кто-то, на ком можно будет выпустить злость, — как бы невзначай начал он. — Например, виновник.       — Натан мëртв, — нахмурился Эндрю, не совсем понимая, к чему клонит Натаниэль.       — Я не про него.       Эндрю перевёл взгляд на возлюбленного и тут же обжёгся серьёзностью синих омутов. Его слова звучали как наполовину мольба и желание не говорить о виноватых именно сейчас:       — Не надо, Натаниэль. Кроме твоего отца, здесь некого винить.       — Ты мог серьёзно пострадать, — стоял на своём Натаниэль. Он много думал о том, что будет говорить, и сейчас у него не было пути назад. Он не имел права впредь оставлять Эндрю в неведении и хотел, чтобы тот ясно понимал, что их ждёт. — Ты не представляешь, насколько быстро Натан мог выйти из себя. Я бы никогда не простил себе, если бы не успел тогда…       Эндрю заметно напрягся — кажется, всё серьёзнее, чем он предполагал.       — Ты всë ещë думаешь об этом?       — Конечно. Что по-твоему приснилось мне ночью? — его отчаянный взгляд кричал: «ты». — Я думаю об этом каждую ночь и не могу избавиться от мысли, что могло случиться, если бы Натан не остановился только на похищении. Он был жестоким и бесчувственным ублюдком, и не раз творил ужасные, непростительные вещи.       Воспоминания о Натане окутали их тяжёлым молчанием, сквозь которое даже дышать оказалось непросто. Эндрю думал, что ещё больше разногласий, чем поиск виноватых, между ними не будет, пока Натаниэль не сказал:       — Послушай, Эндрю, возможно, если наши отношения настолько опасны, то нужно подумать над тем, стоят ли они такого риска.       Сердце испуганно замерло, вздох застрял где-то в горле. Эндрю не верил в то, что услышал. Он думал, что никогда — или хотя бы не так скоро — не услышит это от Натаниэля, самого близкого человека. Самое болезненное в происходящем — именно неожиданность, ведь в минувшие дни они обсуждали, что можно сделать ради продолжения и значимого прогресса их отношений, а теперь Натаниэль режет сердце Эндрю, даже не имея при себе ножа.       — Что ты такое говоришь… — неверяще прошептал он, но не смог удержаться от того, чтобы не выкрикнуть: — Я люблю тебя! Год назад я отказался от помолвки с Бостонской принцессой, потому что кроме тебя мне никто не нужен. Я не смогу полюбить кого-то так же сильно.       Натаниэль нахмурился — он знал, что будет нелегко. Но не терял надежды на благоразумие Эндрю.       — Всему есть цена, Дрю, — осторожно начал он. — Моя цена — твоя безопасность. Мы были вместе, скрываясь, пока наши отношения не несли прямую угрозу или опасность для тебя. Я уже давно понял, что мне неважно пострадаю я или нет, если перестану скрывать личность в нескончаемых тавернах и гостевых домах. Но мне важно, пострадаешь ли ты. Всегда важно. Если я вижу, что мы подходим слишком близко к черте, то прежде всего я хочу, чтобы ты отошёл дальше от неё.       В горле у Эндрю встал ком, что-то мешало вздохнуть полной грудью, будто он оказался под толщей воды, а всплыть не получалось. Ему не нужна защита Натаниэля, ему нужна любовь. Охранников и во дворце хватает, но вот человека, с которым сердце бьётся в унисон, — нет. Так было до встречи с Натаниэлем. Не хотелось признавать, что и после тоже. Эндрю поджал губы и упрямо посмотрел на Натаниэля, но тот вглядывался в приближающийся порт за спиной Эндрю. Миньярд не счёл нужным оборачиваться и благодаря чему не пропустил момент, когда Натаниэль выдохнул, готовясь вынести приговор их отношениям.       — Пообещай беречь себя, Дрю, — искренне попросил он. Нечестно и подло с его стороны всё ещё обращаться к Эндрю с любовью и мягкостью, даже предлагая расстаться. — Несмотря ни на что, — в ожидании подтверждения обещания он на мгновение выпустил весло и переплёл пальцы с пальцами Эндрю, сжимая так по-родному, что хотелось запомнить и не отпускать. — Даже если мы не будем вместе, я не забуду, что ты стал человеком, который дал мне второй шанс на жизнь, искренне верил в то, что чудовище может превратиться в человека, и любил. Я буду любить тебя до тех пор, пока моё сердце будет биться.       Эндрю промолчал, не в силах вымолвить ни слова, ни предложения без «почему» и «за что ты так со мной», что, судя по настрою Натаниэля, было бы бессмысленно. Желая запечатлеть момент в своей памяти надолго, он не успел сжать чужую руку в ответ, когда Натаниэль снова взялся за вёсла и стал грести активнее, чем раньше, словно теперь можно и нужно торопиться. Торопится расстаться.       