Правила

«Тембральное звучание достигается…» Его глаза побежали вперед по строчке. Это не то, что он искал. «Классическая проверка наличия музыкальных способностей у ребенка проводится на протяжении двадцати минут. Проверка слуха, ритма и общей одаренности, замотивированности учащегося…» Снова не то. Он вздохнул и перевернул страницу. «Контейнирование.» Вот и оно. «Проработка материала, его «сжатие» и «высвобождение» непосредственно на сцене — одна из самых распространенных, рекомендуемых тактик для исполнителей…» Время шло медленно, а ведь это был даже не выходной. Вокруг суетились, кричали друг на друга, шелестели нотами, докладами и пачками из-под чипсов. Азирафаэль неделю назад и не подумал бы сунуться в студенческий кафетерий на перерыве, ведь здесь суетились вне зависимости от часа и погоды; это был кафетерий с маленьким выбором сладкого и огромным выбором причин потревожиться. Но сейчас его интересовали только строчки, написанные Кроули совсем недавно. От страниц, кажется, даже еще пахло чернилами. Шум был невиновен, но Азирафаэль все равно перечитывал свежие записи по нескольку раз, ведь на каждом первом заходе он неизбежно отвлекался на любования почерком. Азирафаэль любил схематичность и порядок, но придерживаться своего обычного плана сегодня было жутко тяжело. Если бы его голова была сделана из дерева и имела, как скрипка, эфы, то сквозь них свистел бы воздух. Высокие каменные своды университета как будто устремились в небо и стали еще дальше, чем обычно; дождливая, холодная погода казалась бесконечной, но романтичной до боли под ребрами. Азирафаэль начал замечать вещи, которые раньше терялись за цензурой бытовых проблем; они находились внизу, под ногами, иногда в мыслях, но точно не вокруг. Кроули занимался. В этот раз кабинет обошелся ему малой кровью, в основном потому, что Азирафаэль принял на себя основной удар. В коридоре, как обычно, разверзся ад, и возле стены, рядом с меловой доской — другими словами, в глубине кабинета, — было идеальное место, где можно было разложить инструмент и заниматься, смотря в окно. В старом, деревянном полу была небольшая скрипящая выемка — там Кроули и расположил шпиль. В последнее время Шонберг перестал его радовать. Его музыка была включена в семестровую программу, но играть для разогрева никто не запрещал: поэтому Кроули проснулся рано, чтобы распечатать себе ноты Бетховена. Было что-то крайне романтичное в дождливой погоде и сером небе. Везде и во всем есть что-то хорошее. Внутри у него царил оглушающий штиль. Соната Бетховена занимала все доступное пространство кабинета, вытесняя разговоры о скором срезе, задолженностях, не выставленных отметках и недоученных произведениях. Кстати, это был ре-мажорный Бетховен, переложенный со скрипки на виолончель человеком, чье имя Кроули все равно не запомнил. Отчасти он надеялся, что его уверенное музицирование будет замечено, но очень особенным путем: ему хотелось, чтобы его звук миновал сотни ушей и добрался до одной-единственной пары, которым это должно понравиться. Судьба или случайность, но что-то наверняка притянуло Азирафаэля к кабинету. Он осторожно открыл двери, их тихий скрип остался незамеченным. Разумеется, он узнал музыку. Разумеется, он улыбнулся, а его сердце забилось быстрее. На одной из пустых парт лежали его книги и учебники; он оставил их общую тетрадь и ручку вместе с ними. Кроули упорно выигрывал каждую ноту пассажа — на вид легкого, но невозможного на деле. Азирафаэль встал позади него, и все никак не мог пересилить себя и заговорить. Его тембр, такой махровый и глубокий, не мог не очаровывать. Такую игру не хотелось прерывать. — Узнал сонату-то? — Кроули спросил первым. Ну конечно. Азирафаэль мягко усмехнулся. — Конечно, — его руки неуверенно и мягко скользнули на напряженные от игры плечи. Кроули с любопытством улыбнулся, подставляясь. — Ре-мажор? — Пральна, — ответил Кроули, кивнув головой на нотный лист, на знаки при ключе. — Ты сейчас вспомнил, прочитал или снова выделываешься своим абсолютным слухом? — Что-то посередине. Азирафаэль так и продолжил стоять, обвив руками Кроули со спины, а он продолжил играть. Прикасаться друг к другу было очень страшно, но, как с любым «новым и недостаточно исследованным», Кроули был пионером, а Азирафаэль пробовал почву с крайней осторожностью. Он не знал, когда наступает тот самый «удобный момент», когда можно обнять его или поцеловать, а чуйка Кроули на такие «моменты» вызывала у него восхищение. — В кафетерии стало скучно? — Кроули положил смычок на подставку и накрыл ладони Азирафаэля освободившейся рукой. — Я думал, там вечеринка бесконечная. — То-то верно, — сказал Азирафаэль, — я читал твою работу, но шум мне не мешал. Просто стало… как-то скучно. Кроули громко усмехнулся. Он отложил виолончель и встал со стула, только чтобы повернуться к Азирафаэлю и запустить пятерню в его кудрявые волосы. — Охренеть, неужели я наконец-то научил тебя лениться? — радостно спросил он, не сводя глаз с лица Азирафаэля. Привыкнуть к Кроули теперь было невозможно — он постоянно искал, чем удивить или порадовать. Теперь даже улыбки было достаточно, чтобы запустить его на седьмое небо. На улице царила дождливая погода. В комнате было тепло и светло. Оставалось совсем немного — несколько дней, и проект будет готов к сдаче и последующей защите. Азирафаэль впервые за долгое время гордился собой. Его жизнь изменилась — он изменился — и все благодаря случайности, которых он всю жизнь избегал и боялся. Это было началом пути, о котором он совсем ничего не знал, но и страх был бессилен, ведь рядом был Кроули. Он молча наблюдал, как Азирафаэль собирает учебники, большая улыбка красовалась на его лице. Его посетила очередная идея, и Азирафаэль уже это заметил, но, как обычно, не подал виду, позволяя Кроули проявлять активность. — Слушай, Азирафаэль. Как насчет смотаться в «Ритц» сегодня? — как бы невзначай спросил он. — У меня мало свежих идей, я знаю, но я готов заплатить. У них по пятницам замечательные скидки… Азирафаэль замер — что-то промелькнуло в его памяти, как вспышка, и быстро потухло. — Сегодня пятница? — Да. Я вроде не ошибся… А затем он вспомнил. Встреча. Дирижерский. Гавриил. Все внутри него резко ухнуло вниз. Как он мог забыть? Как он мог не бояться? Как он мог забыть про холод металлических цепей, в которые закован? Отношения с Кроули подарили ему столько счастья и тепла, что он совсем погрузился в мечты, когда как реальность ожидала от него полного включения. Он забыл про самую главную угрозу, про главного врага Кроули! Но самым страшным было то, что он приглашен на званый вечер, и не кем-то, а этим самым врагом. Он поменялся в лице. В голове закружились десятки вопросов — где костюм? Может, его надо постирать? Там будет много влиятельных людей… Гавриил что-то говорил ему про это? О чем они будут разговаривать? Будут ли там пить? Во сколько и где? Кроули сразу заметил изменения и обеспокоенно ждал, когда Азирафаэль что-нибудь объяснит. Внутри он, конечно, надеялся, что причина такой перемены в настроении, максимум, в боли в животе. — Ясно, — Азирафаэль бесцветно, нервно улыбнулся. — Знаешь, я вспомнил сейчас кое о чём. И это очень важно. — Да? — Кроули изогнул бровь. — И не поделишься, что это такое важное? «Господи, ты даже не представляешь, как мне страшно рассказать тебе об этом, » думал Азирафаэль, отлично понимая, что никогда не сможет признаться. Без разницы, сколько ещё это будет продолжаться — он не сможет. Ему не хватит смелости расстроить Кроули, особенно теперь, когда ставки так высоки. Теперь двойная игра стала только сложнее. Он любил Кроули всем сердцем, но страх перед Гавриилом охватывал его, как неизлечимая проказа, с самого старта обучения в университете. Он был могуществен и опасен. С ним шутки плохи. Азирафаэль уже