Я не приближаюсь, но наблюдаю <
> Правильно. Не дай ему себя одурачить. Вспомни тех типов из школы. Они тоже пытались набиться к тебе в друзья. И чем все это закончилось?Боюсь, он не настолько опасный <
> Да хоть плюшевый — держи ухо востроНе волнуйся. Он прозрачен, как ребенок, мне достаточно просто особо не трепаться <
> Это может быть прикрытием.Поверь, это совсем не так <
> Ты его оправдываешь?Нет, я говорю, чтобы ты перестал сидеть на очке и успокоился, когда мы говорим об Азирафаэле, ведь мы говорим не о Джеки Чане, а всего лишь об Азирафаэле. <
> Что вообще за имя такоеТебя зовут Хастур, не выебывайся < Ушел, учеба зовёт <
Кроули прочувствовал неправильность и фальшь оправдания на собственном языке. Пока объясняться в чувствах было некому — он писал Хастуру, но это вело лишь к разногласиям и странному напряжению. Чтобы ему так просто давалось общение? Где это видано? Даже если Азирафаэль и врёт, то ему надо быть мастером манипуляций, чтобы одурачить самого Энтони Дж.Кроули… Чтобы он, да носил розовые очки! Чушь, он носит только солнечные!***
Тем временем Азирафаэль был погружен в занятия. Скрипичная практика — неблагодарная и сложная вещь, на которую, при правильном подходе, может уйти уйма времени. Его футляр лежал открытым на подоконнике, а сам Азирафаэль стоял рядом с ним, устремив взгляд в окно. Его мысли летели дальше партиты, которую он разучивал. На лицо все время просилась мечтательная, глупая улыбка, за которую было стыдно; только Азирафаэль достигал определенного уровня концентрации, как в памяти всплывали ещё свежие воспоминания о секретном походе во французское кафе. Появление в его мыслях Кроули и провоцировало эту улыбку. Он давил смычком на струны в два раза сильнее от бабочек в животе, и качество игры страдало. Все и вся вокруг него было погружено в летаргический сон, даже в коридорах было относительно тихо; студенты, больше похожие на зомби, чем на людей, неуклюже перемещались с места на место. И во всем этом великолепии Азирафаэль светился ярче солнца. Его идиллию прервал стук в дверь. Не зная, как себя вести в подобных ситуациях, — в конце концов он впервые занимал кабинет — он лишь вежливо прикрикнул «войдите». Лицо Гавриила стоило бы запечатлеть на фотографии, ведь даже такой глухой эгоцентрик, как он, был заметно удивлен. Скорее всего, он воспринял это, как знак глубочайшего уважения Азирафаэля к его персоне, и поэтому заулыбался пуще прежнего. — Что с лицом, Ази? — такой сентимент выразил Гавриил при виде испуга на чужом лице. — И открой окна, здесь душно. — Азирафаэль, — сказал он, и не надеясь, что его услышат. — Я решил, что тебе необходимо посетить вечеринку дир-хора и оперного факультетов. Для тех, кто действительно что-то делает и поддерживает статус университета, ты меня понял. Гавриил снизошел до того, чтобы дернуть окно и впустить в кабинет холодный, влажный воздух. Он двигался из угла в угол быстро, как встревоженное насекомое, не теряя ни секунды своего драгоценного времени, и застрявший в своем моменте Азирафаэль выглядел на его фоне комично-медлительным. — Правда? Спасибо большое, Гавриил, за приглашение, я даже не знаю, как тебя отблагодарить… — Не стоит благодарностей. Я знаю, я слишком великодушен с тобой, слишком добр… — И… когда пройдет этот вечер? — уже безо всякой надежды спросил Азирафаэль. — В конце месяца. Не волнуйся, у тебя будет время подобрать стоящий костюм, — ответил Гавриил, подарив любимой форме Азирафаэля многозначительный взгляд. Он подошел совсем близко, оттесняя скрипача от своих нот на пульте. — Соль-мажорная партита? Неплохо для первого курса. — Я на втором. Гавриил растерялся, но сделал вид, что не умеет это делать и улыбнулся. — А, ну тогда ясно. В общем, Ази, я пришел не только, чтобы лично пригласить тебя, но и чтобы напомнить, что общество там будет серьезное. Перед ними тебе ни в коем случае нельзя быть… собой, понимаешь? — Азирафаэль тяжело выдохнул, и Гавриил воспринял это как признак