Синдром героя

      Темнота поражала воображение. Это была даже не темнота. В ней, в моём понимании, можно угадывать крупные очертания, есть хотя бы малейший отсвет. Вокруг же меня был… Мрак. Я боялась даже двигаться, хотя тело впервые спустя несколько месяцев слушалось меня. Я могла пошевелить пальцами руки, чувствовала, как глаза моргали, а голова поворачивалась в надежде увидеть хоть что-то. Услышать что-либо тоже не удавалось. Сделать первый шаг в этом мраке — страшно. Как бы это странно не звучало, но я чувствовала свое тело, хотя у меня его уже не было.       Неужели, это всё? Липкий ужас постепенно оплетал душу. Вечная темнота? Разве не об этом я в тайне мечтала, когда запиралась у себя в комнате после особо удачного дня? Я на секунду представила, что так будет всегда. Мрачная гнетущая тишина, в которой не слышно даже шорохов, и непроглядная тьма. И мне впервые, после аварии, стало страшно, я была бы рада даже этой темноте, но только если бы ничего не чувствовал. Разве смерть не должна дарить отдых нашему измученному телу и разуму? Тогда почему я еще чувствую страх, панику, разве это не должно было покинуть меня вместе со смертью моего тела?       От страха воздух в легких начал стремительно кончаться, и сердце вспомнило, что оно есть и начало усиленно перегонять кислород по телу или его подобию. Я могла поклясться, что в тот момент почувствовала, как град мурашек бежал по моей спине, а невыносимый холод окутывал тело. Все же помнят свой самый нелюбимый и колючий плед? Ты хочешь его скинуть, но тебя все равно заставляют сильнее укутываться в него, так как он самый теплый. В этот момент я была бы рада даже этому потертому, старому и колючему куску ткани.       Мороз окончательно укутал меня в свои объятья. Я стала дрожать. Скользкие руки паники всё глубже погружали меня в пучину отчаяния. Мои мысли стали забиты только одной мыслью «Я не хочу умирать».       — Нет, я не умру! — что есть силы крикнула я. И не услышала ни звука.       Мрак жадно поглотил всё. Только сейчас поняла, чего боялась всё это время. Я не слышала своего сердцебиения и дыхания. Ничего. Мертвая тишина. Такой постылый свист кислородной маски и пиканье приборов исчезли. Я судорожно схватила запястье, пытаясь нащупать пульс. Ни одного удара. Рука казалась немного зыбкой. Как будто я сделана из песка… Что же это…       — «Без паники! Сейчас, главное, понять, где я и что мне делать! —мысленно прикрикнула на себя. — А истерику можно и потом устроить…»       Оценим ситуацию с точки зрения простых вопросов: Что происходит? Как это влияет на меня? И могу ли я исправить ситуацию в свою сторону? Я сделала глубокий вдох и с удивлением поняла, что до этого почти не дышала. Мне просто не нужен кислород!       Уже хорошо. Айнагул, поздравляю, если тебя будут варить в кипящем масле черти, ты не задохнёшься. Да, не так себе представляла загробную жизнь, но с этим уже ничего не поделаешь. Райские кущи, ты где-то прогрешила при жизни. Ну и ладно, и не особо хотелось… Хотя вру, конечно. Были тысячи представлений о рае или хотя бы о перерождении. Наверное, чтобы получить шанс прожить ещё одну жизнь, нужно быть японцем или, на худой конец, корейцем. А ты, Айнагул, всего лишь казашка да азиатка, но, видать, у меня недостаточно узкие глаза. Кто же мог подумать, что из всех предположений о загробной жизни были ближе всего атеисты? Вот так мои нежные хрустальные мечты разбились о бетонную стену реальности.       Присев, я обхватила голову руками. Что с этим делать? Раскачиваясь в таком положении, судорожно вспоминала все самые сложные случаи из жизни, где казалось, что удача от меня отвернулась; что всё кончится плохо; что хуже быть не может, а в результате, получалось выкарабкаться и перевесить чашу в свою сторону, успеть.       