не знал, ради кого собирается идти на этот чертов вечер — ради себя, ради Кроули или их обоих. — Боюсь, ты не можешь узнать, — он улыбнулся, но в голосе прозвучала горечь. Теперь Кроули по-настоящему забеспокоился. Множество догадок заполнили голову: забытые долги, очередные нападки преподавателя по специальности… Впрочем, ничто из этого не могло заставить Азирафаэля так звучать. Неприятное предчувствие наполнило его душу, как мутная вода. — Секретики? У-у, люблю такое, — он тоже натянуто улыбнулся и продолжил с волнением наблюдать, как Азирафаэль поспешно собирает вещи. — М-мне надо идти. Кроули, пожалуйста, если не затруднительно, захвати мои ноты с вахты, принеси их в нашу комнату. Я не вернусь за ними, а позаниматься на выходных было бы не лишним. — Раз плюнуть. Азирафаэль сделал шаг навстречу, вздохнул, посмотрел так, словно хочет что-то сделать, но его силой удерживают. Кроули снова улыбнулся, в надежде, что его улыбка как-то поможет. — Спасибо! — сказал он как-то совсем удрученно. — Люблю тебя. Азирафаэль развернулся раньше, чем Кроули успел среагировать и быстрым шагом направился к двери. Его сердце забилось чаще. — И я тебя! — поспешно бросил вслед он. Дверь захлопнулась. В кабинете снова стало тихо, но неуютно. Кроули не мог закрыть на это глаза. Азирафаэль никогда раньше так себя не вел. Дело было серьезное. Он гадал, почему Азирафаэль решил не посвящать его в подробности, словно он боялся это сделать. Он что-то знал, чего не знал Кроули, и не хотел расстраивать? Или все-таки показалось? У него пропало желание играть Бетховена. Он взялся за смычок, занес его над струнами, и еще долго сидел так, размышляя, что хочет сыграть. Музыке не было суждено возобновиться, ведь двери с шумом открылись снова. Кроули обернулся. — Доброго дня. Это был Гавриил. Поначалу Кроули не поверил своим глазам — так долго они не виделись. Но он очень скоро вспомнил Азирафаэля. Азирафаэля, который в спешке убегал, белый, как мел, напуганный и растерянный. Он начал соединять все воедино. — Разыгрываешься, как погляжу? — Гавриил не изменял своим традициям: осанка, постановка, улыбка — все в нем было идеально. Кроули помнил его таким еще со школы. — Неплохой выбор. Кроули оставалось только гадать, как долго этот засранец прятался в засаде, как много он слышал и пересекся ли с Азирафаэлем в коридоре. От этой мысли все внутри него сжималось. — Что тебе нужно? — осторожно спросил он, удивленный, как мало злобы в его голосе. — Хотел тебя проведать, — ответил Гавриил, смотря куда-то в окно, будто он пришел сюда по чьему-то принуждению. — Нам с тобой не о чем говорить, — Кроули принял оборонительную позу, скрещивая руки на груди. Гавриил сам по себе никогда не предвещал ничего хорошего, а его намерения оставались кристально ясными. Чтобы хорошо управлять, нужно на ком-то набивать руку. Воспоминания неприятно резанули, и Кроули содрогнулся. — Ты уверен? — спросил Гавриил, поворачиваясь к нему лицом. От его улыбки все внутри Кроули похолодело. Азирафаэль. Должно быть, речь пойдет о нем. Тандем, который они вместе построили был крепок, но еще совсем свеж; его не проймет дуновение ветра, но вот что до землетрясений… Гавриил не мог не заметить, что Кроули поменялся в лице. В конце концов, это его работа — примечать малейшие бреши в стене, чтобы в один момент снести ее. — Да, — утвердительно кивнул Гавриил, — у меня нет нужды снисходить до твоей убогой компании, кроме как ради предупреждения. Как же мы давно знакомы! С тобой же можно не юлить, правда? Кроули почувствовал, как в него закрадываются сомнения. Все плохое, что было в его жизни, было связано с Гавриилом, но чем дальше, тем больше его разбирало любопытство. Оно поднималось выше к горлу, накатывал страх. Гавриил знал это, пусть Кроули и не находил, чем ему ответить. — Тогда перейдем сразу к делу. — Гавриил сделал медленный шаг навстречу. Кроули не сводил с него взгляд и не шевельнулся. — Все мы здесь люди искусства. Правда? Только вот все мы делимся на художников и маляров. Ремесленников и деятелей культуры. Понимаешь? Казалось, что он не подходит, а подплывает, все ближе и ближе, бесшумно преодолевая ряды парт. Кроули оставался неподвижен, на его лице застыло недоумение. — Я рисую картины. На них много деталей, а вместе они образуют шедевр, — самозабвенно продолжал он, — настоящую красоту. Без деталей эта картина невозможна. Я заполняю ее деталями, но композицию можно, как говорится, перегрузить. И есть детали, которые бесполезны. Не нужны картине. Они не той палитры, не того оттенка, ярчат, отсвечивают и рушат целостность. Кроули догадывался, о чем речь. Учитывая, что он бесконечное количество раз противился компании Гавриила, правилам Гавриила, выходкам Гавриила — он был тем звеном, которое было не нужно его системе. Скорее, он был смертоносным вирусом для его системы. Не будь Гавриил так самоуверен, то он, наверное, избегал бы его. — Нет нужды распинаться, Гавриил, — отрезал Кроули, нахмурившись. — Я поступил сюда своими силами, ради себя. — Врешь, Кроули, врешь и не краснеешь, — пошел в наступление Гавриил. — Не буду врать, с тобой было весело в школьные годы, но теперь я бы предпочел, чтобы ты вытащил нос из моих дел. — У нас нет никаких общих дел. — Уверен? Снова все внутри сжалось. Кроули знал, что Гавриил нарочно тянет время и вынуждает его самого поднять эту тему. — Азирафаэль, — медленно выговорил он. — В точку. Кроули хотел сказать что-то еще, но вдруг понял, что нечего. Все время, которое он провел с Азирафаэлем, о Гаврииле и речи не заходило. Он верил, что это только и только потому, что обсуждать было нечего. Неужели Азирафафэль пользовался его доверием? Быть не может. Он отвел взгляд, чувствуя, как Гавриил прожигает глазами ему череп. — И почему он — твое дело? — перебарывая что-то, близкое к параличу, спросил тогда Кроули. — Потому что он — часть картины, — Гавриил отвечал уверенно, как будто Кроули должен был об этом знать. — Он незаменимая ее часть. Деталь. Очень гибкая и полезная часть картины, в которую ты не вписываешься, — закончил он, а его губы растянулись в довольной ухмылке. Это заявление выбило землю из-под ног Кроули. Все происходящее вдруг показалось совершенно нереальным. Что за, мать вашу, территориальные схватки? Если, по мнению Гавриила, он плохо влияет на Азирафаэля, то это определенно значит, что он делает все правильно. Но связь Азирафаэля с Гавриилом — первая и последняя причина для беспокойства — встала колом. Точнее, вновь напомнила о себе. Сразу вспомнились давнишние слова недовольного Хастура у него на веранде. Теперь Кроули был почти уверен, что Азирафаэль, — тот самый, которого он учил не извиняться по мелочам и не винить себя во всем подряд, — находился под влиянием страха. Но Гавриил посеял зерна сомнения — сделал свое дело, и был этим весьма доволен. Кроули захотелось ударить его, испортить его вечно идеальную физиономию, но сдержался. Даже теперь, спустя столько лет, он продолжал его бояться. Ведь с него все, как с гуся вода. — Сегодня он должен появиться на званом вечере, — продолжал тем временем Гавриил, не колеблясь, но отлично замечая любые изменения на лице у Кроули, — и тебя там быть не должно. Появишься — будут последствия. Кроули снова захотелось применить физическое насилие и он снова воздержался. Остался неуверен, что чувствует по этому поводу — разочарование или гордость. — Сдалась мне ваша пижонская тусовка, — огрызнулся он. Улыбка Гавриила взбесила его еще больше. — Вот и чудно. Они разминулись, и электрическое напряжение в воздухе исчезло. Кроули вздохнул почти с облегчением. Уже закрывая за собой двери, Гавриил оставил еще несколько пожеланий громким голосом: — Не подходи к нему. Не лезь в мою идеальную картину, Кроули. На улице шел проливной дождь. В кабинете было пусто и холодно.

