***
Странно это всё. Жить со знанием: завтра твой последний день. Сгибаться пополам от боли и понимать, что завтра её уже не будет. Не будет вообще ничего. Всё же… вчера в какой-то степени было проще. Потому что вчера Натаниэль шагнул, практически спрыгнул в мрачную пропасть и весь день падал, падал, падал. А сегодня упал и осмотрелся, начал осознавать, что он умрёт. И в этот раз точно, никакая мистика и случайное везение не помогут. Слова Эндрю грели душу или вернее — её тлеющие кусочки, которые ещë не уничтожила вчерашняя агония, моральная и физическая. — Прости, мам, я обещал навестить тебя… И сожаление тоже завтра закончится, заберёт наконец с собой чёртову горечь разочарования в самом себе. Возможно, Натаниэль совершил слишком много ошибок, чтобы одного дня хватило на их осмысление. Может он не был подходящим вариантом для Эндрю. Может он не был подходящим человеком на должность капитана. Может он просто был плохим другом. А может всё намного проще — и он вообще не представляет собой ничего значимого. И совсем не стоит того, чтобы кто-то сожалел по нему так же, как он по своей бездарно прожённой жизни. — Закат сегодня красивый, — тихо, как бы между делом, сказал Арчи, стоя на носочках на скамейке, чтобы получше рассмотреть небо в окошке под потолком. И может всё выглядело бы не так плохо, если бы на окошке не было решётки. А ведь небо и вправду выглядело великолепно. Но само присутствие Арчи лишь ещё больше удручало. Он вообще попал сюда по ошибке, просто потому что какой-то мудак из Совета воспользовался своими полномочиями столь подло и грязно. Впрочем, столкновения с такими людьми, как Натаниэль понял из своего опыта, — это не что-то исключительное или удивительное. Их жестокая эгоистичная жажда власти пораждает несправедливость. Несправедливость в свою очередь пытается с ними бороться, и получается замкнутый круг… Арчи спрыгнул на пол, настороженно и обеспокоенно смотря на молчавшего Натаниэля. И робко спросил: — Как ваша спина? Тот в ответ пожал плечами, но сразу же пожалел об этом — лопатки обожгло болью. Зажмурившись, он просипел: — Не знаю, — и посмотрел на мальчишку с вопросом: — Ты мне скажи, я ведь не увижу. Арчи кивнул и, набравшись смелости, подошёл ближе, затем наклонился, чтобы не вынуждать Натаниэля делать лишние движения в положении сидя. После Арчи долго молчал. К рубашке не прикасался — через дыры и так должно быть всё отлично видно. В конце концов он сказал негромко, будто не уверен, что хочет, чтобы его услышали: — …заживает. Натаниэль усмехнулся — он знал этот тон. — Ложь никого не красит, Арчи. — Но если я скажу правду, вы ещë больше расстроитесь, — отчаянно попытался оправдаться тот. — Ты слишком добр, — беззлобно хмыкнул Натаниэль. — Тебе это знание не пригодится, но правду я люблю больше, чем сочувствие. Говори что там. Арчи смирился, но ещё с минуту молчал, обдумывая ответ, прежде, чем заговорить: — Всё… — в начале запнулся из-за нехватки опыта таких описаний, — всё покраснело, на***
— У меня есть просьба, — признался Эндрю, — всего одна. Не скрывая изумления, Беатриса велела слугам покинуть покои и оставить их наедине. Плотнее запахнув платок, накинутый на плечи поверх ночного платья, она встала с кушетки и подошла к Эндрю. Остановившись в паре шагов от него, она терпеливо ожидала оглашения причины, по которой он переступил через собственную гордость так скоро. — Что бы ты хотел попросить у меня? Понимания, преданности, веры в меня, — вертелось на языке, но прямо сейчас всё, что ему было нужно, представлялось слишком абстрактными понятиями для королевы. Даже несмотря на то, если раньше ей казалось, будто она и так даёт ему всё это. Так что пришлось проигнорировать зов своего сердца, прислушавшись к чистой логике и рациональности. — Завтра, перед казнью Натаниэлю нужна исповедь. Если ты дорожишь тем, чтобы наладить со мной отношения, то распорядись, чтобы его с утра отвели в церковь при дворе. — Он верующий? — спросила Беатриса, недоверчиво выгнув бровь. Без малейшего зазрения совести Эндрю соврал: — Да. Как и все люди. Ведь чтобы верить, не нужны иметь каких-то особых прав и привилегий. Честно говоря, после утомительного монолога Иирона о том, что бессмысленно порицать нечестное использование данных тебе привилегий, Эндрю порядком надоела эта тема. Поэтому их разговор закончился тем, что он сорвался, — и переговоры превратились в спор на повышенных тонах. Сейчас Эндрю мог отчётливо припомнить только несколько своих фраз, как например: «Вашими поступками управляет заносчивость и желание нажиться на том, на чём нельзя, просто потому, что вам нравится доказывать себе, что вы можете то, чего не могут другие. Вы тешите своё самолюбие общением с контрабандистами, но другие люди страдать от этого не должны.». Тот, у кого есть право на лучшую жизнь, отнимает право на жизнь как таковую у другого человека, — это являлось одним из главных аргументом Эндрю. И, таким образом, победа осталась за ним. Иирон сдался и сказал, что отзовёт свой голос. А после его дело передадут Ваймаку, и вопрос о штрафе или ином — не смертельном — наказании. Беатриса обдумала услышанное, кивнула и задумчиво отвела взгляд. — Я прикажу, чтобы его привели в церковь. Если для тебя это и правда так важно. — Да. Спасибо. Добившись своего, он хотел уже уходить, потому что ещё не всё было готово к завтрашнему дню, но его остановил вопрос Её Величества, прилетевший в спину, как резкий порыв холодного отрезвляющего ветра: — Эндрю, ты не хочешь поговорить? Я надеялась, ты уже готов. Возможно, по ошибке, но она подумала, что его просьба о последней исповеди для Веснински — признак того, что он смирился с казнью, и сделала вывод, что им пора снова поговорить, уже на ясную голову. Но неожиданно злой тон Эндрю превратил её затею в самую бессмысленную в мире вещь: — Чтобы ты снова втоптала в грязь мои и его чувства, к тому же решила, что лучше меня знаешь, что мне делать со своей жизнью? Пожалуй, откажусь. Просто… сделай то, о чём я прошу. Смотря в его спину — каменные плечи, напряжённую осанку и острые локти — Беатриса не могла не подумать всего на долю секунды, что виной этому их общее упрямство. И её желание исправить Эндрю и помочь теперь не казалось таким однозначно правильным. Но если он не хотел даже говорить об этом, то какой тогда смысл ей делать первый шаг к примирению? — Ладно, — сдалась она, делая вид, что жажда к разговору в самом деле угасла, — я сделаю это, родной. Исполнение странного приказа, правда, пошло не совсем по плану следующим утром. Всю ночь напролет у Беатрисы конечно имелось достаточно времени предполагать разные исходы, но, поручив этот приказ Ваймаку, она надеялась, по крайней мере, исключить половину из них. А в итоге всё вышло едва ли не самым неожиданным образом. — Веснински довели до церкви? — спросила Беатриса, идя по коридору, когда их со стражниками нагнал Дэвид. — Да, Ваше Величество, — ответил тот. — Но возникли небольшие трудности. Королева нахмурилась и недовольно — чтобы скрыть усталость от недостатка сна и не отпускающую тревогу за сына — спросила: — В чём дело? — Когда Веснински попытались забрать и увести, в него мёртвой хваткой вцепился другой заключённый. Старший сержант доложил мне, что юнец приговаривал: «ему же больно!» и отказывался отпускать Веснински даже под угрозой избиения. — Так… и что же с ним сделали? С тем юнцом, — насторожилась Беатриса. — Их повели вместе. Раздражённо вздохнув, Беатриса тем не менее с некоторым облегчением подумала, что, по сути, просьбу Эндрю она исполнила, а всё остальное — издержки невоспитанного и непредсказуемого поведения заключённых. И её совершенно не касаются. — Вы неплохо постарались, генерал, но в следующий раз будьте лучше и исполните всё по высшему классу. — Есть, Ваше Величество.***
