***
Незадолго до рассвета облака снова закрыли луну, и Ремус пришёл в себя, лёжа на полу и тяжело дыша. Он устало покосился на часы. Четыре утра. Ремус провёл в волчьем обличье меньше трёх часов, и в этот раз повреждения не шли ни в какое сравнение с первым полнолунием, которое он провёл в школе. Всего несколько глубоких порезов — в том числе один обильно кровоточащий на бедре. Ремус зажал его ладонью. Он лежал, гадая, вернётся ли сегодня ещё луна. Иногда такое происходило, и эти ночи... были худшими. Но это случалось редко. Если облака то скрывали луну, то расходились, обычно он оставался волком. Ремус понятия не имел, влияла ли на это продолжительность или что-то ещё. Хотел бы он знать. Хотел бы он знать хоть что-нибудь — настоящую, проверенную информацию, а не мифы и слухи, которыми полнились большинство книг об оборотнях. Около пяти Ремус решил, что на сегодня ему превращения больше не грозят, и медленно поднялся, оглядывая порез на бедре. Остальные уже начали затягиваться, но этот оставался таким же неровным и свежим. "Помфри вряд ли появится раньше половины восьмого", — подумал он и свернулся калачиком, проваливаясь в полный кошмаров сон. И в те полнолуния, когда Ремус оставался человеком, его настигали худшие кошмары. Волк, не способный захватить тело, проявлялся во снах. В конце концов Ремус оставил попытки поспать и потащился в душ, чтобы привести себя в порядок. Там он провёл немало времени, сидя в душевой кабине и наблюдая за тем, как кровавые потёки, медленно закручиваясь, утекали в водосток. К тому моменту, когда появилась Помфри (двадцать минут восьмого, почти угадал), Ремус уже сидел на диване с книгой, полностью одетый и с перебинтованными ранами. Когда он отшвырнул книгу прошлой ночью, та залетела под кресло, и волк до неё не добрался. Ещё Ремус попытался по возможности оттереть всю свежую кровь, которую смог. — Я пре— пре— превратился в-всего на несколько часов, — пояснил он, когда Помфри ошарашенно уставилась на него. — И н-неплохо себя чувствую... можно мне сегодня остаться здесь? — Нет, — ответила она и подошла ближе. — Вы ранены? — Я в п-порядке. Помфри наградила Ремуса разгневанным взглядом, опустилась перед ним на колени и закатала штанину. Её глаза поднялись от перемотанной лодыжки к бедру, на котором под брюками топорщилась повязка. — Идёмте, мистер Люпин. — Пожалуйста— — Нет, вам всего одиннадцать, — отрезала она, поднимаясь на ноги и упирая руки в бёдра. — Альбус предельно ясно выразился на этот счёт. Вы слишком юны, чтобы оставаться в одиночестве. К тому же, кровотечение у вас на бедре так и не остановилось. Ремус опустил глаза и заметил красные пятна, проступавшие сквозь джинсы. Он со вздохом поднялся на ноги и похромал вслед за Помфри в школу. Медсестра тайком провела его в маленькую комнатку в больничном крыле. Там Ремус переоделся в ночную сорочку, чтобы Помфри могла осмотреть и как следует перебинтовать его бедро. — Хотела бы я уметь исцелять такое, — пробормотала она. — Б-было бы здорово иметь во-возможность исцелять т-тёмную магию, — заметил Ремус, и Помфри слегка покраснела, поняв, что именно сказала оборотню. — Вот так-то. Хотите позавтракать? — Н-нет, спасибо, я очень— очень устал. — При свете дня ему спалось несколько спокойнее, и как только Помфри вышла, истощённый Ремус провалился в глубокий сон.***
Утром вторника Ремус вновь пришёл в себя, изодранный в клочья — редкие облака оказались не в силах предотвратить превращение. Он кое-как добрался до душевой кабины и, усевшись прямо на полу, попытался смыть кровь и очистить кожу вокруг ран. За этим занятием его и застала Помфри, и Ремус спешно прикрыл ноги полотенцем, желая, чтобы её тут не было. Ему ничего не оставалось, кроме как сидеть с несчастным видом, пока она перевязывала раны. После этого Помфри вручила Ремусу больничную пижаму, чтобы ему не пришлось подниматься на второй этаж за одеждой, и накинула ему на плечи свою мантию на случай, если им кто-то встретится по пути в замок. Проснулся Ремус только к обеду. Он попросил у Помфри лист пергамента, конверт, перо и чернила и, аккуратно расстелив пергамент на подносе, который ему принесли вместе с едой, принялся писать. Почерк у Ремуса при этом был даже хуже обычного — его пальцы дрожали от усталости. Уважаемый профессор Дамблдор! Это уже моё второе полнолуние в школе, и я на собственном опыте узнал, как всё будет проходить. Я очень рад, что мадам Помфри мне помогает — она замечательная медсестра, но мне кажется, есть один момент, который стоит пересмотреть. Я понимаю, почему она настаивает на том, чтобы я возвращался в школу каждое утро, но проделывать этот путь из раза в раз невероятно утомительно. Я думаю, для всех будет проще