Sight Beyond Sight

Во сне вода не вызывала такого страха. Течение несло ее легко, и тело казалось невесомым — намокшая одежда не тянула вниз, клинок не силился выскользнуть из ладони. Нежное покачивание волн стирало собой память о том, настоящем шторме, и она в кои-то веки ощущала спокойствие. Безобидное сновидение всяко лучше кошмара о былом. Море вытолкнуло ее на поверхность, и по лицу хлестнуло острыми брызгами — соль жгла царапины ничуть не хуже, чем у живых. — Человек! Человек за бортом! — закричал с высоты кто-то на языке, на котором ей не доводилось общаться уже много-много лет. "Зачем ты кричишь?" — подумала она тоскливо. — "Дай мне остаться в воде. Волны когда-нибудь устанут, и я все-таки пойду ко дну. Дай мне лечь в иле, во тьме, в тишине. Дай сну остаться сном." Но она открыла глаза, и с этого мига воспоминание уже нельзя было остановить. Наверху оглушительно скрипело дерево, слышался шорох мокрой пеньки, и на изящном темном корабле хлопали бледные паруса. Шлюпка упала на воду, чуть не оглушив ее шелестом тысяч брызг, и на этот раз мокрая тяжелая ткань вдруг сдавила голову, горло, руки, ноги — моя, моя, никуда не уйдешь, хотела остаться в море, ну так тому и быть... Волны сомкнулись над головой, и она стиснула зубы, срывая тугую петлю с шеи — невозможность дышать уже давно перестала быть угрозой, но эта попытка пусть и незаметно, но надеть ошейник разъярила ее. Мысль сдаться оказалась слишком сладкой, и она уже начала поддаваться... и, конечно же, момент слабости не остался незамеченным. Ей не дадут просто уйти, правда? Пусть чудовище правит своей вотчиной слез и отчаяния — они сразятся потом. Из его царства нужно выбираться, и поскорее. Пришлось рвануться вверх раз, второй, третий, прежде чем удалось снова вынырнуть на поверхность; перед глазами вновь бушевали волны, но за спиной слышался плеск взрезаемой веслами воды. Пальцы разжались, и греческий клинок выскользнул вниз, в холодную соленую бездну: людям лучше не дать повода размышлять, как бледная израненная женщина смогла продержаться на воде без устали, но со сталью. Сильные руки резко подхватили ее под мышки и выдернули наверх. Мир ушел из-под ног, и она ударилась спиной о дно шлюпки, промаргиваясь в попытках различить лицо нежданного спасителя. Звездного света для по-волчьи острых от силы Прорицания глаз оказалось более чем достаточно, но на миг она позволила себе обмануться: копна встрепанных льняных волос и обветренное добродушное лицо, сейчас хмурое от беспокойства, вдруг напомнили о брате — покинутом, затравленном, мертвом, и все из-за нее, из-за нее, из-за нее, Господи, этот грех и за три сотни лет не отмолить... — Вы в безопасности, — сказал мальчишка-моряк, тут же растеряв с ним всякое сходство, и она лишь молча кивнула. Что здесь можно было ответить? Разве только то, что вместе с ней опасность пришла уже для него и его товарищей, но подобных речей ждала голодная бездна, жадно лизавшая языками волн дно лодки под ее спиной. — Как вы здесь оказались? — спросил он, налегая на весла; за его спиной стремительно вырастала громада приближавшегося корабля. — Последние дни на море не было бурь. "Как не было?" — мелькнула встревоженная мысль. А шторм над Босфором, а османские корабли, а рев чудовищной пушки, что рокотала не хуже ударов грома, разбивая древние стены?.. Осознание оказалось болезненно-резким, как осколок стекла в голой руке: она не слышала ни того, ни другого, ни третьего. Только шелест волн да шум с одного-единственного судна, что уже возвышалось над их головами. — Где я? — Через неделю мы должны уже увидеть берега Англии, — мальчишка нахмурился, сумев что-то прочитать на ее лице. — Не бойтесь, из Лондона корабли ходят куда угодно. Вы сможете добраться до своей родины, даю слово. Она вместо ответа съежилась в клубок на дне лодки — пусть юный моряк лучше решит, что это попытка согреться, чем увидит, как по ее щекам вместо слез стекают капли крови. Никакого плача. Нельзя. Нельзя. Она и так не знает, о чем горевать — не то о терзаемом Константинополе, что внезапно остался так далеко позади, не то о брате, чье лицо она увидела на мгновение столько веков спустя, не то все же о доме, где ее же речь звучит натянуто и чуждо, где ее некому ни встретить, ни признать своей. Нельзя было сбиваться с пути. Нельзя было идти за... за... По чьей воле она оказалась здесь?! "По своей," — шепнул знакомый голос, что уже намертво связался в памяти с ощущением извлекаемого из груди кола. София со вскриком проснулась и тут же скатилась с кровати, обхватив руками голову. Шаль, хвала небесам, не сбилась, прилегала плотно, как и всегда, но на лбу и висках ощущались мерзкие следы влаги. Резко сдернув ткань, она стерла следы ладонью, и ноздрей коснулся запах витэ. Кровавый пот. Кошмар под конец оказался действительно невыносим, что уж скрывать. София поспешно одернула ткань, снова скрывая под ней лоб и виски. Поднялась на ноги и затем замерла, прислушиваясь к звукам — нет, кажется, ее позорное пробуждение осталось тайной. Хвала небесам. Она и так показала отвратительно много уязвимостей за последние