***

Азирафаэль нервно расхаживал по комнате. Из головы постоянно вылетало, что он только что пытался найти в царящем вокруг беспорядке. Вроде бы булавку. Он добрался в кампус без лишних приключений, хотя его и провожали неясными взглядами. Снова разыгралась паранойя. Он пытался вспомнить, как Кроули посмотрел на него и что сказал, но в голове все перемешалось. Его преследовало плохое предчувствие. Однажды Кроули придется узнать об этом. Однажды это случится. Я не смогу, думал Азирафаэль. Он представлял себе разные исходы событий, но все всегда заканчивалось плохо: то разрывом сердца, то нервным срывом. Во всех сценариях он выглядел жалким предателем и трусом. Он, благодаря проведению свыше, умудрился откопать булавки, но к тому моменту уже забыл, зачем они ему нужны. У него был один-единственный костюм, достаточно приличный, чтобы не выделяться на вечере. Он же совсем не подготовился. Проведя неприличное количество времени у зеркала, крутясь и вертясь в одном и том же костюме, высматривая на нем невидимую пыль, Азирафаэль-таки сдался и пошел ко Ньюту с необычной просьбой. У него-то должен был заваляться хотя бы один пиджак. Но больше костюма его беспокоило то, что Кроули вернется в четыре, и с каждой минутой этот момент становился все ближе. Вся комната очень скоро пропахла лаком и гелем для укладки волос. Азирафаэль никогда не занимался прической. Она его устраивала. Но это был особенный случай. Поэтому он судорожно взъерошивал волосы, затем прилизывал и так по кругу, пока в голове заела одна и та же пластинка: Это важно. Нельзя допустить ошибку. От этого зависит твое будущее. Ты окажешься в высших кругах. Нельзя опозориться. Не позорься. Сделай все, как надо. Кроули застал его всего в мыле и с полотенцем в руках. Азирафаэль чуть не подпрыгнул с перепугу. — Ох, Кроули! Ты не стучал, — как можно дружелюбней заметил он и поспешил отвернуться. Смотреть ему в глаза было невыносимо трудно. — Да было открыто, я и подумал… — Кроули тоже был слегка не в себе. Его беспокойство распространилось по комнате, как холодный ветер, и Азирафаэль поежился. — Нет, ничего страшного. Ты принес ноты, как я просил? — Конечно. — Спасибо большое. Ему нечем было оправдывать свою спешку. Он не придумал ни одной отмазки, так что если Кроули приспичит спросить, дело погорит. Поэтому Азирафаэль продолжил носиться по комнате в надежде заполнить напряженную тишину стуком, шумом и перебором вещей. Было бы неплохо поговорить о погоде, но в голову ничего не приходило. А Кроули просто закрыл за собой двери и лег на кровать, схватив со стола конспекты. И читал, как ни в чем ни бывало. Происходящее все больше походило на пытку. — Точно не хочешь рассказать, куда так… волнуешься? Он осторожно смахнул с плеча несуществующие пылинки и в миллионный раз поправил галстук. Удивительно, как у него ещё не проступили мозоли от этого. — Не могу, — ответил Азирафаэль как можно проще. Кроули мог бы сутками наблюдать за его усилиями. Перед ним разворачивалась настоящая постановка, развязку которой он уже знает, и Азирафаэль определенно норовил поскорее выскользнуть за дверь, что значит, что ему хотелось бы оставить эту «вечеринку» в секрете. — Тебе там не рады, знаешь. Азирафаэль замер. Руки и ноги синхронно отказались его слушаться, а потом присоединилась и голова, ведь он, не долго мешкая, ответил: — Ты этого не знаешь. Был секрет — и не стало секрета. Азирафаэль так сильно предвкушал разоблачение, что когда оно наступило, он не испытал ничего, кроме глухого разочарования в самом себе. Его не тянуло падать на колени и многострадальчески раскаиваться перед Кроули, как он себе это представлял; накал эмоций остался где-то на задворках фантазий, а реальность оказалась куда более суровой. И как именно Кроули определил истину, ему знать совсем не хотелось. — Я представляю, каково это, — сказал Кроули, грустно улыбнувшись. — Страшно до жути. Но разве оно того стоит? Идти туда? Азирафаэль потупил взгляд. Конечно, ему не хотелось. До слабости в ногах не хотелось, ведь он чувствует себя полным идиотом и кретином, не достойным общества, в которые был приглашен. Ни один его костюм и ни одно его достижение не будет достаточно хорошим для них. — Ты… не злишься? — поведение Кроули было несколько нетипичным. Обычный Кроули проявил бы хоть толику эмоций, но этот был собранный и сдержанный; это значило только то, что дела действительно плохи. — Не то, чтобы, — Кроули подёрнул плечами, — не в общепринятом смысле уж точно. Испытываю нечто среднее между праведным гневом и яростью с примесью замешательства. — Я смогу все объяснить, Кроули, ну, если ты хочешь выслушать, — слова слетали с уст быстрее, чем он успевал их должным образом обдумать. Все происходящее было чересчур сюрреалистично, настолько, что он боялся вдруг проснуться. — Может, и смогу, — он скрестил руки на груди и выжидающе уставился на Азирафаэля. Кроули набрался достаточно сил и терпения ещё до того, как вошёл в комнату. Впервые все было предусмотрено, любой сценарий; и так же впервые он чувствовал, что совершает, пожалуй, самый взрослый поступок в своей жизни. Много чего ему хотелось сделать, но он этого себе не позволил; все сокрушения и обиды остались в кабинете. Он знал Гавриила лучше, чем Азирафаэль когда-либо его узнает: он, как злой рок, никогда не приходит с хорошими новостями. Он хочет, чтобы они поругались, и он чувствовал это как никогда явно. Обман Азирафаэля был неоспорим, но о причинах стоило поговорить. — Ты прав, — Азирафаэль тяжело вздохнул, — я не хочу туда идти. Но Гавриил пообещал познакомить меня с новым обществом, о котором я даже мечтать боялся… — Ты так уверен, что он даст тебе то, чего ты хочешь? — У меня нет выбора, — в его тихий голос прокралось отчаяние. — Я бесталантен, Кроули. У меня мало перспектив, и все, что мне остаётся, это следовать за теми, кто прокладывает путь… — Азирафаэль, — Кроули повысил голос, — ты себя слышишь? Что этот гад тебе уже наплел? Как давно он… делает это? Скрипач не отрывал глаз от пола. Его сковал стыд. Кроули не намеревался