Эльфы любят только раз

      Трандуил подошел к посту охраны.       – Проводи меня к преступнице.       – Сейчас?! Государь, уже глубокая ночь: она, наверное, давно спит.       Трандуил приподнял бровь, и эльф опомнился:       – Да, государь.       Он сунул ключ в карман, схватил два фонаря и поспешил к ступеням, ведущим вниз, в темницу. Трандуил последовал за ним. Прошло три месяца с его последнего посещения тюрьмы, но он помнил каждую подробность того дня.       Когда охранник остановился у нужной двери, Трандуил коротко приказал:       – Оставь мне один фонарь и возвращайся на пост. И не беспокой.       Лишь когда на лестнице затихли шаги стража, Трандуил постучал в дверь. Сонный голос ответил:       – Что? Уже утро?       – Эмлинэль, это я.       Во рту почему-то пересохло.       – Интересное ты выбрал время для визита – самую длинную ночь в году, – в голосе Эмлинэль звучала усмешка, но прикрывала она волнение. – Три месяца тебе потребовалось, чтобы признать, что ты меня любишь. Пять лет и три месяца.       – Нет, – Трандуил нахмурился и повторил: – Нет, я пришел не для того, чтобы признаваться тебе в любви.       – Зачем же?       – Я долго думал над твоими словами. Леголас не мой сын, в этом ты была права.       – Мне жаль... Ты злишься на королеву?       – Нет. Я… чувствую вину.       – Правда?!       – Я не вспоминал о жене с тех пор, как она покинула Средиземье. А из-за твоих слов начал копаться в памяти.       Трандуил замолчал. Эмлинэль не выдержала:       – И до чего докопался?       – Я виноват перед ней той же виной, что ты перед Леголасом. Но для меня не нашлось судьи в свое время, а теперь эти воспоминания съедают меня изнутри.       – Теперь понятно, – протянула Эмлинэль. – Ты пришел облегчить душу признанием.       – Я пришел за приговором.       – Кому еще судить короля, как не преступнице? – Эмлинэль вздохнула, Трандуил услышал ее шаги, потом голос раздался совсем близко: должно быть, она подошла к самой двери: – Что ж, ладно. Расскажи.       Трандуил опустился на пол, прижавшись спиной к двери, закрыл глаза.       – Все началось, наверное, еще до нашего знакомства. Мы, жалкие остатки могучей армии, вернулись с войны. Искалеченные, истерзанные горем бесчисленных потерь. Мы победили, но победа была горька.       Отец погиб. Я стал королем.       Казалось, что я остался один в мире: не на кого опереться, некому открыть своих страхов, не у кого просить совета. Я должен был показывать всем пример твердости, хотя сам внутри дрожал от ужаса перед свалившейся на меня ответственностью.       Я мечтал о семье. Нет, не так: мне казалось, что моя обязанность как короля – иметь наследника. Ещё казалось, что собственная семья сможет закрыть дыру, оставшуюся после ухода родителей.       И я спешил. Во мне пошатнулась вера в благую судьбу, уготованную Единым для эльфов. Я не мог ждать, когда повстречаю женщину, предназначенную именно мне. Да и не верил, что такая существует.       К выбору жены я отнёсся как к государственным делам: мне нужна была королева, а не любимая женщина.       Не скажу, что всецело осознавал это. Я просто искал: приглядывался к окружающим меня эльфийкам. Но никто из них даже слегка не трогал моего сердца. Поэтому, когда появилась Таурин, я принял свой интерес к ней за влюбленность.       Она была дочерью одного из отцовских генералов, но выросла не при дворе: ее воспитывали родственники матери. Когда она достигла совершеннолетия, отец забрал ее к себе. Тогда-то мы и познакомились. В ней было… зацепившее меня сочетание непосредственности и достоинства. Она хорошо знала придворный этикет, но в мелочах позволяла себе отступать от него, и это привносило какую-то свежесть что ли. Прекрасная образованность, начитанность, острый ум и красота – я решил, что влюблён, не подозревая, что просто впечатлён.       Быть может, будь она чуть старше и опытнее, все сложилось бы иначе. Но она смотрела на меня с восхищением, и… я легко очаровал ее.       Выходит, я совершил то, за что ты сидишь в темнице: женился без любви.       Да, я подозревал, что не люблю в полном смысле этого слова. Но… ты поймёшь… пока не узнаешь, что такое любовь, смотришь на это чувство чуть свысока, не считаешь его таким уж важным. Я искренне верил, что наш брак будет удачным.       Мне нужен был наследник, но я не торопил Таурин: она была очень молода. Мы наслаждались обществом друг друга. Наконец-то появился кто-то равный мне, с кем можно было разделить тяжесть управления страной и избыть одиночество. Но истинной близости между нами так и не возникло: я не мог открыть ей всех своих страхов и сомнений, наверное, не хотел умалить себя в ее глазах.       