Вместе до конца – Книга первая

Ремус мало что помнил о времени, проведённом в волчьей шкуре, и это было к лучшему, поскольку то немногое, что он всё-таки помнил, уже было куда больше, чем он мог вынести. Гнев, ненависть, желание броситься на кого-нибудь... желание растерзать (которое он вымещал на себе), и проблески этих свирепых, жестоких воспоминаний были невыносимыми — особенно потому, что Ремус не помнил, что он при этом делал. Наутро проклятие спало (боль при этом была такой же ужасной, но ощущалась иначе — словно всё его тело стягивалось), и он пришёл в себя в луже собственной крови. Вокруг валялись остатки разодранного в клочья пледа. Ремус лежал, уставившись в потолок, и силился вспомнить, что это было за место... пока воспоминания прошлого вечера не нахлынули на него. Со стоном боли, он сел. На его теле повсюду были открытые раны — разнилось лишь то, насколько они были серьёзными. Ремус сдавленно вскрикнул, когда увидел глубокие борозды, уходившие вниз по ногам. На одном из бёдер не хватало внушительного куска плоти — похоже, он попросту его отгрыз. На боках были следы от когтей, кожа свисала лоскутами. Он чувствовал царапины и на лице. Не в силах бороться с болью, он снова лёг, всхлипывая. Его тело регенерировало. Всё, что он с собой делал, (как правило) исчезало до следующей ночи. Ремус заметил, что раны после полнолуния затягивались дольше, чем обыкновенные — вероятно потому, что они были нанесены оборотнем. Однако они всё-таки заживали (например, когда он сломал руку, будучи человеком, кость срослась за десять минут, но стоило ему отгрызть себе палец в волчьем обличье, как исцеление заняло больше суток). Все следы, остававшиеся на теле, так или иначе сглаживались этой неестественной регенерацией — это было ещё одной стороной его проклятия. Все следы, кроме того, который и сделал его оборотнем — этот шрам останется с Ремусом на всю жизнь. Ещё он предполагал, что может не зажить след от прикосновения к серебру, но на этот счёт у него оставались сомнения. Пока он лежал, глотая слёзы, мелкие царапины на лице начали затягиваться. Пусть даже раны исцелялись, это не отменяло и не уменьшало его страданий. Раны были настоящие, и боль тоже причиняли настоящую — и при этом просто невообразимую. Ремус чувствовал, как прочие раны тоже начинали потихоньку заживать — но на это должна была уйти целая вечность, особенно для той, что на бедре. "Я просто полежу здесь немножко", — подумал он, дрейфуя на границе бессознательного состояния, когда из тоннеля послышались шаги. О нет! Он обернул вокруг себя то, что осталось от пледа, и в приступе жгучей агонии добрался до ванной комнаты, оставляя за собой цепочку смазанных, кровавых отпечатков. Ему едва удалось преодолеть этот путь на слабых, подкашивающихся ногах, когда крышка люка распахнулась, и мадам Помфри громко ахнула при виде представшей перед ней картины. Интересно, каково было впервые видеть последствия полнолуния? И что она подумала, зная, что все эти разрушения и кровавые следы оставил после себя маленький одиннадцатилетний мальчик? — Я— я— в ванной! — отозвался Ремус, когда услышал, как она его зовёт. — Минутку!.. — он включил душ, хотя ему совсем не хотелось ступать под воду с такими глубокими ранами. Кровотечение бы усилилось, но разве у него был выбор, когда мадам Помфри стояла прямо за дверью? "Она и так видит кровь, — обречённо подумал он и, сморгнув слёзы, зажмурился. — Она видит, что я сделал!" — Вы в порядке? — спросила она из-за двери. Ремус едва ступил под струи горячей воды, как обжигающее прикосновение к ране на бедре оказалось невыносимым, и он, не в силах сдержать крик, вывалился из душа прямо на пол ванной. Перед глазами всё вспыхнуло, и Ремус начал всхлипывать. В этот момент дверь в ванную распахнулась, и внутрь зашла мадам Помфри. — Н-нет, п-пожалуйста! — простонал он, из последних сил подтягивая к себе полотенце, чтобы прикрыть наготу. — Пожалуйста, — повторил он, когда она присела рядом с ним. Она видела его, видела кровь и раны, а он был прикрыт одним лишь полотенцем, и она видела, что он с собой сотворил. Она уже знала, что он сделал с гостиной, а теперь видела и жестокие отметины на теле. — Это— заживёт, — выдавил он сквозь слёзы. Пожалуйста, не смотрите на меня. Он даже не знал, что было хуже. То, что она видела увечья, которые он сам себе причинил, или его нагота. Помфри оглядела его бедро, где недоставало внушительного куска плоти, который он отгрыз, кровавые потёки и обнажённые мышцы. Её лицо на мгновение напряглось, а затем разгладилось. — Давайте-ка приведём вас в порядок и вернёмся обратно в школу. — В школу? — переспросил он, когда она принялась обтирать его влажным тёплым полотенцем. — Но... но сегодня же... луна?.. Помфри вгляделась в его золотисто-янтарные глаза. — Вы же не думали, что останетесь здесь на весь день, да? — Он уставился на неё в замешательстве, потому что — да, именно так он и думал. — Вам всего одиннадцать... нельзя же оставлять вас здесь вот так, совсем одного... — Я бы... я бы п-предпочёл остаться з-здесь, — одна только мысль о том, что его будут дёргать туда-сюда каждую ночь полнолуния, была для него слишком. — Я— что ж, мне очень жаль, но это невозможно. Вы ещё ребёнок, — Помфри закончила его обтирать, сотворила бинты и перевязала его бедро и раны от когтей на груди. После этого она принесла ему одежду из шкафа наверху, и он медленно оделся, то и дело вздрагивая от боли. Помфри накинула на него плащ и помогла ему доковылять до школы.

