Эльфы любят только раз

Лаухен явно бежал: тяжело дыша он привалился к книжному шкафу и оглядел меня с головы до ног. Шумно выдохнул. Повернулся к Трандуилу и церемонно поклонился. Обратился ко мне вопросительно-побудительно: – Эмлинэль? – Вывих и ушиб ноги, нос… почти уверена, что не сломан, шишка на голове, уроненное достоинство. – Шутим, значит. Понятно. Лаухен осторожно прошёлся пальцами по моему носу, поцокал языком: – Ой, и красивая ты будешь ближайшую неделю… Потом опустился передо мной на колени, взялся за ногу. Я ойкнула. – Так-таааак, – протянул Лаухен, разув меня и осмотрев ногу. – Ближайшую неделю тебя, к счастью, никто и не увидит, потому что ты будешь лежать дома. – Лежать?! Но у меня столько работы! – А я твой начальник, если помнишь. Книг вот наберёшь – будет чем заняться, – он ещё подержал мою стопу в ладонях, потом вздохнул: – Надо вправлять. – Не надо, – я попыталась высвободить ногу, но Лаухен держал крепко. – Надо, Эмлинэль. Надо. Он кивнул Трандуилу, который встал из-за стола и наблюдал за происходящим. – Я могу попросить тебя о помощи, государь? Трандуил молча кивнул. – Эмлинэль ляжет на пол. Держи ее крепко чуть ниже колена. А я вправлю. Я знала, что будет больно. И сама, будучи целительницей, редко вправляла вывихи стопы: нужно быть не просто искусным врачом, но и обладать достаточной силой. С помощью мужчин я легла на пол, зажмурилась и укусила себя за кулак, готовясь к боли. Трандуил обхватил ногу под коленом поверх платья. Лаухен взялся за стопу и резко дёрнул. Выражение «из глаз посыпались искры» перестало быть образным и стало буквальным. Кулак помог мало: я все-таки вскрикнула и непроизвольно дёрнулась. Сильная боль длилась лишь несколько секунд, но в глазах у меня помутилось на добрую минуту. Когда ко мне вернулась способность соображать, оказалось, что Лаухен уже прибинтовывает к моей ноге дощечки для фиксации стопы, по моим щекам текут слёзы, а Трандуил сидит рядом на полу и держит меня за руку. Я перевела взгляд на его лицо. Трандуил с серьезным и печальным видом следил за Лаухеном. Я чуть сжала пальцы, Трандуил пожал мою ладонь в ответ, не отводя взгляда от Лаухена и не меняя выражения лица. Это мгновение… это едва уловимое пожатие рук… У меня не хватит слов, чтобы описать все мои эмоции в тот момент. Но я попробую. Я должна, если хочу писать честно. Два слова первыми приходят на ум. Ужас и восторг. Да что такого-то произошло?! Он уже подавал мне руку, когда помогал сесть на коня. Я держала его за руку, когда перевязывала ее, когда оценивала на празднике шрам… Но сейчас. Сейчас все было иначе. Я не была ни жертвой, ни целительницей, а он не был сейчас королем. Были два эльфа: мужчина и женщина, – и было в этом простом жесте нечто настолько же невинное, насколько и интимное, сокровенное. Именно это тайное рукопожатие – не разговоры, не спасение моей жизни, хотя без всего этого не было бы и его, – связали нас тонкой и невидимой, но неразрывной нитью. И что бы ни происходило после, я не забывала о ней, я чувствовала ее. Все остальное: его ли похвалы, мое ли восхищение им – было лишь возможностью. А сейчас произошло нечто бесповоротное. Зыбкое и при этом незыблемое. Зыбкое, потому что я выйду замуж за его сына, и Трандуил не сможет сказать: «Как ты можешь? Ведь мы пожали друг другу руки». Незыблемое, потому что отныне, встречаясь взглядом с королем, я буду знать, что он помнит об этом. Я пишу сейчас эти строки, моя рука сжимает перо, пальцы постоянно мерзнут, а кожа на тыльной стороне рук иссохла и потрескалась. Но, вспоминая этот момент, я чувствую тёплую сильную руку Трандуила в своей руке и не могу сдержать слез. Ведь именно тогда. Именно тогда я призналась себе, что люблю его. Уверена, для Трандуила это пожатие значило не то же, что для меня. Более того, вскоре я почти убедила себя, что он пожал мою руку в ответ бессознательно, сам того не заметив. Что мне точно было ясно: моя любовь не может быть взаимной. У Трандуила есть жена, а эльфы любят только раз. Я бы ещё могла допустить, что он не любил жену, но у них был сын. А дети у эльфов рождаются лишь в любви. Если бы не Леголас, я бы, может, никогда не встретила Трандуила. Но именно существование Леголаса лишало меня даже тени надежды на счастье. Лёжа