Именно это осознание, что они действительно скоро могут разойтись не на несколько дней, а навсегда, заставило Эндрю сказать те слова, что причиняли боль от одной только мысли касательно их правдивости:       — Для тебя было неважно то, что между нами? Ты искал повод сбежать?       Натаниэль отрицательно покачал головой, что хоть и дало толику облегчения, но ситуацию ни на грамм не улучшило. Эндрю не понимал Натаниэля — зачем расставаться, если не хочется? Как и Натаниэль не понимал Эндрю — смысл оставаться в отношениях, которые несут угрозу?       — Это всегда будет важным для меня, Эндрю. Я искал того, кому смог бы доверить своё сердце полностью и безоговорочно, — он посмотрел на него с самой печальной улыбкой, какую только Эндрю видел за всю свою жизнь. — Я рад, что нашёл.       Натаниэль наклонился вперёд и накрыл губы Эндрю своими. Несмотря на то, как бы сильно Эндрю не хотел поцеловать Натаниэля с самого их отплытия от Крыла Ворона, он не мог врать самому себе, будто этот поцелуй был тем, чего он желал. Прикосновения губ пропитались прощанием и развивающейся в прах надеждой на то, что они встретятся снова.       Конечно, Натаниэль отстранился первым. Огладив большим пальцем щёку Эндрю, он самозабвенно прошептал:       — Путь, который мы прошли рука об руку, незабываем.       Стоявший в горле ком мешал говорить слова чётко и связно, но Эндрю старался держать себя в руках, всё ещё сопротивляясь:       — Я не хочу расставаться. Я люблю тебя.       — Мы ведь так и не сошлись в мнениях о том, что делать, чтобы наши отношения перестали быть такими опасными, — напомнил Натаниэль и отстранился. Видимо, во всех смыслах. — Я уже объяснял.       — Да плевать мне на опасность! — с поступающими на глазах слезами несдержанно отверг чужой «аргумент» Эндрю. — Если ты будешь рядом, всё будет в порядке.       Натаниэль оставался непреклонен, поскольку обдумал немало исходов и вариантов ответа, прежде, чем дать свои и завершить всё так, как задумано.       — Мы не знаем, сколько ещё будет людей таких же, как мой отец.       — Но мы знаем, что ты будешь сильнее любого из них.       Натаниэль посмотрел на него взглядом, словно хотел что-то сказать, но промолчал. Он грёб, ничего не говоря какое-то время, а Эндрю ждал. Он чувствовал, что его слова не доносятся до Натаниэля, будто тот его не слышит. И в их споре это оказалось самым ужасным.       — Просто не делай глупостей, Эндрю, — всё-таки заговорил первым Натаниэль, подобрав слова именно так, как нужно. Нужно ему. — Особенно из-за меня. Возвращайся домой и продолжай жить как раньше.       Это почти оскорбляло Эндрю с его необъятными чувствами. Забыть их? Сделать вид, что не было двух лет счастья? Сжечь все письма, избавиться от искренних подарков? Одна мысль о том, чтобы быть с кем-то ещё, целовать кого-то другого, вызывала у Эндрю отвращение.       — Я не смогу жить так же, как до встречи с тобой, — с тяжёлым сердцем признался он, желая, чтобы Натаниэль знал, как много значит для него. — Ты сделал мою жизнь такой, какой она никогда не была и уже… не будет, — молчаливое согласие раздирало сердце в клочья и гулко стучало по рёбрам. Натаниэль правда расстанется с ним после этого?.. — Ты сделал её восхитительной.       На долю секунды Эндрю обрёл надежду — Натаниэль прикрыл глаза, болезненно поморщившись. Ему явно не хотелось вести разговор в безнадёжное русло, но его вынуждали упрямство и крепкая привязанность Эндрю, которые не позволяли ему отказаться от всего этого так просто.       — Прости, — не глядя Эндрю в глаза, тихо произнёс Натаниэль. А потом добавил уже громче: — Прости, что влюбился до беспамятства. Это лучшее, что со мной случалось, правда.       Он взглянул на Эндрю, спросившего в тот же момент надломленным голосом:       — И ты хочешь это закончить?       — Ради твоего же блага.       Горькая печаль начинала подпитываться злостью. Эндрю нахмурился, сморгнув слёзы, и в порыве эмоций выкрикнул:       — Здесь нет ничего ради моего блага!       — Пожалуйста, не надо, Эндрю. Так правда будет лучше, — умоляющий взгляд цвета тёмного океана неустанно продолжал разрывать сердце Миньярда на куски. Боль сковала его цепями, вынуждая морщиться и мгновениями забывать о злости, которая вела неравную борьбу с печалью.       Икар подлетел слишком близко к солнцу, — думал Натаниэль, смотря на Эндрю, своё солнце. Крылья из воска уже почти растаяли. Но обжигающее тепло, полученное от лучей, незабываемо.       — Ты не можешь решать это за меня, — насупившись, сказал Эндрю, хотя что-то подсказывало ему, что уже бесполезно. Но он не мог так просто смириться!..       