***

Ремус очнулся и был тут же сбит с толку негостеприимной пустотой вокруг. Ослепительно белое помещение было залито светом. Он сел, понимая, что находится в больничном крыле. А точнее в крошечной комнатке, которую он не заметил при первом своём посещении. На окне висели полупрозрачные занавески, а на прикроватном столике стояла лампа и букет цветов. Помимо этого в комнате была железная кровать, стул и стол, на котором стояла чаша с водой. Ремус свесил ноги с кровати и вздрогнул — его мышцы тут же мучительно напряглись. Почему я одет в пижаму? Совсем её не узнаю. Он закатал свободно сидевшие на нём пижамные штаны и снял бинты. Раны, полученные в полнолуние, почти затянулись, оставив после себя тонкие розовые шрамы, которые должны были исчезнуть через час или около того. То место, от которого он отгрыз целый кусок плоти, по-прежнему болело и выглядело скверно; ему явно требовалось ещё несколько часов. Ремус задрал рубашку и обнаружил, что такие же тонкие шрамы исчерчивали и его бока. Наконец он расстегнул рубашку и высвободил левую руку из рукава. По всему плечу расползался тёмно-розовый сморщенный шрам. Следы зубов, оставивших на коже вмятины. Шрам, который никогда не заживёт. Ремус коснулся одной из них, а затем натянул рубашку обратно. Дверь распахнулась, и он вздрогнул, поднимая глаза на мадам Помфри. — Отлично, вы проснулись, — сказала она, держа в руках поднос с едой. — Я не хотела вас будить, но вам надо поесть. Вы потеряли очень много крови... Помфри заставила его вновь лечь на кровать и поставила поднос ему на колени. Жареная курица, пюре, горошек и морковка. Желудок Ремуса громко заурчал, и мальчик с радостью принялся за еду. — Отовый 'ас? — Сначала прожуйте и проглотите. Он повиновался, проглотив вкуснейшую еду, прежде чем задать вопрос снова. — Который час? — Почти два часа дня, вы уснули сразу, как только мы добрались сюда, около половины восьмого. Как вы себя чувствуете? — Помфри начала делать серию диагностических заклинаний, пока он ел. — Пожалуйста, перестаньте говорить с полным ртом, — возмутилась она, когда Ремус попытался ответить. — Простите, — извинился он после того, как проглотил всё, что было у него во рту. — Я... нормально. Устал. Может, чуть больше, чем обычно, но ненамного. Помфри села рядом с ним на стул и пристально на него посмотрела. — Кстати говоря, мы не были уверены, что сказать вашим друзьям. Они понятия не имели, куда вы подевались, и пошли сразу к профессору Макгонагалл. Она сказала им, что вам просто стало нехорошо. Они заглядывали сегодня утром. — У меня нет друзей, — ответил он, прежде чем отправить в рот ещё одну ложку. Помфри вскинула брови. — Господа Блэк и Поттер? Они весьма настойчиво пытались к вам попасть. Похоже, что они в панике прибежали к Минерве после того, как вы не вернулись на ночь в общежитие и не появились в Большом зале за завтраком. Вы ничего им не сказали? — Они мне не друзья, мэм. У меня... нет друзей. Я— я даже не подумал им что-то сказать. Никто ни о чём не спросил меня, когда я уходил. — Ремусу вспомнился вопрос Петтигрю о полотенце и