на полу библиотеки, я всего этого не думала, конечно. Но у меня была целая неделя бездействия дома, когда я успела передумать все на свете. Стоило Лаухену закончить перевязку, Трандуил встал и ушел, бросив общее прощание и даже не взглянув на меня. Поэтому я могла вволю гадать, какую эмоцию он пытался скрыть своим поспешным уходом. Сидя в одиночестве у себя дома, я отпускала воображение, позволяя ему рисовать счастливые картины нас с Трандуилом. Воображение было щедрым и смелым: оно не ограничивалось пожатием рук и даже объятиями. Я легко могла представить, как Трандуил притягивает меня к себе, осторожно убирает прядь волос с лица, а потом наклоняется и целует в губы… Иногда, проведя в мире фантазий несколько часов, я плакала от осознания, что ничему этому не сбыться. Как горько было понимать, что презираемая мною любовь настигла меня только для того, чтобы причинить боль. Я не могла всерьёз думать о своих прежних занятиях. Зачем связи, зачем новые знания, зачем пытаться изобрести новые лекарства, если Он (произносится с придыханием) меня не любит и никогда не полюбит? Я много раз слышала, что Эру Илуватар предназначил каждому эльфу своего супруга, и, если бы Мелькор не вмешался в судьбу мира, не существовало бы неразделенной любви. Правда, это все же редкость у моего народа: я уже писала, что все мои друзья детства счастливо переженились. Кого же и наградить проклятьем безответности, как не меня, всю жизнь смеявшуюся над влюблёнными и планирующую выйти замуж без любви? Я обещала себе, что буду честна в своей рукописи, поэтому признаюсь: несколько дней подряд я была уверена, что ни о каком браке с Леголасом теперь не может быть и речи. Я хотела собрать вещи и вернуться в Лориэн. Одновременно с этим я хотела остаться, ведь тогда у меня будет пусть редкая, но возможность видеть Трандуила, порой даже говорить с ним. И снова: нет, лучше вовсе его не видеть, чем испытывать боль при каждой встрече. Я чувствовала себя разбитой, больной, совершенно одинокой. Хотя меня навещали целители, а Нимсилэль каждые утро и вечер заходила, чтобы помочь по хозяйству, принести еду, рассказать последние новости. Несколько раз мне даже приносили записки от моих новых знакомых, где те желали мне скорейшего выздоровления. А я с каким-то удивительным упорством продолжала упиваться своим горем. Наверное, это нормально для влюблённых. Я как-то раз начала осторожно выспрашивать Нимсилэль об этом, ведь она тоже, как мне казалось, была безответно влюблена в Куинона. Но или мои вопросы были слишком обтекаемы, или она сделала вид, что не поняла их – одним словом, откровенной беседы не вышло. Итак, я купалась в слезах, жалости к себе и любви к Трандуилу. И, наверное, продолжала бы это делать до сих пор, если бы не Куинон. Я уже могла ходить по дому, а мой нос принял почти прежние размеры и цвет, когда меня навестил Куинон. Навестил – это какое-то заботливое слово, оно не совсем подходит для Куинона. То есть совсем не подходит. Он ввалился ко мне домой, шлепнул на стол стопку книг, рядом – с дюжину белых платков. Повернулся ко мне, яростно сверкая зелёным глазом. – И что это значит?! – Что «это»? – Трандуил – тоже мне добрая душа! – передаёт тебе книги о заболеваниях глаз. Ну и платки. У тебя платков нет? Это я вообще не понял. – Так спросил бы у него, – я скрестила руки на груди. – Спрошу, – пообещал Куинон. – Я его не видел. Перехватил посыльного с этим грузом. Так что сначала спрошу у тебя: это имеет ко мне какое-то отношение? – А ты не страдаешь скромностью, да? – в этот раз я решила не спускать Куинону его дерзости. Хватит уже на меня кричать, буравить подозрительным взглядом и обвинять налево и направо. – Я целительница, мне нужны книги о болезнях. Если у одного моего ближа-а-а-айшего друга проблемы с глазами, я теперь не могу читать книги о них? Куинон подвигал челюстью, потом сказал: – Можешь-можешь. Но я тебя знаю: просто так ты ничего не делаешь. Со зрением больше ни у кого из дворцовых эльфов проблем нет, а другие тебя не интересуют. Тут я по-настоящему разозлилась. – Да откуда ты меня знаешь?! Только и делаешь, что обвиняешь меня! Безосновательно и грубо. Покинь мой дом сейчас же! Я топнула ногой. Зря. Вывихнутая нога отозвалась резкой болью. Я охнула, доковыляла