В огне желаний

Человек из Министерства задержался у Люциуса до глубокого вечера. Vallery сидела в комнате одна. За окном было темно, а комната озарялась тусклым светом свечей. Когда тишину нарушили внезапный хлопок и шелест, Vallery вздрогнула и посмотрела в сторону окна. На подоконнике сидела сова. Но вовсе не та, что когда-то доставила письмо Люциусу с извещением о приезде Нарциссы, а совсем другая – черная и гораздо больше в размерах, оттого и шума от нее было куда более. Не дожидаясь, пока девушка подойдет, сова бросила письмо на подоконник и вылетела из комнаты, впрочем, недалеко, уселась на ближайшую к окну ветку. Vallery почему-то ни на мгновение не сомневалась, что письмо адресовано ей, а не другому хозяину комнаты - Люциусу. Так оно и оказалось – на конверте она разобрала аккуратный почерк дедушки. Торопливо раскрыв письмо, Vallery начала читать: «Дорогая Vally! Пишу тебе с чувством крайней скорби. Любой другой родитель на моем бы месте заругал непутевое чадо и потребовал бы немедленно явиться в отчий дом с повинной головой. Но только не я. Ибо я прекрасно понимаю: твои ошибки – это, в первую очередь, мои ошибки. Именно поэтому вот уже несколько недель я испытываю крайние угрызения совести даже не перед тобой или собой, а перед твоими покойными родителями. Если потусторонний мир существует, я представляю, как сейчас там рыдает твоя матушка и как безуспешно ее успокаивает твой отец, а виновен во всем я. Не уследил, не остановил, причем не просто не остановил, а не остановил, зная в чем дело. Мои подозрения о твоем неравнодушии к лорду Малфою появились еще в тот день, когда ты так неосторожно спросила о нем и проговорилась о вашей встречи у Спенсеров. Помнишь, я тогда предостерег тебя о судьбе хорошеньких девушек, которые становятся игрушками в руках сильных мира сего? Но ты, видать, в силу своей молодости и неопытности, не уделила должного внимания моим намекам, а я, признаться, не стал излишне на тебя давить. Меня ослепило некое тщеславие, что такой влиятельный человек как лорд Малфой, обратил внимание на наше семейство, кроме того из-за его положения я сложил несколько ложное мнение о нем самом. Я почему-то нисколько не сомневался в благородстве этого человека, потому не стал обрывать ваше общение. Я надеялся, что милорд, взяв над тобой покровительство, поможет тебе завести полезные связи, а возможно и занять место при дворе. Еще больше мои подозрения укоренились, когда несколько дней спустя после твоего отъезда в Хэмпшир, милорд тоже уехал, я почему-то даже не сомневался куда. Уже тогда я твердо решил после твоего возвращения поговорить с тобой и попросить прервать всякие контакты с этим человеком, ибо его внимание к тебе явно нездоровое. Но ты вернулась, и сама меня порадовала. Я прекрасно знал о многочисленных записках, посылаемых тебе лордом, на которые ты просто не отвечала, дипломатично давая понять, что его предложения тебе не интересны. Все правильно – все как я тебя учил. Я окончательно убедился в твоем благоразумии, когда ты отвергла тот дорогой подарок, что лорд прислал тебе во время болезни. Тогда в моих глазах ты была настоящая молодец. Ты показала себя, как девушка, знающая себе цену, достоинство которой за дорогие побрякушки не купишь. Потому совесть моя окончательно успокоилась. Но я не учел хватку Малфоя, все-таки годы на пенсии дают свое, я стал «терять нюх». Старый дурак… Своим тщеславием я сгубил твою жизнь. Vally, я пишу тебе с настоятельной просьбой хотя бы с запозданием внять моим просьбам и покинуть поместье Малфоев. Когда я узнал, что Нарцисса прибыла домой, а ты все еще находишься там, отчаянью моему не было предела. Это ж надо девушке благородного происхождения, ни разу не