От ненависти до любви...

      Минцзюэ не спалось. Он растерянно коснулся пальцами губ, вспоминая поцелуй. Разговор после него как-то быстро и скомкано завершился, и друзья разошлись по своим делам, так и не узнав, что другой думает о произошедшем. Минцзюэ, впрочем, не знал даже, что думает он сам.       Губы как будто слегка жгло, когда он вспоминал произошедшее. Глаза Сичэня близко-близко, слегка подрагивающие ресницы, горячее дыхание, прикосновение чужих губ… Минцзюэ покривил бы душой если бы сказал, что ему не понравилось. На самом деле, это было довольно приятно, если абстрагироваться от мысли, что он целовал мужчину и лучшего друга. Если думать об этом, то в эмоции примешивалась изрядная доля смятения, но когда он думал, что целовал именно Сичэня, в груди и где-то внизу живота начинало сладко тянуть.       Вот и получался странный комок смешанных и противоречивых эмоций: ему нравился сам поцелуй и тот факт, что он целовал Лань Хуаня, но мысль о том, что это был мужчина и его лучший друг по-прежнему отталкивала. Мысль о том, чтобы зайти дальше, приносила с собой ещё больше сомнений и… страха. И Минцзюэ не мог сам себе честно ответить, чего именно он боится: близости с мужчиной или близости вообще?       Он перекатился на спину, разглядывая в ночной темноте потолок своей комнаты, и попробовал представить, что если бы на месте Сичэня оказался кто-то другой. Например, Ваньинь. Стоило задуматься об этом, и Минцзюэ понял, что пример получился не самый удачный. Он вспоминал Ваньиня, и чувствовал лишь тепло и симпатию. Ему искренне нравился этот человек, и он не мог заставить себя испытывать к нему отторжения. Даже когда представлял, что целует его. Особенно когда представлял это… Минцзюэ вспоминал пасмурно-серые глаза, хмурую складку между бровей и губы — губы, чаще говорившие на колючем языке сарказма, но при этом до странного противоречиво выглядевшие такими мягкими и…       Минцзюэ тихо застонал, закрывая лицо ладонями. Дьявол, это был очень неудачный пример! Но поток мыслей остановить теперь было почти невозможно, и перед внутренним взором встал поцелуй Лань Хуаня и Цзян Чэна — тот самый, первый и единственный, который он видел. И теперь, не испытывая прежней неприязни, граничащей с ненавистью, он не мог не признать, что этот поцелуй выглядел очень чувственно и… горячо.       Не Минцзюэ шумно выдохнул, чувствуя, как внизу живота начало тянуть почти болезненное возбуждение, от которого так просто не отмахнуться. А вместе с тем обожгло болезненное чувство стыда: у него, никогда не интересовавшегося мужчинами и долгие годы испытывавшего к таким отношениям лишь лютое отвращение, сейчас стоял на мысли о поцелуях его лучших друзей. Он до боли закусил губу, пытаясь отвлечься, но это не помогало, а картинки перед глазами становились лишь ярче.       Тихо выругавшись, Минцзюэ опустил ладонь на пах, сжимая через ткань ночных штанов.       «Единственный раз», — попытался он договориться с собственной совестью. — «Лишь один единственный раз, хуже не будет…»       Он сглотнул, облизнув пересохшие губы, и прикрыл глаза, вновь воскрешая перед мысленным взором картины, приведшие его к этому, и отпуская воображение. Оно тут же услужливо заменило парк, где они впервые встретились, на спальню, а дерево, к которому Цзян Чэн тогда прижимал Сичэня, на косяк двери. Минцзюэ скользнул ладонью под резинку штанов и шумно выдохнул, обхватив ладонью ноющий от напряжения член.       Фантазия постепенно распалялась всё сильнее, и вот уже две фигуры перед закрытыми веками не только целуются, но и ласкают друг друга, плавно перемещаясь к кровати.       Большой палец потёр чувствительную головку, обвёл её, мягко надавливая.       Разгорячённые тела переплетались на кровати, губы оставляли отметины на коже, собирали капельки пота.       Ладонь прошлась по стволу, сжимая у основания, и начала плавно двигаться.       Один раздвинул ноги другого, медленно входя и начиная толкаться внутрь, выбивая горячие выдохи, смешанные со стонами.       Ладонь двигалась всё интенсивнее, а другая зажала рот, стыдливо приглушая непристойные звуки, норовящие вырваться из горла.       Одна из фигур выгнулась, издав протяжный стон, и белые капли оросили живот. Минцзюэ застонал в унисон с собственным воображением, кончая в руку, и, тяжело дыша, уставился в потолок.       Дьявол.       Он кончил, представляя, как трахаются его друзья.       Дьявол…       Кое-как заставив себя подняться, Минцзюэ добрался до ванной, наскоро ополоснулся и, вернувшись в спальню, рухнул на кровать, проваливаясь в забытье.