стресса, в чем впервые не ошибся. — Это не только имидж, но и слова, и темы, к которым будут привязаны твои слова. Я познакомлю тебя, с кем надо, а в остальное время твоим делом будет внимательно слушать. У тебя будет шанс проявить лучшую свою сторону! — Вообще-то я— — Вот и чудно! Поверь, у тебя есть все шансы быть с нами. Для этого необязательно быть талантливым, верно? Дыхание Азирафаэля сбилось от того, как часто за последнюю минуту он пытался заговорить, но был нагло прерван. Розовую негу уже давно унесло на улицу и размазало по мокрому асфальту вместе с пылью и грязью. Замешательство накопилось внутри вязкой субстанцией, которую было жизненно необходимо откашлять, иначе он попросту задохнется. Тогда Азирафаэль растерянно проговорил: — Я считаю, что умею неплохо играть. Азирафаэль не ожидал ничего хорошего после такого импульса, и был совершенно прав в своих опасениях: длинная, статная фигура Гавриила стала как будто еще выше и прямее, а его выражение лица стремительно каменело, пока не превратилось из реакции мускулов и блеска в глазах в неподвижную маску. Азирафаэль весь сжался, вдавив затылок в плечи и задержав дыхание. — А это именно то, что тебе делать противопоказано. Понимаешь? Азирафаэль знал, что нужно ответить и какой нужно сделать жест, чтобы перестать захлебываться в волнах пассивной агрессии — но все, что он смог сделать, это кивнуть со слабой улыбкой. К удивлению, в этот раз ему не пришлось ползать у Гавриила в ногах, но что-то ему подсказывало, что все еще впереди. — У тебя есть куча времени на тренировки, — теперь Гавриил был доволен. — Постарайся научиться за это время держать свои мыслишки при себе. Это пойдет тебе на пользу. Гавриил умел держать в тисках не только людей, но и воздух в комнате, в которую заходил; даже молекулы, хаотично бороздящие пространство, знали, что с ним шутки плохи. Так что только когда статная фигура многообещающего дирижера исчезла за дверями, Азирафаэль смог по-настоящему глубоко вздохнуть. Нет, это было не облегчение — до него было еще далеко. Сколько еще несчастных душ Гавриил держит в таком же напряжении? Часто ли он их посещает, неужели у него так много свободного времени? Или он выбрал себе одну-единственную жертву, слабовольного посредника, который пополнит его круги в роли послушной пешки, и вовсю издевается над ним? Влияние решает всё. В таком обществе доброта и чуткость Азирафаэля выглядели, как глупая шутка. Господи, да он ведь даже кабинет брал не сам, а с помощью Кроули! Азирафаэль прикидывал, кто еще может быть зависим от Гавриила так же, как он — не был готов признавать самый ужасный сценарий развития событий, — разглядывая лица прохожих. Но студенты вокруг оставались отстраненными и стойкими. Он проскочил дождливую улицу, холодные коридоры и шум на первом этаже кампуса, находясь в подобии смутного транса, и не опомнился даже когда все опасности остались за дверью, а он сам бросился на свою любимую кровать на «безопасной территории». Глаза слипались от усталости. Шелест страниц вытащил его из объятий Морфея так же успешно, как нашатырь. — Это… что? Наивное любопытство вызвало у Кроули мягкий прострел где-то под ребрами, и он не смог не улыбнуться. Определенно, только уставший экземпляр Азирафаэля мог не заметить тонну книг, разбросанных по кровати его соседа. — Половина записана на мое имя, вторая половина — на твое, — гордо сказал он на выдохе, и даже помахал книгой перед порозовевшим от уличного холода носом. — Это все чудесно, но неужели у тебя уже есть тема? Ты придумал, о чем мы будем рассказывать? Кроули невинно пожал плечами. — Ты же, вроде, выбираешь, нет? Улыбка Азирафаэля немедленно расстаяла. — Так. Давай возьмём за правило, что в командной работе мы должны все решать и выбирать вместе. — А почему ты задаешь правила? — Я их не из головы беру, — фыркнул скрипач. — Это — обычные правила приличия смешанные с правилами успешной командной работы. — А я думаю, что лучше будет, если мы всё-таки