Купола с крестами уходили в самое небо, тускло сияя в лучах восходящего солнца. Белоснежное, величественное строение неожиданно неплохо вписывалось в общую атмосферу и обустройство королевского двора. Но здесь было слишком безлюдно. Или дело в том, что не минуло даже шесть утра? — Последнее место, где я хотел бы оказаться перед тем, как умру, — шепнул Натаниэль, когда их завели по ступеням к дверям церкви. — Хотя будь я хорошим, верующим человеком, это было бы неизбежно. — Почему? — в тон ему спросил Арчи. — Увидишь. Перед ними открыли двери, ровно на шаг завели внутрь, прежде чем сержант столкнулся с чьим-то взглядом у алтаря, что-то пробурчал и нехотя повернулся к осуждённым. Смерив их презрительным взглядом, он заговорил: — Воля Божья распространяется на всех тва… то есть — населяющих землю существ. Даже на таких, как вам подобные. В лучшие дни Натаниэль бы даже ответил что-нибудь колкое и едкое, но сегодня — совсем другой день. Его последний день. Поэтому он промолчал. Разве что не смог удержаться, когда с него вдруг стали снимать кандалы. — Вы опять что-то задумали? — напрягся всем телом Натаниэль и скосил взгляд на открывающего замок солдата. — А вы опять нуждаетесь в напоминании о своих скудных правах и обязательствах? — Попробуйте рассказать мне об этом в двенадцатый раз, вдруг что-то изменится, — в основном себе под нос, чем вслух, высказал Натаниэль. Но смысл его плохоразличаемых слов всё же уловили — поэтому, когда замок щёлкнул, кандалы специально снимали, задевая каждый повреждённый участок кожи рук. — Мы что, правда оставим их здесь вот так, без препятствий и контроля? — прошептал кто-то из солдат, когда преступники оказались «на свободе». Наконец-то! — Натаниэль не предполагал, что такому можно обрадоваться. — Я-то думал, что только мне эта затея кажется безумной. И тем не менее чувствовал себя более беззащитным без кандалов, чем с ними. В ответ на вопрос, который по-ироничному осязаемо витал в воздухе, откуда-то со стороны алтаря раздался громкий, чистый и невозможно гармоничный для такого места голос: — Никто не должен чувствовать себя в церкви скованным и обречённым. Натаниэль хмыкнул. Сержант молча кивнул на выход, и все солдаты вслед за ним покинули церковь, не преминув даже тем, чтобы закрыть за собой двери. — Проходите, дети Божьи, — снова ласково произнёс кто-то. — Здесь вас всегда готовы принять, понять и простить. Источником голоса оказалась девушка. Честно говоря, она едва не сливалась со светлым убранством церкви. Всё из-за выбеленной кожи и выжженных на солнце блондинистых волос, заплетённых в косу. — Я не прощение пришёл просить, — машинально ответил Натаниэль, идя меж расставленных по бокам скамеек. Арчи по пятам следовал за ним, с самого утра не отставал. «Надо, чтобы у каждого «волка» как в сказке был друг, который всегда рядом и никогда не бросит, прямо как звезда», — говорил он, то ли намекая на себя, то ли просто впечатлился сочинённой Мэри историей. А если честно о происходящем, то после двух дней, проведённых в стенах камеры, Натаниэль не видел большого смысла в том, чтобы садиться здесь сейчас, но чёрт бы побрал гудящую болью с самого утра спину — жгло от плеч до самого копчика. Поэтому он выбрал из двух зол меньшее, сев в третьем ряду скамеек (не опираясь на спинку конечно). Ещё до того, как к ним подошла настоятельница, Арчи занял место слева от Натаниэля, будто зная, что монахиня сядет справа. — Как вы думаете, зачем вас сюда привели? — спросила та. Ответ очевиден, разве нет? Это чья-то идиотская идея, которая, возможно, в случае успешного исхода озолотит кого-то. Или повеселит, по крайней мере. — Чтобы продолжить особо изощрённую пытку, — как ни в чём ни бывало ответил Натаниэль. — Пытку чем? — Надеждой. На секунду в светлых, как туман, глазах девушки показалось удивление, но затем его затмило понимание (наверное, вынужденное). Поэтому Натаниэль ей и не поверил. Какое-то время — не слишком продолжительное, к сожалению — они молчали. Немой разговор одними лишь глазами в большей степени устраивал Натаниэля, хотя он не слишком-то уверен, что мог передать всё, что нужно, без слов. А как же высокопарные пиратские речи? С ними он управлялся так же хорошо, как и владением саблей. Но сейчас для чего-нибудь вызывающего попросту не находилось сил. — Вы можете звать меня сестра Рене, — нарушив тишину, решила наконец представиться монахиня. — Спросите что вашей душе угодно, у вас довольно интересное мышление. Или исповедуйтесь. Что вам ближе? Интересное, — усмехнулся Натаниэль. — Знаете, что бывает с обладателями такого мышления? Вот что. Жажды к искренности и честности Рене, если честно, не вызывала. И, судя по недоверчивому виду Арчи, он разделял это мнение. В ответ на короткий, убеждающийся взгляд Натаниэля, Арчи, поняв безмолвный вопрос, отрицательно покачал головой. Тогда настало время сразу развеять чужие надежды на славное разбирательство по кусочкам душ «грешников»: — Я бы не хотел быть с вами груб, сестра Рене, но не думаю, что это времяпрепровождение будет хоть сколько-нибудь полезным для кого-либо из нас. Натаниэль точно не понимал, почему именно пришёл к такому весьма мягкому отказу, но, кажется, что Рене это зацепило, поскольку она сразу же живо поинтересовалась: — Вот как? Почему же? — Мы неверующие. На этот раз её лицо осталось прежним, нисколько не удивлённым или огорчённым. Она, наверное, немало раз слышала такие слова. Поэтому ни эмоций, ни жажды горячо доказывать существование всех прелестей веры, они не вызывали. Только спокойное, уверенное: — Это не помешает вам выговориться, если захотите. Бог услышит каждого. Этим их, однако, тоже оказалось не взять. Натаниэлю исповедь была уже без надобности, а Арчи, вероятно, просто не осознавал в полной мере «раскаяния» и действительно ли оно им нужно так, как утверждают. Поэтому под выжидающим взглядом Рене они сохраняли равнодушное молчание. Кому бы не принадлежала идея исповеди, человека для её реализации они выбрали не слишком подходящего, — к такому выводу пришёл Натаниэль. Рене казалась излишне доброй, будто даже умиротворённой и вовсе незатронутой проблемами всех остальных вокруг. И нет, в сопереживании он не нуждался, но насколько мог судить с колокольни своего опыта — для церковной службы люди нужны именно добродушные, бескорыстные и готовые выслушать человека просто потому, что это его последний оплот надежды, а не выполняющие свою работу ради галочки. В какой-то момент даже показалось, будто и Рене смотрит на них безразлично, но стоило Натаниэлю моргнуть, как странное наваждение пропало. Он вздохнул. И решил поинтересоваться как бы между делом: — Вы здесь за главную, так? Нас что, не выпустят, пока не раскаемся? Опоздаем ведь на собственную казнь. Рене в ответ покачала головой. Не скрывая досады, Натаниэль наклонил голову, потёр переносицу. Такой безразличной настойчивостью легко доконать даже обречённых заключённых. Когда молчание снова затянулось, голос вдруг тихо подал Арчи: — Может, нам стоит… — Нет, Арчи, — резко перебил его Натаниэль. — Ты ни в чём не виноват, даже не думай об исповеди. Заинтересовавшись их диалогом, Рене не сводила пристального взгляда. А после спокойно ответила: — Вы можете уйти отсюда в любой момент. — «Но»? — Но не будет ли лучше не растрачивать зря свой последний шанс на то, чтобы… Натаниэль ухмыльнулся и, не собираясь дослушивать скучный вызубренный текст, саркастично уточнил: — Чтобы что, сестра? Господь смилостивился и открыл мне врата в рай? Я уже говорил и повторю снова. Не корми пустыми надеждами. Слова её явно не задели, а Натаниэль в свою очередь совершенно не чувствовал вины или сожаления за то, что каждый раз пресекал на корню попытки Рене наставить их на путь истинный, — всё равно они не слышали друг друга, так какой смысл тратить время на ненужные разговоры? Оттягивать неизбежное глупо и в то же время жестоко. Может, так было задумано с самого начала. — Почему вы говорите только о себе? — вдруг спросила Рене. — Потому что мальчик ни в чём не виноват, — устало ответил Натаниэль. — Чего вы от него хотите? Принуждать ребёнка к исповеди просто глупо. — Но он, кажется, хочет что-то спросить. Ну же, смелее, — она ласково улыбнулась, пытаясь разговорить кого-то менее злого и недоверчивого. Ребёнок идеально подходит под такие критерии. Тогда Арчи неожиданно нарушил не успевшую разрастись тишину: — Здесь всегда так безлюдно или только когда преступников приводят? Натаниэль посмотрел на него и не сдержал одобрительной усмешки — вопрос получился в равной степени забавным и серьёзным, не теряющим искреннего недоумения. — Обычно сюда не приводят преступников, — в свою очередь, спокойно ответила Рене. — Церковь посещают члены королевской семьи, Верховный совет и приближённые к ним. Признаться честно, Натаниэль думал об этом с того самого момента, когда они зашли в церковь. Исповеди преступников явно не входят в местную священную рутину. Но раз Рене не поскупилась тем, чтобы подойти к ним так близко, то можно предположить, что она как минимум не считает, будто они одним своим присутствием оскорбляют тут всё — от пола до потолка. — Чем же мы заслужили такую привилегию? — не удержался от вопроса Натаниэль. — Приказ. — Чей? — не отступал он. — Нам неизвестно. Но он пришёл оттуда, — она загадочно указала пальцем в потолок. — Божий что ли? Арчи фыркнул от случайно вырвавшегося смешка, но Рене промолчала, пожав плечами. Натаниэль вздохнул, обречённо подумав: «даже крики чаек в порту более информативны, чем её ответы». — А кто сюда заходит чаще всего? — спросил Арчи с чем-то похожим на подлинный интерес. На губах Рене вдруг выступила лёгкая улыбка, будто наконец настало время вопроса, который не досаждал ей и не вынуждал повторять по нескольку раз одно и то же. — Принцы. Не пропускают практически ни одной службы. Пожалуй, ответ мог быть предсказуемым, но Натаниэль именно сегодня забыл, что Эндрю со своим братом и вправду нередко посещают такие мероприятия. И хоть Натаниэль не совсем мог понять, зачем тратить свободное время на что-то такое, но уважал взгляды Эндрю, как и тот его собственные. К тому же в отличие от глупо настойчивой Рене, Эндрю никогда не пытался склонить его следовать пути верующего, а принимал его убеждения как должное. Потому что не различия делают взаимоотношения хуже, а неспособность принять и понять их. — Похвально… — пробормотал Натаниэль. Не давая тягучему молчанию шанса снова поглотить