Танец бабочек

      С террасы одинокого поместья на вершине горы можно было выйти прямо к виноградникам: эти несколько кустов высадили из семян, привезённых с участка во Франции. Бабушка часто рассказывала Эми о своём детстве, когда бизнес семейства Маршан процветал и бил ключом. Её голос в такие моменты переставал по-старчески хрипеть и становился совсем тихим. Сейчас половина виноградников в её поместье увяла. Ещё половина плодоносила каждую осень. Несколько кустов, оставшихся ближе всего к дому, перевезли в японское поместье. Багровые ягоды, налитые и спелые, были примерно того же цвета, что и кровь на пальцах у Эми.         Была глубокая ночь. Мидзуно Нэо сидел в кресле и пил пылившийся долгие годы в шкафу виски, глядя в камин. Стекло наполовину пустой бутылки переливалось оранжевыми витками, раздражающе плясало у мужчины перед глазами. Эми как раз не спала в своей комнате на втором этаже: не получалось даже на секунду сомкнуть глаз и перестать думать о случившемся недавно. С первого этажа послышался треск, следом и ругательства. Она сбежала по лестнице прямо в пижаме и увидела отца, держащего ладонь вытянутой.         — Порезался?         Девочка осторожно села у его колен и коснулась раненой руки. Нэо зашипел, когда она пальцами провела по ране. У него гемофилия. Эта чёртова болезнь, которая досталась по материнской линии, но за которую его ненавидел отец. Он всю жизнь пытался не быть таким же, как его старик. Даже выглядеть старался отлично, всегда надевал то, что запрещали, никогда не слушался. На контрасте с белокурыми отцом и старшей сестрой, мальчик казался тёмным пятном. Вдруг током прошибли давние воспоминания. Когда ему, двадцатилетнему Наоки, всучили в руки тринадцатилетнюю Макото, он не стал с совета отца лишать девчонку детства. Он подружился с ней и, можно сказать, стал ей наставником до тех пор, пока не пришло время исполнять условия договора между семьями и жениться на ней. Отец над ним смеялся, мол, мужчина не стал бы так долго ждать.          Впервые Нэо захотелось ударить его тогда. Даже вспоминать такое неприятно.         Женившись, Мидзуно уехал жить во Францию, к родственникам своей жены. Прошло около месяца, прежде, чем он осознал, что эти "семейные традиции" ему просто омерзительны и невыносимы. Он смотрел на Макото и думал, что у неё отняли выбор; возможность самой решать, кому стать её мужем, просто забрали и отдали в руки чужих людей. Думалось даже, что она на самом деле любит его только поэтому — потому что нет выбора. Семья Кояма разорилась. Брак с Мидзуно давал девушке возможность не остаться отвергнутой обществом сильных шаманов-богачей.         — Не могу, мне это уже осточертело... — сказал он ей однажды за ужином.       Юная Макото улыбнулась. Её глаза блестели ярко, как самые дорогие изумруды. Как те, что Наоки собирался ей в будущем подарить.       — Если желаешь избавиться от имени — сделай это. У тебя есть такое право.         Да если бы была возможность, он бы и фамилию сменил. Но сестра отговорила. Он единственный сын, даже двоюродных братьев у него не было. Это имя, "Нэо", означает почти тоже самое, что и "Наоки". Честность. Но первое стало роднее, потому что он сам себе его дал. И был бесконечно благодарен Макото за то, что она ни разу до конца своего жизни больше не называла его "Наоки". Это имя было громким напоминанием о всём, через что его заставил пройти отец.         Родился Мичи. Долгожданный, благословенный ребёнок. На счастье родителей здоровый, не перенявший от отца дурацкую болезнь. Они вернулись в Японию. Отец сказал Нэо, что имя они выбрали просто ужасное. И для новорождённого мальчика, и для новоиспечённого папаши. Прошла ещё пара лет. Макото родила второго ребёнка, девочку, светленькую, похожую на родителей лишь общими чертами лица и ярко-зелёными, материнскими глазами. Нэо отлично помнил, как пытался поставить подросшую Наоми на ноги в главном зале храма и услышал от отца, сидящего в своём кресле:         — А ты уверен, что она твоя? Непохожа совсем... Думаю, гуляет твоя жена.         