поделим обязанности. Зачем тебе пол-яблока, если можно взять целое? — Потому что это принцип командной работы, Кроули! — Ладно, не кипятись. Выслушай, Ази… Азирафаэль, — Кроули вовремя поднял руки и исправился, наслаждаясь тем, как морщинка между светлыми бровями вмиг разглаживается. — Я предлагаю так: я ищу информацию, а ты ее редактируешь. Как тебе такое? — …Абсолютно нечестно. Редакторская работа занимает уйму времени. — Разве? Я бы так не сказал. — Тогда почему бы тебе не редактировать, а мне — искать? — Ну… Думаю, я буду попроворнее в поисках, чем ты. — Я же говорил, — всплеснул руками Азирафаэль, — нечестно. — Не вижу тут нечестности. Просто каждый будет заниматься тем, что у него получается лучше всего, — Кроули лукавил, и настолько очевидно, что ему оставалось надеяться, что его тон сойдет за пост-ироничный. — Откуда ты знаешь, насколько хорошо я отбираю материал? — Ну, не знаю, все в тебе… кричит, «хочу быть редактором, или учителем, или ещё чем-нибудь необходимым в общественной системе, но таким скучным и не подходящим Кроули». — Так и знал! — Азирафаэль уже сердился. После встречи с Гавриилом у него осталось достаточно энергии, о наличии которой он даже не догадывался, настолько глубоко она была запрятана. — Тебе просто охота свалить все самое муторное и сложное на меня. — Может и так! — сдался Кроули. — Но ведь это ты прослушал, когда говорили про формирование групп. — Ты вообще заснул, а я предпринял попытку хоть что-нибудь изменить, — Азирафаэль вздохнул. — Даже хорошо, что ты со мной. — Это ещё почему? — спросил Кроули, игнорируя очередной сладкий прострел под ребрами. — Для любого другого ученика этой гнилостной дыры ты бы уже был покойником! Скажи спасибо моему терпению! Он выглядел таким возмущенным и недовольным — почти комично. Кроули засмеялся. — Продолжай, — кивнул он, ожидая начало перебранки, но теперь на другом языке. Но перехода не произошло. Фитиль Азирафаэля было слишком легко затушить, он опустил глаза и нахмурился. — Да тебе лишь бы посмеяться надо мной… Всем вам… У Кроули снова кольнуло под ребрами — это была тупая боль, которую можно по незнанию спутать с болью в желудке после неудачного «Юпи». Вся эта глупая ситуация вдруг стала слишком личной, как слова Кроули, так и причины, по которым Азирафаэль весь сжался на краю своей кровати. Кроули захотелось опровергнуть его слова, но и рта не смог раскрыть со стыда. — Мы так и не выбрали тему, кстати… — осторожно сказал он. — Да… — ответил Азирафаэль, торопливо запихивая больные места как можно глубже. Наступило молчание. — Может, нароем биографию какого-нибудь скрипача, посмотрим его техники? — не без энтузиазма предложил Энтони. — Об этом каждый второй сделает. И есть большой риск повториться. Скрипачей на курсе полно. — Так ты всё-таки их знаешь? — Нас с ними объединяют только групповые занятия оркестром или камерным ансамблем. Не более того. — Хорошо… То есть, нехорошо… В общем. Тогда возьмём виолончелиста. Виолончелистов на курсе только я и тот хилый дурак в очках. — Ньют? — Азирафаэль удивился. — Да, но, думаю, он с превеликим удовольствием расскажет про школу игры. Или уже рассказал. Проекты сдавать можно на протяжении месяца, а он частый досрочник. — Что же, — Кроули воодушевленно поднялся на ноги, — тогда пора наведаться к этому Ньюту и поговорить об этом. Комната Ньюта находилась по соседству, в опасной близости к стене Кроули и полке, на которой стоял виниловый проигрыватель. В комнате было пыльно и грязно: Ньют никогда не признавал за собой каких-либо недостатков, поэтому процесс стирки постельного белья и одежды автоматически переносился на самый крайний срок. Несмотря на бардак, его коллекция антисептиков и антибактериальных салфеток с разными запахами находилась в идеальном порядке и на самом видном месте. Ньют не страдал книгоманией, по крайней мере не той же запущенной стадией, какая была у Азирафаэля. Он читал книги прямо в библиотеке, а свои черновики хранил на