несколько ночей. Струившийся в комнату из-под запертой двери сквозняк легонько гудел стеклом графина на столе под стеной. Она схватила его чистой рукой за горлышко, обернулась: три шага, и по левую руку будет дверь, не запертая, достаточно толкнуть плечом — в этом месте от королевских щедрот Вентру каждому полагалась отдельная комната для умывания. Привечают как Сородича из Высокого клана, кто бы мог подумать. Мрамор умывальной чаши излучал холод, но ей было все равно. София раздраженно плеснула водой в испачканную витэ ладонь, принявшись затем оттирать следы с пальцев, но тут же вздрогнула, когда стекающий вниз ручеек вдруг оглушительно заклокотал. Спокойно. Куда бы ни утекла эта вода, растворенных в ней жалких крох витэ не хватит на какое бы то ни было кровавое колдовство. Если уж тревожиться, то из-за того, что Винсент мог давно сцедить из ее вен столько, сколько захотел бы, пока она лежала с колом в сердце. Сейчас думать об этом не имеет смысла... думать об этом вообще не стоит. Опасаться кровавого чародейства более чем справедливо, но если бояться его слишком сильно, то ее мысли привлекут внимание даже при поверхностном чтении. Стиснув зубы, она одним резким движением сбросила шаль на плечи, склонилась над чашей и принялась ожесточенно оттирать с висков ощущение пятнающей липкости витэ. Запах продолжал бить в ноздри, и внутри медленно заворочался Зверь — жажда скоро возьмет свое. Тянущее чувство голода где-то под ребрами уже давно стало привычным ощущением, но грань между умеренностью и глупостью была тонка. Стоит ее пересечь, и цепи, сковывающие тварь, лопнут, обернувшись даже худшей бедой. Ей требовалось отправиться на охоту, и срочно. За дверью все так же не было слышно ничьих шагов, только баловство сквозняка и шорох ворсинок ковра. Новая странная одежда ощущалась на коже по-прежнему непривычно, при малейшем движении издавая странные шорохи — так не схоже ни с чем, что доводилось носить до того... Вода шелестела, стекая по коже и мрамору, клокотала где-то в глубинах стен, а в коридоре за дверями продолжал тихо гудеть сквозняк, изливаясь из странной жужжащей машины, встроенной в потолок. Переплетение звуков давило своей чуждостью. Неужели в этом мире не осталось больше ничего привычного? Возможно, это все-таки иллюзия, которую не удается пронзить? Может, голод и испуг сыграли с ней подлую шутку? Может, она еще попросту не проснулась? Левая ладонь стиснула холодный, безукоризненно гладкий мрамор, и на какое-то мгновение София ощутила страх. Но затем под кончиками нечеловечески чутких пальцев все же скользнула короткая, тонкая, незаметная царапинка — четкая, грубая, зияющая острыми краями не хуже настоящего ущелья. Это ощущение отрезвило. Наваждение не смогло бы оказаться настолько детальным, оно бы подавляло ее разум безупречной чуждостью до самого конца. Нет, это не морок и не сон. Проклятье, да в торпоре она и не видела снов! София мрачно усмехнулась: какой, если вдуматься, прекрасный подарок — темное уютное забвение без мыслей и воспоминаний, где ничто не имело значения, где не нужно было ни бояться, ни скрываться, ни охотиться. Она раздраженно встряхнулась и сполоснула лицо остатками воды из графина. Подобные мысли суть приятный самообман, не более. Проваляться в забытье несколько веков — одно дело, она не легла в спячку добровольно, но желать в нее вернуться? Как же позорно. Слабость продолжает прорастать внутри, и подобный ядовитый сорняк надо вырвать с корнем. Этот путь никогда не был легким! Но Ирина выбрала ее, потому что верила — дитя справится и пройдет по нему до конца. Верила настолько, что... София принялась ожесточенно перезаматывать на голове шаль, ища успокоения в этом маленьком ритуале. Край ткани шелестнул по стеклу — слишком сильно размахнулась, похоже, задела очередное зеркало; Вентру поистине не знает грани, раз велел развесить их по стенам в таком количестве. Что там отражается? Странная женщина в неуместной одежде с налипшими на лоб влажными прядями? Мертвое заострившееся лицо без единой кровинки, расцвеченное лишь темными полосами шрамов? Впрочем, это уже давно потеряло всякое значение. Другие должны видеть девчонку, которой она была когда-то, большеглазую, живую, дышащую... даже если воспоминания о ней тускнеют и понемногу рассыпаются в прах. Морок берет свою силу в том, что другие ожидают увидеть — а они поразительно легко покупаются на ее грубую ложь. София тряхнула головой, проверяя, что ткань не спадает, и затем торопливо направилась наружу. Дверь, пять шагов, надавить на ручку второй двери, пятнадцать глухих шагов направо по ковру, затем четыре лестничных пролета вниз: она давно приучилась запоминать пути, которыми пришла в новое место. Никогда не знаешь, как скоро придется убегать. Внизу у двери кто-то сопел и переминался с ноги на ногу, на левом боку определенно висело что-то тяжелое. — Мэм, пожалуйста, вернитесь наверх. — Мне нужно выйти. — Господин Винсент настойчиво просил, чтобы гости не покидали здание, — в его словах мелькнуло едва заметное раздражение. София не сомневалась, что гуль сохранял безупречную маску