В последний момент, после обнадёживающих случаев, вспомнились тот злосчастный жёлтый свет и авария. Вся моя жизнь подтверждала один неоспоримый факт: выхода нет только из гроба. Хотя… Может быть, я не видела его просто потому, что не искала? В конце концов, я сидела! Чётко чувствовала плоскую поверхность своей попой. Я не в безвоздушном пространстве, я не в подвешенном состоянии. А то, что не слышала и не видела ничего вокруг, лишь подтверждало факт моей смерти. Возможно, после смерти, при отсутствии тела, я лишилась привычного спектра чувств, либо они изменились настолько, что разум ещё не научился их обрабатывать. В этом месте, в данный момент времени, я не видела, не слышала, не обоняла, даже плохо ощущала своё тело и состояние, но кто сказал, что так будет всегда и везде? Нужно пойти, но куда? Ладно как говориться: «Если не знаешь куда идти, то иди прямо».       Я встала на ноги, неуверенно пошатнувшись. Сделала пробный шаг. Затем ещё один. Не встретив сопротивления и посчитав это хорошим знаком, решительно устремилась вперёд, стараясь не менять направление. Каждый шаг давался легко. Без усилий. Мною было почти забыто это чувство, когда ноги не ноют от лишнего километра, серце не сигнализирует, что если ты не остановишься, то остановится уже оно, а в лёгких не покалывало после долгого движения. Было такое чувство, что с каждым шагом вперёд я избавляюсь от чего-то ненужного, как ковер избавляет от пыли, также и я отказывалась от всей грязи, которая была налеплена на меня. Хоть я и старалась лечиться, но последствия анорексии так быстро не проходят, если вообще подобное возможно.       Вспомнилось, как вернувшись всего несколько месяцев назад домой, я наткнулась на испуганный взгляд сестры. Она уезжала в Москву на конференцию. Так как это была не первая конференция, мы привыкли к её долгим отлучкам. Впервые после разлуки, сестра не улыбнулась мне при встрече.       — Сестренка… Как же ты так? — нахмурившись, апашка осторожно сжала моё запястье пальцами. Я смотрела в недоумении на её строго поджатые губы. Оглянувшись, с удивлением увидела в зеркале, что почти превратилась в скелет, обтянутый кожей. Да, трудно было… Три проверочных подряд только за сегодня. Два подготовительных курса к экзаменам подряд по два часа. У меня не было времени кушать, да и желания.       — Давай, я налью нам чай и мы все обсудим, — устало улыбнулась сестре в ответ на тревожный взгляд.       А что было дальше? Что она сказала? Что сделала? Что сказала я? От неожиданности даже остановилась. Воспоминания, некогда чёткие, бережно хранимые, стали подёргиваться дымкой, туманом… Некоторые стёрлись окончательно, слившись с окружающей темнотой. В этот момент я по-настоящему испугалась! Только не это! Я могла потерять вещи, привычный мир, зрение, слух, но не саму себя! Даже обездвиженная, прикованная к кровати, впавшая в кому, я лелеяла свои воспоминания, перебирая, как драгоценные жемчужины, наслаждалась ими. Теперь, холодея, не могла вспомнить лица школьных друзей, их имена, подёрнулись пеленой тумана лица родителей… То, чем я гордилась, утешала себя в моменты отчаиния, моменты счастья, время проведенное с дорогими людьми. Я начала оглядываться и заметила, что моя душа стала, словно меньше и моложе. Кажется, что избавясь от воспоминаний, она молодела. Зачем? Зачем забирать воспоминания?       