и безопаснее, если я буду оставаться в доме в течение всей луны. Всё равно из-за усталости я только и делаю, что сплю в это время. И в дом не попасть иначе, как через секретный тоннель. Да, мне всего одиннадцать, но я лучше всех понимаю, что происходит, и не буду совершать глупости без присмотра. И я знаю, мадам Помфри будет спорить, что мои раны нуждаются в уходе, но она ничего не может с ними поделать — только накладывать повязки, а это я и сам умею. Пожалуйста, обдумайте моё предложение. Спасибо. Ремус Он перечитал письмо в надежде, что оно звучит по-взрослому и его будет достаточно, чтобы переубедить директора. Затем Ремус свернул пергамент, убрал его в конверт, нацарапал сверху "Дамблдор" и попросил Помфри отправить письмо директору, пробормотав, что оно очень личное и больше никто не должен его увидеть. Засыпая Ремус надеялся, что это сработает.***
Ночь со вторника на среду прошла ужасно. Ремус не знал, что так сильно расстроило волка, но к утру на его теле не осталось живого места. Возможно, дело было в волнении из-за письма или в легилименции, о которой он думал накануне — тем вечером у него должен был быть второй урок. Так или иначе, Ремус очнулся еле живой (в его случае "очнулся" означало, что в тело вернулось человеческое сознание). Он едва успел кое-как набросить на себя изодранный половик, когда в комнату зашла Помфри. Ремус знал, что если она упомянет при Дамблдоре, в каком ужасном состоянии нашла его сегодня, это будет говорить явно не в его пользу. Помфри помогла ему переодеться в больничную пижаму и принесла со второго этажа его вещи, а затем отвела в школу. Ремус тяжело опирался на медсестру всю дорогу — он едва брёл и вздрагивал от боли всякий раз, как ему приходилось переносить вес на правую ногу. Помфри недовольно цыкала, и на лице её отчётливо читалось: "Ну я же говорила". В школе она сменила Ремусу повязки и помогла лечь в кровать, после чего он мгновенно уснул и спал, пока его не разбудила ужасная боль в правой ноге. Ремус сел и увидел, что нога соскользнула с матраса и край кровати врезался прямо в рану. Он подтянул ногу обратно, оставив на каркасе кровавый след, и не смог сдержать вскрика боли. В ту же минуту рядом оказалась Помфри — она утешала его всё то время, пока осторожно отделяла повязку от кожи. Рана под ней выглядела скверно: она и не думала затягиваться, зияя рваными краями. Помфри начала наносить на неё лекарство. — Это— это не поможет, — заметил Ремус, вздрагивая от жжения. — Оно борется с инфекцией, — ответила Помфри, тщательно обрабатывая рану. — Мой организм делает это сам, — проворчал он. — Значит, лекарство поможет ему сделать это быстрее. — Не— не тратьте его на меня. — Прекратите жаловаться, — отрезала она, накладывая новую повязку. Ремусу не нравилось ощущение холодного геля, который вызывал зуд, и он только что не уставился исподлобья на Помфри, когда та прижала ему ладонь ко лбу. — У вас температура. — Оно не— не сработает, — тут же вставил Ремус, когда она вернулась с жаропонижающим зельем. — Н-не думаю, что зелья во-вообще работают на мне так, как— как должны. Не уверен. — Он знал, что зелье сна без сновидений на него не действовало. Отец давал ему немного в детстве, чтобы Ремус не просыпался с криком после каждого полнолуния, но от зелья у него только разболелся живот, а кошмары стали ещё сильнее. — Если вы хотите казаться достаточно взрослым, чтобы оставаться одному, бесконечные жалобы вам на руку не играют, знаете ли, — заметила Помфри, и Ремус покраснел. — Вчера, когда я вернулась, Альбус обсуждал со мной этот вопрос. И я сказала ему, моё профессиональное мнение заключается в том, что вам нужно возвращаться в замок каждое утро, — она выпрямилась, стянула с рук перчатки и бросила их в мусорную корзину. — Впрочем, не уверена, насколько он со мной согласен, так что вы можете добиться своего. — Помфри раздосадованно хмыкнула и вышла за дверь. Ремус проспал до обеда, а после того, как поел, переоделся и настоял на том, что пойдёт на уроки несмотря на усталость и раны. Ему пришлось карабкаться на восьмой этаж, чтобы взять школьные принадлежности, а затем спускаться на третий. Ремус едва успел к началу урока: всё тело сковывала слабость, ноги подкашивались, а правая к тому же ещё и болела. По крайней мере, кровь не проступила через повязки. Он знал, что испытывает удачу... но не хотел пропускать больше занятий, чем и без того был вынужден. При виде Ремуса Дидьен застыла, точно громом поражённая, а Блэк, Поттер, Петтигрю и Эванс заулыбались. — С возвращением! — воскликнула Эванс, но в её взгляде читалось беспокойство. — С-спасибо, — ответил он, бочком пробираясь к своему месту. — Ты в порядке? — прошептал Поттер. — Выглядишь