с ним драться, чего он мог бы опасаться ещё месяц тому назад. Теперь все изменилось. Он уважал его личное пространство и терпеливо ждал. Он ценил его. И это окончательно раздавливало Азирафаэля в жалкую лепешку. — Он пытался… сделать так, чтобы мы с тобой не общались, — выдавил он, — и у него почти получилось. — Тебе угрожали? Ему захотелось плакать. Каким болезненным облегчением было открыться Кроули об этом спустя столько времени, полного тяжёлых утаиваний и секретов! Совесть терзала его, но он продолжал. — Кажется, он говорил, что ты будешь плохо на меня влиять. Говорил, что поможет мне пробиться и познакомит с новыми людьми. Но он никогда не повышал голоса. И… — Азирафаэль растерялся. В голове всплыли воспоминания годовой давности, всего несколько, но настолько похожих на недавние, что он не мог вспомнить, о чем они тогда разговаривали. — Так было всегда. Я всегда себя так чувствую, понимаешь? Кровь закипала у Кроули в жилах. Какой же шанс он упустил! Он же мог ударить Гавриила, но не сделал этого! С Азирафаэлем его жизнь сильно изменилась. Он мог размахивать кулаками сколько угодно, защищая свое достоинство, но теперь ставки удваивались, и неприятности после мордобоя ожидали бы не только его, но и Азирафаэля. А этого он не хотел. Азирафаэль стоял перед ним, как будто пытался слиться с окружающей средой. Не только он был пойман с поличным, но и признавался ему в этом, со всей присущей ему совестливостью. Кроули уже довелось видеть его слезы, но теперь он яростно боролся с реальным желанием самостоятельно стереть эти слезы с его лица. Он будто смотрел на собственное отражение трехлетней давности — на такого же загнанного, напуганного и потерянного человека. Он с жалостью смотрел, как Азирафаэль вытирает глаза рукавом своего (чужого) пиджака. — И ты веришь ему и его россказням? — гадкий червь сомнений закрался в его душу, стоило ему подумать о таком. — Конечно нет, — Азирафаэль почувствовал, как внутри него что-то упало. Он поднял покрасневшие глаза на Кроули: он стоял перед ним, обнимая себя руками. — Тогда не иди туда. — Что? — Забей хер, — Кроули всплеснул руками. Чем быстрее он говорил, тем убедительней звучало. — Пошли их всех к черту! Давай вместо этого сходим в «Ритц», как мы всегда это делали, и отлично проведем время. Ты за? Азирафаэль сомневался. Очень явно. И сердце Кроули заболело от того, что он увидел. — Все не так просто… — Азирафаэль снова уставился в пол. Попытка достучаться оказалась неудачной. В памяти Кроули всполошились воспоминания, как они ещё совсем недавно обсуждали перспективы их взаимоотношений, их связь и взаимопонимание. До него начинало доходить, что Азирафаэль, возможно, впервые, не хочет его слышать. Он отрезал все пути, по которым можно было бы до него достучаться. И это привело Кроули в ярость. — Я играю по твоим правилам, — злобно начал он, — я иду на уступки, я делаю всё, о чем бы ты не попросил. Я лезу к тебе в голову и помогаю. И вот, что я получаю взамен? Испуганный, загнанный в угол, Азирафаэль не знал, как сбавить обороты. Возможно потому что это было уже невозможно. Чувствуя, как ком обиды подкатывает к горлу, он сжал кулаки. — Я никогда не просил тебя о помощи, — обиженно выпалил он в ответ, — меня не нужно спасать, я знаю, что делаю! Кроули надменно хмыкнул. — Знает он! Очевидно, нет! Это самое идиотское решение, какое ты только мог принять. Конечно, если только тебе нечего скрывать. — Я не врал тебе, Кроули. — Да неужели? И какое процентное соотношение правды к вранью в твоих рассказах на самом деле? Азирафаэль начинал путаться в аргументах. Секунду назад он знал, что хочет сказать, но Кроули намеренно ставил его перед одним-единственным выбором — он или Гавриил. Страх взял верх над скрипачом, и, сцепив зубы, он позволил эмоциям вести его за собой. — Тебе есть, за что держаться. Ты умеешь постоять за себя? Я тебя поздравляю. Ты можешь позволить себе прогуливать, отлынивать, ведь тебе все дается само! Ты талантливый, ты способный, замечательный исполнитель, каким я никогда не стану. Тебе досталось это с рождения, а я за это жопу рвал всю свою жизнь. И я все равно ничего не достигну без необходимых связей, которые я буду ненавидеть, но все равно всех сильнее я буду ненавидеть себя! Вне зависимости от обстоятельств. Поэтому я не могу ему отказать! Я не могу уничтожить свое будущее ради тебя! Только по последующей тяжёлой тишине Азирафаэль понял, что за ним осталось право сказать последнее слово. Оно имело большой вес — в том числе физический, ведь ему срочно захотелось разрыдаться. Все разрушилось за один вечер. Он не был готов ни к началу отношений, ни к подобному, чем бы оно ни было — ссорой или концом. Страшнее всего выглядел Кроули: он не был зол или раздражён, ему самому не хотелось рвать или метать. Скорее, из него будто высосали все силы. Он выглядел разочарованным и опустошенным. — Знаешь, что самое страшное? — его лицо не выражало никаких эмоций, кроме усталости. — Я ведь знал, что ты примешь это решение. Что ты струсишь и позволишь этим мудакам и дальше водить себя за нос. — Мне очень жаль… — Азирафаэля уже никто не слышал. Кроули отмахнулся от него, как когда-то очень давно. — Чего там. Вали к ним, развлекайся. Ты сделал свой выбор. — Кроули, — позвали его, но за этим ничего не последовало. Азирафаэль понимал, что спохватился слишком поздно. — Второе правило, Ази, — сказал Кроули. — Не извиняйся по мелочам. Азирафаэль больше не мог оставаться в этой комнате. Его глаза застилала пелена, когда он торопливо собирал вещи и натягивал ботинки. Совсем скоро он вихрем вылетел из помещения, оставив входную дверь открытой. Кроули обессиленно упал на кровать. Приплыли. Замечательно поговорили, ничего не скажешь. В кармане не оказалось сигарет, и он впервые ощутил отвращение к ним. Сейчас его не спасет никотиновый дым. Он вышел на улицу, когда Азирафаэль был уже в паре кварталов от кампуса. Ему не было дело до морозной погоды и плохого освещения на одинокой улице. Он бесцельно шел вперед, оглушенный чувствами или вообще без них.