Впервые в жизни сын поднял на отца руку, а не наоборот.          Жрицы испугались, кинулись к пожилому господину с воплями. А Нэо, вытерев кровь старика о его же одежду, забрал дочь и никогда больше не оставлял её наедине с дедом. Макото, когда вернулась домой, наблюдала угрюмого мужа, сидящего за столом и держащего бутылку у рта Наоми, чтобы та поела. Мичи спокойно дожёвывал остатки своего ужина рядом с отцом.         — Легче стало, скажи?         — Нет, конечно...         Девять лет прошли в относительном спокойствии. Помимо вечно донимающих разговоров о том, что семье Мидзуно не помешал бы ещё один, "запасной" наследник мужского пола. Последняя беременность Макото была тяжёлой. И тут отец решил над Нэо поиздеваться как назло в момент, когда он был не в настроении.         — Пшёл вон отсюда! — старик ударил сына палкой по ноге. — За ней жрицы ухаживают, бегают тут... Тебя ещё не хватало! Мужик ты или нет? Не лезь в это!         Нэо снова чуть не ударил его. Сдержался и прошёл мимо. Уже тогда его начала колоть совесть: он целыми днями ухаживал за Макото, а вот детям внимания почти не уделял. Мичи было двенадцать, отцовская забота ему и за грош не была нужна. А вот Наоми хотелось бы знать, что она тоже имеет для него значение, чего отец не показывал. Каждый раз, перед сном, он только целовал её в лоб и желал спокойной ночи, а днями не покидал покоев жены.       Уже тогда в его старшей дочери зародилось зерно недоверия к родителям. И ревности к будущему члену семьи.         Первым, что сказал Нэо его отец, когда увидел новорождённую девочку было:         — Вот, эта точно твоя!.. Хотя, лучше б сынка понесла. Придётся тебе ещё разок поднапрячь свою жену...         Контрольной точкой в терпении Нэо стал случай, после которого он уже не мог выносить присутствия отца. Четырёхлетняя Эми бегала в саду, касалась цветов, пока ещё не проявляя своей губительной силы, и, резво минуя тропинки, наткнулась на сидящего на дальней скамье Мидзуно Акайо. Рядом сидел ещё один человек, тоже старый. Акайо подозвал внучку к себе и стал рассматривать мягкие черты, бледное личико с пухлыми щеками и приоткрытыми губками.       Эми не часто видела его. Папа всегда держал её за руку крепко, когда дедушка был рядом. Девочке было невдомёк, что не так. Старшие брат и сестра с дедушкой лишь здоровались, но рядом никогда не стояли.         — Красавица, скажи? Малютка ещё совсем...         Незнакомый мужчина протянул руку к лицу Эми. От неё пахло кислым табаком. Девочка сдвинула брови и почувствовала, как чужие грубые пальцы очерчивают подбородок. Мужчина усмехнулся.         — Вырастет, отличная партия будет. Хотя... И сейчас ничего так.         Нэо вышел на задний двор. Увидел, как его четырёхлетнюю дочь лапает незнакомый мужчина. А его же отец ничего с этим не делает. Он подошёл, натянуто улыбнулся незнакомцу. Протянул дочке руки.         — Давай, милая, иди сюда.         Эми без вопросов залезла к отцу на руки. Положила голову на крепкое плечо, угрюмо наблюдая за неприятным незнакомцем. Его глаза были чёрными, кожа загорелой. Выслушав усмешки отца, Нэо не постеснялся наклониться и прошипеть ему прямо в лицо:         — Не будет никакого следующего раза. Я сейчас же скажу жрицам, чтоб собрали твои вещи. Едешь в дом престарелых. И к моим детям даже не подходи. К Эми... В особенности. Не думай даже давить на жалость моей жены, она знает, что ты за человек.         Больше ни Наоми, ни Мичи, ни Эми, тем более, своего деда, Мидзуно Акайо, не встречали. Он умер, пожив пару месяцев вдали от семьи. На похороны Нэо не пошёл, хотя сестра его уговаривала. Макото молчала, вместе с мужем выслушивая тираду оскорблённой Рицуко. За это Нэо свою жену любил; никогда она не стала бы принуждать его простить старику всё, просто потому что того от него требует приличия; она всегда была нежной и чуткой, драгоценной, нет, даже бесценной для него.          