их, Рене сделала голос тише и заговорила более проникновенно, чем раньше: — Простите, понимаю, это не моё дело, лезть в приговор, но я знаю, что вы сделали и к чему вас приговорили. Не скрывайте, что вы расстроены. Покайтесь, я отпущу вам грехи, облегчу душу. Натаниэль перевёл на неё холодный взгляд, только и сказав: — Вы правы, сестра, это не ваше дело. Видимо, поняв, что исчерпала свой лимит ошибок и попыток вывести заключённых если не на исповедь, то хотя бы на честный разговор, Рене понимающе замолчала. Через какое-то время — не такое большое, конечно, какое могли отвести для обычных обывателей такого места — за ними вернулся сержант с солдатами. — Просто чтобы вы знали, — сказал Натаниэль, вставая. — Мне не нужна принадлежность к вере, для которой любовь — это преступление. Рене поднялась, чтобы выпустить их в проход, и проводила Натаниэля удивлённым взглядом. Она знала, что видит их последний раз в жизни, и они знали то же самое. — Я буду молиться, чтобы ваши души нашли наиболее безболезненный путь в рай, — на прощание сказала Рене. Ответа не последовало. В любом случае, — думал Натаниэль, покидая церковь, — молитва нам уже не поможет. — Ну что, облегчили души? — с издёвкой спросил сержант. — О, конечно, премного благодарны, — не скрывая сарказма, ответил Натаниэль, — чтоб мы делали без этого визита. Пропали бы! После того, как он всё испортил даже при разговоре с монахиней, стало всё равно, как именно он поведёт себя в свои последние минуты жизни. А если всем всё равно, то почему же не поострить напоследок? Всем плевать сейчас и будет плевать после. После… после завершения. Наконец их привели в кровавый двор — так его прозвали. Здесь проходили казни и попутно выдавали билет в один конец до места, где нет боли и ничего надоедающе физически осязаемого. Если бы всего полгода назад Натаниэлю сказали, что он будет смотреть на гильотину и виселицу, раздумывая, по каким именно критериям преступников распределяют на определённый вид казни, он бы не поверил. Возможно, даже пошутил бы, ведь жизнь на то и дана, чтобы принимать удары судьбы с заготовленной улыбкой и видом, что со всем справишься? И всё так и было бы дальше, если бы четыре дня назад взрывная волна очередного удара не задела Эндрю. Так что последнюю цель, которую тогда себе поставил Натаниэль, — это обеспечить Эндрю безопасность. Кажется, пока всё идёт по плану. Отвлекая его от раздумий, Арчи дёрнул за рукав и указал на невысокий пьедестал, располагающийся напротив сооружений, отнимающих жизни людей. Для чего или кого именно он сделан Натаниэль сначала не догадался, но, разглядев там семь стульев и длинный узкий стол, предположил, что, возможно, здесь Совет устраивает последнее — заключительное — заседание. Удостоится ли он такой чести? Последний раз увидеть Эндрю? Они, конечно, уже попрощались, но как-то недостаточно и не по-настоящему — как будто с надеждой на ещё одну встречу, а Эндрю и вовсе пообещал его спасти. Губы растянулись в скупой усмешке. Хотелось сказать ему ещё что-нибудь. «Ты — самое ценное из всего, что у меня когда-либо было, дороже бриллиантов и всего золота вместе взятых…»? «Ради встречи с тобой я бы пересёк сотни морей и океанов, хоть в бурю, хоть в штиль»? «Твои поцелуи — это то, что возвращало меня к жизни из раза в раз, но в то же время с каждым расставанием наших губ я медленно умирал внутри»? «Будь осторожнее, береги себя»? Да. Да, пожалуй.***
Эндрю со всех ног бежал к выходу во двор — туда, где будет проходить казнь. Точнее — нет, не будет, но такая видимость создаётся для Королевы. Грудную клетку прожигала то ли тревога, то ли нехватка воздуха в лёгких от бега. Эндрю знал, что не опоздает, но всё равно ужасно переживал за Натаниэля — вдруг за эти два дня он серьёзно простыл или произошло заражение крови? И незнание того, что с ним, заставляло лишь быстрее бежать. Ещё хуже было то, что вопреки уверенности о том, что Эндрю ни за что не даст умереть Натаниэлю, в их с Элисон плане всё же остались несостыковки и пара недоработанных деталей. Из нужных четырёх лишь двое советников точно готовы отозвать свой голос в пользу казни. Если всё пойдёт совсем плохо, можно конечно обвинить Лютера, и тогда подозрение его в чём-то нелегальном может сработать… Но Эндрю не удалось выяснить подробности об инциденте, поскольку от Кевина он узнал, что в последнее время в тюрьму точно не доставляли ни одного подростка. Ещё полночи Эндрю думал, откуда же тогда взялась история с нападением на Лютера и что, если он действительно решил повести расследование по ложному следу? Слишком много деталей, слишком спланированный рассказ, они не могли знать, что я приеду к ним, чтобы подготовить такой «сценарий», — в сотый раз прокручивал в голове всё услышанное Эндрю. Он знал, что если увидит торжественное выражение лица Лютера, то вполне вероятно сорвётся и наговорит много лишнего. И даже при том раскладе, в котором Харланд-старший согласился бы отозвать свой голос, всё не было бы гладко. Даже если бы все четверо советников согласились отказаться от того, чтобы Натаниэля казнили, последнее слово всё ещё остаётся за Королевой. А, судя по их последнему разговору вчера вечером, она не хочет или не может понять, как Эндрю дорог Натаниэль и та свобода, которую он получает, оставаясь наедине с тем, чьё единственное требование — быть рядом и говорить правду. Но сегодня Эндрю намерен до последнего стоять на том, чтобы переубедить собственную мать не убивать его любовь. С такими мыслями Эндрю добрался до дверей, ведущих на улицу, но столкнулся там с Кевином. Остановившись, он пытался отдышаться и, поразмыслив несколько секунд над вариантами, в ответ на приветствие сказал приказным тоном: — Ты пойдёшь со мной. — Слушаюсь, Ваше Высочество. Потом Эндрю запомнил только момент непосредственного оглашения приговора. И последовавшая после пауза вышла удовлетворительно недолгой. — Я отзываю свой голос в пользу казни Натаниэля Веснински, — поднял руку Роско, и в ответ на строгий взгляд Королевы не оробел, хоть и отвёл взгляд. — Аналогично, — недовольным голосом подтвердил Иирон. — Требую повторного рассмотрения приговора. Эндрю задержал дыхание, когда столкнулся с поражённым взглядом Натаниэля, который не мог поверить, что происходящее — это всё та же абсурдная реальность, в которой люди, приговорившие его к виселице, через два дня уже принимают совершенно иное решение. И только сейчас, присмотревшись, Эндрю заметил ещё кое-что, точнее — кого-то. Худощавый мальчик, стоявший за спиной Натаниэля, испуганно выглядывал и, казалось, вообще не понимал, что происходит. Он что-то тихо сказал Натаниэлю и тогда он, отвернувшись от Эндрю, нашёл взглядом Лютера. После удивление пропало, а глаза застелила ярость. — А вам, советник Лютер, значит, хватило совести явиться сюда сегодня? — громко спросил Натаниэль. Лютер выгнул бровь, не ответил. — Мне кажется, — продолжал Натаниэль клокочущим от сдерживаемой злости голосом, — что вас нужно поменять местами с Арчи: он на свободе, а вы — здесь, в кандалах. — Да что вы себе позволяете? — всё же не выдержал и возмутился Лютер. — Ваше Величество, требую вашего вмешательства в происходящий бардак! Эндрю вместе с Верховным Советом разом посмотрели на Королеву, вышедшую на балкон из зала заседаний. Она выглядела хмурой, но процесс прерывать явно не намеревалась. По крайней мере, пока что. — Это что вы себе позволяете! — рыкнул в ответ Натаниэль и шагнул вперёд, но солдаты не дали бы ему уйти дальше положенного: ограждая от «обычных, невинных» людей, уже через пару шагов его бы скрутили и заставили стоять на месте. — Сдать мальчика в тюрьму только потому, что ему хватило сил сбежать от вас, деспота? А если бы кто-то сделал с вашим ребёнком то же самое, что вы хотели сотворить с Арчи? Вы бы возмущались так же, как сейчас, или плевать хотели на свою семью? — У меня нет детей, — стальным голосом отсёк Лютер, — тяготы родительства мне не знакомы. — И что же, вы хотите сказать, он совершил? — впервые за всё время заседания Её Величество подала голос. Эндрю заметил, как от её вопроса Арчи за спиной Натаниэля весь сжался и ссутулился, будто желая стать ещё меньше, чем был на самом деле. А Натаниэль отступать не собирался. — Пытался изнасиловать мальчика. И аргумент о том, что раз это его слуга, то с ним можно делать что вздумается, жалок, ничтожен и просто по-человечески омерзителен. Мало что могло удивить Её Величество с учётом имеющегося за плечами жизненного опыта, но эти слова смогли. — Я уверен, что это может подтвердить экономка дома Харландов или слуги его жены — в тот день дома были только они, — заявил Эндрю, внутренне наслаждаясь негодующим видом Лютера. — Это правда, советник Лютер? — спросила в свою очередь Королева ледяным тоном, который заставлял поёжиться даже тех, кто стоял довольно далеко. — У вас нет доказательств, — просипел он. — Его Высочество утверждает, что есть. Я склонна верить ему. Так, каково ваше решение сейчас — отказываться от признания вины или проводить Ваймака к вам домой для допроса слуг? Кипящий от возмущения и злости, Лютер стукнул по подлокотнику, а