Королева-пленница

Когда-то в Хельхейме было пусто. Но с тех пор, как Один бросил дочь Локи в холодную бездну Нифльхейма под корнем Иггдрасиля, утекло много времени, сотни и тысячи мертвецов заполонили бесплодные земли под замёрзшими небесами. Их стенания стихали так же быстро, как гасла их память о прежней жизни, и они обращали свои потухшие глаза к Хель, тянули иссохшие руки. Называли «госпожой». Называли «матерью». И Хель принимала своих детей. Но властвовать в совершенном одиночестве было за пределами её возможностей. Во мрачном чертоге ей прислуживали Ганглати и Ганглет, слуги медлительные и нерасторопные — но куда торопиться им в мире, где уже всё мертво? Хель не жаловала их милостью, ни разу не сказала им доброго слова, и слуги привыкли к жестокости новой хозяйки, раболепно склоняли головы и избегали смотреть в полные холода глаза Хель. Были и стражи, что бдели без устали на границе Хельхейма. Без них любой мог бы пересечь реку Гьёлль через золотой мост Гьялларбру, пробраться сквозь врата Напасти в покои королевы мёртвых. Но путь через мост недругу преградит Модгуд, озлобленная на весь род людской и божий великанша. Есть у неё лишь один приказ: изгонять из Хельхейма всех непрошенных гостей, и исполняла его Модгуд с величайшим наслаждением, срывая гнев на любом встречном. Но был страж куда страшнее, чем злая Модгуд. Гарм, ужасающий пёс, что размерами едва уступал Фенриру, охранял свою госпожу. Даже прикованный к скале Гнипа, ввергал он покойников в ужас одним своим окровавленным видом. От взгляда его четырёх глаз, мерцающих во мраке, никому не скрыться, пасть его, наполненная смрадной кровавой слюной, испещрена острейшими клыками, что даже скалу могут раскрошить на сотни мелких осколков. Облик его устрашающий чудился людям Мидгарда в самые тёмные ночи, а те, кто, гуляя по кладбищу, слышал его поступь, возвращались домой совершенно седыми. Но то были лишь видения и наваждения, случись кому по правде встретить Гарма, он никому бы уже не поведал о чудовищности этого создания. Как бы ни был суров его нрав, даже Гарм склонял голову перед Хель, припадал на передние лапы. Хоть и был он порождением тьмы, но всё же оставался псом, и верность хозяйке у него была пёсья. И Хель ценила эту беззаветную верность чудовища: Гарм был единственным, кому порой доставались крохи её доброты. Он, ворча, отстранялся от живой её руки и подставлял голову под мёртвую, вздыбливая клокастую шерсть на загривке. Хель же в такие моменты вспоминала брата, с которым разлучили её асы. Но тут же отстранялась: нет у неё времени для пустой горечи о былом. Не было у Хель столько слуг, сколько водится в чертогах Асгарда и Ванахейма, но зато подданных — в тысячи раз больше, чем у любого бога. Преданных, не знающих иной королевы, готовых подчиниться любому её слову. Ждущих её последнего приказа. Ждущих, когда Гарм завоет, предвещая Рагнарёк.