А теперь всё, что от неё осталось, это их общие дети. Старший отца откровенно недолюбливает и не доверяет. Средняя не здоровается при встрече. Нэо настолько привык, что эти двое относятся к нему безразлично, с неприязнью или отторжением, что ласку младшей дочери едва улавливал, пропускал мимо ушей и совсем забывал.         Теперь, когда Макото больше нет, только Эми может напомнить ему о ней.         — Зачем разбил бокал?         — Ты вроде как со мной не разговариваешь.         — Не хочешь отвечать, так и скажи. Мне твои колкости ни к чему.         Она прижала к руке отца свою ладонь в крепком рукопожатии. Её кожа стала темнеть на глазах. Нэо откинулся в кресле.         — Уже освоилась?         — Я обучалась два года... Думаешь, просто так?         Он медленно повёл уже не болящей рукой.         — По той же причине, что и ты поставила себе этот шрам, — палец указал на розовую полосу, рассекающую синюю бровь. — Бессилие и отчаяние.         — С чего бы тебе испытывать такие чувства?         — Я кое-что потерял, — ответил Нэо честно. — И теперь уже никогда не смогу это вернуть.         — Все вещи обратимы.         — Но смерть — нет, — усмехнулся мужчина. — Всё, кроме неё, разумеется. Мужчины просто... Настоящие идиоты. Могут от своих же поступков лишиться самого важного, а потом страдать и обвинять всех вокруг...         Эми поняла, что он пьян. Почувствовала запах, различила лёгкую путанность речи и увидела валяющуюся на полу бутылку.         — Ты скоро женишься... Разве это не повод для счастья?         — Один проблеск света — ничто, в сравнении с бесконечной тьмой.         — Что за тьма такая?         Нэо проследил, как дочка обнимает свои колени и начинает смотреть на него в ожидании ответа. Она так делала, когда маленькой была. Ночью, когда Макото уходила укладывать спать сирот в храме, Эми сидела с отцом. Слушала его внимательно и чутко. Он улыбнулся, вспомнив это.         — Все мои поступки, вот что. Всё, что я делал. Всё, о чём думал. Я думаю... что заслужил такого же отношения... как я... к отцу...         — К дедушке? — Эми задумчиво сдвинула брови. — Мичи говорил мне, что он тебя не очень-то любил. Бил и... всякое делал. Иногда дети не любят своих родителей... Это не их вина, они же ещё юны. Но если не любишь своего ребёнка — это уже твоя проблема.         — Я бы сказал, что это жёсткий косяк. Как для человека в принципе... — он замолк на минуту. — Я люблю вас, — Нэо глянул на пламя камина. — Правда, люблю... Когда вы были детьми, я делал всё. Понять не могу, что случилось потом... Почему всё так?         — Ты остался один, наверное, в этом было дело, — Эми обернулась к огню. — То, что больше нет в твоей жизни отца, которому нужно что-то доказывать... сыграло свою роль.         Нэо усмехнулся.         — Ты так думаешь? Вся моя жизнь, по-твоему, состояла из того, чтобы показать этому мудаку, что я другой?         — А когда его не стало, смысл делать это пропал, — ответила Эми, кивнув. — Да, я так думаю. Хотя, могли быть ещё причины... Например, ты не знал, как общаться с повзрослевшими Наоми и Мичи, вот они и злы на тебя... Я не знаю. Но ты оставил своё имя и взял другое, чтобы отец больше никогда не мог называть тебя "своим". Ты думал, что избавился от его власти, но это было не так... Он был единственным, кто побуждал тебя на эти изменения, ты делал всё ему назло. А с его смертью... Ты оказался свободен. И так и не понял, что нужно делать.         Мужчина повернул лицо дочки к себе.         — Откуда такая проницательность?         — Магия Крови заключается в умении манипулировать своим и чужим организмом. Я знаю, какими схемами складывается мышление. Это лишь один из возможных вариантов...         — То есть... В потенциале... Ты можешь манипулировать чужими мыслями?         — Нет, вряд ли я когда-нибудь смогу освоить это, — Эми покачала головой. — Но Лилит умела. Так она и сводила людей с ума. Пробуждала в организме гормоны, и из-за этого мысли путались, менялись и искажались. Мне епископ рассказывал...         Нэо откинулся в кресле и каким-то слишком ясным для пьяного человека взглядом посмотрел на неё. Внешне она была обычным подростком, но было что-то неуловимо странное в ощущении её присутствия. Это как поджидающее в темноте чудовище: ты идёшь по длинному, бесконечному коридору, зная, что оно может выскочить из любого угла и поворота, но продолжаешь идти. Бесконечное ожидание пугает даже больше самого чудища. Оно скребёт и выедает, рисует в голове одно и то же тысячу раз, не даёт ни секунды покоя и в конечном счёте сводит с ума.         Примерно так Нэо это чувствовал. Его дочери достались чудовищные возможности. Они пока спят, но могут проснуться в любой момент. И что тогда делать с ней — он не знает. Никто, наверное, не знает.         — Ты однажды можешь всех поубивать, — усмехнулся мужчина. — Я это чувствую.       Эми как-то неопределённо покачала головой.         — Ты боишься этого?         — Я не хочу этого... Но не знаю, как можно это предотвратить, — Нэо усмехнулся. — Забавно... Я думал, что поступаю правильно. Но я обрёк тебя и себя на вечный страх.         — Это не отменяет того факта, что ты оказал многим людям услугу, когда согласился.       Нэо рассмеялся. Хрипло и даже как-то нервно.         — Извечная дилемма: кто важнее? Тот, кого ты любишь или все остальные? Наверное, только Боги способны это решать...       Эми в ту ночь уснула на диване гораздо позже отца, который попросил её остаться с ним. Размышляла над его словами упорно и долго, но к точному мнению в итоге не пришла. Он был прав. Только Боги способны принять такое решение.

***

      Момо втянула безвкусный воздух: настолько он был холоден, что она рефлекторно закашляла. Странно. Вроде бы начало лета, а в горах воздух совсем другой, как будто зима. Знакомые зелёные и песчаные холмы проносились мимо со скоростью обычного шага. Наконец, все чужие хижины остались позади, и вот теперь впереди она — единственная из тех, что Момо наизусть знает изнутри.       Каждый угол, в котором вили свои гнёзда горные пауки. Каждую скрипящую половицу на обоих этажах хижины. Даже каждую впечатанную и размазанную по стене тибетскую муху. Их отец от раздражения никогда не убирал, а оставлял, как красноречивые отметины о своём гневе. Дом Огавы Вакатоши, расположенный на самом юге деревни Яньцзи, был местным памятником культуры. Его дочь с улыбкой вспоминала, как днями наблюдала за своими сверстниками-мальчишками с крыши и слушала их предположения о хозяине дома.       Вот и сейчас, на подступе к дому, она заметила двух пацанов.       — Почему от этого дома всегда сталью несёт?.. — поморщился один.       — Вроде как, хозяин делает оружия... Мне мама говорила, что он нас защищает. Поэтому все его так уважают...       — Да ну!.. Лучше б помогли и дом выдраили, а то снаружи как помойка какая-то.       Деревянная дверь резко открылась. На мальчиков из дома пялились чёрные собачьи глаза. Мастиф не казался свирепым, скорее просто нелепым в своей неуклюжести, однако мальчики тут же убежали от дома вниз по дороге. Момо толкнула дверь глубже в дом. Пёс завилял пушистым рыжим хвостом и лизнул её правую руку. Девушка схватила его за морду, отодвинула щёки и осмотрела клыки.       — Надо же, выросли... А ты уже большой, да, Ронни?       Пёс гавкнул и зашагал, раскручивая хвост в стороны, к небольшому столу у окна. Два ветхих стула пустовали, а ваза была покрыта плотным слоем пыли. Заскрипевшая вдруг лестница захватила всё внимание Ронни, но не Момо. Завидев хозяина, пёс снова залаял, но уже громче. Глянув на отца, Момо вскинула брови от удивления.       — Бороду отрастить решил?       Вакатоши глянул в мутное зеркало с отколотым краем.       — А что, мне не идёт?       — Нет, — честно ответила Момо. — Совсем не идёт.       Она села за стол, сдув с него пыль.              — Ты выражения-то выбирай, — спокойно ответил Вакатоши. — А то ранишь хрупкое отцовское сердце.       — Не факт ещё, что ты мой отец, — усмехнулась Момо тихо.       Но он всё равно услышал.       — Ты видела её?       — Да. Она приходила, чтобы отвлечь нас. Другие ведьмы забрали Эми и с помощью клинка Мурамасы насильно влили в неё остатки магии из тела Лилит... — Момо нахмурилась, вспоминая. — Всё положение спасла Мидзуно Наоми. Она заключила сделку с Шазан ещё до того, как та узнала о том, что Эми тоже на часть ведьма. Как и Наоми, впрочем...       — А договор между двумя ведьмами крепче любых уз, — усмехнулся Вакатоши, достав из верхнего шкафа бутыль с молоком. — Поэтому девочке удалось выжить. Её сестра сделала условием гибель всех ведьм, в том числе и Шазан, так?       — Именно, — Момо стукнула пальцами о стол. — Но все они, видимо, решили, что жертва будет стоить того. Если бы они промедлили хоть ещё один день, семья Мидзуно, вместе со старейшинами, были бы уже готовы к нападению. Ведьм перебили бы в любом случае, но... Так они хотя бы исполнили цель своего существования — вернули Лилит, хоть и не так, как желали изначально.       Вакатоши задумчиво слизал с усов белые капли молока и вздохнул.       — И что теперь?       Момо привстала и дёрнула за ручку окна. Та отвалилась. Она с досадой села обратно.       — Ничего. Жемчужная Кицунэ наложила на Эми пожизненную иллюзию сокрытия.       — Пожизненную? — удивился Вакатоши. — Она отдала свои силы взамен на это?       — Теперь Гудзи Великого храма Суйцзинь — обычная девятихвостая кицунэ, — натянуто улыбнулась Момо. — А не Великая Жемчужная судила.       — Ей же лучше, — Огава снова глотнул молока. — Неблагодарная эта работа...       — Да, но кто теперь будет удерживать ёкаев?..       Мужчина красноречиво улыбнулся. Момо непонимающе склонила голову вбок.       — Эми?       — Конечно, — ответил Вакатоши. — Семья Мидзуно в ладах с этими существами... Она сможет их усмирить, не переживай.       Момо пожала плечами, не зная даже, что ей ответить. Отец продолжал временами делать глотки молока. Его начинающая седеть чёрная шевелюра вдруг напоминала о сказанном ранее. Момо действительно точно не знала, был ли Огава Вакатоши её родным отцом: старушки в деревне рассказали ей ещё давно, что двадцать пять лет назад под дверь дома оружейника подкинули ребёнка. Девочку, так подозрительно похожую на одну его старую знакомую.       — Так ты мой отец или нет?       Вакатоши спокойно проглотил.       — Твой.       — Точно?       — А есть разница?       — Я хочу знать.       — Тебя не смущает, что ты можешь пользоваться родовыми техниками Огава?       — Могу? Разве?       Вакатоши закатил глаза.       — Родовая техника Огава — физическая сила. Проклятая энергия потоками наполняет конечности и циркулирует там. Думаешь, не странно, что такая хилая пятилетка как ты укладывала на лопатки пацанов-подростков одним ударом?.. Если научишься контролировать, сможешь обуздать. Но это не обязательно.       Момо как-то смущённо поджала губы.       — А ты... Никогда не жалел, что связался с Шазан?       Мужчина опустил взгляд.       — Твоя мать обманула меня. Я был молод и не сразу понял, кто она такая... Но я рад, что появилась ты. С этой стороны, я ни о чём не жалею. С другой, я мечтал, чтобы мой ребёнок перенял наше семейное дело...       — Мне и громового пламени достаточно, чтобы наслаждаться жизнью, — хмыкнула Момо тихо. — Я останусь у тебя на пару дней.       — Тебе нужно охранять девочку.       — Её и без меня теперь есть кому охранять, — улыбнулась девушка себе под нос.