вежливости на лице — другие, отвлекшись на нее, ничего бы не расслышали. — Я скоро вернусь. — Биение жилки на его шее оглушало. — Мэм... — в голосе прозвучала тень угрозы. Верхняя губа дрогнула в нестерпимом желании обнажить клыки. Дурак не понимал, что дразнит Зверя — и прости Господь за эти темные мысли, но желание удерживать поводья таяло миг за мигом. Грохот бьющегося сердца звучал слишком завлекательно. — Я голодна, — тихо сказала София, сделав шажок к гулю. Тот беспокойно втянул носом воздух и задел рукой свою ношу, из-за того лязгнувшую металлом. — И хочу насытиться побыстрее. Или ты готов предложить себя? Замок громогласно щелкнул, отпирая дверь, и внутрь скользнул порыв ветра. Она молча кивнула и прошла мимо отшагнувшего к стене человека. Под подошвами захрустела пыль, сверху со всех сторон растекалось мерное гудение новых светильников. Эхо гуляло меж высоких стен, рисуя ей путь. София направилась вперед, по привычке слегка развернув ладони, и вновь вслушалась. Никаких шагов, только хлопанье крыльев — какая-то птица пронеслась над головой, вспорхнув с крыши дома. Чей-то соглядатай, или бедное создание всего лишь испугалось хлопка двери? Пусть летит, так или иначе ему нечего будет рассказать. Она углубилась дальше в переплетение улиц, прикидывая ориентиры: вот здесь на повороте шелестит особо густая древесная крона, а через двадцать шагов шумит под землей вода, и эти отзвуки гудят в металле решетки. Но где же люди? Испокон веков Сородичи стремились выманить их в ночь, зачаровать чувством ложной безопасности, и вряд ли они бы изменили своей тактике в нынешние времена. Уходить слишком далеко нельзя, но возвращаться голодной чревато. При первой встрече с тем гулем она удержалась, но что будет при второй? ...да где же хоть кто-нибудь?! София вскинулась, замерла на месте, чутко прислушиваясь. Нет, не почудилось — и правда ветер донес эхо чьей-то поступи, только странной, неровной, будто человек не шибко уверенно владел собственными ногами. Она направилась навстречу — пружинисто и бодро, чего поначалу даже не заметила, но затем заставила себя замедлиться. Зверь предчувствует пир, взбудораженный возможностью напиться вволю после долгой спячки... но это заблуждение. Не больше необходимого. Невоздержанность ведет к нему в когти точно так же, как и попытки не питаться вовсе. Шаги застопорились, но затем вдруг ускорились: ее явно заметили. Человек торопился, его дыхание звучало шумно, прерывисто, тяжело — нездорово. Да что с ним такое? София остановилась, молча ожидая, пока ее нагонят. Сердце человека шумно колотилось, а ткань безостановочно шелестела, перетекая из складки в складку: его руки мелко подрагивали. Нож во вспотевшей ладони едва заметно скользил — скрип о кожу выдавал это громогласно. Она повернулась к нему. — Эй! Эй, девчуля! Не подсобишь парой фунтов на дорогу? От него пахло живым теплом, горьким табаком, застарелым потом и ядом, пропитавшим все тело насквозь. — Эй! Оглохла, что ли?! Разве что от грохота сердца. — У меня ничего нет, — София сделала пару шагов навстречу, и рукоятка в его ладони заскрипела. — Что с тобой? — Дура, что ли? — человек ненадолго опешил, но затем в его голосе пробудилась злость. — Выворачивай карманы, и мы мирно разойдемся, усекла? Он не мог ничего сделать "мирно", не в таком состоянии. От него веяло жаром гнева, кожу покалывало ощущением его же страха, даже отчаяния. Словно загнанный зверь, он сейчас был готов на что угодно. Она молча подошла ближе, и человек не выдержал. Злой, ошарашенный тем, что жертва повела себя не так, как ожидалось, он рубанул ножом по воздуху — явно просто пригрозить, слишком испуганно колотилось его собственное сердце, чтоб отважиться на что-то посерьезнее, — и свист лезвия оказался громче любого боевого рога. София аккуратно перехватила его запястье, чуть выкрутила наружу, заставив выронить нож. Но вместо того, чтобы свободной рукой привлечь человека к себе и впиться в горячую шею, она положила ладонь ему на лоб. ...Бальдр нашел ее в небольшом тупике между домами, сидящей прямо на земле; придерживая голову человека на коленях, София оглаживала его виски кончиками пальцев и бормотала под нос какую-то успокаивающую бессмыслицу. — Недолго же продержалась твоя скрытность, — неодобрительно отметил он из-за спины. Его тяжелые шаги стали слышны еще за пару минут до появления у поворота, но она не стала оправдываться и просто пожала плечами. — Ну и что ты делаешь с этим парнем? — Он отравлен ядом, который мне не знаком. Я всматриваюсь в его сны, и даже там он мечтает об этом яде, мечтает болезненно и жадно. Это словно одержимость... и вывести ее из разума куда сложнее, чем саму отраву из крови. — Только не говори, что ты выбралась наружу для того, чтобы подобрать первого попавшегося страдальца. — Бальдр остановился прямо над ней. — Ты же пошла охотиться. — Цель поменялась, — буркнула София, не прекращая возиться с человеком. Видит Бог, она только-только нащупала возможность если не избавить того от оков этой странной жажды, то хотя бы ослабить их, и бросать дело на полпути совершенно точно не