Ну нет! Не на ту напали. Я не собираюсь сливаться с этой тьмой. Не собираюсь становиться блуждающей беспомощной частью этого мрака! Я вновь опустилась на пол и стала с исступлением вспоминать все из своей жизни. В какой-то момент, перебирая воспоминания, вспомнился один детский способ защиты от монстров. Конечно было глупо надеяться, что это сработает, но все, что мне оставалось — это верить в счастливое разрешение данной ситуации. Потихоньку начала представлять золотистый шар, который полностью меня укрывает. Я начала идти и пересматривать все воспоминания, как бы странно не звучало, но это шар помог сохранить не только мой первоначальный возраст, но и спасти свои воспоминания. Я чувствовала себя хозяйкой, которая смогла отстоять свой дом у грабителей, да, была перевернута мебель, порваны занавески, а некоторые рамки с фотографиями были просто сломаны, но главное, они так и не смогли украсть. Кто знает, сколько я так прошла? Время как будто остановилось. Я больше не видела тьмы. Его осветил свет, пусть тусклый и пока мало, что может осветить, но с каждым шагом он крепчал и всё больше прогонял тьму. Когда же я дошла до источника освещения, увидела лишь открытую дверь и невесомую тюль перед ней. Приподняла занавесу и шагнула в отрытую дверь. Мои веки сомкнулись. Я вся немного сжалась, как будто уменьшаясь, но не испугалась. Мне было хорошо. Наконец, стала слышать звуки. Приглушённые, непонятные… Они не мешали мне засыпать.       Мысли текли вяло. Только сейчас почувствовалась усталость. Но я не боялась заснуть, зная, что теперь все воспоминания останутся со мной. В мысли больше ничего не проникнет. Никто больше не украдёт ни одной жемчужины из моей коллекции. Теперь всё будет хорошо… Я очнулась от странной тесноты и окружающего волнения, которое постепенно нарастало и передавалось мне. Мир хлопнулся. Я как будто оказалась в тесной клетке. Чувство неприятное и тревожное, хотя мне никогда не были присущи приступы клаустрофобии. Захотела вздохнуть, но не смогла. Распахнула глаза и не увидела ничего знакомого и понятного. Паника нарастала, а окружающие звуки набирали обороты. Стало невыносимо жарко, тесно и больно. Очень больно и страшно. Кислорода не хватало. Грохот усиливался. Испуганный разум распознал в этом грохоте пульс. Это точно пульс! Совсем рядом. Громкий, сильный и быстрый, но не мой. Такой пульс у человека, испытывающего сильное волнение или страх. Прижатые к телу руки коснулись чего-то странного и толстого у живота. В первую секунду, когда сжатие этой штуки стало причиной ещё большего дискомфорта, на краю сознания мелькнула безумная идея. Нет, не может быть! Это просто не может быть пуповиной! Я умерла! Тем не менее после, наверное, девяти часов мучений, после сокрушительной боли, жестокого давления и удушья, стало очень холодно, я, наконец-то, смогла сделать свой первый, долгожданный вздох. Задрожав от неожиданно холодного воздуха на моей разгорячённой коже, закричала, чувствуя ломоту во всём теле. Я с трудом услышала, но не разобрала, когда мужской голос совсем рядом бодро сказал:       — Поздравляю, госпожа Ханагаки, у вас девочка.       Азэми Ханагаки       — Д-доктор, вы уверены, что это девочка? Н-нам с мужем говорили, что будет здоровый крепкий мальчик.       — Нет, все точно.У вас здоровая и крепкая девочка, — мужчина почувствовал растерянность молодой мамочки и что бы её успокоить начал улыбаться и уверять, что с малышом все в порядке. Она была не первая кто заблуждался о поле своего ребенка.       — Ну, подумаешь, вместо ожидаемого Y, был X. Разве не самое главное, чтобы ребенок был здоров и развивался как надо? — так думал врач, но ни как сама Азэми. Её голову заполняли сотни мыслей, они как надоели мухи кружили и не давали расслабиться.       — Неужели, отец был прав и я ни на что негодна? Я даже не смогла подарить своему мужу наследника. Муж точно меня бросит, после того как узнает пол нашего ребенка. Или всего лишь изобьёт, как отец, когда был недоволен мамой? Нет, лучше пусть сразу бросит. Ну почему именно девочка, ведь все было идеально, мы даже подобрали имя сыну, Такемичи. За что? Чем я прогневила богов? Так надо успокаиваться и думать как объяснить мужу, что родился не мальчик.       — Доктор, с моим ребенком все в порядке? Просто он слишком молчалив?       