потом сквозь зубы проговорил: — Видимо, и мне тоже придётся отказаться от своего голоса в пользу казни Веснински. Если это, конечно, ещё что-то значит, — уже тише добавил он. Эндрю торжественно посмотрел на Королеву, но по её серьёзному виду понял, что они ещё не закончили. Стало понятно — дело плохо. Трое из пяти не заставят Королеву отозвать решение о казни. Сердце ухнуло в груди. Эндрю виновато посмотрел на Натаниэля, но ответный взгляд не встретил — тот в упор смотрел на молчавшего всё это время Мориса, то ли разглядывая, то ли проклиная. И было в таком пристальном взгляде что-то опасное… Нечто даже более опасное, чем когда Натаниэль заметил Лютера. Натаниэль явно разглядел в Морисе то, что ранее в глаза не бросалось, то, что он уже не мог оставить без внимания, даже если бы захотел. Эндрю проследил за привычно безразличным лицом Мориса, думая, что если им не удалось найти на него ничего плохого, что могло бы сыграть на руку в шантаже, то может Натаниэль что-то знает? Но навряд ли — откуда бы он мог? И тогда он наконец подал голос. — Смотрю на вас, советник, и думаю: ваша фамилия случайно не Вэллс? Морис приподнял брови, но небрежность равнодушия не терял. — Допустим, — согласился тот. — Это знание даёт вам какое-то преимущество? Натаниэль посуровел в считанные секунды прямо на глазах как позавчера в зале заседаний. Он как будто ожидал или даже хотел, чтобы ответ был другим. А от услышанного в нём неожиданно проснулась неизвестного происхождения необузданная злость. — Нет, что вы, — процедил он, нарочито сдержанным тоном, — это даже вашему сыну не давало преимуществ, причём уж здесь я, обычный разбойник? Происходящим заинтересовался весь Совет — наполовину обвинённые, наполовину честные они выжидающе наблюдали за всегда спокойным Морисом, когда тот сжал лежащие на подлокотниках руки в кулак. — Разговоры о нём мне не интересны. Даже Эндрю понял, что последние слова стали лишними. И, наверное, именно сейчас, в эту самую секунду, отдал бразды контроля в руки Натаниэля — ему явно есть, что сказать, и, возможно, как убедить оставшийся четвёртый голос замолкнуть и подчиниться. — Да вы хоть представляете, как Джерольд был вам предан?! — не выдержал Натаниэль. — Вы ни во что не ставили его с тех пор, когда узнали, что по вашим стопам на государственную службу он не пойдёт, а ведь он не был плохим человеком — вы сделали его таким. — Хватит. Натаниэль усмехнулся. Слишком долго он держал разъедающие воспоминания в себе, чтобы сейчас так просто замолчать. Что если он всё-таки умрёт сегодня, но так и не скажет всего, что хотел? Это совсем не то, о чём хочется сожалеть после смерти (если, конечно, существует нечто вроде жизни после того мига, когда глаза закрываются уже навсегда). — Джерольд очень хотел добиться вашего признания, чтобы вы гордились им. Даже когда вы выгнали его из дома, он любил вас. Не понимал, но любил. Честно признаться, в этом я ему даже завидовал, потому что своего отца я уважал только из страха и ненависти. А Джерольд был совсем другим. У него была не пиратская душа, его душа слишком… — Натаниэль даже не знал, как описать всё, что думал о своём некогда друге, ведь слов для этого никогда не хватало, — слишком светла и милосердна. Он не должен был становиться преступником, пачкать свои руки ворованными деньгами и рисковать жизнью, чтобы просто выжить. Так что знайте: все ограбления, нападения и бегство от длинной руки закона — только на вашей совести, советник, потому что ваш сын искал по миру то, что может впечатлить вас, что может заставить семью не отворачиваться от него. И чем вы только заслужили такого сына, а? Морис не выдержал — маска спокойного равнодушия спала вместе с грозным: — Заткнись! — И он не нашёл! — рявкнул в ответ Натаниэль. Стало тихо. Оглушительно тихо. — Джерольд умер, не исполнив свою заветную мечту. Вместе с последними словами с лица Мориса будто разом схлынули все краски. Он перестал хмуриться, а только шокировано смотрел на Натаниэля. Еле шевеля губами, он спросил: — Джерольд умер?.. — Да, — тяжело кивнул Натаниэль. — Давно. Спустя несколько лет говорить об этом всё ещё было не слишком легко, особенно при взгляде на Мориса, ведь если бы Джерольд выжил, то выглядел бы весьма похожим образом. Десятки «если бы…» снова зашелестели в памяти и взъерошили похороненную глубоко внутри горечь. В отличие от отца Джерольда, Натаниэль уже смирился с тем, что его не вернуть, как бы сильно не хотелось. А Вэллсу-старшему с супругой только предстояло пройти этот путь. — Расскажи мне, — тихим, обрушенным горем голосом попросил Морис. Натаниэль знал, что к этому всё и придёт. Он слишком отчётливо помнил тот день, даже спустя четыре года. А отец Джерольда, похоже, заслуживает узнать правду. — Однажды наш корабль попал в шторм, в тот день в море разыгралась страшная буря. Волны бушевали под восемь метров в высоту, а то и больше. В одну из мачт ударила молния, она переломилась, и Джеролда придавило рухнувшей реей… — Берегись! Падает! За безжалостно неутихающим громом треска дерева слышно не было, но кренящуюся на палубу мачту и без того видели все. — Всем отбежать к мостику, она падает вправо! — крикнул Натаниэль, стараясь хоть на пару секунд стать громче самого грома. Он старался не сводить взгляда с траектории мачты, чтобы как можно быстрее распознать новую опасную для нахождения область палубы. К своему ужасу он разглядел повредившиеся борги. Реи уже шатались. Взгляд заметался по палубе в поисках какой-то иллюзии безопасности или способов её создать, но всё, что смог заметить Натаниэль, — вся команда уже отошла как можно дальше от парусов. Вся, но как будто кого-то не хватало… — Капитан! — напуганным, но сильным голосом окликнул Натаниэль, заметив стоящего у борта Джерольда, который застыл, смотря на падающую мачту. Не думая более ни о чём, он кинулся туда, откуда ещё полминуты назад велел всем уходить. Слетев со ступеней мостика, он помчался к капитану. В голове не было ничего, кроме грохочущего «спастиспастиспасти». Но он не успел. Мачта переломилась и рухнула прямо на корму. Борги слетели. Реи с грохотом обрушились на палубу. Натаниэль помнил, так до ужаса отчётливо помнил, как Джерольда смела ударная сила реи — его буквально вбило в остатки борта. Любой другой человек уже сказал бы «после такого не выживают», но Натаниэль едва ли остановился. Он добежал и опустился на дрожащих коленях перед придавленным реей капитаном. — Не стоило мне… приказывать отплывать… в такую… дурную погоду… — с трудом и хрипящими паузами выговорил Джерольд. — Я же кричал… — с отчаянным бездействием прошептал Натаниэль, не зная даже, куда деть руки. Как помочь, чем?.. — Я слышал, — тот выдавил вымученную улыбку и закашлялся. — Ты молодец, что предупредил остальных… Но я не хочу быть спасённым. Натаниэль не хотел верить в услышанное, но глаза против воли защипало. — Джерольд, ты не… ты не можешь умереть, — он хотел сказать много всего, но из-за кома в горле получалось выдавливать лишь жалкие остатки фраз. — Ты нужен нам. Ты нужен мне. Он всегда был и будет эгоистом. — Прости, пожалуйста, прости меня… — зашептал Джерольд, не шевелясь, но говоря глазами больше, чем мог произнести вслух физически. — Я так больше не могу, понимаешь? Даже если и понимал, то разве мог так просто отпустить? Джерольд стал первым человеком, кто разглядел в Натаниэле лидерский потенциал, а тот в отместку стал первым, кто услышал историю сурового раннего взросления Джерольда. Они доверились друг другу, поверили и могли бы вместе дойти до конца, добиться своего, но… Порой смерть забирает лучших из нас. — Не уходи, — умолял Натаниэль, видя, как тяжелеют веки капитана и как голова начинает заваливаться вбок. — Не закрывай глаза, Джер… — Жаль только… — снова захрипел тот, — что я родителям… не сказал… И он затих. Навсегда. Натаниэль помнил, как по его мокрому от дождя лицу катились жгучие слёзы, и как он прислонился лбом ко лбу Джерольда, думая, что, может, он ещё услышит стук его сердца или ритм дыхания? Но ничего не было. Вокруг раздавались только грохот грома, сверкали молнии и нависали угрожающие волны. В какой-то момент он даже подумал, что непрочь сегодня тоже умереть. Та ночь вовсе не стала спасительной, поэтому едва Натаниэль в последующем слышал что-то вроде «чудо, что вам удалось спастись», он выходил из себя. Потому что нет, им не повезло. Им не повезло потерять капитана и половину экипажа после того, как корабль стал тонуть. Им не повезло увидеть олицетворение фразы «Капитан идёт на дно вместе со своим кораблём». И самому Натаниэлю не повезло впервые унаследовать кровавое звание капитана — оставшаяся в живых команда все как один проголосовали за него, говоря, что не будь с ними тогда их квартирмейстера, они бы вообще не выбрались из бури и канули в небытие. Даже если в живых остался неполный состав, говорили, мол, это всё ещё лучше, чем ничего… — Думаю, он бы хотел, чтобы вы знали, что он любил вас столько, сколько мог, — с тяжёлым сердцем выдал Натаниэль под конец. — Всё время, что ему отвела жизнь. Эти слова, казалось, морально добили Мориса. Он накрыл глаза