***

С дюжину рукопожатий прошли мимо его сознания. Азирафаэль отчётливо слышал вокруг себя звуки и чувствовал запахи: бурление шампанского, звон бокалов, пластинка, настенные часы, чьи-то разговоры. Все это врезалось в уши и не позволяло много думать, разве что только о своей внешности. Он поправлялся и смахивал пылинки гораздо чаще остальных — не надо быть математиком, чтобы понять эту диспропорцию. Студенты вокруг него держали свои метафорические хвосты трубой; он смотрел в их ухоженные лица и видел в них ровным счётом ничего человеческого. Так, маскарад. Но больше всех сиял, конечно, Гавриил. Он был как рыба в воде — только вот все вокруг были милыми аквариумными рыбками, а он — акулой. Он правил балом, как и всегда, но в этот раз явно и без лишнего стеснения. Увидев белый костюм Азирафаэля, он отпустил комментарий, отчего студенты рядом посмеялись. Азирафаэль не был уверен, что услышал его правильно, но тоже посмеялся. Он много чего пропускал мимо ушей, ведь он помнил, что должен молчать и не высовываться. Гавриил сделает за него всю работу, в которой он ни черта не смыслит. Он поможет.

***

Он правда ушел <

> Кто?

Ты знаешь <

> А я говорил

Я знаю <

> Крепись, чувак. > Если что, мои двери всегда открыты > Друг познается в беде, верно?

Спасибо < я не приду, наверное. Надо освежить мозги. <

> Ок > Если что, пиши Глубоко вздохнув, Кроули отложил телефон поглубже в карман. У никотина не было и шанса против пустоты внутри него — он старательно уничтожал новую пачку, а безобразная пустота все разрасталась. В его картине мира никогда не было строгого порядка, но принципы оставались крепче стали. Осознание перспектив, что Азирафаэль может не вернуться вовсе, погружали его в глубокую апатию. Без Азирафаэля он больше не чувствовал себя целостным. «Талант, да? Все в руки само дается?» Вспоминал он, ядовито усмехаясь. Этот южанин умудрялся хвалить его даже в разгаре ссоры. Скорее всего, он не был готов к такому накалу. Как и всегда. Почувствовав тошноту, Кроули неспешно побрел обратно к кампусу. Все равно без куртки прохладно. На дорогах было так чисто, что даже нечего было пнуть. Значит, Фреду не поздоровится. Чем ближе становилась их общая комната, тем сильнее Кроули не хотел туда идти. Да и на улице оставаться не хотелось. Был бы шанс остановить планету на пару минут — он бы его не пропустил. Ему смерть как хотелось обдумать собственный глухой ступор, который он только и делал, что осмыслял последние полчаса. По ночному парку гуляло много народу. Некоторые из них были одеты «по случаю». Что же, значит, Азирафаэлю доведется перезнакомиться со всем университетом за один вечер.

***

— А что до Вагнера, то я бы посоветовал начать с… скажем, с Летучего Голландца. Запись девяностых — это нечто, — высокий Кажется-Майкл смотрел на своих друзей вокруг, а вроде и в никуда. — Традиции, дорогие мои, традиции! — хлопал кто-то в конце зала. — Слышала, она собирается покинуть дир-хор! — прошли мимо две девушки. Одну из них, кажется, звали Наташей. — Еще шампанского? Азирафаэль проснулся от тревожного бдения на одно только мгновение, механически протягивая бокал навстречу холодной бутылке. Официант также не смотрел на него. Возможно, это такой этикет. Или в этом есть вина Гавриила, который стоит совсем рядом. Азирафаэль, подобно этому официанту, не может поднять взгляд. Разговоры, рукопожатия, разговоры, рукоплескания — в какое-то мгновение он осознал, что вообще с трудом различает, кто и про что беседует, с ним или с его такими же уставшими соседями с пустыми узкими бокалами. Вокруг было так людно, что и салфетке упасть было негде. От алкоголя начинало шуметь в ушах, но громче всего было отчетливое «соберись, слушай и не отвлекайся, не ударь в грязь лицом, иначе все это бессмысленно и вы зря поругались». Он вспомнил про отложенные на потом слезы. Все происходило так быстро, что он был рад даже тому, что уверенно стоит на ногах и его не трясет. Что бы он ни сказал, а гораздо сильнее ему хотелось бы оказаться сейчас в их комнате, упасть на кровать и рассказать Кроули об этой ужасной ночи во всех подробностях; он бы поделился сплетнями, новинками, всем-всем, что может оказаться полезным и интересным. Но это навряд ли. Теперь реальность была другой, он сделал свой выбор. Пошел по пути меньшего сопротивления. Превозмогая отвращение к себе он усиленно переключался с диалога на диалог, в надежде ухватить хотя бы что-то. Но все звенело и сливалось.

***

— Все не должно было так закончиться. Кроули выдержал паузу и посмотрел на Фреда. — Обижен ли я? Ужасно. Я в ярости. И, знаешь, уничтожить сейчас все живое в этой комнате — то есть тебя — мне не позволяет только моя огромная любовь к тебе. Ты везунчик. Цени это. Фред продолжал осуждающе молчать. — Я? Извиняться? — виолончелист выглядел по-настоящему оскорбленным. — Мне кажется, или твое везение так скоро закончится? Фред даже не дрогнул. Он был уверен в своей позиции на все сто. — Ты слишком привык к нему, вот и размяк, — осуждающе брякнул Кроули. В руку просилась недопитая бутылка коньяка, но головной боли было уже предостаточно. Расстроенный и обессиленный, он лежал на кровати носом кверху и пялился то в потолок, то на фикус, который продолжал его молча осуждать. — И я размяк. И я привык… Но он сам принял это решение, сам захотел присоединиться к коалиции Гавриила. Я-то тут причем? Фред ждал, когда Кроули разговорится. Долго ждать не пришлось. — Я ему когда-то врал? Нет… — он задумался, — неоднократно пытался надурить, это да, но не врал! Как бы ни было страшно, я всегда был честен. Хастур был прав — я здесь чужак! Я не умею врать так, как это делают местные… Он еще раз задумался, и от мыслей захотелось скрыться. Он обнял себя руками. — Ты прав, Фред. Я не похож на них, но и Азирафаэль не похож на меня. Он другой. Он такой… неземной, и причудливый… Он много нервничает. Я никогда этого не понимал. Он будто все время ищет повод, чтобы потревожиться! Только и делаю, что вытаскиваю его из… чего бы там ни было… Фред терпеливо ждал, когда в черепной коробке Кроули что-то перещёлкнет и он поймет, что только что сказал, но он принялся жаловаться дальше, и Фреду пришлось смириться.

