Если много серого вещества на полочке

— Ты слишком радикально понимаешь выражение «Новый год с чистого листа», Чайльд, — отозвался Регратор с еле ощутимым нажимом на последнем слове. Даже не нажимом — акцентом-напоминанием, что он перебарщивает. Но Доку кажется, что перебарщивает этот хрен. И вообще. Заткнись, очкастый мудак. Есть только один человек в этом мире, который имеет право по-дружески агрессировать на рыжую бестию, и он перед тобой. Так-то затея встречать Рождество вместе с человеком, у которого ты месяц назад попытался спиздить картину — вполне в стиле Чайльда. Док не сомневался, что мальчишка при свойственном упорстве умудрится приластиться к рукам кого угодно, но чтобы к рукам в дорогих перстнях человека им же почти обворованного… Это нужно умудриться, конечно. Взгляд невольно падает на виновника этого вечера. Чайльд… Чайльд был ну в говно. Вообще, странное дело — вроде немного выпил, буквально пару самодельных шотов, а потом ещё пару, ну и после грех было не позариться на винную коллекцию хозяина дома. Так-то пил только в тосты, видать поводов для них помимо основного в этот вечер было многовато, да и шло, к тому же, как по маслу. Нихуя не немного он выпил, короче. Аякс был явно уже не здесь, с ними, как минимум наполовину — его крыло с праздника. Он бесился и бычил в двое больше обычного, фанатично бил чужие дорогущие бокалы и через короткие промежутки времени лез тискаться и замаливать свои грехи. Короче, веселился как умел. Дотторе, на тот момент еще не Дотторе, а просто Док, — так и приклеилось к нему это прозвище после спасения на самолете, — перевел взгляд на очкастого китайца, покруживающего вино в бокале. Бокал, кстати, остался единственный целый из комплекта, остальные Чайльд с хирургической точностью уничтожил. Держал он уцелевшего бойца правильно — за ножку, эстет. Выебываться он мог, честное слово, уже прекращать, но оставался неумолимым — эдакий заморский узкоглазый принц, несущий черни, вроде них с Аяксом, дар знания. Какое знание-то? Рядом с огнем вино уже трижды нагрелось; в собственном бокале он температуру уже не сохранит такими изящными жестами, как ни старался бы. Может, привычка у него такая — все делать правильно, вычурно аристократично. К чести его, душком с гнильцой голубой крови от него не несло. Да и откуда ей взяться, когда тот родом из посткоммунистического государства, переживавшего падение режима в момент его вылупления. И этот их внезапный новый общий — по настойчивому заверению Чайльда обоих, кстати, — товарищ смотрелся подозрительно мягкой, растёкшейся от тепла и алкоголя по дивану патокой. Он чем-то напоминал сонную кобру, черную, гладкую такую, сытую. В его очках метался рыжий пламень за решеткой камина и рыжий пламень пляшущей пьяной башки друга. Он был спокоен. Он был спокоен, хотя вот уже уже два часа ему отчаянно придумывали новое имя. Прежнее и по закону действующее в китайском родном паспорте оказалось у него деднеймом. Звали его по официальному документу красиво, звучно; но имя это по какой-то причине страшно ему не нравилось. Настолько, что он просил называть себя как угодно, хоть на: «Эй, ты!», хоть кличкой, придуманной Аяксом, только не так, как там написано. Док не то, чтобы не понимал его, не то, чтобы это вообще было его дело — почему там этот подозрительный Бог-ач-из-машины не терпит обращение к себе по имени. Он и сам-то не обожал свое собственное имя, но не задумывался до этого полноценно от него отказаться. Имя у него было в паспорте, прости Господи, дебильное, конечно. Сдвоенное, через дефис. Матушка с отцом нихрена не рассчитали, что сыну с частичным альбинизмом даже с самым обычным в мире именем будет по жизни не сладко, так на радостях целых два супер-экзотических вписали услужливо в графу регистрации новой жизни. Док родился белым-белым, почти прозрачным, — до усрачки напугал акушера проглядывающими косточками и темнеющими за тонким слоем бархатистой кожицы органами. От того, что он был похож больше на инопланетную плотоядную тварь, чем на человеческого детеныша, родители захотели называть его в честь какой-нибудь звезды. Пиздец. У них всегда были проблемы с логикой, потому что и по сей день Док не мог понять, какая последовательность мыслей должна быть, чтобы ассоциативно соединить нездорово-бледного младенца и астероид «4444 Эшер», открытый за два года до его рождения. Но хуже всего, что ма и па не остановились