рукой, его плечи вздрогнули. — Морис, да ты что же плачешь? — высокомерно презрительным тоном спросил Лютер. — Неужели поверил этому негодяю? Вместо ожидаемого отрицания, Морис разразился гневом, но вовсе не на рассказчика: — Не смей обвинять во лжи того, кто говорит о моём сыне! Натаниэль сначала удивлённо посмотрел на него, но по мере того, как он проговорил: «Так вы всё-таки признаёте его своим сыном…» злость всё больше захватывала его в свои колючие объятия. Потому что эти слова должен был услышать Джерольд. Не Натаниэль. И уж точно не под поводом внезапно ставшей известной новости о смерти Вэллса-младшего. Морис безнадёжно покачал головой; в глазах отражалась непостижимой величины утрата, а губы сами собой прошептали: — Конечно, как же иначе… В конце концов он протяжно выдохнул, собрался с духом и поднял левую руку вверх, говоря: — Я отзываю свой голос в пользу казни Натаниэля Веснински. Требую немедленный пересмотр приговора. «Если сына не спас, то хоть помогу тому, кто пытался это сделать, — мрачно рассудил Морис, будучи не в силах избавиться от горечи, которой сопровождалось каждое последующее слово или мысль о гибели сына, которая на протяжении нескольких лет оставалась безизвестной.» Вместо растерянности в ответ на их требования на Её Величество напало негодование — да что со всем Советом такое происходит?! Ещё пару дней назад они единогласно приговорили наглеца Веснински к казни, а теперь взяли и передумали, что за обнаглевшие идиоты! Вызывающий взгляд Эндрю, явно направленный к ней, стал наводить на мысли, что нет, он не смирился, а всего лишь лениво сделал вид, что готов, но, скорее всего, эту уловку он использовал для личных целей. И существовала некоторая вероятность, что советники могут быть в курсе тех самых целей. Пристально смотря на Натаниэля, Беатриса процедила: — Привести Веснински ко мне. В зал заседаний. Немедленно. Ваймак кивнул и вышел. Едва заметив его уход, Эндрю обратился к Кевину: — Помоги Натаниэлю, иначе если твой отец снова сделает что-то не по приказу, вас обоих накажут. И простым выговором дело не обойдётся. Кевин всё вполне отчётливо понял и в последующем не дал своему отцу хоть мало мальски выместить перенявшую от Королевы злость на осуждённом. В тот короткий миг, когда Натаниэль проходил мимо, Эндрю почти инстинктивно прошептал «я рядом», за что был вознаграждён долгим понимающим взглядом. И теперь, зная, что избавиться от Натаниэля Её Величеству будет не так просто, Эндрю стало несколько спокойнее, когда он смотрел в его удаляющуюся спину. Но о чём именно будет разговор наедине представление имел слишком расплывчатое… Как и Натаниэль. Хотя мысленно он готовил себя к тому, что услышит, скорее всего, много нелестных слов и даже угроз. Ну и что с того? Как будто он раньше ничего такого не слышал. Поэтому когда двери за его спиной захлопнулись, оставляя преступника наедине с правителем, вместо брани он услышал лишь тишину. Не то предвкушающую, не то прощупывающую его насквозь. Первой заговорила Королева, начав с уставшей досады: — Оспоренный советом приговор может навести лишний шум. На что Натаниэль в свою очередь лишь негромко добавил: — Если всё-таки будет принят. С весьма умело скрытым отчаянием под обложкой негодования она спросила: — Вы хоть представляете, насколько веские причины должна иметь отмена приговора к смертной казни? Не то чтобы он действительно знал… но можно догадаться по наитию. И то, как двое из Совета в начале запустили цепочку взятых назад голосов, явно не входило в понятие честной демократии. К тому же, Натаниэль сам не до конца понял, что там произошло. Почему вдруг Роско и Иирон, так яро желавшие возмездия для него, именно сегодня передумали? И почему Эндрю то и дело смотрел на него, будто выжидал чего-то? И что, исходя из всего этого, он теперь должен ответить? Ступая по зыбучему песку, Натаниэль решил порассуждать вслух: — Вопрос-ловушка — вы говорите об отмене приговора как о чем-то уже совершенном, хотя на самом деле последнее решение остаётся за вами. Не мне решать, что вам нужно будет говорить и делать. Беатриса одарила его долгим оценивающим, отчасти недоверчивым взглядом. — Вы не глупый человек, Натаниэль, — в конце концов изрекла она. Удивлённо моргнув, Натаниэль скованно провёл рукой по шее, чтобы избавиться от ощущения покрывающих его из-за волнения красных пятен. — Вы мне льстите… Не приняв во внимание его заминку, Королева лишь покачала головой, сказав будто нечто само собой разумеющееся: — Моего сына не привлёк бы ничего не представляющий из себя глупец. Что-то живое, незабытое, отдающиеся покалыванием в сердце, подтолкнуло его к рискованному вопросу, который как минимум казался неуместным, а как максимум — буквально приставленным к виску дулом: — Но я не лучшая партия для него, по вашему мнению? Она повернулась к нему с призраком светлой, безмерно честной полуулыбки на губах и произнесла без какого-либо сожаления: — Худшая из всех, какую я только могла представить. — Я мог бы это предвидеть, — хмыкнул Натаниэль. Какое-то время они молчали, и не было в наступившей тишине ничего предвещающего хорошее — они оба в напряжении ожидали «нападения» друг от друга. Это даже иронично, что от Натаниэля ждали, будто он способен причинить кому-то вред, даже будучи в кандалах. Но сейчас он даже не думал о чём-то подобном — через всё тело проходили волны боли, а голова, слишком тяжёлая и мутная, чтобы думать о каких-либо ненужных сложных стратегиях и планах. Первой хладную, настороженную тишину нарушила Беатриса: — Вы знали, чем всё обернётся, но тем не менее зашли так далеко. Почему? Знал. Но всё равно дошёл до момента, когда капкан уже захлопнулся. Быть не может, что причина ей до сих пор не очевидна. — Вы, наверное, уже догадались. — Возможно, — не стала отрицать Королева. — Но я хочу услышать всю правду от вас. Если вы хотите выставлять себя честным человеком, то соответствуйте же своим принципам. Подняв голову, Натаниэль посмотрел вперёд и задумался, а кого он видит перед собой? Королеву, правившую государством вот уже два десятка лет, которая повидала и пережила многое, так что все его слова сейчас в лучшем случае будут иметь значение только для него, а в худшем — станут последним, что он скажет перед тем, как его убьют. — Любовь толкает на безрассудство, Ваше Величество, — в конце концов произнёс он, расправив плечи. — Вам это знакомо? В её появившейся усмешке показалось что-то знакомое, будто она что-то вспомнила. Но серьёзный взгляд говорил о том, что даже если любовь путешествует по миру бок о бок с лёгкой степенью безумства, то Её Величество этого ни в коем случае не одобряет. — Насколько же сильны должны быть чувства, чтобы заглушать голос здравомыслия? Это опасная затея, вы должны были понимать, — с явно слышимым осуждением высказала она. Натаниэль всё понимал, правда, поэтому в тот момент внезапно имел смелость возразить ей: — Я не говорил, что забывал о здравомыслии. Как-никак, а от этого зависела безопасность вашего сына. В её ответном взгляде ясно прочиталось ожидание другого ответа. — На кону ваша жизнь, а вы продолжаете говорить об Эндрю, — без раздражения, но с досадой она покачала головой. — Простите, привычка, — Натаниэль позволил себе лёгкую лукавую усмешку. Он слишком безнадежно влюблён, чтобы отказать себе в удовольствии последних воспоминаний о том, кто вернул его к жизни. Всегда возвращал. — Давайте поговорим о вас, — вдруг предложила Беатриса. — Откуда столько благородства у человека вашего происхождения? — Знаете как говорят в народе, Ваше Величество? Чем хуже поливаешь цветок, тем лучше он растёт. Впервые за всё время их разговора и всё время, что Натаниэль вообще видел Беатрису вживую, в её глазах пробежала искра интереса. — Если так в самом деле говорят, то есть ли у этой фразы продолжение? Или о красоте цветка, который поливали грязью, не судят? — Не судят, — подтвердил Натаниэль. — Да и в целом красота ужасно субъективна. Красота, о которой они говорили, не окружала Натаниэля, сколько он себя помнил, но вот его мать, когда-то молодая Мэри Хэтфорд, стала первой, от кого он узнал, что люди могут быть прекрасными даже в тёмной, злобной глуши, коей являлся и продолжает являться Нассау. И даже в окружении омерзительных людей, красивый цветок может оставаться таким, если есть хотя бы один человек, который поливает его чистой родниковой водой. Была ли красивой Беатриса, что с интересом говорила о цветах из народной присказки? Возможно. Её строгие черты лица передавали властность и хладнокровие того, кому удалось удержать при себе власть, после того, как предыдущий монарх умер (хоть Натаниэль и не в полной мере мог понять, насколько это сложно, но мог хотя бы предположить). Статная фигура с неизменно прямой осанкой напоминали о наличии лучших манер у её обладательницы. Так что если вы готовы побороться с ней за право решать, то такая женщина определённо или угробит вашу жажду к жизни, или станет самым незабываемым прекрасным воспоминанием в ней. — Для необразованного, грубовато отёсанного преступника у вас довольно недурно получаются метафоры, — рассудила она