***

— Бывали в Карнеги-холле? — этот парень, Шон, очень часто оглядывался на Азирафаэля. Им явно заинтересовались, но кто это был — он уже не запомнил. Гавриил предупреждал его, что такое будет. В горле пересохло от волнения, но на третий бокал шампанского Гавриил покосился. Одним делом было пересекаться с ним в коридоре, и совсем другое — находиться рядом постоянно. Ему искренне хотелось ответить Шону взаимностью и поддержать диалог, но страх перед самоназванным королем сегодняшнего праздника был еще сильнее. «Что бы сделал Кроули?» Вопрос появляется сам, чуть ли не по привычке. Возможно, он бы с кем-нибудь подрался, или обсуждал бы чью-нибудь неудачно подобранную обувь… Было бы это так легко! Азирафаэль осматривался только украдкой, ведь его преследовало ощущение, что его вот-вот сожрут. Рядом с Гавриилом он ощущал странное спокойствие — пока все идет гладко, напасть на него не посмеют. — Конечно, — Гавриил кивал в ответ, — где бы мы были без троицы Итальянской школы. Он бросил на Азирафаэля быстрый взгляд — проверял, слушает ли он. Не оставалось сомнений, что его мучительно-медленно вербуют. Испытывают на выносливость. Окружающие их люди не могли не понять, что происходит, но никто ничего с этим не делал. По крайней мере, так это выглядело. Всё вокруг подчинялись некоему единому ритму и распорядку, о котором Азирафаэль был не в курсе. Его ждала строгая иерархия и построй по линейке с шикарным, элегантным фасадом. Он стал замечать, что все чаще смотрит на входные двери и ночную темноту за ними. За тяжелыми запахами пудры и смеси дорогих духов ему чудились уличная прохлада и сигаретный дым.

***

Фред прожил в этом мире сравнительно недолго по сравнению со своими предшественниками и родственниками, но мог смело похвастаться (если бы умел) этой жизнью. Он не выбирал себе жизнь психолога или свахи, но ничего больше он не знал, поэтому и не жаловался. Сколько историй он переслушал! Сколько слезных драк, споров и расставаний он пережил! С ним не потягался бы даже самый лучший психолог в мире (он не знал, существует ли на самом деле такая форма измерения, как «лучший» психолог, и представлял себе это в форме поединка, кто кого перемолчит). Кроули был уже сравнительно взрослым человеком. Обычно в его возрасте студенты начинали задумываться о подработке или даже построении семьи, но он только и делал, что сетовал на людей вокруг и старался в них разобраться. Найти подход. В последнее время они с Фредом говорили редко, и он понимал, что Кроули нужно время, чтобы вернуться на путь того, кем он был рожден — когнитивного эмпата. — Он нисколько не похож на меня, — язык Кроули начинал уставать, он говорил тихо и сосредоточенно пялился в потолок. Перед его глазами был Азирафаэль, счастливый, каким он его видел еще сегодня утром. — Мы настолько разные, что… не знаю. Фред, я запутался. Почему я зол? Фредерик содержательно промолчал. Он начинал терять надежду. — Я злюсь, что он не может избавиться от Гавриила. — Кроули проверил Фреда и понял, что тот ждет пояснений. — Я от него настрадался в свое время, и… я чувствую себя так, будто меня предали. Это же чувство предательства? Фред промолчал. Кроули взъерошил волосы на голове — она снова начинала закипать. Гавриил был тем человеком, который пробуждал в людях вокруг самое худшее. Одно его упоминание погружало Энтони в прошлое, в котором он всегда был бессилен. — Мы с Азирафаэлем разные, — повторил он свой сентимент, — будь я на его месте, то саданул бы Гавриилу по роже. Если бы Фред знал, что такое кричать — он бы кричал. И, кажется, растению удалось послать своему хозяину когнитивные волны, или энергетические, или какие-либо еще — ведь он начал задумываться. — И правда, — сказал он, — мы совсем не похожи. Но это не делает нас чужими, правильно? Он еще немного подумал, смотря в потолок. — Азирафаэль — не я, а я — не Азирафаэль, — Кроули пребывал в замешательстве. — Мне плевать на расписание и списки, но для него это самое важное. Он тревожится по поводу любой херни, а я… Тут он сел, схватившись за лоб. — А я лежу здесь. Фред ликовал.

***

— У меня даже разыгрался аппетит! Ази, не составишь мне компанию? Ази даже глаз не поднял — только кивнул да поплелся следом. При виде закусок на столе к горлу начала подкатывать натуральная тошнота. Он не мог сейчас есть. Тревога внутри него парализовала желудок и грозилась опорожнить его, если что-то выйдет из-под контроля. Больше всего ему хотелось, чтобы кто-нибудь успокоил его и убедил, что все в порядке, но на такое не стоило и надеяться. Когда Гавриил говорил с ним, шум вокруг затухал. — Как тебе обстановка, Ази? — спросил он, поддевая оливку на зубочистку и отправляя ее в рот. — Замечательная, — ответил Азирафаэль, не задумываясь. — Правильный ответ, — улыбнулся Гавриил, и больное воображение Херувима подрисовало этой улыбке мнимую теплоту. — Я же говорил, что ты способен на многое. Я в тебе не ошибался, молчишь-то ты превосходно. Азирафаэль почувствовал, как его начинает потряхивать. Усталость накатывала волнами — больше всего ему сейчас нужна была поддержка. Гавриил стремился заполнить собой все пространство вокруг него и пробраться прямо в голову, что чувств не преуменьшало. — Правда? — Азирафаэль поднял глаза. Гавриил кивнул. — Продолжай в том же духе, и совсем скоро станешь частью нашего общества, — сказал он, с торжеством отправляя еще одну оливку в рот. — Почти как настоящая вербовка. — Она самая. Азирафаэль печально посмотрел на выход. Хотелось на воздух и еще дальше. Внутри стремительно копилось разочарование. Короткая минута передышки быстро закончилась, и Азирафаэль снова оказался за Гавриилом, глазами и ушами в разговоре, а мыслями — подальше отсюда.

***

Кроули крутил в руках зажигалку. Фред помог ему озадачиться, и он не знал, благодарить его за это или ругать. В гневе есть определенный плюс — все становится простым, и принять решение, соответственно, проще; а насколько оно было удачным — это уже проблема следующего дня. В сердце закрались глубокие сомнения. «Вы с ним очень разные, — твердил он себе, — кажется, ты попросил слишком много, Кроули.». Гнев действительно прошел, и он явственно почувствовал, что совершенно опустошен — он не мог просто плюнуть на происходящее. Это был особенный человек, особенная связь — в общем, совсем не то, что так легко забывается. Мало того, теперь он чувствовал, что может что-то изменить. Он может действовать. Еще можно вмешаться. — Знаешь, Фред, — начал Кроули задумчиво, — Азирафаэль очень часто помогал мне. Типа, таскал книги обратно, убирался. Он спас наши жопы от исключения раза три… ладно, только мою жопу. Он частенько шел на уступки, и все ради меня. Кроули посмотрел на входную дверь. На ней все еще висел список правил, благодаря которым он до сих пор здесь, думает об Азирафаэле. Уверенность в нем крепла. — Мне кажется, пора и мне разок поднапрячься, — сказал он, поднимаясь с постели. Фред был рад это слышать.