на достигнутом: их поперло дальше, им захотелось изюминки, восточной остринки какой-то. Так мать и придумала добавить еще одно имя персидского происхождения, обозначающее человека-иноверца, эдакого вольнодума недоеретика. Мол, если он пришел к нам из космоса, а Бога, сидящего на облаках, на пути не встретил, значит он непременно вырастет в человека науки! Вообще-то не прогадали. Черт. К Богу тот оказался равнодушен на всех этапах взросления. Ему было как-то все равно, присматривает ли за ним кто-то сверху, не присматривает — у него у самого здесь, на Земле, была куча дел. Мужик с неба мог, конечно, посодействовать успеху в их завершении, но Док вообще не обиде будет, если его проигнорируют и вмешиваться в процесс не станут. А вот родителей Док, как ни странно, любил. Они были самыми заурядными из существующей меры людьми, вот и страдали по всему эдакому выбивающемуся из ряда вон. Но все равно оставались хорошими ребятами, добрыми и в целом безобидными. Папа с мамой всегда были как-будто бы маленькими-маленькими, совсем беззащитными и пугливыми, а Док их персональным взрослым. Когда в детстве они вместе гуляли, родители брали его ладошки в свои большие теплые руки его по разные стороны. И ему казалось, что держал больше он их, чем они его. Вот и тусили они до поры до времени втроем вместе по причине, что один нянчится с двумя другими. Наоборот должно было быть по-хорошему, любой дурак без диплома соответствующего образования это ему скажет. Но, парадоксально, точное понимание неправильности происходящего между ним и мамой с папой прошлось по нему безболезненно. В конце концов, у него рано появилась Лиза, которая разом сместила весь спектр внимания с родичей-неудачников на себя. После Лизы стало так похер на собственное дебильное двойное имя. Она умела эти два слова через дефис сказать так ласково, так мягко, что Док на долгое время и сам поверил, что, вообще-то, ниче такое имечко у него, славное. И с фамилией ее сочеталось. Эшер-Зандик Минчи. Кому расскажешь — не поверят. Только вот Лиза больше так его не называла — по имени, конечно, обращалась, но звучало все равно иначе. И не Минчи он уже был условно — а скоро станет и официально, когда паспорт пойдет менять. А этот… Регратор, как его прозвал Аякс, что-то недоговаривает. Он так-то все время что-то да недоговаривает, но про то, что имя свое ненавидит — совсем жирно было. Какое-то дерьмо у него за плечами, нехорошее такое, болючее. И не вытрясешь же, блядь. Ни права, ни, если честно, желания. Не нравится ему этот китаец. Они и общаются-то только из мужской солидарности. И еще совсем чуть-чуть — из-за Аякса. Предписано же пацану где-то на генном уровне встречать людей в самых абсурднейших ситуациях, влюблять их в себя своей малоправдоподобной живостью и жить припеваюче дальше. А люди, какие бы они не были, покорно прутся за ним как стадо баранов. Бараны — буквально. Им с четырёхглазым китайцем не хватало буквально йоты до того, чтобы начать биться на рогах. Сейчас вот Аякс крутил в руках раскрытый чужой паспорт и вслух размышлял о том, как бы побыстрее сменить данные в государственном учреждении. — Зачем? — улыбался китаец, уклончиво отводя спокойные глаза за стеклами, — Мне нравится, как ты меня называешь. — «Регратор»? Ты че, сдурел чтоль?! — рявкнул Чайльд, захлопывая красную книжечку, — Девчонке своей так же представишься?! — Аякс, — тот в ответ с неправдоподобной укоризной наклонил голову на бок, — Какие мне девчонки. Док незаметно вскинул брови. А. Вот оно как. — Черт, забыл, — закатил глаза Чайльд и приблизился, чтобы мокро чмокнуть наморщившегося и скукожившегося всего мужчину в нос, — Брат мой по несчастью. У «брата по несчастью» от внезапного поцелуя скатились очки, он смущенно потер переносицу, приводя их в обратное положение. К широтам души рыжего он никак не мог привыкнуть, не мог привыкнуть к его любвеобильности и способности выражать чувства через действия без задней мысли. По нему было видно, как чуждо ему это всё — вот так встать и затискать кого-то от прилива дружеской нежности. И, на удивление, не видно, что не нравилось. Наоборот. — Иди нахрен, — беззлобно отпихнул Аякса Регратор пятерней в лицо, когда чуть погодя пришел в себя. Доку показалось, что Аяксу могло быть неприятно от такого жеста. Его почему-то это страшно взбесило. — Ты же его друг, — огрызнулся тот сбоку. Тут же попытался заткнуть распоясавшийся язык остывшим глинтвейном, но перед глотком вырвалось лишнее, — У него фетиш на узкоглазых психически нестабильных парней. Китаец в момент изобразил на лице такое убийственно-хладнокровное желание в ответ непременно что-нибудь вякнуть, но вякнуть ничего не успел — Чайльд перебил. — Я тебя тоже люблю!