бывшей замужем, учувствовать в таком «садоме с гаморой»! Vally, знаешь ли ты, что девичья фамилия Нарциссы, Блэк? Я не один год наблюдал за этим семейством. Если кто и владеет искусством интриг в совершенстве – так это они. А Нарцисса достойная наследница своих предков в этом смысле, она ничего просто так не делает. И если она вернулась из Франции, то на это есть весомые причины. Я не удивлюсь, если вся ее смертельная болезнь – чистая фикция. Внученька, я молю тебя приехать домой, и как можно скорее я отправлю тебя за пределы Британии, пока все ни забудется, а лорд, если ему так хочется, пусть разбирается со своей женой дальше. Но поверь мне, духу у него не хватит. Не ты первая, не ты последняя пассия, которая пытается разорвать эту прочную брачную связь. У тебя ничего не получится, Нарцисса всех переиграет, а ты останешься с разбитым сердцем и поруганной честью. Сова, что я прислал с письмом будет ждать столько сколько понадобиться, дай ответ.» Дочитав последние строчки письма, Vallery поняла, что сердце ее разрывается от боли. Дедушка на одном листе письма высказал все то, что она чувствовала уже много дней. А еще было обидно, обидно от своей глупости. Она-то думала, что умная, что всех переиграла, а оказывается все ее потуги были напрасны, как Люциус прекрасно видел и знал о ее чувствах, так и дедушка обо всем догадался почти сразу. А самое жуткое в этом письме было то, что дедушка подтвердил все ее мрачные подозрения относительно Нарциссы. Да, эта женщина несомненно опасна, и своего не отдаст. Сам Люциус в утреннем разговоре проронил фразу, что просто не знал бы, что делать, если б не эта смертельная фатальность, случившаяся с его женой. Ее болезнь наверняка преувеличена, она просто таким образом держит возле себя мужа, а Vallery, Vallery если вовремя не осознает это, останется в вечных приживалках, а в еще дальнейшем будущем Малфой просто наиграется ней, и найдет развлечение получше. Да, из этого дома надо бежать. Сев за стол, Vallery тут же начала писать ответ: «Дорогой дедушка! Не рви свое сердце и не трать нервы на непутевого ребенка, который тебе сейчас пишет. Прежде всего потому, что это уже давно не ребенок. В 25 лет пора бы уже и самому разбираться в людях. Но, возможно, тщеславие у нас семейное. Мы оба, занимая, в общем-то, скромное положение в обществе, все время стремимся быть поближе к блеску и могуществу, подобно бабочкам, которые слетаются на свет свечи. Хочу тебе сказать, дедушка, что в этом письме ты не написал ничего такого, что не гложет меня уже который день подряд, и с помощью твоего письма я словно увидела собственную глупость и наивность со стороны. Не скрою, первым моим порывом было наспех собрать вещи и покинуть дом восвояси, чтоб уже завтра чуть свет пуститься наутек из Британии. Но пойми, дедушка, милорд не тот человек, от которого так легко уйти. Потому побег надо планировать тщательно. Послезавтра, в пятницу, Люциус будет до глубокого вечера занят чем-то в Министерстве. Жена его не выходит из своих покоев вовсе (даже если она имитирует свою болезнь, то делает это тщательно), Драко, их сын, даже если что-то и заподозрит, то препятствовать моему побегу точно не станет. В общем в пятницу, как будет возможность я незаметно выскользну из дома; только прошу тебя об одном: пусть неподалеку от мэнора будет кто-то из слуг с лошадью. Больше мне достать ее неоткуда. Еще раз прошу прощения, и жди меня, дедушка». Стоило Vallery закончить писать последнюю строчку, как в коридоре послышался какой-то шум. Она, словно вор, испуганно оглянулась и поспешила спрятать письмо в глубь ящика. Но топот пролетел мимо двери дальше. Подойдя ближе, Vallery приоткрыла дверь. В доме точно была какая-то аномальная