Эльфы любят только раз

Тот, кто терял, будет снова любить - За рассветом близится вечное лето. Ночь до зари, ты в душе береги свою птицу, Не дай ей разбиться. Polnalyubvi «Кометы»

      Трандуил перевернул последнюю страницу рукописи.       Текста больше не было. Только рисунок.       Тонкий обломок угля набросал сцену поцелуя. В чертах лиц двух эльфов легко угадывались Эмлинэль и Трандуил. Ее руки касаются его шеи, ресницы опущены, на нежной щеке багровый отблеск факелов…       Трандуил тряхнул головой, отгоняя наваждение. Пять лет он запрещал себе вспоминать тот день, а какой-то жалкий рисунок буквально окунул его туда…       Он вскочил с кресла, скомкал лист и бросил его в угол.       – Проклятье!       Дверь приоткрылась, заглянул Куинон. Быстро оценив обстановку, вошел внутрь.       – Бумагой порезался? Отравленные чернила?       – Не смешно, Куинон.       – А что там? Разве не мольбы о прощении? – Куинон шагнул было к столу, но Трандуил преградил ему дорогу.       – Она описала все произошедшее, якобы раскрыв все свои замыслы с самого начала.       – А на деле?       – А на деле это очередная ложь. Под самообвинениями скрывается самооправдание. Попади эта рукопись к менее осведомленному эльфу, он тут же побежал бы отворять двери тюрьмы.       – Но, к счастью, ты достаточно осведомлен, чтобы этого не сделать, – пожал плечами Куинон, – хотя, помнится, сам был… под впечатлением от лориэнки.       Трандуил сокрушенного покачал головой:       – Нужно было прислушаться к тебе с самого начала. Но, кроме твоих необоснованных подозрений, против нее не говорило абсолютно ничего. Такая талантливая, умная…       – Вот-вот. Добавить сюда жажду власти, и получится Аннатар* в женском обличье.       Трандуил поежился.       – Это ты хватил, конечно…       – Действительно, Эмлинэль и близко не Саурон. Так что просто ответь отказом на просьбу о помиловании и забудь о ней еще на пять лет.       – Не все так просто. Она заканчивает едва ли не угрозой, и я обязан на нее ответить. Приведи ее.       – Не идешь ли ты у нее на поводу? Если это часть ее плана…       – Думаешь, мне стоит опасаться встречи с ней? – Трандуил расхохотался. – Дрожать от страха, считая дни до ее освобождения? Пусть она боится этой встречи.       – Ты не забудешь об обещании Леголасу?       – Да не трону я ее, – раздраженно бросил Трандуил. – Она потрудилась над рукописью достаточно, чтобы заслужить возможность видеть, как та исчезнет в огне. Приведи ее сейчас же. Хочу поскорее покончить с этим.       Когда Куинон вышел, Трандуил вновь сел за стол. Пододвинул к себе еще не распакованные письма, взял верхнее, начал читать… Смысл слов ускользал: рукопись Эмлинэль никак не выходила из головы. Отдельные фразы вспыхивали в памяти огненными росчерками, заставляя Трандуила кривиться, как от зубной боли.       В коридоре послышались шаги, и король ниже опустил голову над бумагами. Отворилась и закрылась дверь. Трандуил еще трижды пробежал глазами по строчкам, потом не торопясь отложил лист и поднял глаза.       Эмлинэль не ошиблась, когда писала, что чувствует, как красота покидает ее. Некогда пышные блестящие волосы истончились и потускнели, кожа посерела, щеки впали. Но глаза… глаза остались прежними. Серебристо-серыми, ясными, пронизывающими.       Трандуил заметил, что Эмлинэль так же внимательно разглядывает его, как он ее, и это ему не понравилось. Как она смеет смотреть так прямо? Так, будто они равны.       – Я прочёл, – Трандуил кивнул на неровную стопку листов на краю стола.       – Как приятно видеть и слышать тебя наяву. Я уже начала думать, не привиделся ли ты мне во сне, – Эмлинэль чуть прикрыла глаза, будто от удовольствия. Голос ее, и раньше низкий, сейчас звучал даже хрипловато.       – Не ощущаю взаимной радости. К счастью, наша встреча будет недолгой, – он подошёл к столу, сгрёб исписанные страницы и бросил в камин. Повернулся к Эмлинэль. – Неубедительно. Встретимся через пять лет.       Трандуил рассчитывал на более сильные эмоции от сожжения рукописи. Эмлинэль же проводила ее кроткой сочувственной улыбкой. Ее же подарила Трандуилу:       – Вижу, ты все ещё не готов признать, что любишь меня. Поразительное упрямство, достойное сожаления.       Спокойный уверенный тон взбесил Трандуила не меньше самих слов. Он стиснул зубы, но сдержался и ответил без лишних эмоций:       – Может, ты и правда двинулась рассудком? Мое чувство к тебе неизменно, и это чувство – ненависть.       Эмлинэль вздохнула и покачала головой:       – Ты ненавидишь, это верно. Ненавидишь себя за то, что любишь преступницу, оскорбившую близкого тебе эльфа. Ты ХОЧЕШЬ меня ненавидеть, но не властен над собой. Никто из нас не властен.       – Прекрати городить бред, – Трандуил до хруста сцепил руки за спиной.       – Я помню каждую нашу беседу, каждый твой взгляд, – не прерываясь, говорила Эмлинэль. – И мы оба знаем – я твёрдо, а ты в глубине души, – что любим друг друга.       Трандуил не выдержал.       – Уведите!       