собиралась. Следующие несколько минут прошли в томительном молчании, нарушаемом лишь размеренным дыханием спящего да шорохом ветра. — Ты его пожалела. — Бальдр, я могу напиться только кровью тех, кто достоин моего клинка, — прошипела она, наконец подняв голову на его голос; в ближайшие ночи придется много подражать зрячим, и начинать следовало уже сейчас. — Значит, тебе будет тяжко, потому что достойных в эти времена, похоже, не осталось, — фыркнул тот. — Даже гули, и те хрупки и изнеженны, не способны выстоять в настоящем сражении. — Суть не в навыках и силе, — София перехватила тело поудобнее и закинула руку спящего человека себе на плечо. — Суть в том, заслуживает ли он моего клинка. И если я знаю, что нет, то все отговорки мира не позволят мне обмануться. Здесь жалости не больше, чем у волка, что не стал есть попавшуюся на пути змею. Он просто не насытится ею. Она поднялась, придерживая тело. Чужая рука на шее и плече горела манящим жаром, биение пульса оглушало. Зверь не насытится его кровью, верно... но будет не прочь попытаться. Нужно разобраться с этим побыстрее. — А теперь будь любезен подсказать, не видел ли ты на пути какую-нибудь скамью, где его можно будет оставить. Бальдр расхохотался: — Дорогу я покажу безусловно, только разглядишь ли? — Ш-шут, — бросила она беззлобно. Через пару минут, пристроив спящего на лавке на соседней улочке, они неторопливо направились обратно к убежищу. — Ты все-таки изменилась, — задумчиво изрек Бальдр. София тихо хмыкнула: — И что навело тебя на подобную мысль? — Не сочти за издевку, но ты выглядишь гораздо лучше. Просыпаешься раньше. Двигаешься плавнее. Ощущаешь острее. Лучше держишь себя в руках. Твоя хватка на загривке Зверя стала крепче, а тогда я о тебе такого сказать не мог. Услышать в его голосе сдержанное удовлетворение было приятно. Похвала звучала весьма своеобразно — у Гангрелов понимание отношений со Зверем в принципе изрядно отличалось от такового у других кланов, — но это ее не заботило. Самым главным являлось то, что появился хотя бы один якорь, связывающий ее с прошлым. Кто-то, кто помнил, что это прошлое не было сном или ложью, что она все-таки не сходит с ума, забывшись в иллюзиях. Кто-то, кто мог подтвердить — что-то в их не-жизни могло меняться к лучшему. София позволила себе быструю улыбку, прежде чем снова посерьезнеть. — То были не лучшие ночи, — признала она без особой охоты. — Взбираться обратно наверх из ямы пришлось долго. — Что было, то прошло. Скажи мне главное, соратница: я смогу рассчитывать на тебя? — Его голос был предельно серьезен. — Да. — София помолчала, но затем терзавшие ее сомнения вырвались сами собой: — Ты думаешь, это взаправду Последние Ночи? Мы ожидали их наступления столько лет. С Года гонений... то есть с Великого Мора прошло почти семь веков. А наставница говорила мне, как люди ждали конца к Тысячелетию Пришествия... а до того — как еще одна чума опустошала мир, солнце светило не ярче луны, и мир сковало холодом. Неужели то, что происходит сейчас, страшнее всего, что было? — Жрецы распятого бога оказались весьма убедительны, раз ввели стадо в такую панику, — буркнул Бальдр, но она предпочла сделать вид, что не услышала. Чем старше Сородичи, тем сложнее их в чем-то переубедить... и к нему это относилось даже в большей мере, чем к ней. — Но что бы ни творилось раньше, это все не имеет значения. Считай, что то была подготовка, а сейчас нам предстоит величайшее из испытаний. — Ты так легко об этом говоришь, — она не смогла не усмехнуться. — А почему я не должен? — он гулко хохотнул. — Я знал и ждал сколько себя помню, как и мои братья по крови. Осталось лишь выполнить то, что суждено. — А как это связано с... — София невольно обхватила себя руками. Назвать имя вслух вдруг оказалось непосильной задачей. — С аудиенцией? — Чтоб одолеть Змея, нужен Тор. — Бальдр звучал абсолютно убежденным в своих словах. — Нас давно разбросало по миру, и последние века я тоже спал. Потому последний след, что у меня есть — это Митра. Мы не расцелуем друг друга в щеки, но по крайней мере отмахнуться от меня он не сможет. Почему бы и не воспользоваться удачей, раз твой дружок-Вентру подвернулся на пути? — Хорош друг, — едко отозвалась София. — Казалось бы, раз намерен не останавливаться на достигнутом, то будь Королем! Но вместо того он метался туда-сюда, не решаясь покончить со мной, пусть и был твердо намерен не отпускать. Я уж думала, хотя бы Адонису хватит смелости отдать ожидаемый приказ, — она резко фыркнула, — но он меня удивил. Хотел поиграть? Ждал чуда? Понятия не имею. Знаю одно: все эти годы я лежала подобно куску солонины, дожидаясь своей очереди попасть на стол одного из древних! — Кулаки непроизвольно сжались. — Все то время, за которое можно было что-то сделать, что-то... изменить... просто утрачено. — Если ты думаешь, что удалось бы не допустить восхождения Звезды на небосклоне, то это не так. — Бальдр пнул какой-то попавшийся на пути камешек, тот разлился россыпью перестуков, прежде чем скользнуть под землю в эхе лязга металлических прутьев. — Избежать битвы невозможно. Мы можем