Они почти подплыли к пристани, когда часть внимания Эндрю вдруг привлёк посторонний шум. Неужели они подойдут в открытую к порту? Ведь капитан ясно озвучил свои намерения высадить принца в более-менее укромном месте. Что-то в напускном равнодушии Натаниэля настораживало ещё больше, так что Эндрю обернулся. Напрочь забыв о злости, он поражённо прошептал:       — Натаниэль…       На пирсе — том самом куда обычно приходит большинство торговых кораблей, и остаться незамеченным там просто невозможно — собралась небольшая армия солдат во главе с местным офицером, которого Миньярд, кажется, помнил. Они их ждали. Наверняка увидели издалека. Эндрю обернулся назад и, судя по тому, как Натаниэль ускорился, он был прекрасно осведомлён о том, что их так любезно встретят.       От возмущения Эндрю вскочил на ноги так резво, что шлюпка покачнулась и чудом сохранила равновесие, не перевернувшись.       — Сначала расставание, а теперь это предательство! — прошипел он.       Натаниэль беспокойно посмотрел на него, только сказав:       — Сядь, иначе ты упадёшь.       — А что может быть хуже того, что ты мне сейчас говоришь и делаешь? — резонно ответил Эндрю, но про себя хотел, чтобы Натаниэль взял его за руку и усадил обратно, пообещав, что всё будет в порядке.       Этого не произошло. Натаниэль только смерил его пронзительным взглядом и продолжил грести, но не так быстро — видимо, всё-таки боялся, что Эндрю упадёт в воду.       Он ничего не ответил Эндрю, а когда они причалили, стало уже поздно. Всё произошло слишком близко.       Чьи-то руки буквально выволокли Эндрю из шлюпки и не успел он опомниться, как солдаты окружили его. Офицер отдал приказ об аресте, и Эндрю, поднявшись на ноги, вырвался вперёд из ряда служащих, отчаянно крикнув:       — Подождите! Всё совсем не так! Он спас меня, он не виновен!       Офицер строго посмотрел на него и махнул рукой в сторону шлюпки, мол, «забирайте уже преступника, тюрьма по нему плачет», небрежно сказав:       — Ваше Высочество, при всём уважении, не нужно выгораживать негодяя. Если он вам угрожал, только скажите и его высекут.       Отшатнувшись от него, Эндрю обернулся к месту, где они причалили, обратился к возлюбленному:       — Натаниэль, скажи же им!       Забыв, что ещё хотел сказать и как докричаться, Эндрю застыл, когда увидел, как солдаты заводят руки за спину и надевают капитану Воронов наручники. Грубо толкают в спину, уводя вперёд по скрипучим пирсовым доскам.       По его совершенно не сопротивляющемуся поведению Эндрю понял. Натаниэль почти наверняка знал, что его арестуют сейчас, более того — он позволил схватить себя. И поэтому… именно поэтому он и наговорил Эндрю, будто им не стоит быть вместе!.. Хотел оградить его от боли. Но боль всё равно безжалостно настигла его — она прожигала грудную клетку, трещала по рёбрам и наковальней ударяла в висках.       Эндрю не хотел сдаваться, но по какой-то причине не мог сдвинуться с места, словно окаменел с ног до головы, не мог понять, что ему сейчас делать, и не знал, что будет дальше. Он не думал, что всё будет так.       Звук хлопнувшей двери повозки с решётками на окнах вывел Эндрю из транса — на ватных ногах он подбежал к ней и заглянул внутрь, вопреки громогласным предостережениям офицера и шикающих солдатов, будто дикого зверька поймавших.       — Натаниэль, о чём ты думаешь… — злым, болезненным шёпотом заговорил он. — Хватит брать всё на себя! Мы могли бы доказать…       Веснински поднял на него взгляд — потухший, безжизненно спокойный, смирившийся.       — Я всегда думаю о тебе, mamour, — совершенно искренне ответил тот, зная или даже не подозревая, что своими словами разбивает чужое сердце всё сильнее. — Не нужно лишних беспокойств только из-за какого-то пирата.       — Нужно. Ты — не какой-то, — отчаянно возразил Эндрю и услышал, как офицер, торопясь «похвастаться» проделанной работой, отдал приказ отправляться.       Он не заметил, как сжал пальцами прутья на окнах до побелевших костяшек, пока Натаниэль не накрыл их своей рукой.       — Пообещай то, о чём я говорил, — попросил он, жестоко напомнив, что их разговор в шлюпке стал только началом конца.       Эндрю сжал челюсти. Должен быть выход, должен быть выход, должен быть…       — Я обещаю, что спасу тебя, — решительно ответил он. — Я тебя освобожу.       В удаляющейся повозке Эндрю видел только одно — удивлённый взгляд Натаниэля и застывшее на губах «почему?».       Потому что я чертовски люблю тебя.