точки

туманный налет на стекле понижает и так не очень высокое качество картинки, которую каждый день видит юнги. разноцветные пятна зонтов — зеленый, желтый, черный, фиолетовый. яркий неон вывесок, теряющий свою аморфную протяженность по стеклу во время езды сродни растекшемуся молоку: четких очертаний нет, но оно — уже поблескивает на полу в форме амебы. чонгук, откинувший минут пять назад голову на его плечо, тихо сопит до их общей остановки. они, вообще-то, коллеги. познакомились, потому что работали и работают в одном отделе, живут в одном районе, но с разницей в остановку (чонгук всегда бережет место для своей подушки, на которой спит весь оставшийся получасовой путь). серо и темно — скорее про жизнь. юнги несобранно оглядывает внутренности транспорта, чувствуя легкий дискомфорт: возможно, он мнительный, но временами кажется, что чонгук часто рассматривает его внутренности, когда обращается с запросом «юнги-ши, а…». или на обеденном перерыве, когда юнги сам себя выдает: молча залипает, особо не вслушиваясь в речи чона, но постоянно словно в рот заглядывая. юнги жуткий мерзляк с постоянно орущим пиздецом в голове, а теплый — жутко теплый — чонгук слишком любит поспать перед сменой, на которой превращается в машину для скоростного выполнения задач, пока юнги вяло отмокает на своем месте, составляя отчеты, сметы, графики и занимаясь всем тем, что так высмеивал в школе. а потом сдал сунын и что-то как-то… да. орущий пиздец повседневности рядом с чонгуком замолкает, но открывает рот новый: тот, что (по словам еще одной из коллег) похож по ощущениям на менструацию. крутит, тянет, болит и вообще — хочется сдохнуть (или целую пачку обезбола, чтобы даже намека не то что на боль, а на мыслительный процесс не было). неприятно-приятные мурашки бегают по телу, а к глазам, почему-то, подступают слезы, хотя юнги ситуативно не расстроен — ему грустно всегда. однако почему плакать хочется именно сейчас, когда он в такой близости от того, кто ему — по крайней мере, в данный момент — так сильно нужен? кто, как маяк, освещает серость, сгущая мрак по многочисленным маленьким углам? чонгук тянется к нему как к смешному хену — не более, и от адекватной оценки обстоятельств юнги становится только хуже. потому что работают они вместе не первый год, и мин успел наслушаться про столько мимолетностей, которых любил чон. чонгук тянется к нему, как к прошаренному сонбэ, смешному и на котором удобно спать, а юнги — потому что светло, да и он сам — жуткий мерзляк. еще больнее — от того, что и юнги эти отношения не будут нужны в любом исходе событий: он никогда не доверит свои потрепанные чувства такому весельчаку и душе компании. еще больнее, потому что это — пат. из патовых ситуаций нет выхода. в патовых ситуациях — нет ни «да», ни «нет». только множество шагов назад до момента, когда нужно было повернуть в другую сторону. и если с чонгуковым ответом ему все ясно, то от себя ответа он все еще ждет. перестанет ли его кошмарить от желания натворить всяких глупостей и от невозможности отключить голову? (нужда разгребать последствия все-таки перевешивает в борьбе за отключенность мозга от мира). чонгукова голова тяжелая. он — теплый. юнги полирует взглядом конденсат на стекле, не видя уже ничего, но ему и не нужно — он все равно знает, когда им выходить: привычка. юнги сжимает в руках ткань штанин до побеления костяшек. чонгук, видимо, наполовину бодрствующий, наполовину дремлющий сегодня, легко прикасается к напряженным кулакам. сердце замирает в груди, а затем с тяжестью наваливается на желудок, ощутимо пульсируя. скорость бы такую, чтобы дорожный пунктир сливался в сплошную линию, а дома стали смытой потоком воды акварелью с офисной бумаги а4. не видеть бы каждую трещину в асфальте, плавно утекающую назад, пока трясет в автобусе. ехать бы самому за рулем так, чтобы при одном неосторожном движении разбиться в лепешку. которое бы юнги обязательно сделал. маяк ли этот свет, который притягивает юнги? может, все-таки, смазанные скоростью фонари?