Апрель 2014. Где-то в лесах острова Хонсю.
Всем известная истина гласит: волчица Ивасаки Мина ничего не боится. В её руках точёная нагината страшнее любого пистолета опытного киллера, да и чего стоит только взгляд её янтарных, словно вечернее солнце, глаз, так и пробирающий жутким жаром насквозь любого смотрящего. Именно за это в шаманских кругах она получила прозвище "белой волчицы". Мина предпочитала считать именно так, невзирая на то, что дело скорее было вовсе не в глазах и цвете волос. А в её строптивом нраве, который многим был поперёк горла. Даже её любимая матушка, небезызвестная Игараси Хотару, много раз подмечала, насколько дочурка гордая и строптивая. В эти моменты Мина просто смотрела на неё так же, как на других, когда те пытались её задеть — прямо, с прищуром и недоверием. Но вот однажды случилось так, что чьи-то слова действительно задели Мину за живое. Сердце забилось часто, будто чей-то кулак сдавил его; ладони сами по себе скомкали ткань простыней, а глаза нелепо то открывались, то закрывались. Мина потянулась к прикроватной тумбе. Взяла оттуда почти полную стеклянную пепельницу и кинула вперёд — прямо в голову стоящей к ней спиной девушки. Эми успела сделать шаг в сторону. Пепельница влетела в стену и с грохотом повалилась на комод, развалившись на две части. Серые клубы пепла закрыли собой яркую картину, висящую на стене. — Совсем с ума сошла, да? Не ломай вещи в моём доме. — Это ты несёшь невесть что! — воскликнула Мина, поднимаясь с кровати. — Как вообще можно говорить такое после совместной ночи? — Мы просто спали в одной кровати, не превращайся в королеву драмы, — усмехнулась Мидзуно тихо. Мина посидела, гневно пялясь Эми в спину, может, ещё минуту. Затем обессиленно откинулась на смятую простынь кровати. Мидзуно продолжала увлечённо читать сообщения в телефоне, не обращая внимания на тяжёлое дыхание позади. Мина решила действовать другим путём, раз уж надавить на совесть не вышло: она потянула Эми за резинку нижнего белья на себя. Мидзуно отреагировала неожиданно спокойно: — Как быстро ты сменила гнев на милость. — Слушай, давай обсудим... — Обсуждать нечего, — Эми отложила телефон, обернулась. — Сколько бы ты ко мне ни липла, я тебе уже всё сказала. — Да, да... Тебе разбили сердце, и ты больше не хочешь влюбляться. — Не хочу, и мне это не нужно. Спасибо, что понимаешь меня. Ладонь с шершавой кожей коснулась лица Мины. Янтарные глаза уцепились за рисунки, следующие от запястья правой руки до самого плеча, где тело уже закрывала белая майка. Когда-то давно Мина гадала, всё ли тело печально известной в кругах куноичи Мидзуно Эми покрыто татуировками Якудзы. Обычно она надевала на тело белую накидку, которая скрывала всё, кроме злосчастного тату. Её внешний вид в последние годы привлекает много внимания... В свете всего произошедшего. Свои странные белые одеяния, посвящённые чему-то, о чём Мина не догадывалась, Эми снимала только дома. Около года назад Ивасаки узнала, точнее, впервые увидела воочию, что Якудза забрали лишь правую руку Мидзуно. Остальное тело было чисто от знаков. Бледно, словно фарфор. — Я никогда не прощу себя за то, что оставила тебе тот шрам, — Эми убрала руку. — Единственное чувство, которое я испытываю по отношению к тебе — вина за случившееся в Цукуба. — Ты вышла из-под контроля тогда. Все ожидали этого. — Но никто не ждал, — тихо продолжила Эми, натягивая брюки. — Это случилось в самый неподходящий момент. И мне не понятно, почему вместо того, чтобы ненавидеть меня за это, ты... пытаешься убедить меня в том, что случившееся — вина кого-то другого. — Так и есть, — упрямилась Мина. — Не ты засадила