Мы жили хорошо, правда. Она облегчила мне жизнь, взяв на себя часть забот о Лесе, и за это я до сих пор благодарен. Я же старался быть внимательным супругом: дарил драгоценности и наряды, устраивал в ее честь праздники, был предупредителен и ласков.       Но шло время, а наследник так и не появлялся. Я начал вести беседы о том, что пора нам завести ребёнка. Она была не против. Мы… делали все необходимое, но к желаемому результату это не приводило. Между нами начало расти напряжение. В глубине души я стал понимать, что жена мне нужна именно для получения потомства, как бы грубо это ни звучало. Я чувствовал себя обманутым.       Мне нечем гордиться: невольно я стал попрекать Таурин ее бездетностью. Не прямо, но давал понять, что наша неудача – это только ее вина. Я-то точно хотел детей! А она, видно, только делала вид. Или недостаточно сильно любила супруга… Да, я делал это полусознательно, но это нисколько не снимает с меня ответственности: постепенно жизнь королевы становилась невыносимой.       Внешне мы оставались безупречной парой, но за закрытыми дверями я… мог изводить ее холодностью и завуалированными упреками. Бедная… Должно быть, я смог убедить ее в том, что она недостойна того счастья, которое я ей подарил самим фактом нашей женитьбы. Сейчас я даже не могу упрекнуть ее в измене: моя вина перед ней куда глубже. Она же – всего лишь полюбила.       Эмлинэль, ты слушаешь?       – Конечно. Это же так увлекательно – слушать о женщине, с который ты годами пытался зачать ребёнка. Продолжай.       Трандуил живо представил мимику Эмлинэль: как она закатила глаза и покачала головой. Он продолжил:       – Когда королева сказала о беременности, то попросила переселиться из дворца. Якобы ей мало воздуха и света.       Был построен терем недалеко от дворца. Она проводила там почти все время, я навещал, иногда оставался на ночь.       Больше я к ней не притронулся. Беременная, она якобы боялась за ребёнка, после родов тоже находились причины для отказа. Вскоре я перестал к ней за этим обращаться. В конце концов моя мечта была исполнена – у нас родился сын.       Я был так счастлив, что не замечал состояния жены. А сейчас тем более сложно вспомнить и понять, что с ней происходило. Я проводил с ними много времени, но почти все мое внимание было направлено на Леголаса.       Каким чудесным ребенком он был! Только с его рождением я понял, что такое любовь. Ласковый, чуткий, умный мальчишка… Если он был рядом, я ни на кого другого даже смотреть не мог – такая это была услада для моих глаз.       Леголасу было лет десять, когда его мать заявила, что хочет уехать. Я не сразу воспринял ее всерьёз. И тогда она сказала, что не любит меня. Не «разлюбила», не «никогда не любила» – не любит. Я-то, понятное дело, воспринял это именно как «разлюбила». В ответ на мое искреннее удивление посыпался град обвинений, отчасти заслуженных. В том числе обвинение в том, что от жены мне был нужен только ребёнок.       Я сначала пытался воззвать к разуму, оправдаться, переубедить, но в конце концов спросил прямо, чего она хочет.       Ответ был: «Хочу покинуть Средиземье».       Это ударило по мне сильнее, чем признание в нелюбви. Я сразу же заявил, что Леголаса ей не получить. То был некрасивый разговор… и после него уже невозможно было вернуть нашу жизнь к прежнему состоянию. В итоге я отпустил ее, и королева потребовала дать ей полную свободу. Мы тайно ото всех подписали бумаги, подтверждающие взаимность этого решения.       – Ты действительно не подозревал, что Леголас не твой сын? – спросила из-за двери Эмлинэль.       – До твоих слов три месяца назад – не подозревал.       – А кто отец Леголаса, ты думал в эти три месяца?       – Не знаю. Вокруг королевы всегда было много мужчин. Многие ею открыто восхищались, писали ее портреты, сочиняли песни в ее честь. Я никогда не испытывал ревности, а потому не вспомню даже имён. Думаю, кто бы он ни был, он отправился за Море вместе с королевой. Наверняка она уже воспользовалась свободой и теперь живет себе в счастье и любви.       – Все возможно…       Наступила тишина. Рассказав все, что мучало его последние месяцы, Трандуил не испытал облегчения. И по голосу Эмлинэль не понимал, что она думает обо всем сказанном.       Он встал, прошелся вдоль стены. Горечь поднималась в нем, требовала выхода. Нужно было сказать действительно все. Быть может, тогда станет легче?       – Я ужасен, – Трандуил говорил спокойно. – И ужаснее всего, что я только сейчас это понял. Прежде мне и в голову не приходило, что я коварно соблазнил женщину, заставлял чувствовать вину, истязал упреками и холодностью, в конце концов отнял ребёнка, который, как она знала, был не моим. И единственный эльф, с которым я могу говорить об этом, преступница, пытавшаяся соблазнить моего не-сына. Ощущение, будто я живу в кошмарном сне, где монстр – я сам.       – Понимаю, о чем ты. Оглядываясь назад, ты задаешься вопросом, всегда ли был чудовищем или стал им в какой-то момент. И в какой именно?       – Да.       Они надолго замолчали. Трандуил снова сел на пол, сжал голову ладонями.       – Зачем?! Зачем ты отобрала у меня сына?!       – Я не отбирала. Пожалуйста, оставь его себе. Даже если ты решишь сказать Леголасу правду – а я думаю, что так и нужно поступить, – ваши отношения не сильно изменятся. Ты был его отцом во всем, кроме мгновения зачатия. Так ли уж оно важно?       – Важно! – стукнул кулаком по каменному полу Трандуил.       – Я так не думаю, – спокойно ответила Эмлинэль. – И ты так не думай.       Трандуил сокрушённо покачал головой:       – Бред! Моя жизнь – горячечный бред. Каждый день я вспоминаю, как лгал, давил, вынуждал хитростью или силой, нарушал обещания… Список моих злодеяний растёт день ото дня, хотя совершил я их годы назад. А то, что я сделал с тобой!.. Я не понимаю, как жить дальше. Не могу думать о самом себе без омерзения. Я виновен не только в том же, в чем обвинял тебя, но и ещё в сотне преступлений против истины и чести. Но ты сидишь в тюрьме, а я – на троне.       Я не могу судить себя сам. Не могу и отдаться на суд моим подданным. Ты больше всех пострадала от меня – ты и вынеси приговор.       Эмлинэль невесело засмеялась.       – Трандуил, я не хочу и не буду этого делать. Вместо этого лучше выскажу то, о чем давно думаю. Мы с тобой похожи: оба искажены страданиями, которые оказались нам не по зубам. А может, Единый сразу создал нас такими – способными идти против чистой эльфийской природы? Впрочем, и среди перворождённых были сошедшие с прямого пути, если верить преданиям. Я пять лет просидела в темноте и пять лет меняла в воображении своё прошлое. Меняла свои решения и поступки и смотрела, к чему бы это могло привести. И выяснила интересную вещь. Не соверши я того, за что мне сейчас стыдно, не случилось бы и самых счастливых, правильных и принесших пользу другим поступков. Нельзя выдернуть одну нить из ткани, не повредив ее: все нити в ней переплетены плотно и поддерживают общий узор. Отбрось пустые сожаления, смотри не назад, а вперёд. Ты можешь влиять лишь на будущее. Я решила прекратить лгать. Посмотрим, к чему меня это приведёт. А что сделаешь ты?       – Не знаю.       – Как насчет того, чтобы рассказать Леголасу правду?       – Не уверен… И уж точно не стану доверять это бумаге.       – Ну это уж твое дело. Ты что-то ещё хотел мне сказать?       – Нет.       – Жаль… Тогда уходи. Я хочу спать.       – Что мне делать, Эмлинэль? Я не могу находиться с самим собой – мне хочется сбежать, уничтожить себя.       Из-за двери послышался усталый вздох.       – В каждом из нас хватает плохого, но оно не отменяет хорошее. Ты поймёшь это, когда перестанешь бежать от себя и будешь до конца честен хотя бы с самим собой. Прими все произошедшее, прости себя.       – Простить?! Даже то, что я сделал с тобой?!       – Постарайся. Я же стараюсь, а мне это куда сложнее, – голос Эмлинэль стал сухим и жестким.       – Я могу что-то сделать для тебя?       – Я не успела найти способ помочь Куинону с его глазом. Если бы мне можно было пользоваться библиотекой и Залами Врачевания…       – Ты можешь брать книги из библиотеки. В Залы – нельзя.       – Почему?       – Вдруг ты смешаешь или отравишь лекарства?       – Что?!       – Скорее всего ты этого не сделаешь. Но я бы не допустил туда любого другого преступника, не пущу и тебя.       – Все ясно, – голос Эмлинэль окончательно охладел. – Мы вернемся к этому разговору, Трандуил. А сейчас уходи.       Трандуил прижался лбом к двери, на миг закрыл глаза и потёр грудь. С тех пор как он изнасиловал Эмлинэль, его не покидало ощущения жгущего угля на сердце. И сегодняшний разговор не принёс облегчения. Угли лишь вспыхнули ярче.       Было бы лучше, если бы Эмлинэль облила его ненавистью и презрением, велела бы ему отречься от престола. Отрёкся бы он? Нет. Трандуил любил Лес и не мог представить, чтобы кто-то управлял им лучше него. Пожалуй, это единственное, в чем он не мог себя упрекнуть. Трандуил всегда ставил благополучие своего государства выше всего.       Выходит, он лгал Эмлинэль, когда говорил, будто готов принять ее приговор. Снова ложь. Он даже не смог целиком выполнить ее просьбу.       Трандуил поднял с пола фонарь, последний раз коснулся ладонью двери, будто прощаясь, и пошел наверх – в королевские покои. Он чувствовал, что эту ночь, как и многие предыдущие, проведет без сна. Угли вины и раскаяния сегодня будут беспощаднее обычного.