Искренности

      — Катюша, просыпайся скорее, милая! — мать мягко тормошила её за плечо. — Первый день, нельзя опаздывать!       В теплой неге одеяла не хотелось двигаться, голова почему-то была тяжёлой, почти чугунной, тëплая рука матери на плече спасительно нежной.       "Какой первый день?" — подумала Катя. — "Я уже много лет вкалываю на одном и том же месте..." — она лениво закопалась в одеяло поглубже, да так и замерла, в полудвижении. — "Стоп! Мама с папой уже пару лет живут в Хорватии." — думала Катя, с трудом перебарывая сон и гудение в голове.       Она медленно открыла глаза, перед носом висел старый ковёр, такой же, как в родительской квартире. Но она была продана четыре года назад.       "Ничего не понимаю," — думала Катя, силясь понять что вообще происходит.       Повернула голову к потолку, солнце светило достаточно ярко, и она сощурилась, закрывая глаза рукой.       — Ну вот, проснулась, моя красавица! — пролепетала мама, приглаживая Катины волосы. — Завтрак через десять минут, мы с папой ждём на кухне!       Она спешно поднялась с Катиного дивана и упорхнула в недра квартиры.       "Я ничего не понимаю. Когда мама с папой успели прилететь? Не уж-то после вчерашней истории?" — подумала Катя, и вчерашняя история навалилась на неё страшным грузом.       "Сашка мёртв. Андрей покушался на мою жизнь... Андрей, Боже, как это в голове уложить?.. Андрей... Сашка погиб вместо меня... Из-за того, что пытался помочь мне," — картины изуродованного взрывом лица снова встали перед глазами, потекли слезинки. Медленно, одна за одной, они скатывались по щекам прямо на подушку.       "Дыши со мной, я буду считать," — вспомнился голос Воропаева.       Стало нестерпимо больно. Катя перевернулась набок, подгребая под себя подушку, вся будто скукоживаясь, но рука больно наткнулась на острый угол. Нащупала, вытащила какой-то блокнот. Сквозь слезы всё расплывалось, да и без очков не видно ничего. Пришлось садиться, вытирать пододеяльником глаза, нос. После этого Катя смогла сфокусироваться на блокноте.       "Это точно мой дневник восьмилетней давности," — она привычным движением открыла его в конце, где описывала самый счастливый день своей жизни — свадьбу. Но листы оказались пустыми. Потрясла головой, начала листать к началу, исписано было всего ничего — несколько страниц. Без очков текста было толком не разобрать, пришлось оглядеться.       Катя подняла голову, заскользила взглядом по комнате и замерла. Это была её комната в родительском доме.       "Невозможно! Как это возможно?" — поражено думала она, всё сильнее вглядываясь в интерьер.       "Как это возможно?" — повторяла про себя Катя, не в силах отвести взгляда от старенькой мебели, постера с Джоном Ленноном на стене, окна в смешных занавесках. Очки лежали на полу у её ног. Старенькие, кругленькие, какие она носила восемь лет назад.       Заторможено и как-то осоловело она подняла с пола очки, надела на переносицу.       "Диоптрии мои," — пронеслась в голове мысль.       Опустила взгляд вниз — дневник мирно покоился на коленях, всё ещё открытый на последней записи. Катя узнала свой почерк и решительно углубилась в чтение.       "Может, я ещё сплю?" — подумала она, взглянув на дату. — "Я точно, точно сплю"       Она перечитала дату четыре раза, но ничего не изменилось.       В верхнем левом углу листка Катиным почерком было написано "5 сентября 2005 года", Катя эту дату помнила хорошо, её первое собеседование в ZIMALETTO, после которого жизнь закрутилась так, что и представить сложно. Она опять пролистала вперёд. Никаких записей дальше пятого сентября нет. Она перечитала всё с самого начала: волнения о внешности, ненависть к себе, первые ростки влюблённости в Жданова, радость от возможности работать в такой компании. Это точно писала Катя, она помнит эти строки.       "Может, это чья-то дурная шутка? Но кто может так шутить? И почерк подделать, и комнату? Такое не подделаешь. Да и дневник этот сгорел полгода назад вместе со всем домом," — от воспоминаний о пламени, охватившем их с Андреем дом, по телу побежали искры ужаса.       Катя тут же свернула это воспоминание и забросила подальше в сознание, закрыла глаза, подышала.       Успокоившись, она открыла глаза, перевела их за окно.       "Вчера на улице был уверенный конец октября," — подумала она и посмотрела на деревья, всё ещё бодро зелёные, только чуть тронутые желтизной.       Ярко светило солнце, на улице было сухо.       "На октябрь не похоже"       Она отложила дневник, встала, щипнула себя за руку — больно. Сняла и надела очки — ничего не поменялось. Прошлась по комнате, услышала запах маминой стряпни, остановилась и закрыла глаза.       Всё вокруг было похоже на странный сюрреалистический сон, но в то же время пугающе реальный. Она открыла глаза, в обстановке комнаты всё было по-прежнему. Стало немного страшно. За дверью были слышны отголоски разговора — папа и мама, которых она не видела больше года. У них с Андреем никак не выходило съездить к ним вдвоём, а одну он её не отпускал, всё твердил, что он беспокоится, хочет её защитить. Некстати вспомнилось, что даже в командировки, где требовалось Катино присутствие, она всегда отправлялась вместе с мужем.       "Так, Пушкарева, соберись!" — сказала она себе твердо. — "Нужно разобраться с тем что происходит вокруг! Не время для сожалений!"       Она снова прошлась по комнате, взгляд упал на календарь.       "Шестое сентября! Да быть этого не может!"       Снова села на диван, рассеяно смотря по сторонам.       В комнату заглянула мама.       — Катенька, завтрак готов. Ты почему ещё сидишь? Ведь говорила: "Не сиди ты пол ночи перед первым рабочим днем, потом будешь уставшая"! Вот, чуть не проспала. Всё хорошо? — мама подошла к Кате, села рядом. — Бледная какая-то. Волнуешься?       — Кажется, — ответила отстранённо.       — Ну, ничего, сейчас я чаю тебе послаще сделаю, с вареньем малиновым, как ты любишь, и всё пройдёт, м? — привычно затараторила мама.       От звучания её голоса Кате вдруг стало так тепло и так невозможно радостно, что она кинулась к ней в объятия и крепко сжала.       — Мамочка моя!       — Ой, бог ты мой, Катюша, — от неожиданности вздрогнула, и тут же обняла дочь, — ну, что ты так переживаешь?! Ты же у нас такая умная, такая взрослая, ответственная! Ты справишься со всём на свете, милая моя, ну, ты чего?       И тут Катя зарыдала, громко, надрывно, уткнувшись в мамины волосы, вдыхая родной запах тёплого хлеба, очень лёгких цветочных духов и детского мыла. Мама начала гладить её по голове, успокаивая.       Тут в комнату ворвался отец.       — Что за шум, а драки нет? Почему ещё не на завтраке?       — Валер, — шикнула на него Елена Сергеевна, — Катюша у нас переволновалась перед первым рабочим днём. Сейчас мы умоемся и придём, иди на кухню.       Отец на это невразумительно хмыкнул и скрылся за дверью.       Мама отстранила от себя Катино лицо, взглянула серьёзно.       — Что-то случилось?       — Нет, мамочка, нет, — затараторила Катя, вытирая слезы, очки очень мешались. — Ты права — волнуюсь очень. Сейчас умоюсь, чаю твоего выпью и всё, как рукой снимет.       Она совсем отстранилась от матери, решительно встала.       — Я пойду умываться и приду к вам на кухню.       — Ну хорошо, милая, хорошо.       Катя направилась в ванную, вокруг всё было привычно, до болезненного правильно. Пахло домом.       Она плеснула себе воды на лицо, надела очки, всмотрелась в отражение, оттуда на неё хмурилась Катя, образца 2005 года.       "Удивительно," — крутя головой думала она. — "Чертовщина какая-то"       Чтобы чём-то себя занять, она привычно умылась, почистила зубы, заколола волосы объемный хвост, к которым пристрастилась в последние месяцы. Отыскала у мамы старую плойку, подкрутила выпущенные пряди и волосы, собранные резинкой, чуть всё это разворошила. Привычные, понятные действия успокаивали, настраивали на боевой лад.       "Так, пока я не разобралась в том что происходит, я должна вести себя сообразно обстоятельствам, об остальном я подумаю позже," — встрепенулась она, поглядывая на себя в зеркало.       Катя вернулась в комнату, мамы уже не было. Открыла шифоньер, с лёгкой улыбкой вспомнила свой старый гардероб: всё также, как и было годы назад. На волне ностальгии, она взяла строгую белую рубашку, простую, без оборок, тёмную твидовую юбку ниже колен, колготки, бельё, надела всё это с удовольствием, поглядела в зеркало.       "Совсем не чучело," — весело подумала Катя. — "Винтажно, строго, но вполне ничего." — смотрела на себя и удивлялась. — "Как сильно нужно себя не любить, чтобы в каждом отражении видеть уродину. Я сейчас почти так же выгляжу, что и восемь лет назад, причёска чуть больше идёт к овалу лица, да и талию подчеркнула. Но и очки, и брекеты, и устаревшие вещи, и никакого макияжа — всё на месте! "       Вздохнув, Катя выпрямила спину и направилась на кухню, разведывать ситуацию и пытаться решить как жить дальше. На душе уже привычным грузом лежала тяжесть.       "Я подумаю обо всём позже. Я просто подумаю обо всём позже."