не очень, — добавил Блэк. — Тишина, тишина, — прикрикнула Дидьен и постучала по столу, чтобы привлечь внимание. — Общаться будете после занятий. Тема сегодняшнего урока — чизпурфлы. Кто-нибудь может рассказать нам о них? Мисс Колгейт? Как и обычно, поднятой руки Ремуса для Дидьен словно не существовало, но сегодня он был настолько измотанным и уставшим, что не мог даже толком злиться по этому поводу — все силы уходили на то, чтобы случайно не заснуть. Хуже ситуации и придумать было нельзя: Ремус боялся представить, что скажет Дидьен, если он уснёт у неё на уроке. Он делал записи, но рука у него ходила ходуном, и они получились почти не читаемыми. После занятия Ремус сложил все вещи в сумку, намереваясь вернуться в общежитие и лечь спать. — Эй, ты в порядке? — снова спросил Поттер, когда они вышли из кабинета. — Я п-просто очень устал, в по-последние пару дней почти не было— не было возможности поспать. — Как твоя мама? — поинтересовался Петтигрю. — Лучше, с-спасибо. Она... она очень пло-плохо себя чувствовала, поэтому я п-почти не спал, но— но потом пошла на поправку и сможет с-сегодня вернуться домой. Я д-думаю, мне просто нужно поспать. Ремус надеялся, что остальные оставят его в покое, но мальчишки и Эванс пошли провожать его до самой башни, так что ему пришлось прикладывать все усилия, чтобы не хромать. Лестницы стали для него настоящим испытанием, в частности потому, что Блэк решил срезать путь и повёл всех по пролёту с исчезающими ступеньками, где Ремус был вынужден широко расставлять ноги. Он старался при этом опираться на левую, но всё равно было больно. Эванс оглянулась на него, когда Ремус не смог сдержать стона, но он заверил её, что просто ударился пальцем о перила, и она, похоже, поверила. — Я могу одолжить тебе все мои конспекты, — предложила Эванс, когда они поднялись на восьмой этаж. — У нас, вообще-то, они тоже есть, — вставил Поттер. — Вы с Блэком всю историю бросали сквозь Биннса бумажки! — упрекнула его она. — Ой-ой, как будто ты его слушала? Я слышал, как ты храпела. Эванс слегка покраснела. — Я не храпела! Но... может быть... я и правда задремала... — она повернулась к Ремусу. — Прости. Но я могу сказать, что мы примерно проходили. — Люпин делает кучу записей на истории, — заметил Блэк. — Блин, а какой там был пароль? — Не смотри на меня так, я тоже не помню, — пожал плечами Поттер. — Он слишком часто меняется, — простонал Петтигрю. Эванс наградила их гневным взглядом. — Фортитьюдо. Ну честное слово! — она скрылась в проходе, бормоча что-то про бестолковых мальчишек. Давай, ты справишься. Петтигрю тоже пролез внутрь, и настал черёд Ремуса. Он прикусил губу и осторожно подтянул себя на руках, изо всех сил стараясь не потерять равновесие и не упасть. Ремус искренне надеялся, что когда он станет старше и вырастет, делать это будет проще. Кто вообще делает отверстие в стене вместо двери?! Ах да, тот самый гений, в чью светлую голову пришла идея поселить нас в башне на восьмом этаже! Ему удалось преодолеть проход, но так медленно, что это, скорее всего, всё равно вызывало подозрения. Ремус сказал Эванс, что возьмёт у неё конспекты позже, и на дрожащих ногах направился к спальням. Мальчишки последовали за ним, так что у Ремуса даже не было возможности переодеться во что-то поудобнее. — Можешь взять наши конспекты, — предложил Блэк, пока Ремус разувался, прежде чем завалиться на кровать. Он изо всех сил старался сохранять ровное лицо и не показывать, как больно ему было на самом деле. — Готов спорить, они всё равно лучше, чем у неё. Вот, держи. Ремус опустил взгляд на лист бумаги, который Блэк кинул ему на колени. — Это— это ты верхом на драконе. — А, ой, прости, это я рисовал на защите в понедельник. М-м-м... а, вот, — Ремусу на колени опустился ещё один лист бумаги. — Я пропустил с-семь уроков, и всё, что у т-тебя есть — это одна страница записей? — Ремус поднял глаза на Блэка. — И рисунок меня верхом на драконе, — просиял тот. Поттер и Петтигрю тоже поделились своими конспектами, но даже втроём не смогли покрыть все пропущенные занятия. И всё-таки... — С-спасибо, я всё п-перепишу после того, как... п-после того, как вздремну, — он выровнял стопку листов и отложил их на прикроватную тумбочку с твёрдым намерением одолжить записи у Эванс. Затем Ремус задёрнул балдахин, свернулся калачиком на кровати и, прижав одну руку к повязке под брюками, вздрогнул. Рана отозвалась болью — похоже, она снова разошлась. Ремус понимал, что сам в этом виноват, но пусть даже уроки Дидьен и были худшими, он не жалел, что пошёл. Ему и так придётся пропускать кучу занятий, и надо было постараться посещать все, какие только можно — неважно, насколько уставшим и раненым он был.