Дверь распахнулась, вошёл Куинон, взял Эмлинэль за локоть. Та тяжело вздохнула:       – За минуту разговора не пробить стену, строившуюся пять лет. Я ведь и сама, если помнишь, долго сопротивлялась чувствам. Позволь мне напоследок сломать лишь одну опору стены твоего упрямства и доказать, что ты никого не любил до встречи со мной.       Трандуил расхохотался.       – Я бы уже поверил в то, что ты безумна, если бы не жуткая логика твоей рукописи. Что ж, порадуй нас напоследок очередной дикой идеей.       – Я не доверила эту «дикую идею» бумаге, не озвучу ее и при Куиноне, при всей его верности королевской семье. То, что я хочу сказать, предназначено лишь для твоих ушей.       Трандуил криво усмехнулся:       – Умеешь интриговать. Ладно, – он кивнул Куинону, тот вышел, – говори.       Он уже чувствовал себя победителем и был не прочь продлить свой триумф. Что бы сейчас ни сказала эта лживая хитрая тварь, он лишь рассмеется ей в глаза и отправит к корням горы ещё на пять лет. И с каждым днём ему будет легче заставлять себя не вспоминать о ней.       Эмлинэль не спешила. Она любовно оглядела Трандуила, заправила за острое ухо жидкую прядь волос. Без тени кокетства, однако так изящно, будто… будто это было частью ее сути. «Все ложь. Каждое движение выверено, каждая нота в голосе отыграна заранее», – напомнил себе Трандуил. Ему вдруг стало страшно, и он пожалел, что позволил Эмлинэль остаться и говорить.       Она меж тем начала:       – Боюсь, то, что я скажу, причинит тебе боль. Но таково свойство правды, как я поняла за время своего заточения: поначалу больно, но впоследствии – куда живительнее лжи, – она сплела и расплела пальцы рук, все такие же трепетно-тонкие, как пять лет назад. – Как мог появиться ребёнок у эльфа, ни разу не любившего? Никак. Значит, эльф любил мать ребёнка? Нет, не любил, ведь он любит меня. Каким же образом на свет появился Леголас? Остаётся один ответ, пусть и кажущийся невозможным. Но если возможные варианты отброшены, значит, верен именно он, – Эмлинэль сделала вдох и с сочувствием в голосе произнесла: – Королева тоже не любила тебя, Трандуил. Она изменила тебе. Леголас – не твой сын.       Трандуил не успел остановить себя. В один шаг оказавшись возле Эмлинэль, наотмашь ударил ее по лицу. Она отлетела к стене, ударилась о неё и с глухим стоном сползла на пол. Тут же на пороге двери возник Куинон с мечом в руках. Взглянув сначала на лежащую на полу Эмлинэль, а потом на Трандуила, убрал меч и подошёл к эльфийке, чтобы помочь ей встать.       Эмлинэль подняла руку и прижала ее к щеке.       – Я, конечно, скучала по твоим прикосновениям, Трандуил, но мечтала не об этом.       Даже теперь она не потеряла своего спокойствия. Облизнув кровоточащую губу, едва заметно улыбнулась. Трандуил почувствовал, что проиграл.       – Уведи ее, – процедил он сквозь зубы, отворачиваясь.       Оставшись один, он несколько раз ударил кулаком о стену. Боль в разбитых костяшках слегка привела его в чувства.       Змея! Пять лет она копила яд, пять лет ждала удобного случая для укуса.       Трандуил чувствовал, как этот яд растекается в нем, и не мог его остановить. Как?! Как сумела эта змея найти в его броне тонкое место? Его отношения с женой в последние совместные годы оставляли желать лучшего, но… во-первых, об этом никто не знал, а во-вторых, измена?! Такого он никогда прежде не допускал в мыслях. Никогда он не допускал и тени сомнения, что Леголас его сын.       А теперь… память Трандуила самовольно уже начала искать аргументы, подтверждающие слова грязной лгуньи. Он взревел и в ярости вновь ударил стену. «Это ложь! Ложь!»       В дверь заглянул и тут же испуганно исчез слуга.       Трандуил прошёлся из угла в угол, тщетно пытаясь успокоиться.       «И она утверждает, что любит меня! Отнимая – пытаясь отнять! – самое дорогое!»       Пять лет он сдерживал свой гнев. Ведь он обещал сыну, что не причинит вреда преступнице. Пять лет гнал прочь любое воспоминание о ней, любую мысль. Он старался жить так, будто не было в его жизни первого лета после Войны Кольца. Строил плотину на пути своей ненависти.       А сегодня эту плотину прорвало. Несколько минут наедине с изворотливой гадиной – и ему нанесено новое оскорбление, ещё подлее прежнего. Одно дело – изображать любовь ради получения власти или денег, другое – обвинить королеву в измене ради… ради чего?! Из желания причинить боль своему судье, не иначе. И она ещё смеет произносить слова «любовь» и «правда»!       Прошло несколько часов, прежде чем Трандуил хоть немного успокоился. Наступила ночь – король слышал, как у дверей кабинета сменился караул. Нужно идти в покои, попытаться уснуть. Трандуил поднял с пола несколько бумаг, которые смел со стола в припадке ярости. Один из листов был смят. Трандуил развернул его, и руки его задрожали: тонкий рисунок углём, трепет и жар поцелуя… Притухшая было ярость вспыхнула с новой силой, глаза заволокло кровавой пеленой.       «Так, значит, тебе просто нужна моя любовь?! Я тебе покажу любовь!»       Ещё толком не зная, что собирается делать, Трандуил открыл один из ларцов, стоящих на полке, достал оттуда связку ключей, спрятал их за пазуху, а потом быстро вышел из кабинета.