большом, тарахтящем компьютере, который занимал практически весь рабочий стол. Даже голос Ньюта был тише гула, который издавал несчастный доисторический процессор внутри металлической коробки. Что-то в компьютере постоянно перещелкивало, как часовая бомба; Кроули поймал ритм и по мере возрастания гнева и ненависти внутри, начинал пощелкивать, тарахтеть и гудеть следом. — Это единственная тема, где я мог схалтурить! — отчаянно прошипел он и сразу отвернулся. Невозмутимость Ньюта была невыносима. — Извини уж, парень, — Ньют лишь пожал плечами. — Надо было раньше начинать. После этого Азирафаэль уверился в том, что если наступит Апокалипсис, то именно Ньют будет тем, кто снесет его со стоическим спокойствием и пением птиц в голове. — Ньют, а тебе не известно, что делают остальные ребята? Много ли докладов есть про скрипичную школу игры? — Азирафаэль говорил с ним медленно и терпеливо, прямо как Ньют любил, вежливо улыбаясь, пока Кроули на фоне метался из угла в угол и воздерживался от оскорблений, кажется, только ради своего вежливого соседа. — Да наверное каждый второй. Азирафаэль, вам с твоим друганом надо поторопиться с выбором темы — иначе все хорошее разберут. Гляньте в список, выбор остался небольшой. Ньют протянул Азирафаэлю лист, обмундированный в файл. Он был весь исполосован чернилами разных цветов, исписан фамилиями и именами, а практически все темы были зачеркнуты. Уже большая радость, что они с Кроули не одни такие отстающие. Кроули подошел сзади и внимательно всмотрелся в список. — У тебя был список? И ты ничего не сказал мне? — обреченно спросил Азирафаэль, поднимая глаза на невозмутимого Ньюта. — Извини, Азирафаэль, но вы с соседом уже дважды лишили меня дневного сна со своей громкой музыкой. Скажите спасибо, что я не рассказал про запах травки. — Да, мы… — Азирафаэль бросил через плечо страшный взгляд, именно тот, который Кроули видел лишь единожды и от которого становилось не по себе, — благодарим тебя. И я позабочусь о том, чтобы у тебя был отличный дневной сон сегодня. — Вы уже припёрлись, когда я собирался лечь спать. — Значит, мы уходим, — Азирафаэль выдавил последнюю вежливую улыбку на сегодня, проскользнул мимо Кроули и вышел в коридор. Очевидно, он был весьма встревожен, и сейчас Кроули справедливо обвинял в этом Ньюта. Особенно то, что он, таков эгоист, за всю встречу и мускулом не шевельнул. — Сладких снов, — прошипел Кроули, прежде чем нежно и осторожно закрыть двери. А дверь их собственной комнаты хлопнула будь здоров. Кроули редко чувствовал себя загнанным — это было давно, и он научился избегать этого любой ценой — но в случае с Азирафаэлем все было иначе. Самой главной проблемой, не позволяющей Кроули решить проблему самым известным способом — при помощи спора, — было ощущение, что весь этот гнев был весьма заслуженным. — Он знает, черт меня задери! — руки Азирафаэля взмыли высоко над его головой. Когда он принялся потирать переносицу, и пока в его голове пролетало с тысячу разных способов эффективного самоубийства, в голове Кроули вспышкой пролетело с десяток вариантов, как можно его обнять и успокоить. — Послушай, я уже извинился! Я знаю, что поступил отвратительно… — Кроули не дали закончить, даже не смотря на жалобный тон. — Так. Кажется, у меня нет другого выхода. — Ты это о чём? — Кроули напрягся всем телом. Азирафаэль тяжело втянул воздух через нос, и посмотрел на Кроули таким взглядом, что ему захотелось провалиться под землю. Его оковы образа и защиты разом спали, оставляя без защиты. — Кроули, мне придется ввести правила. Настоящий антиклимакс. Кроули возмущенно фыркнул прямо Азирафаэлю в лицо. — Чего? — Если ты хочешь, чтобы твой первый проект в этом году прошел успешно, ты должен играть по моим правилам, — Азирафаэль, впрочем, не реагировал, и продолжал с той же серьезностью. — А почему это по твоим? — Потому что, во-первых, я умею их придумывать, во-вторых я им соответствую, и, в-третьих — они спасут тебя от исключения. — Снова