Я растерянно посмотрела в грустные глаза дочки. Маленький комочек жизни у меня в руках не издавал ни звука. Дети соседок по этажу гугукали, лопотали, повизгивали, пускали слюни, шумно сопели, хотя чаще всего просто орали, а моя доченька была очень спокойной. В её серьёзных глазах и насупленных бровках я читала тысячи вопросов. Когда её приносили покормить, она долго медлила у груди, а потом, как бы нехотя, начинала есть. Моя подруга предупредила, что сначала малышка может сделать больно, но Мичико была аккуратна, я бы даже сказала, деликатна. Как будто бы знала, что может сделать неприятно. Её серьёзные глаза внимательно смотрели на меня, словно проверяя реакцию.       — Не переживайте, — как бы отвечал на мои невысказанные мысли молодой доктор.       — Если бы у девочки что-то болело, она бы уже оповестила об этом всю палату! Помните, как громко и звонко она кричала сразу после родов? Этот процесс неприятен не только мамочке, но и малышу, поэтому все малыши кричат. Крик — универсальный способ младенца сказать о своих потребностях. Ваша дочка просто не капризна. Гордитесь и радуйтесь, — улыбнулся он, ласково поправив пелёнку.       Я посмотрела на свою крошку.       — Ты не капризный ребенок, да? И такой спокойный… Прямо весь в папочку, — ворковала я.       Тихо вздохнула. Ну кто бы мог подумать? Хэчиро Ханагаки — мой муж. Студенческий роман обернулся браком и дочкой. Хотя сначала беременностью, потом браком и дочкой. Хэчиро сперва растерялся, но уже через час после новости он, казалось бы, был счастлив. А я держала мою малышку и не могла поверить. Мне двадцать лет, а я мама такого вот зеленоглазого чуда, которое смотрит на меня глазами свекрови, серьёзными такими, оценивающими.       «Не выдумывай, Азэми, — повторила себе. — Просто у тебя богатое воображение. Это обычный ребёнок. Твой ребёнок. Доктор прав. Если бы что-то было не так, ты бы об этом уже знала».       — Ты у меня очень умненькая девочка, да? Светлые глаза утвердительно хлопнули ресничками, а головка чуть дёрнулась. Ха, вот я придумала! Мне кивнула девочка, которой два дня от роду! — Я засмеялась, не заметив, как маленькая ручка освободилась от пелёнки и дёрнула меня за прядь волос. — Ай! Не дерись, ой… Отпусти мой локон… Ну, пожалуйста, детка…       Маленькая ручка была невероятно сильной и уверенной. Эх, а предупреждали меня о кофточках с рукавичками. Нужно сказать Хэчиро, чтобы привёз несколько штук. Крохотные пальчики отпустили мои волосы так же неожиданно, как и схватили, ручка легла на животик, бровки нахмурились, а губки задрожали, как будто ей было больно… Может быть, она обиделась на меня? Моя девочка… И тут я вспомнила о небольшом покраснении возле её пупочка.       — Доктор, чуть не забыла! Посмотрите животик Мичико, мне кажется, эта штучка плохо выглядит…       Симидзу сан не успел уйти и с готовностью обернулся:       —Пуповина? Да, конечно. Я как раз должен был проверить, как она заживает, но увидев, что ребёнок спокоен и не плачет, решил, что всё в порядке, и не стоит лишний раз беспокоить малышку.        Развернув пелёнку и осмотрев Мичико, он нахмурился:       — Знаете, она заживает очень плохо и, вероятно, болит. Видите это уплотнение? Его быть не должно, удивительно, что ребёнок терпит и не плачет. Необходимо заново обработать ранку и остановить воспаление.       Я испугалась.       — Это будет больно? Ей и сейчас больно? —судорожно вглядывалась я в нахмуренное личико дочери. —Это очень опасно, мистер Симидзу-сенсей?       — Не волнуйтесь, подобное случается с каждым третьим ребёнком, у вас так выглядит просто из-за того, что позже спохватились. Вы молодец, что обратили внимание на это.       Он передал девочку медсестре. Я молодец, да… Обратила внимание… Я справлюсь! Даже, если нас бросят! Я буду хорошей матерью, ничего страшного не произошло. Ох, ну где же Ханагаки?