возня. И лишь выйдя за дверь, Vallery поняла, что шум доносится из того крыла, где располагалась Нарцисса. Похоже, у нее был сильный приступ. Вернувшись в комнату, Vallery плотно прикрыла за собой дверь, достала из ящика письмо бегло его просмотрела и решила отправить дедушке. Пока она возилась с конвертом и печатью, свет свечи попал на ее палец, на котором блеснуло кольцо в виде змеи. Первый подарок Люциуса, который она приняла. Подарок, правда, был со смыслом. Кольцо создавало связь между Vallery и Малфоем. Благодаря нему, он мог без затруднений ее найти. В голове девушки тут же мелькнула мысль, что от кольца при первой же возможности надо будет избавиться. Воображение нарисовало драматическую картину, как Vallery стоя на палубе корабля где-то посреди Ла-Манша, бросает кольцо вводу, тем самым обрывая последнюю связь с любимым. Кольцо на мгновение мелькнет в полете, а потом исчезнет в пучине, падая на самое дно. Интересно, что он почувствует? Просто, что она выбросила кольцо, или, может, подумает, что хозяйка отправилась следом за кольцом на дно? А еще она живо представила, что почувствует сама. Сердце ее будет разрываться от тоски и боли, а сознание ежеминутно будет вторить, что назад дороги нет. Vallery тряхнула головой, пытаясь отогнать дурные мысли. Да, она все еще здесь в этой комнате, но теперь после пережитых эмоций, эта комната стала ей роднее всякого дома. Vallery просто представить себе не могла, что проснется в какой-то другой постели, не рядом со своим любимым, и что со временем все равно станет вопрос о ее замужестве, и конечно же ей придется заставить себя это сделать. Всхлип сам собой вырвался из ее груди. Vallery плакала, и это были не одинокие редкие слезы, это был поток слез, что все сильнее и сильнее катился по ее щекам. Взяв металлическую посудину, Vallery поднесла дедушкино письмо к свече и подожгла его. Тоже самое она сделала и со своим ответом. Бумага тлела в металлической посудине, а Vallery будто чувствовала, что вместе с ней тлеет и ее душа. «Прости меня дедушка,» - мысленно сказала она. – «Я всего лишь слабая женщина. Мне проще умереть или покрыть себя позором, чем расстаться с любимым. Я погибла, Нарцисса меня уничтожит.» С этими мыслями она вышла из комнаты и направилась невесть куда. В доме было совершенно тихо, видать, остановив, приступ Нарциссы, все успокоились и, возможно, уже спали мирным сном. Vallery спустилась вниз на первый этаж – тоже никого, открыла дверь и вышла на улицу. Летний зной сменился ночной прохладой. На небе светила полная луна, и освещала все не хуже любого фонаря. Толком не понимая, что и зачем делает, Vallery побрела по саду все дальше от дома. Она шла по тропинке вглубь владений, пока не дошла до озера. Песок на берегу словно светился в свете луны, как, впрочем, и вода. Внезапно Vallery, о что-то споткнулась. Это была одежда, мужская одежда. Присмотревшись, Vallery увидела и ее хозяина. Люциус плавал где-то на середине озера, явно не подозревая, что за ним наблюдают. Vallery представила себя рядом с ним. Вода была теплой, но его тело — горячее воды. Он был наг так же, как и она. Они целовались, временами уходя под воду, выныривая, жадно глотая воздух и снова ища губы друг друга. На губах был вкус воды и его губ, тело будто горело, кровь стучала в висках. Так и утонуть можно… от возбуждения, от нетерпения, от желания близости. Увлеченная своими фантазиями, она даже не заметила, как Люциус обернулся в ее сторону, словно почувствовав взгляд. Он медленно стал выходить из воды на встречу ей. А она стояла на берегу как вкопанная. Наконец, он вплотную подошел к ней, его мокрая кожа и волосы блестели в свете полной луны. У Vallery ушло несколько мгновений