только вступить в нее — и сделать все, чтобы победить. — Так или иначе, я бы принесла куда больше пользы, — бросила она резче, чем намеревалась, но затем устало качнула головой: — Впрочем, ты прав, это не имеет значения. Изменить прошлое нам не под силу. — Не под силу, — Бальдр позабавленно хмыкнул, — но подменить его все еще можно. Серьезно, кровь Малкава? Как долго ты намереваешься убеждать в этом других? — Сколько потребуется. Я буду рада в кои-то веки побыть в своей голове в одиночестве, — София потерла пальцами висок. — А лучше способа отпугнуть незваных гостей не найти. — Константинополь был вотчиной Тореадоров и Цимисхов, — Бальдр хохотнул, — там ничьи мысли не вышло бы уберечь. Впрочем, когда я преподал урок паре анцилл, многие резко потеряли интерес к глубинам моего разума. — Я же совершенно не желаю, чтобы оный интерес вообще возникал, — отрезала она. — Пренебрежение, которым потчуют детей Малкава, я как-нибудь да стерплю. — Разве ты не опасаешься, что я мог сболтнуть лишнего? — Он усмехнулся. — Мало ли что я мог поведать своему потомству, например? — Адонис и то сумел удержаться, хотя для него это не имело никакого смысла, — суховато отозвалась София. — А если бы ты желал навредить, я бы это уже, полагаю, ощутила. — Она отстраненно потерла ладонью ребра. — И уж точно не мне мешать твоим разговорам с собственным грандчайлдом. Он по-звериному фыркнул: — Хельга не знает. Остатки ее бровей приподнялись: — Почему же? — Хочу увидеть, как быстро она догадается. — Удовлетворение в его голосе так и сочилось, невольно заставив Софию усмехнуться в ответ. — Хельга смекалистая девочка, но мне интересно, насколько. Должен же я по достоинству оценить, из чего сделан мой потомок! — Пожалуй, — согласилась София. — Славно, что вам удалось встретиться. Как это произошло? — Нашла меня по следу из потрохов люпинов, — он раскатисто хохотнул. — Сукины дети пометили себе охотничьи угодья в пригороде Стокгольма, но явно не ожидали, что туда может забрести хищник покрупнее. Думали, что нарвались на неоната, с которым получится быстро разделаться... сами, видимо, были те еще щенки. По крайней мере, скулили, умирая, именно так. — В его горле подрагивало низкое удовлетворенное ворчание. Кто, как не Гангрел, мог позволить Зверю и Человеку в своей душе соприкасаться настолько плотно, что часто нельзя было отличить одного от другого?.. Наставница и братья учили ее не так, совершенно не так. Как они могли сойтись? Как могли доверять друг другу? Воистину неисповедимы пути Господни. — Когда я Хельгу увидел, кровь сказала все сама за себя. Я ее расспросил, что да как, понял, что дело не ждет, мы наведались к князю города... он мне не обрадовался, — Бальдр фыркнул. — Я отнял его драккар, чтобы юнец навсегда запомнил, что не стоит дерзить старейшинам. Мы отплыли в Лунденбурх, но по пути попали в бурю, и нас прибило к побережью. Дальше ты, в общем-то, все знаешь. — Бурю? — насторожилась София. Бальдр утвердительно буркнул в ответ. Совпадение? А если нет? Не просто же так ей последние три ночи снится беснующееся море! Прорицание являло свою силу во многих формах, и кошмары были всего лишь одной из них. Константинополь... шторм... не желающая отпускать ее сила... дьяволопоклонник, что чуть не убил ее. София издала резкий, полный горечи смешок. Конечно, дела еще не закончены. Будто когда-либо было иначе. — Что такое? — жесткие волосы шелестнули по ткани: судя по всему, Бальдр повернул голову на нее, и борода задела плечо. Этой ночью он тоже принарядился подобно смертным. — Размышляю о неудачной охоте. — Это была не совсем ложь. Она просто думала о той охоте, на которую потратила века не-жизни, а не о сегодняшней попытке найти пропитание. — Здесь полно зверья, — бросил Бальдр. — Крысы, собаки. Твое счастье, что в этой округе никто из них не кормится у "странных мертвых двуногих", иначе бы наша беседа уже стала чьим-нибудь достоянием. — Если только в этом городе есть Сородичи, способные разобрать нашу речь, — тихо отозвалась София. Бальдр рассмеялся, хлопнув себя по бедру, а она повернула голову в сторону, вновь прислушавшись: шорох шерсти, легкий цокот когтей... сердцебиение слышно уже хуже — надо подобраться ближе. Надо. Надо-надо-надо. Пища. Витэ! Она встряхнулась и с неудовольствием нахмурилась. Неужели грань истончилась уже настолько? Не имеет значения. В любом случае, тянуть время дальше уже просто-напросто опасно. — Я сейчас вернусь. ...времени охота заняла немного, но короткий визг бедной твари продолжал отдаваться в ушах на пути обратно. Разлившееся по жилам упоительное тепло, впрочем, заглушало его с лихвой. — У тебя осталась шерстинка на губе, — хмыкнул Бальдр; его происходящее явно позабавило. — Старая малкавианка окончательно лишилась разума и охотится на бродячих псов, какая потеха, — буркнула София, утерев ладонью рот. Гнусное послевкусие животной крови раздражало Зверя — да и ее саму, чего уж лукавить, — но одновременно вызывало мрачное удовлетворение: эта часть существования все еще оставалась в ее власти. Цепи в ее руках, и они крепки. — Позабавились и хватит, иначе мы из этого городишки не уберемся никогда. Мои поиски не терпят отлагательств. Она легонько кивнула, обхватив себя руками: — Тогда давай вернемся. Вентру... Винсент должен будет как раз проснуться. — Надеюсь, иначе я сам пойду его будить, — с ноткой угрозы произнес Бальдр. — Не нужно. Боюсь, мы произвели на него такое впечатление, что он первый примчится нас искать на всех парусах, чтоб мы не дай Господь не натворили дел.