в себя эту дрянь, когда была подростком. Я была счастлива, что старики тогда, на суде, подавились собственной тупостью... — Дело вовсе не в них. Эми вышла из комнаты, прекрасно зная, что Мина последует за ней. — А в чём тогда? — Ивасаки на ходу и не замечала всех картин на стенах, они лишь мелькали у неё перед глазами. Уже на лестнице Мидзуно ответила: — В чужих смертях, вот в чём. Ты чуть не умерла тогда. А кто-то не чуть, а умер. По чьей вине, напомнить тебе? — Но не от твоей же глупости, боже... Я не виню тебя, — снисходительно бормотала Мина. — А зря, — мрачно усмехнулась Эми. — Меня уже признали виновной и изгнали. Тут ничего не попишешь. Во дворе отдалённого домика было по-приятному свежо: под деревом клёна, в пруду, резвились карпы, которых почему-то никто сачком не ловил. Мина так делать в детстве обожала. Потом вспомнилось, что Эми, вообще-то, живёт тут одна, и лишь изредка бывает, что с собраний куноичи она уходит вместе с Огавой Момо. Тогда голодный взгляд Мины каждый раз цеплялся за спину уходящей девушки, чьи тайны до чесотки в ладонях хотелось узнать. — Ты так мастерски скрываешь то, что чувствуешь, — мрачно усмехнулась Мина. — Мне бы так научиться... Пасмурное небо постепенно голубело. Тучи отступали в контраст ухудшившемуся настроению хозяйки дома. Эми остановилась на энгаве, хмуро всматриваясь в даль: туда, где двор её дома граничил с дремучим еловым лесом. — Я пустила тебя в свой дом лишь единожды. Не обольщайся. — В душу свою не пустишь, я правильно понимаю? — Правильно. Как надоест видеть мою кислую мину, можешь собираться и уходить. Ивасаки ещё долго смотрела на неподвижный силуэт во дворе. Она неверно расценила произошедшее, и вот, взамен на это, Мидзуно словесно влепила ей хлёсткую пощёчину. Что ж, ожидаемо... Позже, пройдя в прихожую, Мина уцепилась взглядом за детские сандалии, стоящие в углу рядом с дверью. Она подумала, может, это остатки вещей старых хозяев дома?.. Кажется, в каком-то из разговоров Эми упоминала, что это место старее, чем поместье куноичи. Рядом с детской обувью стояла катана в чехле, покрытом толстым слоем пыли. Для чего она ей тут, в лесной глуши? Мина решила, что, впрочем, это было уже не так важно... — Я рада, что ты, Мина, не из тех, кто будет идти туда, где его не ждут. Девушка обернулась. Но Мидзуно на энгаве уже не было. Как и чехла с катаной в углу.***
В это же время в Токийском магическом техникуме.
— Почему так долго? — рявкнул кто-то из темноты. — Имейте терпение, — зазвучал в ответ язвительный женский голос. — Барьер Игараси Хотару тяжело вот так просто и быстро преодолеть. Это мыльный пузырь — чтобы в него пробраться, надо превратиться в мыло. Годжо задержал взгляд на её силуэте лишь на секунду, но и этого хватило, чтобы его лицу удалось передать крайнюю степень отвращения, которую он теперь испытывал по отношению к Мидзуно Наоми. Эта женщина, которую он встретил впервые много лет назад, окончательно потеряла понимание всех норм морали. Для Сатору это — наивысшая ступень эгоизма: променять собственного сына на свободу, да при этом ещё и подставить младшую сестру, которая мальчика укрывала и воспитывала. В зале заседаний висело напряжённое молчание: все ожидали, когда посланник старейшин найдёт место, о котором рассказала Наоми — дом, скрытый мощнейшим барьером, находящийся где-то глубоко в лесу. Будь они сейчас вдвоём, Сатору сказал бы ей всё, что думает, вразумил бы. Но при старейшинах, которых уж слишком заинтересовал рассказ Наоми, он этого сделать не сможет — обвинят в причастности, зная обо всех его связях с младшей Мидзуно. Ощущать на себе липкие взгляды каждого в этой полутёмной