точки

Газировка шипит в высоком стакане со льдом, когда Юнги опрокидывает ее по края. Занавески с легким и шорохом трепыхаются из-за морского бриза. Кадры фильма мелькают перед глазами, разукрашивая полутонами бледные ноги, которые Мин обхватил руками. 97: Я хочу увидеть тебя 97: Хочу встретиться 97: Я Юнги переводит взгляд на диалоговое окно в левом нижнем углу. Непонятно усмехается. Черт. Чонгук. Чон Чонгук, черт возьми, да как ты умудрился-то… 97: Хен 97: Мне кажется, что ты как никто меня понимаешь 97: Мне кажется, что «Я тебя люблю?» — Мин беззвучно двигает губами, натягивая уголок рта кверху. Собеседник долго печатает. 97: Что ты единственный, кого я не ненавижу Юнги прихлебывает газировку, едва отлепляя липкие из-за жары руки от ног. Сводит небо и колет язык. Вкус он различает слабо, будто до этого горьких таблеток нажрался. Пялится в одну точку, а потом взгляд бесцельно съезжает вбок. Может, натолкнется на что-то. Глупость какая. Он в немой истерике откидывается на спинку стула. Накинутая на шею удавка сжимается с каждой секундой, как сообщение остается прочитанным, но не отвеченным. Охота зареветь, если честно. Влага в глазах стоит, мутит картинку, но ее недостаточно. Никогда не будет.

93: Тебе кажется.

Юнги даже не ошибается в своем утверждении. Хрипит, проверяя: — Не замерз? — Катись к черту, — сразу же прилетает. Они со сводным братом никогда не ладили, как бы Юнги не пытался. Чонгук ненавидит всех, кто разрушил его счастливую семью, и просто чуть ли не всех, кто люди. Юнги со вздохом закрывает все вкладки, выходя из соцсетей сразу же. Эта игра в анонимное общение слишком затянулась. Он хотел раскрыть для себя Чонгука с другой стороны. Ну, раскрыл. Жаль, что Чонгук его не — у младшенького даже мизерного предположения не имеется. А Юнги и клевый хен под ником «93» — два разных человека, чтобы приплюсовывать одно к другому. — Хватит огрызаться, Гук-а. Умоляю, — устало говорит Юнги, допивая газировку, пока не растаял лед. — Ты мне поспать дал, пока хуярил по компу клешнями и чавкал как мразь? Скажи спасибо, что лицо цело. Кто бы мог подумать, что Чонгук — наверное, все-таки его Чонгук — может быть мягким и внимательным, а не… обычным. «Как прошел твой экзамен? Ты не болеешь? Успел пообедать?» Чонгук ревет взахлеб, забившись под одеяло с головой. Мин едва себя выносит, Мин едва держит себя в руках. Кошки выскребли все дерьмо с мясом из его души. «Может, хватит?» — хочется спросить. Нет, не хватит. — Спасибо, — тихо говорит парень, из-за чего Чонгук по-дурацки икает, издавая смешок. Юнги не выносит чужие трагедии. Даже если сам является их причиной. Хочется сбежать, оставить человека наедине с горем, потому что он даже отдаленно не может представить, как поддерживать, когда руки свисают как плети, а в голове — полнейшая ерундистика? — Что-то случилось? — выдавливает Мин, кривясь от отвращения и самоненависти. Почему, если он что-то делает, то всегда все не так? Все мимо? Чонгук скидывает одеяло с себя. Красный, зареванный и злой. Это хорошо, что злой. Лучше злой, чем разбитый, правда. — А что, похоже, что да? — язвит. — На твое обычное состояние похоже, — ровно замечает Юнги, расстилая кровать. Он расслаивается лоскутами. Медленно и масштабно. Так, чтобы по всему миру раскатало. Ложится на спину, краем глаза улавливая возню на соседней кровати. — Катись к черту, — сипло, уязвленно и глухо: опять под одеяло спрятался. — Спокойной ночи, — Мин вспоминает сотни раз, как кидал одно обращение под ником «93», и не сдерживается, — мелочь. — Да какая я тебе, блядь, ме… — Чонгук резко запинается, Юнги придавливает к кровати раза в три сильнее, — …лочь. Чонгук несдержанно всхлипывает, подвывая. Виной кошмарит страшно, отдавая пульсацией по всему телу. Юнги сжимает свое одеяло в кулаках и отворачивается, жмурясь.