***

Проснувшись, Винсент первым же делом проверил, что остальные Сородичи не успели устроить никаких неприятностей, но обнаружил, что гигант-Гангрел опять успел раствориться не хуже тумана. Девчонка, Хельга, с железной уверенностью заявила, что тот снова отправился на охоту, и эта мысль ныла не хуже засевшей под кожей занозы. Он же питался буквально вчера, и сомнительно, что ужином выступали крысы — так сколько же крови ему надо для полного счастья? Лишь бы не дошло до осушенных трупов... — А вторая где? — мрачно поинтересовался Винсент у Эндрю. — Вышла через юго-западный пост, — отчеканил тот. — Рассел предупредил о вашем распоряжении, но она определенно была голодна. Он открыл дверь, пока дело не дошло до впадения в безумие. — Разумно. — Винсент потер переносицу, позволив себе мысленный тяжкий вздох. — Она вернулась? — Десять минут назад, сэр. Здоровяка пока не видели, но посты передают, что в городе все спокойно. — Хоть какое-то облегчение. — Винсент требовательно протянул ладонь. — Есть, сэр. — Эндрю беспрекословно передал ему небольшую бордовую папку. — Свободен. Как и следовало ожидать, София, снова пребывавшая в облике зрячей девушки, обнаружилась в своей комнате — с мечом на коленях, что заставило Винсента напрячься. Впрочем, она одарила его лишь мимолетным взглядом ненастоящих глаз, прежде чем снова уставиться в пустоту, поэтому он с ходу взял быка за рога: — Перед тем, как мы отправимся в путь, будь добра навести морок. Стирать память таможенникам тем проще, чем меньше деталей мне придется изменять. Та кивнула, продолжая водить пальцами по клинку. — И нет, с оружием тебя в святая святых никто не пустит, — раздраженно заметил Винсент. — Бальдра же ты согласен туда впустить, — тихо отозвалась она, — а он смертоносней любого оружия. — Зато он пока не пытался прикончить ни меня, ни кого-то из моих людей. — Воистину, если одним из душевных расстройств малкавиан могла быть блаженная наивность, то сразу видно, кому она досталась во всей своей полноте. — Но разве твоя бдительность от этого утихла? — уголки губ Софии приподнялись буквально на мгновение. — Я привык быть готовым ко всему, так что иронию оставь на потом, — отрезал Винсент. — В любом случае, меч придется оставить, это не обсуждается. Я не буду уговаривать хранителей закрыть на него глаза. И пока мы будем в Лондоне, поменьше разговаривай со смертными. А лучше вообще не разговаривай. Речь выдает тебя с головой. — Мне не впервой возвращаться в родные края, ощущая себя чужачкой, Винсент, — оборвала его София; поглаживавшие клинок длинные пальцы замерли на середине лезвия. — Тебе не нужно учить меня скрытности. — Посмотрим, — буркнул Винсент, раскрыв папку. Вчерашние труды не прошли даром: не каждый смог бы в одну ночь арендовать самолет без лишних вопросов, да еще чтоб он оказался готов уже к следующему вечеру. С документами оказалось сложнее — нормально оформлены они оказались только у Хельги, а за такой короткий срок удалось лишь поднять из запасов один приличный комплект на случайное имя; впрочем, рассудил Винсент, древнему гангрелу и малкавианке незаметно миновать человеческую часть таможни будет не так уж сложно. Легкий туман на взлетной полосе не привлечет особого внимания. Фотографии же в документах в принципе не должны сыграть особой роли, мастеру Маски тысячи лиц достаточно одного взгля... Винсент выругался, раздраженно захлопнув папку. Черт побери, это определенно проклятие. Видимо, какой-то высшей силе показалось, что его не-жизнь слишком проста и приятна, и что неплохо бы это исправить! Мало того, что приходится нянчиться со старой малкавианкой, так еще и с неспособной воспользоваться своим даром как нужно! — Что тебя встревожило? — меланхолично поинтересовалась та, повернув голову в его сторону. — Ты. — В порыве злости он передразнил ее же говор. Не самое достойное поведение для одного из клана Королей, но после предрассветного побережья ниже его dignitas пасть уже не мог. — Тебе придется навести один вполне конкретный морок, но ты же не... — он раздосадованно махнул рукой. — Если ты желаешь показать мне определенный образ, то слепота здесь помехой не станет, — бесстрастно сказала София, пристроив клинок в зазоре между ручкой кресла и стенкой. Ее протянутая ладонь замерла в воздухе. — Да черта с два я пущу тебя в свои мысли, — процедил Винсент. Она едва заметно пожала плечами: — Не замышляй против ближнего твоего зла, когда он без опасения живет с тобою. — Опасения у меня есть, и еще какие, — буркнул Винсент, мысленно хлопнув себя по лбу. Чего он ожидал от безумицы? Стройных аргументов? Какого-то нового чудесного способа загрузить фотографии в ее голову? Даже не