до стула и села. К слову, Куинон и не думал мне помочь. – Вот видишь, что ты наделал! – Да я чистое зло! – Уйдёшь или нет?! – А ты прекратишь пытаться втереться мне в доверие? – Что?! Доверие? У тебя? Это вообще возможно? – я картинно округлила глаза. – Да мне плевать, что ты обо мне думаешь! Ясно? Если я найду способ излечить твой глаз, то излечу. И не потому, что ты мне хоть немного приятен, а потому, что я целительница. Это моя работа – сражаться с недугом. – В Лихолесье и до твоего появления неплохо справлялись. Или ты думаешь, что я не пытался спасти зрение, а лечили меня прикладыванием подорожника? – Я ничего такого не говорю. Но прошло три тысячи лет, за это время многое изменилось. – За это время я не прозрел. Если бы там было, чему заживать, оно бы зажило. – Я ведь ничего не обещаю, – чуть смягчилась я. – Потому и тебе не стоило знать, что я интересуюсь болезнями глаз. Но я не опущу руки, пока сама не удостоверюсь, что тут нечем помочь. Куинон долго молча разглядывал меня, потом покачал головой: – Все равно тебе не верю. У всех твоих поступков есть двойное дно. – Отлично! Значит, мой главный мотив – чтобы ты стал хотя бы немного приятнее в общении. – Втереться в доверие, я же говорю. – Куинон, ну почему ты такой злобный и черствый? – Стараюсь соответствовать своей внешности. – А, так ты не хочешь быть добр к окружающим, потому что боишься, что они не будут добры к тебе в ответ, потому что у тебя шрам на лице? – Ххха! – Ну точно – боишься, – я пожала плечами. – Ты поверхностно сводишь все ко внешности. – Не я, а остальные. Ты удивишься, как изменится отношение к тебе, если ты потеряешь свою красоту. – Что ж, кто-то отвернётся от меня. Но не истинные друзья. Я была бы рада узнать, кто искренне меня любит. – Вот я и узнал. И на том успокоился. Новых друзей не ищу: никого не привлекает одноглазый головорез. – Ты ошибаешься. Все дело в том, что ты сам всех отталкиваешь. Твоё увечье – не препятствие для дружбы и даже для любви. А я, например, лично знаю одну эльфийку, которая испытывает к тебе… Куинон поспешно меня перебил: – Проклятье! Надеюсь, ты не о себе? Я скривилась: – Нет. – Очень хорошо. И… передай той эльфийке, что я ужасный негодяй, трус, урод и прочее. – Но почему? Она чудесная! И если она тянется к тебе такому, как сейчас, то уж точно ее чувства искренни. – Я не смогу на них ответить. – Потому что у тебя только один глаз и ты вбил себе в голову, что нормальная жизнь для тебя закрыта?! – я уже чуть не кричала. – Потому что эльфы любят только раз. – Оу, – осеклась я. – Ты был женат? – Чтобы любить, не обязательно жениться. И давай оставим эту тему. – Она… жива? – Считай, что нет. – Как это? – Я не видел ее много сотен лет. Может, она и умерла. – Почему вы не?.. – Я же сказал, что не буду говорить об этом! Все, что тебе нужно знать, – не пытайся устроить мою жизнь сердечную. – Ладно, – я пожала плечами и отвернулась к столу. – Спасибо, что принёс книги. Можешь идти. – А что значат эти платки? – Не знаю. Я не просила их присылать. До свидания. Куинон наконец ушёл. Я пролистала книги. Кое-что дельное в них было. Стоило переписать важное. Их выбирал для меня Трандуил… И платки эти. Что он хотел сказать? Я погладила их. Нежные, тонкие, белоснежные… Проявление заботы… Напоминание о нашем разговоре… Я почувствовала, как к горлу подступили слёзы. Вот и Куинон страдает от того же, что и я. И Нимсилэль. И сколько нас таких ещё? Страдающее Средиземье… Я взглянула на себя со стороны, и в душе начала подниматься злость. Во что меня превратила любовь? Я забросила свои занятия, целыми днями витаю в облаках или оплакиваю свою тяжелую долю. Даже после отъезда мамы я не была такой размазней. Не хочу ходить и вздыхать, не хочу и обозлиться на весь мир. У меня были цели, был четкий план. Что изменилось? Только то, что теперь у меня дыра в сердце. Какая мелочь! Она не помешает ни целям моим, ни планам. Нужно просто научиться с ней жить. И я научусь. Пусть я никогда не буду обладать тем счастьем, о котором мечтаю последнюю неделю, но эта любовь не помешает мне добиться того, к чему я иду почти всю свою жизнь. Я расшевелила кочергой затухающий огонь в камине, подкинула дров, а потом один за другим скормила пламени дюжину белоснежных платков.