… — Аякс, нет…! Док тоже получил свой мощный оглушающий в ухо, прижал обслюнявленную мочку к плечу и потер ее, вздрагивая от сложного чувства между профессиональной брезгливостью от передачи слюней до румянившего кожу смятения. — Оба вы мне друзья! — плюхнулся между ними парень и притянул их обоих за шеи к себе, — Давайте вообще к херам все трое имя сменим! Как в фильмах! О, да. Он обожает театральщину. — Дай сюда, — рассердился ни на шутку мужчина, выдергивая из его рук недопитый бокал, — Тебе хватит уже давно! — Не, я серьезно, — Аякс проводил свой алкоголь печальным взглядом, но, встрепенувшись, обернулся на притихшего задумчивого Регратора, — Я ради тебя готов еще одно имя взять. Хоть три, блять, мужик. Серьезно. Какое хочешь. Док чуть не спросил, какого хрена столько чести. Он, вообще-то, его руками своими откачал. И дружат они, между прочим, дольше! А тот, заслышав такое предложение, усмехнулся и кровожадно улыбнулся. Ему, вроде как, развязали руки. — Что ж мы вдвоем, третьего товарища подключай. Будем как три подружки из сериала нетфликс. — Вам имя в паспорте — это что, шутки?! — Док покосился на Чайльда, мечтательно смотрящего в потолок, видимо, уже смакующего идею. Махнул на него рукой и перегнулся к китайцу. — Ты хера ему поддакиваешь вообще? — А мне не слабо, — отрезал тот с готовностью. — Поддакивать? — с приподнятой бровью. — Стереть с бумажки устаревшие в актуальности чернила, — мужчина медленно осмотрел с ног до голову собеседника, выбирая момент для последнего броска, — Мне тут птичка на ушко напела, что ты тоже вроде как фамилию думал сменить. Она уже знает? О, черт. Перед тем, как смести мудачью тушку на пол, Док деликатно решил отставить недопитый стакан на столик, чтобы все равно потом ногой его случайно скинуть. Регратор, судя по по сверкнувшим глазам, походу был не удивлен таким поворотом событий — то есть, гнида, от поцелуя в нос мы поплыли, а когда тебе скальп снимать начали заживо, так мы в боевой готовности?! Подраться вдоволь им не удалось. Чайльд среагировал быстрее, чем ожидалось от выпившего человека: отшвырнул в сторону прижатый к груди чужой паспорт и кинулся их разнимать, пока они шипели на друг друга, катаясь по полу. — Еще раз что-нибудь ляпнешь про мой брак, будешь жрать стекло собственных очков! — О, ты про «недействительный» брак?! Док отпихнул от себя Чайльда, оттаскивающего его назад, затем жадно схватился обратно. Ну уж нет. — Поехали отсюда. В кафе отпразднуем, пока я его не убил. — Да пошел ты! — расхохотался Регратор, нашаривая рядом чудом уцелевшие очки. — Что с вами, мать твою?! — Он первый начал! — хором. — Заткнитесь оба! — рявкнул тот, оглядывая развороченную под побоище местность, — Иисусе, что ж вы за люди такие… Док обиженно отстранился. Вот еще. Регратор фыркнул и сел обратно на свое место, делая вид, что вообще не при делах. Тут Аякс внезапно спросил у него. — А где паспорт твой, слышь? — В смысле? — мужчина привстал, оглядев диван под собой, — У тебя был. — Да я помню, но… — парень еще раз просканировал местность, и его взгляд остановился на конкретной точке, — Ой. Оба отследили невидимую линию от его глаз до камина. — Ебучий случай! — кинулся к полыхающему огню китаец. — Да куда ж ты лезешь, идиот! — рванул его за шиворот ближайший к нему Док, — Кочерга у тебя есть?! — Сам и доставай тогда, блядь! — Руками в угли раскаленные?! — Хоть задницей, паспорт мой спасайте! Аякс тихо мудро подметил. — Да там спасать-то и нечего уже… — на него повернулись одновременно. Тот выставил опасливо руки и отшагнул назад, —…вроде. Регратор убито снял очки и откинул голову назад, прочесывая пятерней волосы, так и сел в позу лотоса перед камином. Док зачем-то потрепал его по кудлатой башке. — Сильно вдарил? — Да нет, конечно, — заминка, чтобы вернуть очки на место и посмотреть на собеседника. — А я тебе? — До свадьбы заживет, — усмехнулся Док, присаживаясь рядом и наблюдая почти завороженно, как догорают обугленные черные страницы. — До новой? — Ага. Чайльд притулился рядом и виновато оглядел притихших друзей. — Я тебе оплачу госпошлину. Прости, я даже не