***

Самоконтроль — это, в первую очередь, ресурс. Азирафаэль знал, как им распоряжаться, но впервые очутился в ситуации, в которой сам не заметил, как оказался совершенно выжат. Слиться с толпой, как раньше, не представлялось возможным. Усталость теперь проникла в каждую часть тела, тяжелая, как свинец. Он больше не пил и так и не прикоснулся к еде — он сгибался, скрепляя руки за спиной в стальном замке. Я не должен быть здесь — звучало в голове вместо глубоких речей о хоровом исполнительстве; Я должен извиниться перед Кроули — вместо жалоб на лицемерного зама кафедры. Казалось, что этот вечер никогда не закончится. — А ты что думаешь? До него дошло не сразу. Первым его импульсом было посмотреть на реакцию Гавриила, и она была содержательная: он смотрел на него в ответ, а его невозмутимость была застывшая, как бетонная маска. Ему это не понравилось. В конце концов, он не контролировал всех гостей до единого, и не мог заставить Азирафаэля заткнуться теперь. У скрипача по спине побежали мурашки — теперь у него есть все шансы облажаться. — По какому поводу? — неловко спросил он. Выпускники посмеялись. Подавленный, он больше не смел смотреть в сторону Гавриила. — Что думаешь по поводу инструментального курса? Ты же скрипач, да? — продолжил расспросы кажется—Том с американским акцентом. — Все верно. — Ну, раз ты здесь, то тебе есть, что рассказать, правда? — Том по-заговорщически понизил голос. Кажется, рядом была его девушка, и она посмеялась. — Да, поделись сплетнями! Том их просто обожает, — попросила она. Азирафаэль неловко усмехнулся. Приплыли к тому, с чего начинали. Он уже не считался с собственными эмоциями, а в виде собственной совести ему представлялся Кроули. Он был бы в ужасе. — Чего плохого в сплетнях, позвольте, — громко перебил кажется—Рэйчел Гавриил, заметив замешательство Азирафаэля. — На сплетнях основана медиа-машина, без которой музыкант — никто! Нас бы здесь не было, если бы наши предшественники не соперничали друг с другом. Жизнь есть вечный круговорот побед и поражений. — Как всегда — отлично сказано, — кивнула Рэйчел. — Ну так? — вернулся к обсуждению Том. Азирафаэля парализовало отчаяние. Он не знал, что ему сказать, ведь мозг не мог даже сгенерировать ложь. Растущее внутри него напряжение пробивало все грани — ему казалось, что он вот-вот расплачется. — Ази у нас стратег, — Гавриил продолжал насаждать. — Серый кардинал. Отлично маскируется под заурядного неудачника. Все посмеялись — посмеялся и Азирафаэль. — Я так и подумал, — поддакивал кажется—Робин. Все закивали — закивал и Азирафаэль. — Должно быть, тебе есть, что рассказать, — Гавриил не спускал с него глаз, говорил сладко и вкрадчиво. — Как Кроули поживает? Сердце Азирафаэля бешено забилось. — Откуда? — Что за Кроули? — оживленно спросила Рэйчел. — Это вечный герой моих историй, Рэй, — улыбнулся Гавриил, вспоминая что-то. — Нас с ним когда-то свела судьба, и с тех пор прошло много времени, но недавно память пришлось освежить! Благодаря Ази! — Это вышло не специально, — забормотал Азирафаэль, но его никто не слышал. — Не тот ли это виолончелист из твоих историй? — вдруг оживилась девушка по правую руку от Азирафаэля, и толкнула его в бок. — Ази, да ты знаком с легендой! — Азирафаэль… — промямлил он. — Согласен с вами, — Гавриил наслаждался происходящим. В этом не оставалось сомнений. Он улыбался искренне, ведь ему довелось наблюдать настоящие мучения, и он не собирался останавливаться. — Мало того, Ази общался с ним. Уверен, забавных историй у тебя полно. Это был конец. Усталость, раздражение и тревога смешались вместе, превращаясь в настоящий гнев. Азирафаэль настолько редко его испытывал, что даже не заметил, как недавнее желание разрыдаться отошло на второй план. «Что бы сделал Кроули на твоем месте?» — Да, колись! — галдел Том. — А то здесь становится скучно. Азирафаэль вспомнил, как кричал на Кроули в порыве злостной обиды, а тот похвалил его за это; дал возможность почувствовать то, что он уперто подавлял, и похвалил. Это было хорошее воспоминание. Он вспомнил про свое обещание Кроули. «Не давай себя в обиду». Казалось бы, проще простого… Сомнительно-долгая тишина заставила гостей поднапрячься. Азирафаэль выглядел так, словно его вот-вот стошнит, или он упадет в обморок, или еще чего. Его натянутая улыбка окончательно растворилась, и он стал быстро переводить взгляд с одного гостя на другого, отчего всем стало не по себе. — Я сомневаюсь, что мне есть, что рассказать вам. Дамы и Господа, — добавил Азирафаэль учтиво. Его колотило, а желудок сворачивало от ужаса. Он и правда решился. — Брось, не стесняйся, — настаивала Рэйчел, — инструменталисты те еще чудики. А если это еще и проверенный Гавриилом чудик… — Мне жаль, Рэйчел, — он произнес ее имя с большой неуверенностью, что ее, кажется, задело, — но мне и правда нечем поделиться. Вам эти истории не понравятся. — С чего бы такая уверенность? — Гавриил понял, что что-то не так гораздо раньше остальных. — Сколько мы знакомы с чудиком Кроули, — Азирафаэль нервно усмехнулся, — все, что он мне рассказывал, так это то, какие вы, ребята, идиоты. Он выговорил это «идиоты» с особым старанием, так четко, чтобы его никто не пропустил. Его трясло от напряжения и страха. Несколько секунд мучительной тишины ничего не происходило, а потом все громко рассмеялись. — Гавриил, твой парень и правда забавный! — подметил Том. — Да, очень! — подтвердила Рэйчел. Гавриил был зол. Его выражение лица заставило Азирафаэля представить несколько сотен видов своей скоропостижной экзекуции; но было и еще что-то — уверенность, что, не смотря на возможный летальный исход, он принял совершенно правильное решение. — Должно быть, Ази проголодался, — Гавриил откланялся, цепко хватая за собой Азирафаэля. — Помнишь, где фуршет? Давай проведу… Они отошли совсем недалеко, когда Гавриил начал шептать, как ядовитый змей. — Сейчас ты при мне съешь тарталетку и включишь голову. Что это, черт возьми, было? — Со мной все в порядке, — недовольно ответил Азирафаэль, стараясь незаметно вырвать свою руку из его хватки. — Я… — Это не так. У тебя, походу, бред. — Гавриил не был настроен слушать, впрочем, как и всегда. — Ты себя слышишь? Процессник перегрелся? — Нет, со мной все нормально! — Тогда, — было слышно, что он вот-вот взорвется, — объясни, с какой стати ты решил, что можешь оскорблять моих друзей? Азирафаэль увидел перед собой еду и отвернулся. Желудок неприятно скрутило. — А ты? Гавриил впал в настоящий ступор. — Что — я? — Ты оскорблял моего друга, — сказал Азирафаэль, а его голос предательски дрогнул. — Чем мы разнимся? Сначала до Гавриила не дошло. А как дошло — он