комнате было почти выносимо. Сатору держался изо всех сил. — Понять не могу, Годжо, ты действительно об этом не знал? — прозвучал где-то недалеко голос директора Яги. Сатору улыбнулся. Обернулся к нему, глядя под ноги. — С чего бы ей говорить мне? Как я понял, мальчика она забрала после смерти брата. Тогда мы уже не... — Да, когда помер Мичи, вы уже не встречались, — вмешалась Наоми. — Но она узнала обо всём, пока вы ещё были вместе... Так как думаешь, почему она тебе не сказала? Годжо к ней не повернулся. Ответил так, словно этот разговор не имел для него личного значения: — Никто не должен был узнать, что у Зенина Тоджи есть внебрачный ребёнок... Иначе началась бы война между кланами за наследника. Думаю, твоя сестра понимала, что я уж слишком много дел имею с Зенинами, чтобы быть тем, кто способен хранить эту тайну. — Она же тебе доверяла. Да и я не думаю, что ты стал бы болтать. — Не стал бы, — усмехнулся Годжо. — Но я бы начал обучать его. Тогда появились бы вопросы... В первую очередь к тебе, как к его матери. Наоми рассмеялась и махнула рукой, как обычно делали женщины, желающие казаться безучастными. — Ох, это слово... На мой взгляд, "мать" и "женщина, которая родила ребёнка" — не одно и то же... Мать всегда защищает своего чадо, — Наоми поправила светлые пряди волос у лица. — Она вырвет его даже из пасти гиены, сама будучи слабым птенчиком. А я... Я обменяла этого мальчика на возможность избежать наказания и начать новую жизнь. — И не сожалеешь об этом, я верно понял? — Верно, Годжо, — закивала Наоми с лёгкой улыбкой, сощурив глаза. — И это не потому, что я плохая мать. Просто Мидзуно Макото — не моя головная боль. Не я выбрала оберегать его, когда он обрёл собственную проклятую энергию... Я собиралась сдать его старейшинам ещё три года назад, как только ему стукнуло четыре. Сатору догадался, но всё же спросил: — Что тебя остановило? — Не "что", а "кто"... Мичи вмешался. Забрал мальчика себе с концами. А когда братец умер, Эми даже не спросила меня, может ли она забрать мальчишку... Просто взяла, увезла его и велела мне держать язык за зубами. Перед глазами у Сатору возник образ одного из упомянутых людей — чёткий, в отличие от многих других. Он отлично помнил взгляд Мичи, суровый и проницательный, как холодная сталь обжигающий своей остротой. Помнил и то, как умиротворённо выглядело его лицо, измазанное в крови, с закрытыми навсегда глазами. Среди тишины и света солнца спокойное лицо воина казалось последним штрихом к безумию окружающей картины. Годжо был там в тот день. Но к сожалению пришёл слишком поздно, чтобы успеть что-либо изменить. Наоми, говоря о брате, казалась безразличной. Сатору хмуро прислонился спиной к стене, разглядывая её. — Ты стала ещё более бесчувственной, чем раньше. Что случилось? Она вдруг медленно рассмеялась. Улыбка растянулась на лице, а глаза засверкали. — Время случилось, Годжо... Никто и ничто не способны его остановить. Двери в зал заседаний отъехали в сторону. Все взоры обратились к стоящему на пороге человеку: мужчина в чёрных одеяниях, скрывающих всё тело, ступил внутрь, держа на руках спящего мальчика лет семи, как Годжо показалось. Наоми поднялась со стула и подошла ближе. Коснулась щеки сына, и тот тут же открыл глаза. Зелёные, как чистейшие драгоценные изумруды. Кожа бледная, будто при свете дня ребёнок не бывает вообще. Волосы чернее смолы, как и аура, окутывающая его коконом. Мужчина осторожно поставил его на ноги. Поклонился, глядя куда-то в тьму комнаты, и вышел, заперев за собой массивные двери. — Кто вы?.. — мальчик сонно потёр глаза. Наоми глянула на Годжо со злорадной улыбкой. — Видишь? Этот