мальчик из цирка

      Джерому семнадцать. Лето под палящим солнцем он проводит в одиночестве с рукой под простынёй и воспоминаниями о двух неделях прошлого года, когда под боком лежала девчонка с лимонадом и просила передышки.       Он помнит тяжёлый разговор; он не даёт омрачить память этим отвратительным фактом: Джерому семнадцать, и он один. Мать только портит настроение.       Шлюхам голос нужен, чтобы неправдоподобно стонать и давиться членом, а не для криков на сына и ужасно громкого смеха. Джером за стеной слышит гиений лай, закрывает уши и готов бить головой эту отвратительную женщину, пока череп не треснет, и не польётся кровь. Шлюха-мать перекрикивает воспоминания о твоём прекрасном голосе в полумраке; у Джерома хрустят суставы пальцев.       После заката жизнь в цирке кипит. Джером ищет среди гостей какую-нибудь девчушку, готовую раздвинуть для него ноги или целовать, захлёбываясь чужой слюной. Он знает, что ты где-то далеко готовишься сейчас ко сну и даже не вспоминаешь рыжеволосого мальчика из цирка с выцветающими синяками и запахом табака, который не смыть с трёх пальцев правой руки. Джерому нужна свежая кровь для абстрагирования от шлюхи-матери и её кутежей; ему нужны новые воспоминания, как необходимо дышать, — это люди называют инстинктом.       Уйди из его головы; оставь его мысли, как оставила тело, и дай волю соблазнить глупышку, с трудом окончившую девять классов. Джерому семнадцать, и он завидует Джерому, которому четырнадцать, Джерому, которому пятнадцать, и Джерому, которому шестнадцать, потому что у них была ты, у семнадцатилетнего — украденная самокрутка в руках и стоны матери за тонкой стенкой.       Он хотел бы достаточно смелости, чтобы сбежать с тобой в неизвестность, но подумать об этом смог спустя лишь год у реки, в которой бесконечно целовался другой Джером. Сбежать среди ночи, как его предатель-близнец, и жить припеваючи, забыв о цирке, забыв о семье и забыв о Джероме матери. Ни одной чёртовой вести за все годы, только прожжённая фотография в комнате шлюхи, потому что она единственная, на которой Джеремайя. Джером любит мать и никогда не простит.       Как не простит и тебя. Лето подходит к концу, и ни одна пригородная дура не смогла подарить воспоминания, ради которых стоит жить. Они, безусловно, пытались отсосать недалеко от стоянки труппы, неумело слюнявили губы и прикасались как к сотне других. Джером в свои семнадцать понимает: он ненавидит шлюх.       Слюну с губ вытирает небрежно о юбку. — Ты — разочарование, Джером, — говорит Лайла в пьяном бреду после скачки на чьём-то члене. — Нужно было избавиться от тебя, когда только родился. — И оставить лучшего близнеца? Ты уже сделала это, мама, — он стоит в нескольких шагах от неё.       За дерзость маленький Джером получал разбитые губы. У семнадцатилетнего Джерома на глазах топорик, а на груди — годы обид и разочарований в семье, которую любит.       Голос этой шлюхи идеален для мольбы о жизни.       Джерому семнадцать, когда его отправляют на принудительное лечение в психиатрическую больницу Готэм-сити за убийство матери. В его дневнике список любимой семьи: следующие на очереди предатели, которые должны поплатиться. О, сколько у него мыслей! Нужно записать все, пока опять не отвлекли. Или нарисовать? Да, так будет лучше. Чёрт, куда делся красный цвет. Джерома отвлекают от мыслей, концентрация укатилась в сторону потерянной ручки.       Его сопровождают в клетку для приёма гостей. Джерому семнадцать,       и у него, наконец, есть ты.