точки

неон магазинной вывески долбится в зрительный нерв. юнги глубже толкается макушкой в тонкий капюшон толстовки: сырость на улице тошнотная. новые лица торчков или подростков, или все сразу — они тут, между прочим, сменяют пост чуть ли не ежедневно, ни на секунду не оставляя в покое изрядно протертые стены, — обращаются все, как один, на него. — зачетные коленки, — говорит мелкий самый, умываемый дождем. неоновый градиент прокладывает свою кривую северного сияния на щеках. мин читает по губам — беспроводные наушники постоянно в ушах (как те у порога магазина). ни минуты тишины в голове. юнги на миг промасливает безразличным взглядом лица, которые забудет почти сразу, как пройдет мимо. сандали расплескивают лужи — немного июльской грязной воды остается на щиколотках. юнги помнит: двадцать один год, сеульский университет, общага, куча друзей и ни секунды сна. юнги помнит: множество демо, проекты, пересдачи и раздутая уверенность в том, что после — он кому-то нужен весь такой особенный. юнги помнит: стремно пульсирующее сердце после череды энергетиков с кофе, беготня с корпуса на корпус, «юнги-юнги-юнги» и влюбленные восторженные глаза лучшего друга его кореша. юнги помнит, как мечтал об одиночестве и тишине. юнги помнит, как отшивал каждого, кто подступится. он помнит свое добродушное «сопляк» и ворох волос в ладони. второй этаж над магазином, куда он зашел за раменом и огуречным кефиром, — жилая зона, где он, собственно, протирает диван уже как лет десять после выпуска. юнги помнит это прыщавое лицо, неловкие свидания — потому что по приколу решил не отшивать. помнит, как разбил юное сердце своей молодостью и невъебенными планками. юнги помнит, как сломал одни крылья, чтобы на их месте выросли другие. эти другие крылья смотрят на него с телевизионных экранов, льются песней те десять часов в сутках, которые он умудряется не просрать, как все то, что было до. юнги помнит это лицо, потому что часто его, одно-единственное, в голове крутил. лицо это пялится на него в круглосуточном под квартирой, замотанное в маску и капюшон худи. это странно: встречать спустя столько лет чонгука, слушая его альбомы уже несколько лет почти без перерыва. продукты не выпадают из рук. он отводит взгляд, чувствуя, как странно и неправильно все переворачивается внутри — а где же его привычная пустота и цветной стагнационный шум в черепе? хочется подойти, расспросить о чем-либо, потому что юнги, кажется, очень скучал (хотя думал, что не умеет по кому попало, а чонгук, он да, попал — не то слово), но… что он скажет? «привет, я мин юнги, твоя любовь из прошлого, ты, кажется, стал популярным и гребешь деньги, не хочешь поговорить и подружиться-поебаться?» юнги чувствует накрывающее с головой отвращение к себе. чонгук в наушниках поет что-то про «эйфорию» (и мин прекрасно знает, что). возьми меня за руку, ага. сердце неприятно пульсирует в груди, как после тех самых энергетиков и кофе — инфаркт постучится через секундочку, ожидайте. тот, что в жизни, берет презервативы. это не его дело. не его. не его. он сам все разрушил. сам. своими руками. много лет назад. но почему так больно от мысли, что чем ближе к нему чонгук физически, тем невыносимее от ошибок, которые юнги никак забыть не может? юнги пытается проскользнуть мимо на выходе, но спотыкается о подножку того самого подростка, сидящего у магазина. роняет все неуклюже под визгливый смех. «зачетные коленки» разбил, кажется. какая, блять, жалость. — давно ремня отцовского не получали? — грозно спрашивают сверху. юнги пытается слиться с капюшоном. — в темпе престо отсюда полетели, пока я не позвонил в полицию. юнги, как долбоеб лет тридцати отроду, сидит в луже и беззвучно материт весь мир. ну уйди ты уже, чонгук, а. он соберет продукты и со спокойной душой пойдет гнить обратно в свою квартирку на втором этаже. — ты собираешься подниматься из лужи, юнги? — от интонации за версту несет жизненной философской двусмысленностью. плакать охота от того, какой он неудачник. юнги поднимается, сгорбленный, уткнувшись рожей в асфальт — пиздец интересный рельеф. буркает: «спасибо» и уходит, открывая спину для всяких киношных приемов вроде «останься, я все еще люблю тебя». но то ли путь до подъезда слишком короткий, то ли день, в целом, поганый, то ли музыка в наушниках слишком громкая, предельно даже, он не слышит. чонгук наверняка ничего и не говорил.