с внезапной снисходительностью. Приняв этот знак за миг мимолётного милосердия, Натаниэль отчего-то решил пошутить: — Прошу прощения, но кажется я всё-таки не настолько бездарен, как вы могли представить. И, вопреки своему прежде осторожному чутью, угодил в ловушку. — Хотите сказать, я ошибаюсь? — величественные глаза опасно прищурились. — Что вы, — сглотнул Натаниэль, чувствуя, как петля на шее затягивается туже, — просто хотел добавить, что я, по крайней мере, имею образование: в своё время закончил обучение в Мичманской Академии в Сан-Фернандо, и, наверное, не такая уж я полная бездарность. Не спрашивайте, зачем я всё это рассказываю… Не то чтобы данный факт биографии в действительности значил нечто важное, Натаниэль только лишь разбирался в том, как устроены многие из эксплуатируемых сейчас кораблей, иногда мог латать всякие мелкие прорехи и заниматься починкой оборудования, если не было возможности попасть к плотникам в ближайший порт. Также полученные знания помогли ему, когда первое время работал канониром. А изучение естественных наук стало маленьким бонусом к его «неотёсанной» пиратской натуре. И Королеву это, конечно же, не впечатлило. — И поэтому я обязана вас уважать? — как бы с намёком на «правильный» ответ спросила она. — Вы ничем мне не обязаны. Беатриса одобрительно усмехнулась и кивнула — значит, опасность миновала. — Вы хотите жить? — риторический вопрос подозревал слишком очевидный ответ, пока она не добавила: — Исходя из того, какую кошмарную неразбериху устроил Эндрю меж советниками, я подозреваю, что вы всё же нужны ему живым. Она подозревала, а Веснински смутно догадывался, и сейчас здесь не хватало только самого Эндрю, чтобы расставить все точки над «i». Так что Натаниэль решил действовать сам и подкупить доброту Королевы своей правдой, которую вопреки принципам рассказывал до этого лишь одному человеку. — Знаете, — начал он, — честно говоря, я должен был умереть ещё на прошлой неделе от рук Натана. Но я выжил по большей части только ради Эндрю, чтобы снова увидеть его. Не говорите ему, что я был чертовски близок к тому, чтобы перейти на «ту сторону». Признание вышло внезапным, но таким естественным что ли? Как будто ещё один кусочек пазла к доказательству о том, насколько на самом деле сильны чувства между ними двумя. — Не скажу, не беспокойтесь, — почти сразу же ответила Королева, чем удивила и себя, и осуждённого. — Так что, думается мне, мы с Эндрю и вправду очень нужны друг другу живыми… — несмело дополнил Натаниэль. Глядя на него, Беатриса задумалась о чём-то, потом кивнула сама себе и вдруг заговорила уже не столько со спокойствием, сколько с удовлетворением от вынесенного вердикта: — Если принять ваши слова за правду, то можно рассудить, что даже хорошо, что Натан не убил вас. В противном случае я бы не могла использовать вас в своих целях, — прежде, чем замешательство Веснински успело смениться хоть каким-либо намёком на возмущение, она добавила уже тише: — К тому же, мало ли как бы эта, как вы ни скажете, потеря сказалась на Эндрю. Значит, она всё же беспокоилась о своём старшем сыне. Но не может же она после всех оглашённых и совершённых преступлений оставить Натаниэля в живых только потому, что его вероятная смерть расстроит Эндрю? Натаниэль точно понял по её взгляду — Королева что-то задумала. Она явно из тех людей, чьи добрые намерения подобно монете имеют две стороны. Сейчас перед ним должна раскрыться вторая. — Простите, в каких целях? — не совсем понял Натаниэль, сделав вид, будто наивно надеется, что так называемые цели не будут опаснее виселицы. — У меня есть предложение для вас, — объявила она. — Так что если вы впрямь не планируете умереть сегодня, то слушайте меня очень внимательно. — Я слушаю, — с напряжённым замиранием сердца выговорил Натаниэль. Осмотрев его критичным взглядом, Беатриса вздохнула и начала говорить суровым, властным тоном: — Не подумайте, будто ваша персона имеет для меня какое-то важное значение, поскольку всё, что я вам дальше расскажу, касается исключительно того, что вы — преступник; вы знаете, что такое нарушение закона; знаете, как и где скрываться от ареста; в конце концов, вы умеете мыслить так же, как все, кто перешёл на сторону нелегальной жизни. И единственное, что мне от вас нужно, — рационально оценить ситуацию, проблему и всевозможные исходы, со стороны преступника, которого всё же поймали. Заинтересовавшись, что именно ему хотят поведать, Натаниэль подошёл ближе, как только его подозвали жестом. Королева поискала что-то в бумагах на столе и вытащила из стопки папку — невзрачную, средней толщины и без каких-либо распознавательных признаков касательно содержания. Поначалу Натаниэль ошибочно подумал, что там протоколы, фиксирующие все его преступления, но это оказалось не так. — Здесь, — открыв папку, заговорила Беатриса, — особо, скажем, проблематичные для поимки преступники. Возможно, не такие пафосные и наглые, как вы, но они здорово действуют на нервы. И не менее опасны. Натаниэль кивнул, показывая, что внимательно слушает. И не совсем понимал, к чему она клонит, пока не услышал: — У меня на примете есть отряд для их поимки, но ему не хватает командира. Задача непростая, вы понимаете. Но вознаграждение будет существенным. Не поверив в реальность услышанного, Натаниэль недоверчиво покосился на неё: — Поправьте меня, если я ошибаюсь, но неужели вы хотите назначить меня руководить отрядом? Не верится, что не нашлось более достойного человека. — Недостатка в таких людях мы не испытываем, ваша правда, — согласилась Её Величество, решив не унижать его иллюзией, будто он единственный и неповторимый кандидат на роль лидера прямо сейчас. — Взять хотя бы первогодок Королевской Военной Академии — думаю, вы прекрасно понимаете, что даже они более достойны этого звания и работы. — Конечно. Тогда почему вы выбираете меня? На губах Королевы расцвела циничная усмешка. — У них всех есть выбор. Либо жизнь, либо смерть. У вас — нет. Натаниэль ухмыльнулся ей в тон. Всё честно — как он и любит. И если, получается, что в любом из случаев его, скорее всего, ждёт смерть, то может хотя бы более достойная? Во время погони за негодяем (может чуть меньшим, чем он сам, или чуть большим, неважно) или в засаде. Или с пулей в груди за то, что хотел поскорее вернуться домой. Её Величество терпеливо ждала ответа, но Натаниэль уже понял: от её предложения невозможно отказаться. Точнее — возможно, но тогда через несколько минут он уже будет подвешен как мешок там, во дворе. — И что же там за преступники такие, доставляющие столь много хлопот? — спросил он до того, как успел подумать, что стоило уточнить о содержании вознаграждения. Хотя разве это важно, пока он может пожить немного дольше положенного? — Мне нужно знать, с кем предстоит иметь дело, чтобы оценить риски, хорошие исходы и всё, что вам будет нужно. Полуулыбка угасла, Королева пролистала несколько листов из папки, пододвинула ближе к Натаниэлю и стала рассказывать лишённым каких-либо «лишних» эмоций, монотонным голосом: — Возможно, одни из самых суровых и безжалостных, что вам приходилось видеть. Например, убийца, забравший жизни десятки людей, — доктора диагностируют у него нездоровые психиатрические наклонности. Сначала по нему плакал сумасшедший дом, но спустя год — это уже тюрьма. Он действует просто и безжалостно — опаивает людей в кабаках, грабит и убивает. — В чём же его особенность? — нахмурился Натаниэль, не веря, что такого жестокого, но всё же «простоватого» вора не могут поймать, особенно если он действует на суше. — Таких может быть гораздо больше. — Я же сказала: он нездоров, — сквозь плотно сжатые челюсти, прошипела та. — На теле каждой из жертв он вырезает на коже сумму, которую украл. А после скрывается, меняет имя, переезжает — и так по кругу. План ужасный, но продуманный, раз его до сих пор не арестовали. И да, насколько бы тюрьма не была ужасным местом, только она смогла бы «помочь» такого рода преступникам, поскольку остальные варианты приводят в тупик или делают хуже. Так их ярость хотя бы будет сдерживаться в пределах одного помещения, и прекратит являться угрозой для остальных людей. Со своей «преступной» точки зрения Натаниэль попытался объяснить то же самое Её Величеству: — Боюсь, сумасшедший дом только хуже бы сделал. Вы знаете, в каких условиях там держат таких маньяков? К ним относятся как к диким животным, а методы «лечения» порой даже хуже, чем нахождение в тюрьме. От какого слова по-вашему произошло «лечение»? Беатриса сосредоточенно нахмурилась, поскольку ответ казался слишком уж очевидным. — Лекарство. — Теперь забудьте об этом. Вместо лекарств там цепи, а в качестве метода успокоения для особо буйных пациентов — кнут. И чем бы это помогло обезумевшему убийце? Наоборот — только обострило бы ненависть к людям и желание сбежать обратно в свою циничную аморальную жизнь, где он, как ему покажется, был гораздо счастливее, чем в богадельне. Не показывая в полной мере, какое впечатление на неё произвели его слова, Беатриса заподозрила неладное: — Откуда вам столько известно про сумасшедшие дома? — Часто