собственный ответ. — Так им сказали, что я болен? — Да. Он кивнул и доскрёб остатки еды с тарелки. — Ладно, я скажу то же самое, если они о чём-нибудь спросят. Можно мне добавки? Пожалуйста? — добавил он, вспомнив о манерах. А затем осознал, что всё это время говорил совсем как нормальный человек, и зарделся от удовольствия. Помфри вышла, чтобы принести ещё одну порцию, и Ремус в ожидании откинулся на подушки, зевая от усталости. Обычно во время полнолуний он спал всё дневное время с перерывами на еду. Его глаза начали было закрываться, но тут же широко распахнулись, стоило ему услышать за дверью голоса. — ...но почему нет? Мы хотим кое-что ему передать! — раздался требовательный, надменный голос Блэка. — Я уже сказала вам, мистер Люпин сейчас не в состоянии принимать посетителей. — Всего на пару минуток, мы не сделаем ничего такого, от чего ему станет хуже! — пообещал Поттер. — Нет. А теперь, если у вас нет жалоб на здоровье, покиньте больничное крыло. — АЙ! — внезапно вскрикнул Поттер, и Ремус услышал, как на пол упало что-то тяжёлое. — МОЯ НОГА! ОНА СЛОМАНА! МЕРЛИН, ПОМОГИТЕ МНЕ! — Мистер Поттер, немедленно поднимитесь с пола! — возмутилась Помфри. — Я НЕ МОГУ, МАДАМ ПОМФРИ, МОЯ НОГА СЛОМАНА! — Мадам Помфри, пожалуйста, только взгляните на него! — ахнул Блэк. — Он серьёзно ранен! — Ай! — воскликнул Поттер. — Почему вы меня пнули? Что вы вообще за целитель?! — Ваша нога совершенно точно не сломана, и я не пинала вас, а легонько подтолкнула! А теперь поднимайтесь и живо убирайтесь отсюда, пока я не выдворила вас с помощью палочки! Ремус услышал ворчание, а затем дверь в его комнатку снова открылась, и вошла Помфри с ещё одним подносом в руках. — Я всё слышал, — сказал он, когда она поставила поднос ему на колени. — Мы— мы не друзья. — Не думаю, что они в курсе, — несколько ворчливо отозвалась Помфри. — Если они снова попытаются вломиться сюда посреди ночи, я применю силу. — Мадам Помфри... — Ремус сделал перерыв между ложками и посмотрел на молодую ведьму. — Я н-не понимаю, почему меня вернули назад? Ведь было бы намного проще и безопаснее оставить меня там? — Ремус, вам одиннадцать, — строго сказала она. — Мы не можем оставлять вас в доме одного на весь день в течение нескольких дней подряд! Быть может, когда вы станете старше... Он доел, и мадам Помфри забрала поднос. Ремус вновь задремал, и ему снился дом, который рос вокруг него... или, быть может, это он сам сжимался. Это был странный сон, и мальчик порадовался, когда Помфри разбудила его на ужин. Все его раны к тому моменту зажили, только на ноге остался едва заметный розовый шрам. Ремус переоделся в свою повседневную одежду (медленно, поскольку по-прежнему чувствовал слабость), и Помфри отвела его обратно к Изуверской иве. "Разве это не опасно? — гадал он, одержимый желанием продолжить спорить. — Приходить и уходить каждый день?" Помфри проводила его до люка и ушла, когда он влез наверх, не поднимаясь с ним. Ремус провёл остаток вечера за книгой, а затем запер все вещи в шкафу и вновь принялся ждать восхода луны и всепоглощающей боли превращения.