делаешь вид, что знаешь все на свете? Он знал, что заденет этим — автоматическая самозащита сработала, как по часикам. Азирафаэль замялся, а Кроули захотелось ударить себя по губам. Что-то было завораживающее в уверенной, строгой его версии. — Нет, я этого не говорил. Но я знаю, какими мстительными и хитрыми могут быть здешние студенты. И я могу тебя научить правильно обходиться с ними. «Кто бы мог подумать, » — удивлялся Кроули: в нем зарождалось неподдельное уважение к этому человеку, который на его глазах проходил через испытания. Энтони часто говорили, что он плохо влияет на людей; что же, если это называется плохим влиянием, то тогда сегодняшняя погода просто идеальна для расслабляющей прогулки! Компания Гавриила теперь редко всплывала у него в мыслях — Азирафаэль занял их место. Теперь он всерьез задумывался, может ли такой, как он, ему врать? — Допустим. Как хочешь, — Кроули и не пытался искать поводов отказаться. — Спасибо! Оно вырвалось резко и громко, почти отчаянно. Азирафаэль снова опустил глаза, и Кроули заметил, как кровь стремительно прилила к бледным щекам. Эта картина повлияла на него незамедлительно. Очередной прострел, а от сердца — изящный кульбит. — Спасибо, что услышал. Это приятно. Азирафаэль посчитал жизненно важным делом уточнить, за что именно он благодарит. С каждым таким пояснением ему казалось, словно он поднимается на ступеньку выше по лестнице, которая ведет в неизвестность. Что именно за чувство это было — он не решался идентифицировать. Особенно тяжело было это сделать, да и вообще — думать — когда Кроули начало заметно крутить и вертеть изнутри. Внутри него словно разразился очередной ураган, и подкрадывающаяся к его щекам краска заставила Азирафаэля в панике сделать шаг назад. — Ладно. И какие правила ты предлагаешь? Таким образом до конца дня у них образовалось множество увлекательных задач, требующих незамедлительного выполнения. Оказалось, что перечень правил создать с нуля не так-то просто. Азирафаэль уважал правила, если таковые были, и большой проблемой было забраться в голову того, кто воспринимает их с точностью наоборот. Обычно правил мало, они короткие и содержательные и охватывают как можно больше видов деятельности. Сам Кроули был олицетворением несистематичности и разгильдяйства, поэтому Азирафаэль решил, что и список должен быть достаточно гибким, чтобы укладываться в представление Кроули о продуктивности. Поэтому Азирафаэль придумывал правила по мере возникновения проблем. Спонтанность всегда давалась ему тяжело, но на практике оказалась безумно увлекательной вещью. Самое первое правило, по доброй памяти, появилось на двери — «не курить в комнате». Так дверь стала негласным домом для всех последующих. Вслед за первым появилось следующее — «не слушать пластинки Квин на полной громкости», и очень скоро пришла корректура в виде подписи «любые пластинки!». Споры не угасали до самого «отбоя», на который всем в кампусе было все равно. Наступило время, когда студенты выскальзывали на улицы и проводили время так, как прописано в их генетическом коде — кто-то бежал в клуб, кто-то шатался по спальному району, а у кого-то была машина. Азирафаэль больше всего в этом городе ценил свою комнату и компанию Кроули, так что у него не было ни единого повода куда-то уходить. «Общие вопросы постановки, штрихи и техники исполнения, характерные для музыки Романтического периода» — страшное название того, что они оба понемногу знали. Это была слишком обширная тема, чтобы выполнить ее самостоятельно, но достаточно разнообразная, чтобы в ней были задействованы несколько мозгов одновременно. Азирафаэль воодушевленно добавил два имени в список, на предпоследнюю строку. Это был Джек-пот, о чем Кроули сразу догадался и гордо улыбнулся. Несколько перебранок и попыток Кроули схалтурить на пустом месте спустя, Азирафаэль еще раз встал с кровати, взял новый желтый стикер и приклеил его на дверь. Третье правило гласило: «Во всем идти на компромисс».