переезжал по молодости, — Натаниэлю пришлось сдержать привычный порыв пожать плечами, если он не хотел скрючиться от боли на полу. — Насмотрелся всякого. Поверив ему, Её Величество перешла к самой сути, которая неопределённо зудела под кожей от неутолимой жажды покончить со всем этим как можно скорее: — Так что вы можете сказать насчёт его поимки — справитесь? — Такого нужно знать на что ловить… — стал вслух рассуждать Натаниэль, — но не попробовать — всё равно, что дальше позволить ему убивать ничем не повинных людей. Шансы есть. Я ведь умею мыслить как преступник в конце концов. Его отдающая самоуверенностью усмешка вселила в Королеву ощущение какой-никакой надёжности и надежды на то, что с выбором командира она, возможно, не ошиблась. — Ладно, — кивнула она и перелистнула страницу, — вот ещё один пример — смертельный картёжник, проигрывающий в карты всё, что можно. Однажды он поставил на кон жизнь своей матери и больше никто никогда не видел её. Для него равноценно по стоимости золотая цепочка или человеческая жизнь. — Однажды азарт погубит его. — Нужно приблизить это «однажды», — настояла Беатриса. — Его родственники серьёзно переживают, что однажды он выставит на стол жизнь своих младшего брата и сестры. — Значит, надо узнать, чем его страсть к картам вообще подкрепляется, — заключил Натаниэль, подозревая, что мать картёжника задействована в истории не просто так. — Если перекрыть исток, то и играть станет неинтересно. — Важно успеть раскрыть его и арестовать за одну ночь. Дольше, чем на ночь, он ни в одном заведении не задерживается. — Получается, он вполне вменяемый? — удивился Натаниэль. — Это интересно. Думаю, его поймать может быть даже чуть легче, чем предыдущего безумца. Его уверенность подкупала Королеву на то, чтобы рассказать даже больше планируемого: — Могу поведать ещё про одного, он орудует в море, это больше подходит вашему профилю. Мы называем его «утопленник». Схема его преступлений не так сложна, сколько хитра — он нарочно продаёт судна по более низкой цене, чем остальные, но в них всех заранее сделаны хорошо замаскированные пробоины — стоит кораблю спуститься на серьёзную глубину, как оно начнёт тонуть. И именно в тот момент рядом окажется продавец, который по «счастливой случайности» шёл другим курсом, но не смог остаться равнодушным, видя идущий ко дну кораблю. За спасение и «нарушение своего расписания» он берёт немалые деньги. Оставшиеся в живых боятся на него жаловаться — их устраивает то, что он их спас, а цена уже кажется неважной. — Какая эффективная стратегия… — задумчиво пробормотал Натаниэль. — Пожалуй, с ним придётся повозиться. — Такого рода преступники вас не пугают? Натаниэль усмехнулся в ответ. Если всё, что ему нужно сделать, чтобы не умереть сегодня, — это поймать с десяток другой преступников, то он готов. Конечно. Как же иначе? Кто бы ещё подошёл для этой роли лучше? — Всё, что когда-либо могло меня напугать, уже случилось намного раньше. Увы, вам этого сейчас не удалось. — Что ж, похвально, — её снисхождение непозволительно близко походило на малую толику восхищения, но, возможно, что у Натаниэля попросту уже начался бред. — Чем быстрее мы их обезвредим, тем быстрее вы получите свою награду. — Кстати говоря, могу я узнать, что вы подразумеваете под этим? — осмелился он спросить. Беатриса посмотрела не него долгим выжидающим взглядом и объявила цену их соглашения: — Свобода. Мы заключим договор: вы отдаёте на службу мне несколько лет — столько, сколько потребуется, или пока мне не надоест, а взамен я снимаю с вас все обвинения и дарю право начать жизнь с чистого листа. Вы заработаете денег, сможете уехать куда угодно и стать тем, кем хотели. Натаниэль чувствовал, что вопрос про Эндрю будет лишним и сломает то хрупкое доверие, которое выстроилось между ним и Королевой. Так что он молча кивнул. Если погибнет, так тому и быть, а если нет, то так даже лучше — он сможет начать жить жизнью, которой мечтал. И однажды пригласить в неё Эндрю. Примерно за миг до того, как Королева, вероятно, распорядится закончить затянувшийся разговор, Натаниэль задал вопрос, который не мог оставить без ответа: — Ваше Величество, а что будет с мальчиком? — в ответ на её непонимающий взгляд он уточнил: — с Арчи. Беатрисе была неясна причина столь внезапного интереса, что она и озвучила: — Какое это значение имеет для вас? — Важное. — Тогда… он будет свободен. Досрочно, — добавила она. — Но это вам придётся отработать на службе. Вы готовы? От её слов с души наконец упал камень безнадёжности и бессилия, который поселился там с самого первого момента, когда Натаниэль увидел Арчи и понял, что не может ему помочь. Но теперь он мог, теперь ему дали шанс и он ухватится за него так крепко, чтобы не допустить ни одной мысли о поражении. Он просто не имеет такого права, когда ему в руки вверяют распоряжение чьей-то судьбой. — Конечно, я сделаю всё, что в моих силах, — заверил он с ещё большей решительностью, чем даже та, которая проявлялась ранее. — И что с ним теперь будет? — Я сказала, что он свободен от заключения, но не от своей работы, так что, полагаю, он вернётся в поместье к советнику Лютеру. Если там, конечно, кто-то останется ввиду последних обстоятельств… Натаниэль нахмурился, предчувствуя неладное. И решился возразить: — Но это не свобода. — Что вы хотите этим сказать? — спросила она, выгнув бровь. — Вы же сами слышали, что Лютер пытался с ним сделать. Если допросить его семью или тех, кто был дома в тот день, — это убедило бы вас, что Арчи нельзя туда возвращаться? — Вы так старательно пытаетесь убедить меня то в одном, то в другом, — вздохнула она. — Я порядком устала от вашей настойчивости. И, между прочим, у меня есть другие дела, кроме как доказывать вам сейчас что-либо. — Ваше Величество, поймите же, я не могу этого допустить, — с почти отчаянным желанием доказать очевидное, Натаниэль и не думал отступать. — Арчи заслуживает лучшей жизни. Что нужно сделать для того, чтобы Арчи не возвращался туда? Королева задумалась. А когда определилась с ответом, то он совсем не радовал: — Полагаю, вы можете выкупить его у советника Лютера, если правильно договоритесь о цене. — Выкупить… — скривился Натаниэль, — если это единственный выход, я согласен. Желание помочь Арчи побороло ненависть к существовавшей фактически торговле людьми. Беатриса велела страже позвать Лютера, но стоило только ему зайти в зал, как от вида разъярённого Натаниэля он застыл, побледнев. — Ваше Величество, вы что-то хотели? — проблеял он. — Да. Натаниэль хотел бы выкупить у вас Арчи, — как ни в чём не бывало спокойно рассказала она. — Какую цену вы дадите? Лютер задумался, но не дольше, чем на несколько секунд. — 10 шиллингов. — Идёт, — процедил Натаниэль. — Думаю, генерал Ваймак вполне может распорядиться найти в моих конфискованных вещах кошелёк, чтобы вы могли взять нужную сумму. Лютер кивнул, бросив: — Он ваш. Беатриса кивнула, одобряя решение конфликта более или менее мирным путём и одновременно испытав неожиданное уважение к Натаниэлю, которому хватило сил переступить через собственную гордость и принципы, чтобы помочь другому человеку, особенно незнакомому. Уж она-то знала, как сложно переломить важную часть себя, чтобы сделать нечто ради чужого блага. Знала и поэтому разглядела в решении Натаниэля что-то помимо желания освободиться самому, тут было что-то личное. — Вы свободны, Лютер, — Беатриса недвусмысленно намекнула, что, как говорится, пора бы и честь знать. — Будьте добры сопроводить капитана Кевина с его подчинёнными для допроса вашей семьи. И пригласите сюда Эндрю, можно заодно с Арчи. — Слушаюсь и повинуюсь, — Лютер выразил удивительную покладистость и покинул зал. Убедившись, что они снова одни, Её Величество обратилась к Натаниэлю: — Эндрю проводит вас в госпиталь, — подумав над аргументом, она как бы небрежно добавила: — Если честно, вы выглядите очень плохо. Вас нужно подлатать, если мы действительно хотим, чтобы наше сотрудничество дало плоды. Натаниэль благодарно кивнул. — Спасибо, вы очень… великодушны. — Ох, не тратьте силы на пустую лесть, я слышу такие слова столь часто, что они с каждым разом всё больше теряют смысл. Отблагодарите меня потом хорошо сделанной работой, — сказала она напоследок и вышла, оставляя его одного. Но не надолго. Спустя минуту или три — даже если бы Натаниэль хотел сосчитать их количество, то не смог бы из-за гудящей от усталости головы — двери распахнулись, пропуская внутрь Эндрю. На губах расцвела горькая, но счастливая усмешка. С той самой силой, с которой Натаниэль два дня назад оттолкнул от себя Эндрю, он сейчас хотел притянуть его к себе, прижать и никогда не отпускать. Вот же он — герой, заявил, что спасёт и действительно спас. Немного упав в то эфемерное состояние необъятной тоски и радости, Натаниэль моргнул, а когда открыл глаза, то Эндрю уже стоял рядом. Буквально на расстоянии протянутой ладони, всего в нескольких дюймах от желанного прикосновения… — Ты всё это устроил ради меня? — тихо спросил Натаниэль, даже если знал ответ. Он накрыл ставшие родными щёки своими ладонями, шепча: — Су-мас-шед-ший. — Я