разразился таким смехом, что стоящие рядом студенты решили посмеяться за компанию — мало ли что. Он был в самом настоящем гневе, атмосфера вокруг стала гнетущей и давящей. Азирафаэля вновь укололо в желудке — его здесь держат за идиота. — Не думал, что у тебя есть чувство юмора! — он улыбался, но хватка на плече становилась все сильнее, причиняя ощутимый дискомфорт. — Я думаю, тебе надо немного выпить… Азирафаэль разговаривал со стеной — агрессивной стеной в лучшем случае. Его не слышали и не пытались услышать — ни Гавриил, ни кто-либо еще. Осознавая свое растущее отвращение ко всем вокруг, Азирафаэль все сильнее убеждался, что здесь ему ловить нечего. Пусть он и понимал это с самого начала — не попав сюда и не ощутив местную атмосферу наживую, он бы никогда не обрел этой уверенности. Ему хотелось встретиться с Кроули и рассказать ему об этом откровении, и еще больше хотелось вслух признать, что Кроули впервые был совершенно прав. — Кроули был прав, Гавриил, — продолжал он, испытывая некое наваждение. — О чем ты? — Он прав. Вы все здесь — лицемерные идиоты. Давно Азирафаэль не видел его таким мрачным. — Забываешься, Ази, — пробубнил он, больно сжимая плечо Азирафаэля. Он поморщился, сердце бешено колотилось, и он силой преодолел барьер. — Азирафаэль. Ему показалось, что воздух вокруг сгустился от напряжения. Гавриил навис над ним с устрашающим видом, и рядом стоящие хоровики, словно почуяв неладное, стали оборачиваться. — Что ты сказал? Азирафаэля затрясло, а сердце норовило вырваться из-под ребер. Самый страшный его кошмар медленно обращался в реальность. «Что бы Кроули сделал в этой ситуации?» Кроули тем временем проскользнул через аварийный выход. Курящие подвыпившие студентики в чистых костюмчиках не нашли ничего подозрительного в таком же дураке в белом костюме, который спрашивал их про Гавриила. Здесь все его спрашивали. Он крался по темному коридору с глубоким предчувствием, что вот-вот упустит нечто очень важное. И он торопился. Стоило ему выскочить к банкетному залу, как вдруг он услышал громкий, знакомый голос. — Меня зовут Азирафаэль. Он собрал в этом предложении всю свою уверенность, с вызовом глядя на своего противника. Внезапно, те многотонные горы, которые прижимали его к земле, заставляли вздрагивать на переменах и прятаться по кабинетам последние несколько месяцев, вмиг испарились. В зале стало тихо. Азирафаэль смотрел Гавриилу в глаза и больше не боялся его. Хотелось раскричаться от счастья, но, кажется, Гавриилу было, что сказать. Его «прекрасное лицо» начало покрываться трещинами, он как-то весь покраснел, потом снова побелел, и сквозь маску стала проступать ярость. Азирафаэль посмотрел внутрь себя — и, не найдя там ничего и близко похожего, вернулся обратно с невозмутимым спокойствием. — Ты, — цедил Гавриил сквозь зубы, — жалкая пародия на исполнителя. Куда уж там — на человека. Ты хоть понимаешь, сколько у меня таких, как ты? И тебе одному, самому одаренному, все никак не хватит объема памяти или мозгов, чтобы запомнить, — его пальцы когтями впились в плечо Азирафаэля снова, — мне нельзя перечить. Меня нельзя исправлять. В зале становилось все тише, и все больше глаз оборачивалось на разворачивающуюся мизансцену. Все внимание Кроули было приковано к Азирафаэлю. Ни боли, ни страха — совсем ничего не было. Он мало походил на самого себя, когда не показывал тревоги или сомнений. — Твое дело — молчать и слушаться. Так устроена жизнь, идиота кусок — такие, как я, кидают тебе подачки, а ты без лишних слов принимаешь их! Ясно? Кроули оглянулся. Кто-то усиленно притворялся, что ничего не слышит, хотя их взгляды неизбежно соскальзывали на Гавриила; кто-то без лишнего стыда следил за происходящим немигающим взглядом, но большинство молча, смиренно опустило головы, слушая и вникая в каждое слово. Сомнений не оставалось — это запомнят надолго. — Я ошибся насчёт тебя, Азирафаэль, — добавил Гавриил мстительно. Кажется, от ярости он перестал обращать внимание на все вокруг, ведь он крикнул ещё громче, — Ты вообще кто? Азирафаэль запомнил каждое слово. Прочувствовал их, будто обглодал яблоко. Однако в этот раз он пошел до конца, и отказался доедать огрызок. Когда он улыбнулся, сердце Кроули забилось чаще. — Это всё? Гавриил задрожал, запыхтел, побелел — а что дальше с ним происходило до Кроули уже не дошло, ведь все его внимание занял Азирафаэль. Уверенно улыбающийся, довольный, светящийся Азирафаэль. Кроули не сразу понял, что он его заметил. Сердце тут же заболело, но увидев его улыбку, он все понял. Наконец-то внутри него воцарился штиль. Да, это Гавриилу будут припоминать ещё очень долго. Азирафаэль отметил тишину вокруг, как свое личное достижение, и прошел мимо удивлённых лиц практически незамеченным, как он это умел; новоприобретенная уверенность, все же, чуть рассеялась, когда он подошёл к Кроули. — Ты пришел, — тихо сказал он. Улыбка далась ему с трудом. — Не мог поступить иначе, — подернул плечами Кроули, как будто каждый день через такое проходит. Очень в его стиле. — Закурить не хочешь? — Нет, спасибо, я уже немного выпил. А Гавриил все видел. Он наблюдал, как Азирафаэль уходит вместе с Кроули через задний ход, и одного взгляда на рыжую копну волос ему было предостаточно, чтобы впасть в настоящую истерику. Стоило им исчезнуть за поворотом, как он рванул в их сторону, не замечая провожающих его взглядов. — Больше сюда не суйтесь! — заорал он, распахивая двери. Пара обернулась. — Больно надо! — крикнул Азирафаэль. — Говнюк! — довольно добавил Кроули, и Азирафаэль засмеялся. — Да, пошел в жопу! Довольные выходкой, они удалялись все дальше и дальше от многоэтажки. На ночном небе среди стаи туч выглядывали редкие звёзды. — Я все видел. — Правда? Ох… — Ну, как ощущения? — …Чертовски приятные. Тишина благотворно действовала на нервы, а ночная свежесть трезвила. Все словно встало на свои места, стало четким, ясным и понятным. Азирафаэль рядом — это было чудом и, одновременно, чем-то естественным. — Ещё бы. Завидую, — улыбнулся Кроули. — Почему? — Я кричал на него, — Энтони неторопливо раскурил сигарету. — Тогда, в школе. Я лез к нему с кулаками. Пробовал все, но он только смеялся надо мной. Ни разу мне так и не удалось по-настоящему его напугать. Азирафаэль почувствовал сильную потребность в том, чтобы прикоснуться к Кроули — и осуществил ее, осторожно накрывая его ладонь своей. Стало совсем спокойно, ведь Кроули ее не одернул. — Надеюсь, мне удалось отомстить за тебя? — Нет, — Кроули мотнул головой. — Нет, сегодня ты отстоял себя. Моя месть будет другой. — И какая же? — Я не уделю ему больше ни секунды своего времени. Он этого не заслуживает.