***

В понедельник Ремус чувствовал себя ещё более изломанным, чем прежней ночью, но ему всё равно удалось доковылять до душа после того, как он закончил превращаться в человека (или что бы то ни было), чтобы привести себя в порядок до того, как появится Помфри. В какой-то момент он задел оголённую плоть мыльными руками и вскрикнул. Вспышка боли была такой сильной, что он отключился, а придя в себя, обнаружил, что Помфри накладывала широкую повязку ему на живот. — Всё хршо, — пробормотал он, чувствуя, что вот-вот вновь потеряет сознание от боли. — Вам не обязательно оставаться... — Вы серьёзно ранены, я не оставлю вас в таком состоянии, — ответила она. — Это заживёт... — Мне без разницы, — несколько резко отчеканила она, а затем её лицо разгладилось, а голос смягчился. — Я прекрасно знаю, что все эти раны заживут до конца дня, но я вас так не оставлю. Хотел бы он, чтобы она его послушала. Ему не нравилось, что она видит его в таком состоянии. Ему было достаточно неловко появляться изломанным и окровавленным перед родителями, но то хотя бы были родители, а не фактический незнакомец. А она ещё и видела кровь повсюду и изодранную мебель. Огромные следы когтей на диване и подушку, порванную в клочья так, словно это была собачья игрушка. Ремусу не хотелось идти в школу только для того, чтобы на закате вернуться назад. Он бы скорее предпочёл остаться здесь. Отоспаться, поесть и не иметь дела с малознакомыми взрослыми, которые будут приходить и видеть, что он натворил за ночь. Это было слишком унизительно. И изнуряюще. "Может, я смогу уговорить профессора Дамблдора, — подумал Ремус, пока они шли по влажной от утренней росы траве обратно в школу. — Если мне, конечно, удастся нормально сказать то, что я хочу, а не спотыкаться на каждом слове, сваливая их в кучу". Ему казалось, что он стал лучше в общении с другими людьми. Впрочем, возможно, это работало только с Помфри и только из-за усталости, кровопотери и нависавшей над ним луны. Ремус переоделся в пижаму, которую ему выдали, перенёс смену повязок и вновь свернулся в кровати, провалившись в сон. Проснулся он лишь тогда, когда его разбудили, чтобы поесть. Затем он проспал до ужина, за которым был вынужден выслушать небольшую лекцию о том, что Блэк с Поттером, и Петтигрю, и Эванс пытались навестить его в течение дня. "Но почему? Мы же не друзья, они едва меня знают... бессмыслица какая-то", — рассуждал он за едой. Эванс даже оставила ему открытку с пожеланиями скорейшего выздоровления, которую он прочитал после ужина. Снаружи был нарисован цветок, а внутри значилось: "Я слышала от твоих соседей по комнате, что ты в больничном крыле. Надеюсь, что тебе скоро станет лучше! Л. Э." Ремус несколько минут таращился на открытку, а затем сунул её под подушку и снова уснул.

***

Ночь понедельника была последней в этом цикле, но она оказалась ничуть не легче остальных. К утру вторника он снова пришёл в себя изодранным и окровавленным. Ремус свернулся в пульсирующий комочек боли и позволил себе поплакать, прежде чем заставить себя пойти в душ (в этот раз он был особенно осторожен с открытыми ранами, чтобы снова не отключиться) и попытаться оттереть хотя бы часть кровавых потёков до прихода Помфри. Он как раз стоял на коленках и тёр пол трясущимися, ноющими от боли руками, когда она появилась. На одной из рук, сжимавшей грязное полотенце, были глубокие следы зубов, и кое-где не хватало плоти. — Вы совершенно не том состоянии, чтобы этим заниматься! — едва его завидев, воскликнула она. — Вы все выходные страдали от ужасной кровопотери! — Но я д-должен всё отмыть, — ответил он, когда Помфри поспешила к нему. — Иначе останутся пятна, — аргумент был не самый впечатляющий, поскольку весь дом был покрыт следами крови от трёх прошедших ночей. Он видел отпечатки лап, а из гостиной в ванную вели его человеческие следы. И стоял такой сильный запах... — Пожалуйста, позвольте мне всё тут убрать, — он отчаянно хотел избавиться от крови, от всех возможных улик. — Идёмте. У вас снова открылись раны. Он опустил глаза и увидел, как по рубашке расползались алые следы там, где была глубокая рана на боку и мелкие порезы на руках. Какая разница? Это всё заживёт. Почему она этого не понимает? Помфри помогла ему подняться на ноги и повела было обратно в школу, но он вспомнил о сумке, которую оставил в шкафу, и побежал на второй этаж, игнорируя боль в ногах и свежую кровь, выступившую на месте ссадин. Ремус распахнул дверцы шкафа и схватил сумку, осторожно пристроив её на плече так, чтобы она не билась об его бок при ходьбе. Он не хотел, чтобы помимо уксусного запаха, который раз за разом переживал все чистки, на сумке остались ещё и следы крови. Едва спустившись с лестницы, он рухнул на пол, и Помфри пришлось сотворить носилки, чтобы доставить его обратно в замок. В больничном крыле она перевязала его и нещадно отчитала за то, что он принялся бегать по лестницам с такими ранами. Затем она попыталась накормить его завтраком, но Ремус был слишком уставшим и провалился в сон, проглотив всего пару ложек.