не мог тебя потерять, — прошептал Эндрю, приблизившись. Он так по-родному заглядывал в глаза, что что становилось до дурного хорошо. Как будто Натаниэль невольный актёр пьесы, который сам придумал себе концовку, но она не понравилась его партнёру, поэтому теперь они, отыграв свою импровизацию, не знали, что же их ждёт дальше. — Как ты уговорил их отступить? — зачем-то спросил Натаниэль, как будто это имело некий важный смысл. — Они выглядели недовольными и даже напуганными. — Когда я хочу добиться своего, на пути у меня лучше не стоять, — усмехнулся Эндрю. Но затем серьёзно спросил: — Что сказала Её Величество? Как долго они говорили? Натаниэль не знал, но этого времени хватило, чтобы они придумали выгодный для обоих способ использования необузданной силы Веснински. По крайней мере, покойный Натан оставил после себя нечто стоящее — человека, готового расплачиваться своей жизнью за то, что хотел получить, и то, что было дорого. А жизнь, как всем известно, — одна из самых ценных валют, её нельзя подменить, обесценить или сделать вид, что не взял с собой. Натаниэль знал, что́ ставить на кон, а Королеве пришлась по нраву эта азартная игра. — Я заслужу свою свободу, — заверил Натаниэль, беря руки Эндрю в свои. — У неё есть для меня пара… поручений. Не вдаваясь в подробности, Натаниэль понадеялся, что Эндрю не будет сейчас расспрашивать его об этом, и оказался прав. — Главное, что ты жив, — заключил Эндрю, выдохнув от ошеломительного облегчения. Не в силах больше сдерживаться, Натаниэль понял, что если прямо сейчас не справится со своим порывом раствориться в Эндрю, то просто пропадёт. Поэтому он приник ближе к Эндрю, наслаждаясь тем, как тот в предвкушении задержал дыхание. — Эндрю, — Натаниэль заключил его лицо в ладони и стал осыпать поцелуями с коротким прерыванием на: — Дрю, моё сокровище, моя любовь, Дрю… Не откликнуться на такие ласки было невозможно. Так что Эндрю поддался в путы беззаветного счастья и прижался всем телом к любимому. И как бы он не хотел, чтобы момент длился примерно вечность, нельзя отрицать очевидное. — Тебе нужен доктор, — негромко, но вполне настойчиво сказал Эндрю. Он не мог даже полноценно обнять Натаниэля — боялся, что сделает больно. Поэтому руки беспокойно лежали на плечах, но, кажется, самого Натаниэля всё более чем устраивало. — Эндрю, — позвал он голосом, будто ему нужно было сказать очень много всего, а Эндрю со своими наставлениями и волнением не давал ему выплеснуть всю ту нарастающую внутри бурю чувств. — Эн’рю, теперь я сделаю всё, чтобы мы были вместе, слышишь? Мне жаль за то, что я тогда наговорил тебе в порту, прости, если сможешь… Сердце защемило от прилива нежности и осознания, что всё-таки Натаниэлю тогда было так же нелегко говорить о расставании, как и Эндрю осознавать, что их пути разойдутся. Но он переступил через себя, потому что хотел защитить Эндрю. Даже если гипотетической ценой их любви стала возможность никогда больше не увидеться. Но теперь никакой опасности, вынуждающей расстаться, нет и можно наконец сделать правильный для своего сердца выбор. — Слышу, — мягко остановил его Эндрю, — но тебе действительно нужна помощь врачей прямо сейчас. — Мне нужен ты, — до глупого упрямо стоял на своём Натаниэль. Присмотревшись, Эндрю заметил мутность взгляда, как будто морская синева плещется за грязным стеклом, и это не на шутку его забеспокоило. — Я переживаю за тебя, — сказал Эндрю, положив руку на щёку Натаниэля, чтобы через секунду тот стал ластиться о неё как мартовский кот. — Дрю, я так невозможно сильно люблю тебя… — прошептал тот, прикрыв глаза. — Глупый… — Эндрю позволил себе беззлобную усмешку, — я люблю тебя сильнее. — Ты думаешь, что я говорю глупости? — хмыкнул Натаниэль, выглядя немного огорчённым, когда вновь посмотрел на любовь всей своей жизни. — Я думаю, возможно, у тебя лихорадка, — поделился Эндрю, отмечая, насколько горячей ощущалась кожа Натаниэля. — Пойдём в госп- Тот в ответ вдруг спросил, перебив: — Это помешает тебе поцеловать меня? Чем немного-немало удивил Эндрю. — Тебе не хватит сил, — он сосредоточенно нахмурился, предполагая, что всё-таки отвести Натаниэля в госпиталь хочется даже сильнее, чем поцеловать. — Проверим? — он хитро усмехнулся. В конце концов, Эндрю смирился, но решил, что раз уж приходится играть по чужим правилам, то он может позволить себе немного смухлевать. И, быстро подавшись вперёд, оставил лёгкий поцелуй на щеке Натаниэля, а напоследок подмигнул ему. — Теперь идём, — решительно взяв его за руку, Эндрю уже было развернулся по направлению к дверям, когда сзади раздался недовольный стон. — Ты так коварен… Вдруг двери распахнулись практически перед их носом. И внутрь несмело зашёл Арчи. Всё такой же тревожный и беспокойный как там, во дворе. Эндрю впервые встретился с ним взглядом, когда Арчи удивлённо посмотрел на их с Натаниэлем сцепленные руки. — Арчи, — Натаниэль устало улыбнулся, — у меня хорошие новости. Арчи тут же вернул всё внимание к Веснински. И спросил, будто одновременно боясь ответа на вопрос и желая скорее его услышать: — Какие? Можно было много чего сказать, придумать введение к главной части, добавить больше подробностей, а можно ограничиться кратким: — Мы будем жить. Арчи с неверием посмотрел на него, поджав губы, и почти не скрывал борьбы сомнений против желания поверить в услышанное. За те два дня, проведённые в стенах камеры бок о бок, Натаниэль уже понял, что имеет дело с очень чувствительным и ранимым, но в то же время боязливым и неуверенным человеком, поэтому он решил повторить снова, чтобы убедить Арчи поверить ему: — Ты свободен, слышишь? Отныне ты принадлежишь сам себе. Он мог бы повторять это пять, десять, двадцать раз, если только это означало видеть как в ясных, подобно летнему небу, глазах искрами рассыпается радость и как детское лицо принимает то выражение, которое и должно на нём быть, — беззаботность, счастье и открытость к миру. — Как вы?.. — едва ли не всхлипывая, Арчи не сразу даже понял, что именно хотел бы узнать, он просто был рад. И благодарен. — Как вам удалось? Поскольку ребёнку всех тонкостей договоренностей взрослых всё равно не объяснишь, Натаниэль лишь подмигнул, отшутившись: — Капитаны своих секретов не раскрывают. Не найдясь с ответом, Арчи перестал сдерживать слёзы, так что уверенность Натаниэля как и в прошлый раз испарилась перед видом плачущего ребёнка. — Сделаешь что-нибудь? — прошептал ему Эндрю. Натаниэль несколько неуклюже опустился на корточки, хоть это действие и отозвалось колючей болью по всему позвоночнику, и положив руку на плечо Арчи, погладил его, приговаривая: — Ну-ну, приятель… чего ты так? Ещё до того, как он успел мысленно снова стукнуть себя по лбу за такую бесценную поддержку и «крайне талантливое» умение общаться с детьми, Арчи вдруг скинул его руку и прижался ближе, обняв за шею. — В-вы… я… — хлюпал он куда-то в рубашку, — спасибо большое! Эндрю не сдержал полуулыбки, наблюдая за растерянным Натаниэлем, а тот, заметив веселье карих глаз, в отместку сказал: — Его Высочество думает, что мне нужно в госпиталь, но по-моему тебе тоже не помешала бы помощь. Сходишь с нами? Арчи немного отстранился, быстро закивал в знак согласия. — Вот и славно, — похвалил его Натаниэль, — теперь давай вытирай слёзы, и иди вперёд, а мы сразу за тобой. Арчи первым вышел из зала, а за ним Эндрю, придерживший дверь для Натаниэля. Проходя мимо, он ласково сказал: — Очень галантно с твоей стороны. Эндрю считал хорошим знаком, когда Натаниэль начинал говорить в своей привычной манере. Но вместо флирта при взгляде на идущего впереди них Арчи вдруг само собой вырвалось: — Знаешь, а вы похожи. — Правда? — всё же удивился Натаниэль. Несмотря на очевидное сходство во внешности, неужели имелось что-то ещё? — Да, — кивнул Эндрю. — Он как детская версия тебя. — Такая же очаровательная и трогательная, — в шутку сказал Натаниэль, не ожидая что и здесь Эндрю с ним согласится. — Ты до сих пор очаровательный. В такие моменты понимаешь, почему жизнь стоит ценить. Не только ради возможности встретить хороших людей и даже не ради того, чтобы самому стать таким, а просто потому что однажды кто-то посмотрит на тебя взглядом, в котором ты увидишь весь мир и поймёшь, что ты и есть этот самый мир. Для кого-то мы — строчка стихотворения, для одних — страница истории, а кто-то посвящает нам целые книги. Пока одни считают тебя бесчувственной сволочью, всегда найдётся человек, который единственно останется с тобой рядом, скажет, что ты его муза. И если вся жизнь — это длинная дорога с множеством ответвлений во все направления компаса, то не лучше ли найти спутника, который составит достойную компанию? Не даст случайно сойти с дороги, сорваться с обрыва или попасться голодным волкам. Смотря на нежно улыбающегося Эндрю, не отпускающего его руку, и оглядывающегося на них радостного Арчи, Натаниэль хотел думать, что встретил тех самых людей. И спустя годы он обязательно поймёт, что всё так и есть. Не каждый злодей получает хорошую концовку, но перед каждым однажды встаёт выбор, может ли он её заслужить. Натаниэль такой выбор сделал.