малец даже не узнаёт меня... — Мидзуно... — позвал её старейшина. — Сколько у нас есть времени, прежде чем твоя сестра ворвётся сюда? Она задумалась на несколько секунд. — Думаю, чуть меньше пяти минут. Уверена, дыру в барьере она уже почувствовала... Как и отсутствие мальчика внутри. Повисло неловкое молчание. И прервалось спустя несколько секунд, когда двери вдруг с грохотом открылись вновь. — Пять минут? Ты меня дурой считаешь? По дорогому мрамору пола лужей стала растекаться кровь только что убитого посланника старейшин: тело в чёрном костюме распласталось по полу в неестественной позе. Все присутствующие в зале заседаний шаманы вонзили свои взгляды в одного человека. Пожалуй, самым выразительным и колючим был взор Годжо Сатору через повязанные на глаза бинты: он незаметно для всех в удивлении приподнял брови, заметив на себе ответный взгляд Эми. Она подкинула катану, перехватив её другой рукой. Испачканное лезвие едва заметно блеснуло. Он отметил, что она в полностью белом облачении. Её скорбь по брату не закончилась и по сей день... — Ну что за собрание великих предателей? — усмехнулась Наоми. Эми глянула на сестру. — Решила проучить меня? Или проверить? — До тебя мне дела нет, — фыркнула Наоми. — Я лишь заключила выгодную сделку. — Я знала, что однажды ты так сделаешь. Возьмёшь то, что тебе не принадлежит, и обменяешь на "искупление"... Глупо было полагать, что ты ещё в здравом уме. — Говорит мне идиотка, которая не умеет себя сдерживать. Как это иронично, сестрёнка... Ты пытаешься казаться лучше в глазах Годжо, или желаешь заслужить милость старейшин? — Ни то, ни другое, меня не интересует, — выдохнула Эми, игнорируя колкость сестры. — Отдай мне Макото сейчас, и нам ничего не придётся делить. Наоми прижала мальчика к себе. — Разве не может он помочь своей матери хоть раз в жизни? Или ты, своей сестре... — Ты перестала быть мне сестрой, когда попыталась отвезти ребёнка в поместье Зенинов. Тогда я поняла, что ты за человек... — Эми сделала несколько тяжёлых шагов к сестре. — Я не желаю иметь с тобой ничего общего. — И это взаимно, пожалуй, — усмехнулась Наоми, догадавшись, что теперь ей больше нечем парировать. — Мы давно уже не семья. Вмешался старейшина: — Здесь есть те, кому это не интересно. Либо вы оставляете нам ребёнка, либо Мидзуно Наоми отправится в магическую тюрьму. Годжо заметил в глазах Наоми испуг. И понял, что Эми тоже его увидела. Если Наоми угодит в клетку, то выйти из неё станет довольно проблематично: магические тюрьмы отличаются от обычных тем, что запечатывают виновного в особых проклятых предметах, где шаманы проводят десятилетия, прежде чем их вызволяют оттуда. Сойти с ума от одиночества — вот цена, которую им приходится платить за свою свободу. Повисшее молчание прервала младшая Мидзуно своим тяжёлым вздохом: — Обмен вас устроит? — О чём речь? — Одна преступница из семьи Мидзуно в обмен на другую. Как вам? В который раз в зале заседаний повисла гробовая тишина. Шестерёнки в голове у Сильнейшего вертелись с невероятной скоростью: ещё до того, как прозвучал согласный ответ старейшин, Сатору понял, что они не откажутся от выгодного предложения. Выбирая между двумя вариантами поиметь разных людей, даже он, сам Годжо Сатору, не выбрал бы обобрать до нитки Зенина Наобито. Куда лучшим вариантом для стариков представилась Эми — она не святоша, и ей есть, за что быть должной им. — У меня только одно условие, — продолжила Эми. — Мидзуно Макото отправится под покровительство Верховной Кицунэ. Я надеюсь, вы помните, что территория храма Суйцзинь находится вне вашей юрисдикции. — Не придём мы, так придёт Наобито... — С