заметил, насколько его отки… — Забей, — отозвался Регратор, неотрывно смотря вперед. В его очках плясал огонь, — Имя новое мне придумывай. И себе. Такое у тебя наказание будет за меткость. Док внезапно рассмеялся. — И мне придумай. Похер, все равно ж документы менять из-за бывшей. Оба повернулись на него. На мгновение — всего на одно, — ему показалось, что в глазах у будущего Панталоне мелькнуло что-то отдаленно напоминающее теплую благодарность, хотя этот свет было легко спутать с отражением искр в стеклах очков. У будущего Тартальи на губах заиграла хитрая улыбка. — Подберу нам тогда сочетающиеся! Как мы и хотели! — Мы? — напрягся будущий Дотторе, а после махнул рукой, — Окей. Давай только без театральщины…

***

Театральщина все-таки в последствии случилась. Буквальная. Через две недели, когда все трое, затраханные с копиями и справками из полиции, получили свои обновлённые паспорта. Дотторе долго сверлил взглядом их, разложенных аккуратным веером в руке, и переводил взгляд с каждого на хозяина. Что-то никто из них не додумался погуглить, под какими такими именами итальянскими интересными они подписываются. Погуглили. Чайльда чуть не четвертовали на месте, но отпустили с миром — он-то тоже был прокаженный теперь. Панталоне закатил глаза, медитируя над чашкой кофе. — Надо, наверное, признаться, что я ни капли не помешан на деньгах, но, видимо, поздно. — Ты же богатый, — отозвался Тарталья, дожевал жвачку, сплевывая ее себе в ладонь и незаметно для бармена приклеил ее под стол. Он бросал курить перед соревнованиями, перебиваясь никотиновыми слайсами для жевания. Угостил предварительно обоих — обоих чуть не вырвало, гадость редкостная. — У меня заработок чуть выше среднего, если что. — У тебя весьма утопические представления о среднем заработке в Америке тогда, мой друг, — оскалился Дотторе, отшвыривая документы на стол. — Теперь меня зовут «врач». — Не «врач», а «доктор». Красноречиво, — услужливо подсказал Панталоне, ставя звучно чашку в блюдце, — Меня «штаны», я ж не жалуюсь. — В некоторых источниках «тяжелое дыхание», — улыбнулся Аякс, закидывая руки за спину, — Очень секси. — Час от часу, «заика». За окном забегаловки пошел снег. Люди на улицах останавливались, чтобы снять редкое зрелище снежной американской зимы в инстаграмовские истории. — Я поссорился с моим, кстати, — добавил тот спустя длинную паузу, — Можно опять к тебе? — У меня свидание, — ответил Панталоне, помешивая кофе и отпивая кофе, и тут же поперхнулся, когда на него резко повернулись оба с распахнутыми глазами, — Что?! Я уже не могу встречаться с кем-то без вашего ведома? — Можешь, конечно, — важно закивал Дотторе, параллельно требовательно протягивая руку, — Быстро мне фотографию для оценки. — То-то я смотрю снег пошел, — расхохотался Тарталья, подсаживаясь ближе, — Долгоиграющий проект, м? Панталоне пожал плечами и честно припечатал. — Переспим и разбежимся. И под изменившимися на суровые взгляды друзей взметнул покорно руки, мол, баста. — Хорошо-хорошо, я попробую не потерять интерес к человеку, сразу после того, как утром обнаружу его рядом с собой! — Это так сложно? — Дотторе по привычке стиснул пустующее место на безымянном пальце. Теперь он официально не был Минчи. Панталоне как будто бы услышал эту мысль, проморгался и осел, потирая переносицу. — …Да, — и больше ничего не сказал. Снег продолжил идти. Аякс подумал еще минуту и хлопнул по плечу его, улыбнувшись. — Не буду тогда вам мешать. Попробую съездить помириться. — Шуруй давай. — До скорого. Дотторе терпеливо выждал, когда тот встанет и уйдет, звенькнув дверным колокольчиком, и вернул руку в требующее положение. — Карты на стол. — Да подожди ты, — привычно огрызнулся мужчина, доставая телефон и внушительно быстро пролистывая галерею. Повернул телефон экраном к столу и с откровенным любопытством выглянул из-за него, чтобы тоже посмотреть на явно изученное уже изображение. — Ну как тебе? Красивый? — Да, интересный. Борода будет колоть тебе чл… На улице раздался визг тормозов, шелест содранной в мясо от торможения шины, а после победная добивающая визгливая сигналка. После секундной образовавшейся вакуумной тишины надломился женский крик и глухо булькнули маты водителя. За окном, наехав передними на зебру, стоял приземистый «Додж». В метре от него лежал, раскинув руки в форме креста Чайльд. — Звони в скорую, — стремительно поднялся Дотторе и рванул к выходу.