на то, чтобы понять, что произошло. Она не часто видела Люциуса без его вечной сдержанности и леденящего контроля. Его жесты больше не были плавно совершаемыми. Стоящий перед ней с расставленными ногами, он был чистейшей мужской агрессией, неистовой, спущенной с цепи. Этот большой, твёрдый как скала, агрессивный мужчина, который раскрывался перед ней, собирался заняться с ней любовью. Вид Люциуса с расставленными ногами, с твёрдым телом, мерцающим серебром в лунном свете, с его полной эрекцией, нетерпеливо подрагивающей, будет запечатлён в её памяти до конца её жизни. - В такие ночи хорошо оборотням. – сказал Люциус. - Они на пике своих сил, перекидываются легко и свободно, ими овладевает веселая жажда жизни, стремление охотиться, рвать на части живую плоть, скрадывать и догонять жертву. Конечно, и вампиры, и оборотни — самая низшая каста среди Темных. И в большинстве своем они и впрямь тупы и примитивны. Но… вот в такие ночи я им чуть-чуть завидую. Vallery не могла дышать, она не могла даже сглотнуть. И уж точно она не собиралась моргать и пропустить хотя бы миг этого зрелища. Почти шесть с половиной футов необузданного, пульсирующего мужчины стояло там, его горячий взгляд блуждал по ней, словно он обдумывал какую часть её тела он испробует в первою очередь. Она просто смотрела, её сердце грохотало. А Люциус продолжал: - Завидую их примитивной, идущей из самых животных глубин естества силе. Способности превратиться в зверя — и разом покончить с дурацкими человеческими чувствами. Последние слова прозвучали с какими-то угрожающими нотками, от которых Vallery стало совсем не по себе. Люциус убрал прядь волос с ее лица. Каждый нерв в теле Vallery жестоко пробудился от острой, алчущей пустоты. Его сдерживаемый норов, его грубость питали желание в ней, о существовании которого она не знала. Она поняла, что ей нравится опасность в нём. Она возбуждала ту её безрассудную часть, которую она так долго отрицала, немного боясь её. — Если бы я смог получить возможность второй жизни, — сказал он с ноткой грусти и оставил фразу незаконченной, легко касаясь своими губами ее. — Ну и что бы ты сделал в другой жизни? — спрашивает Vallery, воспользовавшись внезапно вернувшимся даром речи. Он улыбнулся, поглаживая ее бедра, и потом его руки соскользнули на ягодицы, приподнимая платье. — Что бы я ни сделал, рано или поздно я приехал бы за тобой, где бы ты ни была, и привез бы тебя сюда, чтобы заняться любовью именно в такую ночь. Он сжал ее ягодицы и подтолкнул к себе, пока его член не прижался к низу ее живота. Его горящий взгляд говорит, что он собирается получить желаемое. И он знает, что она тоже этого хочет. Ноги Vallery подкосились, и она едва не упала. Люциус подхватил ее на руки и отнес под одно из деревьев. Она была головокружительно возбуждённой, горячей, испытывающей боль и нужду. Она хотела всего: нежности и дикости, мужчину и зверя. Положив ее на песок, он лег рядом с ней и начал покусывать ту часть груди, что проступала над корсажем. Она оглядывалась вокруг с неуверенностью, а он приподнял ее платье. Она почувствовала его язык на своей вульве и волну наслаждения. У нее вырывался легкий крик удовольствия. Одновременно Люциус поглаживал ее грудь. Он ласкал ее языком, в то время как, его пальцы расстёгивали корсаж, высвобождая соски. Vallery не хватало дыхания. Темное, животное желание пробежало по ее венам, ее тело содрогнулось. Она хотела его, он должен быть в ней. Взяв поясок платья Vallery, Люциус взял ее руки в свои поднял их над ее головой. При всем желании, она не могла бы противостоять: его жест не терпит возражений, он категоричен. Он соединил ее запястья и связал их пояском от платья, привязывая другой конец к