ним я договорюсь, если это потребуется. Годжо еле сдерживал себя, чтобы не вмешаться. От нервного перевозбуждения все конечности стало колоть. — Я могу сослужить вам добрую службу в обмен на прощение грехов моих и моей сестры. — Тогда, я полагаю, ты уже знаешь, что нам нужно... Эми кивнула. Сатору понял, о чём безмолвно шла речь. Мастер Тенген и сосуд звёздной силы — две вещи, за которые он ещё юнцом был ответственным и в итоге потерял любую надежду разрешить вопрос. Недавно старейшины решили начать поиск древних утерянных реликвий, разбросанных по всей Японии, в теории способных заключить в себе сущность Тенгена, которую после этого можно будет перенести в любое тело. Если для такой работы есть кандидат лучше, чем Годжо Сатору, то это только куноичи высшего ранга. — Однако есть ещё один нюанс... Я ведь не-шаманка. Годжо вскинул брови под бинтами. Это ещё что значит? — Это будет решено, — один из старейшин махнул рукой, и двери зала распахнулись. — Пока ты можешь ступать. Отведи мальчика куда нужно и возвращайся сюда. Ослушаешься... — Она не посмеет, — отчего-то перебила Наоми. Мидзуно отпустила сына и поспешно вышла из зала заседаний. Вслед за ней её младшая сестра вывела мальчика и скрылась на улице. — Годжо. Он не шевельнулся. — Займись телом посланника. Ты и Иери должны выяснить, что за барьер ему удалось преодолеть.***
Сёко не впервые видела такой изуродованный труп шамана: она встречала и похуже. Проклятия никогда не щадят, впрочем, как и некоторые люди. Узнав от Сатору, что мужчина скончался от рук Мидзуно Эми, лекарша поёжилась, зажимая зубами сигарету. Страшно бывает осознавать, что люди, которых ты когда-то считал своими друзьями или близкими, творят что-то явно противоречащее всем законам морали. Девушка пробила посланнику грудь, ударив лезвием катаны прямо в сердце, но Иери всё же не понимала, почему у него поражены конечности и горло. — И как она? — Что? — Выглядит здоровой? — уточнила Сёко, пальцами в перчатках прощупывая шею мертвеца. Годжо продолжал смотреть на кафельный пол лазарета, пуская между пальцами бинты, которые снял с лица. — Наверное. — Интересно, что такого она могла сделать, что её лишили права называться шаманкой? Годжо не имел понятия. Но догадывался. За массовое преднамеренное убийство шаманов переводят в статус "проклятых", но всё же не лишают звания в принципе. Нужно совершить что-либо на голову выше этого, чтобы потерять возможность контакта с магией в принципе... Да и как старейшины могли оставить её свободно гулять на свободе, если деяния её страшнее грехов многих проклятых шаманов? Для Сатору узел этой загадки будет довольно непросто распутать... — Кажется, я ошиблась... Ха. Забавно это... — Что? — Насколько я поняла, его увечья на шее и руках — следствие проникновения в барьер. Потому что раны не снаружи, а внутри... — Сёко вынула изо рта сигарету, с прищуром осматривая тело. — То есть он бы и так умер в мучениях через пять минут после того, как явился обратно к старейшинам... Но Эми опередила это. Сатору нахмурился, не совсем понимая, к чему Сёко клонит. — Она освободила его от мук, Годжо. Палец Иери коснулся грудной клетки трупа. — Поразила точно в сердце, чтобы смерть наступила моментально... Думаю, он даже не понял, что произошло. Убийство во имя спасения от страданий... Это что-то за гранью понимания обычного шамана. Однако для Сильнейшего это яснее, чем безоблачный день. Всю обратную дорогу к залу заседаний, Годжо думал о том, какие подробности жизни Эми ему ещё придётся узнать. Что она за человек теперь? Явно не тот, что в его воспоминаниях. Почему? Он должен во что бы это ни стало всё узнать.