***

Ремус собирался отправиться на послеобеденные занятия. Он оделся (Помфри почистила его одежду, избавившись от пятен крови и, каким-то чудом, от уксусной вони, пропитавшей сумку) и лишь тогда вспомнил, что все уроки уже закончились. "Ну, так или иначе, из больничного крыла я могу уйти", — решил он, осторожно обуваясь. Его раны практически зажили, однако некоторые самые серьёзные ещё побаливали, а глубокий порез на животе был перемотан — Ремус подозревал, что он достал до каких-то внутренностей. Валясь с ног от кровопотери, мальчик, тем не менее, был решительно настроен покинуть больничное крыло. Я хочу посещать все занятия, которые смогу, так что надо начинать к этому привыкать. — Я буду в порядке, — солгал он мадам Помфри, которая нервно провожала его глазами. — Вам стоит дождаться, пока кровь полностью не восстановится, — раздражённо сказала она. Ремус заставил себя выпрямиться, чтобы случайно не пошатнуться. Он знал, что выглядел бледным. Пожалуй, мог даже сойти за вампира. — Я буду в порядке, — повторил Ремус и осторожно направился к выходу. Лишь оказавшись вне поля зрения, он опустил плечи и позволил себе прихрамывать. Он чувствовал себя истощённым и даже был рад, что уроки на сегодня закончились. Но если бы они были, я бы на них пошёл. В следующем месяце пойду. В октябре последняя ночь выпадала на вторник, а в среду после обеда у него была ЗОТИ. "Заставлю себя, если понадобится, — решил он, пока карабкался по лестнице — боль прошивала всё тело всякий раз, как он преодолевал очередной пролёт. — Мерлинова борода, ну почему гриффиндорская башня такая высоченная?" К тому моменту, когда мальчик добрался до восьмого этажа, рана у него на боку открылась и снова начала кровоточить. Он прижал её рукой, похромал к портрету и, открыв его, понял, что не представляет, как попасть внутрь. Ремус медленно пролез в проход и выпал по ту его сторону, вскрикнув от боли. Да уж, я точно снова истекаю кровью. До него донеслась болтовня других студентов, и это побудило его поскорее встать, словно не произошло ничего необычного. Пролезая сквозь портрет, он определённо чаще падал, чем нет. Ремус прижал локти к бокам и медленно, чтобы не хромать, направился к лестнице, ведущей в мужское общежитие. — Люпин! К нему подбежали Поттер и Блэк, и Ремус отступил назад, вздрогнув при этом от боли. На него накатила тошнота, а на лбу выступила испарина. — Ты в порядке! — Мы очень волновались. — Поганка Помфри не пускала нас к тебе. — Мы несколько раз пытались. — Она пнула меня, ей-богу, она меня пнула. — Ты выглядишь чудовищно... — Блэк сделал шаг вперёд и вгляделся Ремусу в лицо. — Бледный как смерть и... — он не договорил, разглядывая чёрные круги у Ремуса под глазами и его дрожащие руки. — А тебе точно... не рано покидать крыло, приятель? — Я в п— п— п—, — похоже, его способность говорить за время с Помфри истощилась. — П— порядке, — выдавил он. Бок, судя по ощущениям, окончательно разошёлся, и Ремуса замутило при мысли, что кровь может проступить сквозь повязку. — Эм— п— прошу прощения, — он медленно развернулся и начал осторожно подниматься по лестнице на подгибающихся ногах. Ему пришлось опираться на стену, чтобы не потерять равновесие. Ремус чувствовал на себе взгляды мальчишек, и на глаза у него снова навернулись слёзы. Пожалуйста, прекратите на меня смотреть. Он добрался до комнаты, тихонько зашёл внутрь, сгрёб одеяло и подушку и залез под кровать. Там он стащил с себя рубашку и отодрал окровавленные бинты, чтобы проверить, насколько всё было плохо. Ремус не привык, чтобы его раны становились хуже. Обычно, приняв душ, после он только отдыхал, а потому ничего подобного прежде не случалось. Он дотронулся до одного из лоскутов кожи и вздрогнул. После этого Ремус вернул повязку на место, снова натянул рубашку и провалился в сон, полный ночных кошмаров, где его регенерация внезапно перестала работать, и он был покрыт шрамами, заклеймившими его монстром, которым он и являлся.