смешно. Из-за спины раздался голос Хельги: — Вы тут, похоже, перешли на древнесаксонский, потому что я понимаю слово через два, — Винсент развернулся и с прищуром уставился на нахалку, уже успевшую прислониться к дверному косяку. Встретив его взгляд, она лениво ткнула пальцем себе за плечо: — Там в новостях кое-что интересное передают, так что вам стоит перестать ругаться, как старые супруги, и все-таки сходить послушать. София встала: — Веди. Брови Винсента взлетели вверх. Быстро же они спелись, однако! Солидарность низких кланов, что ли, сыграла? Потерев переносицу, он раздраженно качнул головой и направился следом за бодрой парочкой, успевшей удалиться в сторону общего зала. Там уже глухо бормотал что-то включенный телевизор. София еще в коридоре встала как вкопанная, из-за чего не ожидавший этого Винсент остановился, требовательно стукнув тростью по полу: — В чем дело? — Кто это говорит? — Она даже не пошевелилась, только плечи ощутимо напряглись. — Я не помню этого голоса среди твоих людей. Винсент снова потер переносицу. Это будет сложно. — Иди, не задерживайся. Угрозы Маскараду нет, даю слово. София все же оглянулась через плечо, будто бы всматриваясь в него взглядом застывших глаз. Винсент поджал губы: подобным дешевым трюком его не пробрать, пусть даже не старается. — Хорошо, — сказала она тихо, прежде чем все-таки войти в зал. Хельга уже расселась на диване, задумчиво крутя в руках пульт. Ее взгляд был прикован к экрану. — ...заверил, что нет причин для беспокойства, над разработкой вакцины трудятся ведущие специалисты. Впрочем, сведения о все возрастающем количестве заболевших по всему... — Тебя так заинтересовал репортаж про эпидемию? — хмыкнул Винсент. — А почему нет? — с легким сарказмом отозвалась Хельга. — Если у нас тут и правда наступает Геенна, то чума и мор прекрасно вписываются в общую картину. Отто... тьфу, Бальдр от этого дела отмахнулся, но я бы хотела знать, что вы думаете о происходящем. — Я полагаю, что Последние ночи нашего рода вовсе не обязаны совпадать с апокалипсисом для людей, — бросил Винсент. — В любом случае, не думаю, что ты можешь лечить наложением рук, поэтому распылять силы на несколько направлений не имеет смысла. — Сомневаюсь. Перед тем, как мы сюда прибыли... — Хельга вновь крутанула пульт в пальцах. — В общем, еще дома, в Стокгольме, один малкавианин мне погадал. И там все было как по нотам: чума, голод, война, смерть. Винсент позволил себе скептическую усмешку. — Он бросал руны несколько раз подряд, — Хельга не обратила на его реакцию никакого внимания. — Много раз подряд, если быть точной. И расклад каждый раз оказывался одним и тем же. Мой товарищ, конечно, может вести себя как эксцентричный идиот, да и руны он раскидывает больше для развлечения, но то была вовсе не шутка. "Или безумец очень хотел, чтобы ты так думала," — мелькнула мысль, но ее Винсент оставил при себе. Вместо этого он оглянулся, вспомнив о другой малкавианке, которая почему-то до сих пор не вмешалась в разговор. София застыла как вкопанная в углу, в нескольких шагах от продолжавшего бормотать телевизора. Она уперлась спиной в стену, обхватив себя руками, с силой — с беспокойством? — впившись пальцами в плечи. Будто пыталась укрыться от взгляда человека за экранным стеклом. Шальная догадка сначала показалась нелепой, но Винсент привык доверять своему чутью. — Ты чего затаилась? — Это зеркало Узурпаторов? — вопросом на вопрос ответила та, слегка нахмурившись. Винсент на миг озадачился, но тут же сообразил, о чем речь. — Нет, Тремеры здесь ни при чем. — Клан колдунов, вырвавших секрет вампиризма не то силой, не то хитростью, не то магией, неприглядным, хотя и заслуженным прозвищем "Узурпаторы" одаривали только довольно старые Сородичи, помнившие времена еще до создания Камарильи. После Торнского соглашения Тремеры наконец получили то влияние и признание, которого им так не хватало в ночи, и с тех пор уже никто не осмеливался напоминать об их темном прошлом... без веских причин в виде личной силы и застарелой ненависти. Как Митра, например. — Это не артефакт. Просто новомодное изобретение смертных без капли магии. — Так этот человек нас видит или нет? — Не-а, — легко отозвалась Хельга, клацнув пультом, и экран тут же погас. — Того, что по новостям передают, и так достаточно, чтобы испортить ночь, не хватало только необходимости еще и болтать с ведущими. София словно бы съежилась, плотнее обхватив себя руками, но ничего не сказала. — И все-таки мой вопрос остается в силе, — Хельга бросила пульт на столик и потянулась. — Мужчины свое веское слово уже сказали, ладно, а ты что думаешь об этой истории с эпидемией? — Если в моих силах будет что-то сделать, я помогу, — София наконец оторвалась от стены и подошла ближе к ним; кажется, выключение телевизора ее успокоило. — Но наш путь сейчас лежит в Лондон... поветрие туда уже дошло? — Пове... а, тьфу, ты про болезнь. Нет, там пока все спокойно. Но вспышки пошли по Средиземноморью, недавно вот в Стамбуле началось. Репортаж оттуда был как раз. — Мне это название ничего не говорит. Я не знаю такого города. Винсент