ветке. Vallery инстинктивно попыталась освободиться, но узел еще сильнее затянулся вокруг ее запястий. Рукой он провел по ее лицу, вниз по шее и под конец обхватив грудь, открывая ее еще больше, стягивая корсаж. Покусывает соски, потом сжимает их большим и указательным пальцами, вызывая фейерверк удовольствия и заставляя ее кусать губы, чтобы не кричать. Он снял с нее юбку и, взяв за бедра, развел их, притягивая поближе к себе. Контакт его напряженного органа с ее вульвой заставил Vallery вздрогнуть. Ее тело зажглось желанием, она выгнула спину готовая принять его, момент настал. Люциус знал это, но решил заставить себя ждать. Он не сразу проник в нее, сначала касаясь слегка снаружи в томном, мучительном ухаживании. Он дразнил ее половые губы, ласкал, но не проникал. Vallery показалось, что она сходит с ума, она издала мучительный стон, двинула ногами будто в знак протеста, а Люциус улыбнулся садисткой ухмылкой. — Любимая, не будь нетерпеливой. Говоря это, внезапным толчком вошел в нее, но только на мгновение, чтобы дать почувствовать, чего он ее лишает. И потом вышел, оставив ее неудовлетворенной и ошеломленной. Люциус повторил это мучение еще несколько раз. Vallery издала еще один протестующий стон, и он засмеялся. Громким, неудержимым смехом. Потом вошел в нее новым толчком, еще более сильным. Еще раз и еще, все глубже. Vallery закричала, потому что он этого добивался, оказавшись во власти удовольствия, которого так отчаянно жаждала. Люциус уже не смеялся, его глаза горели, рот приоткрыт так, что видны белые крепкие зубы, вена на шее набухла, его тело - сгусток напряженных мышц. Vallery чувствовала, как он вибрирует на ней. Чувствовала, как его желание смешивалось с ее. Еще не дойдя до оргазма, они уже были опустошены интенсивностью их желания. В тот же момент она кончила со сдавленным криком, потрясенная бурей чувств. Его оргазм последовал за ее буквально через несколько секунд. Люциус буквально обрушился на тело Vallery, опуская голову ей на грудь. - Я смотрю, за пределами дома у нас стало лучше получаться… - сказал он ей несколько минут спустя. – Надо будет повторить. Vallery в ответ ничего не сказала. Стыдно было признаться, но здесь, вдалеке от умирающей Нарциссы и хмурого Драко, ей действительно стало легче. Она снова почувствовала себя просто влюбленной женщиной, которая наслаждается близостью любимого мужчины и ни о чем не жалеет. Близилось время рассвета, небо окрасилось в розовые тона. Они шли по направлению к дому. Люциус обнимал Vallery, держа руку на ее талии, изредка он поглядывал на любимую, и не мог не заметить, как она переменилась в лучшую сторону после прошедшей ночи. В такой обольстительной красоте он не видал ее никогда. Глаза ее горели страстью. Ничего злого и холодного в них, никакой тревоги, тоски; одно счастье глядело лучами яркого света. В груди, в руках, в плечах, во всей фигуре струилась и играла полная здоровья жизнь. Она примирительно смотрела на весь мир. Но это был взгляд не белой, мраморной статуи, а живой, неотразимой пленительной женщиной. Сейчас она, как никогда напоминала то поэтическое видение, которое снилось ему однажды, когда он, завидев женщину-статую, сначала холодную, не пробужденную, потом видел ее преображение из статуи в живое существо, около которого заиграла и заструилась жизнь, и разливалась теплота… И вот она, эта живая женщина, перед ним! В глазах его совершилось пробуждение Vallery, его статуи, от девического сна. Лед и огонь холодили и жгли грудь Люциуса, – он все не мог оторвать глаз от этого неотступного образа красоты, сияющего гордостью, смотрящего с любовью на весь мир и с дружеской улыбкой протягивающего ему руку… «Я счастлива!» – слышал он ее шепот.