***

      — Минцзюэ, — глубокий голос завораживал, заставляя цепенеть.       Этот человек был… удивительным. Невероятным. Он был способен подавлять, казалось, одним своим присутствием. Ему не нужно было даже голос поднимать, чтобы внушать трепет.       Юный Минцзюэ не знал, почему Вэнь Жохань так не нравился его отцу. Они познакомились случайно, когда юный Не вызвался помочь и отвезти какие-то документы одному из отцовских партнёров, и эта случайная встреча неожиданно вылилась бурные отношения. Отношения безумные и фатальные, если бы кто-то узнал о них. Отношения между несовершеннолетним подростком и сорокалетним мужчиной. Минцзюэ упал в них без памяти, восхищался этим человеком, растворялся в нём, терял рядом с ним волю…       Чужая ладонь легла на колено и плавно двинулась вверх по бедру, заставляя вздрогнуть.       — Боишься? — горячее дыхание обжигало ухо, пуская по загривку табун мурашек.       Ему стоило бы ответить «да». Стоило бы немедленно встать и покинуть кабинет, пока он мог. Пока ему представляли такую возможность. Подростковая гордость и желание доказать неизвестно что неизвестно кому заставила лишь упрямо сжать губы и мотнуть головой. Чужие губы сложились в улыбку, понимающую и одновременно хищную, а потом накрыли его собственные.       Ладонь легла на пах, слегка поглаживая, а затем чужие пальцы ловко расстегнули ширинку брюк. Минцзюэ, который раньше лишь по-подростковому неумело ласкал сам себя, вцепился в чужие плечи и несдержанно застонал в поцелуй, подаваясь бёдрами навстречу руке. Его бросило в жар, а ноги невольно задрожали, когда чужая ладонь обхватила колом стоявший член. Ему хватило лишь поцелуя и пары незамысловатых поглаживаний через ткань, чтобы возбудиться.       Было так хорошо, так приятно, так горячо… Чужая рука, ласкавшая его сперва мягко, но постепенно всё настойчивее, всё быстрее, ощущалась так восхитительно, чужие губы обжигали, оставляя отметины на шее, и груди (когда Жохань успел расстегнуть на нём рубашку?..), обхватывая то один сосок, то другой, втягивая, играя с ними. В голове не осталось ни одной трезвой мысли, а мышца словно превратились в желе. Он был способен лишь постанывать и таять в чужих руках, доставлявших такое небывалое удовольствие.       — Не сдерживайся, — горячий шёпот опалил ухо, и Минцзюэ протяжно застонал, выгибаясь и толкаясь последний раз в ласкавшую его ладонь. Словно ему не хватало этого простого не то разрешения, не то приказа, чтобы кончить.       Вэнь Жохань негромко рассмеялся, целуя его в шею.       — Такой смелый и послушный…       Минцзюэ, тяжело дыша, расфокусированным взглядом уставился в потолок, позволяя поглаживать и целовать себя, делать с собой всё что угодно. Чужие руки споро стянули с него расстёгнутые рубашку и брюки, окончательно избавляя от одежды, и уложили животом на диван.       — Ты ведь побудешь таким для меня ещё немного?       Минцзюэ лишь невнятно что-то промычал в ответ, удобнее устраивая голову на согнутых руках. Это был не первый раз, когда Вэн Жохань дарил ему удовольствие, вот так лаская, и никогда ничего не требовал взамен, поэтому юный Не позволил себе расслабиться. Не начал он беспокоиться и тогда, когда ладони его любовника начали поглаживать поясницу и ягодицы, время от времени чуть раздвигая их. Дрогнул лишь тогда, когда пальцы, смазанные чем-то прохладным, скользнули между половинок и прижались ко входу.       — Что ты делаешь? — Минцзюэ попытался приподняться на локтях и глянуть через плечо, но чужая рука надавила на спину, заставляя опуститься обратно, а губы успокаивающе коснулись виска.       — Тш-ш, расслабься, — голос Вэнь Жоханя очаровывал, гипнотизировал, заставлял подчиниться.       Поэтому Минцзюэ расслабился. Доверился. Хотя пальцы, проникавшие внутрь и снова выходившие, растягивавшие его, причиняли лёгкий дискомфорт. Но ведь это ничего, да? Жохань не сделает ему ничего плохого. Никогда не делал, лишь раз за разом доставлял ему удовольствие…       Когда пальцы исчезли, он лишь немного забеспокоился. Он не видел любовника, но чувствовал, что тот вдруг отстранился, и слышал, как что-то шуршит за спиной. Потом звуки стихли, а на ягодицы снова легли чужие ладони, мягко поглаживая и успокаивая, усыпляя даже намёк на тревогу.       А затем ко входу вдруг прижалось что-то горячее и большое. Минцзюэ дёрнулся, но чужая рука неожиданно твёрдо надавила на спину, не давая пошевелиться.       — Спокойно, — голос звучал всё так же глубоко и чарующе, но в нём появились стальные нотки. — Не шевелись, иначе может быть больно.       Липкий страх пополз по загривку, заставляя замереть не хуже, чем ласковые слова.       — С-стой… — прошептал Минцзюэ одними губами, но его не услышали. Или проигнорировали…       Первый толчок пронзил болью, несмотря на подготовку. Второй и третий сделали лишь хуже. Не выдержав, Минцзюэ застонал сквозь стиснутые зубы, но это был не стон наслаждения — это больше было похоже на вой раненого зверя…

***

      Звук будильника вонзился в мозг, вырывая из кошмара в реальность.