усмехнулся: — Ошибаешься. Это новое имя Константинополя. Ее лицо не дрогнуло, хотя на несколько долгих мгновений в воздухе повисла тишина. — Ясно. Османы не могли стерпеть ромейское название. София принялась отстраненно крутить в пальцах кончик шали, о чем-то задумавшись. Винсент переглянулся с Хельгой, вскинув брови в немом вопросе "ну и чего ты добивалась?". Та закатила глаза и вслух ответила: — Ладно, эту тему пока стоит отложить. Когда мы отправляемся? — Через пятнадцать минут, — невозмутимо бросил Винсент, извлекая из кармана небольшие золотые часы. Отблеск от лампы скользнул по гравировке, и он, отстраненно проведя по ней пальцем, сунул вещицу обратно. Время было рассчитано идеально, остальное не имеет значения. Брат давно предлагал купить новые. Надо было последовать совету. — Чудно, — с ленцой протянула Хельга, тут же растянувшись на диване. — Тогда предварительно один совет: София, если не собираешься отводить глаза, то хотя бы смени облик на какой-нибудь другой. Постарше лет на десять. — Зачем? — от неожиданности та даже прекратила перебирать шаль. — Ты выглядишь как подросток, — без обиняков пояснила Хельга, — причем того толка, которому и банку энергетика без допроса не продадут. Винсент тебе по виду в отцы годится, конечно, но на родственников вы не похожи. Зачем искать проблемы себе на голову, когда их можно избежать? София скрестила руки на груди, хмуро склонив голову набок: — Я не дитя. — Она наведет морок, можешь не беспокоиться, — бросил Винсент, покосившись на большое настенное зеркало. В словах Хельги имелось зерно истины — в отличие от многих Сородичей, он получил Становление, будучи уже зрелым мужчиной. По крайней мере, в светлых волосах отсутствовала седина, чему Винсент был весьма признателен... но в любом случае малкавианка воспользуется своим даром Затемнения на благо Маскарада, и это не являлось поводом для обсуждения. — Не говори так, будто меня здесь нет, — оборвала его София, побарабанив пальцами по локтю: кажется, происходящее начало ее раздражать. — Я послушаюсь, потому что все еще полностью не понимаю, что происходит, но не стоит мной помыкать. Она вскинула голову, упрямо стиснув губы в тонкую полоску. Винсент позволил себе легкую усмешку: сейчас можно было бы поверить, что это неонатка, никогда не знавшая деления на Высокие и Низкие кланы. Впрочем, мало ли что могла вообразить подстегиваемая безумием малкавианка в нынешние свободолюбивые времена? — Хорошо, — легко согласился он. — Итак, возвращаясь к основному вопросу... продолжишь утверждать, что лучший способ — это влезть ко мне в голову? София просто подошла к нему, на ходу закатывая рукав водолазки: — Твоя кровь сильна. Ты успеешь вырвать мне руку раньше, чем я успею задуматься о чем-то неблагом. Винсент скептически оглядел ее: — Задуматься? Ваш род может выворачивать разум наизнанку лишь одним своим присутствием, даже без всякого желания. София стиснула рот: — Мы оба желаем соблюсти Традицию, но эту эпоху ты знаешь лучше меня. Ты требуешь, чтобы я приняла определенное обличье — ну так не обессудь. Винсент нервно дернул уголком рта и сжал пальцы на ее предплечье. Виски тут же изнутри словно пощекотало кончиком пера, и он вздрогнул. — Это я, — прошептала София; иллюзия каким-то образом успела спасть, и теперь пересекающие ее глаза темные борозды виднелись как никогда четко. — Просто... просто думай о том лице, что хотел показать. Винсент моргнул. Казалось, взгляд не мог сфокусироваться в одной точке — как если бы его пытались одновременно направить в другую сторону. Цвета вдруг стали не сказать что ярче, но... любопытнее? Кто б мог подумать, что ореховые панели имеют столь насыщенный оттенок. Бордовая обложка папки в его руке вдруг покрылась узором из полос — они имелись там всегда, но в этот раз он наконец обратил на них внимание. Темные волнистые локоны женщины с лежавшей внутри фотографии вызвали где-то глубоко внутри ощущение смутного узнавания, хотя Винсент был готов поклясться, что она ему не знакома. ...наставница оборачивается, заправляя прядку волос под темный платок, в карих глазах искрится смех... ...молодой рыцарь натягивает на голову кольчужный капюшон, скрывая царапину на лбу и льняные вихры... ...горечь. Рука Софии напряглась под его пальцами. "Их нет. Смотри на картину." Чужой голос в голове заставил Винсента скрипнуть зубами: — Ну так и ты будь добра думать о деле. Кажется, разорвать контакт были рады они оба. Затея, впрочем, удалась — со второй попытки София объявилась перед ними уже в облике не шибко примечательной сероглазой брюнетки. — Отлично, — с облегчением заключил Винсент. Повернувшись к выходу, он, впрочем, помедлил: — Хельга? — Хм-м? — та ехидно приподняла бровь с дивана, на котором и наблюдала весь несомненно восхитительный спектакль. — Если Бальдр не закончит свои дела раньше, чем подадут машину, мы уедем без него. — Закончит, не переживай, — медоточивость ее тона могла убить аллергика. — Только в лицо ему такое не повторяй. Ну или повторяй — я хочу увидеть, чем это закончится. — Не беспокойся, моя дорогая. Неприятностей хватит на всех.