Эльфы любят только раз

      О том, что король обещал прощение всем, кто помог сбежать Эмлинэль, Нимсилэль узнала в тех же обстоятельствах, что и о побеге той месяц назад, — в Залах Врачевания. И если весть о прощении вызвала у нее восторг и облегчение, то новость о побеге принять было куда тяжелее.       Хорошо, что на фоне общего удивления ее шок не бросался в глаза. А удивляться было чему. В первый же день после побега Эмлинэль по дворцу разнеслись его подробности, которые мгновенно обросли самыми немыслимыми предположениями.       Кто-то говорил, что Эмлинэль хотела отравить до смерти своих стражей, но закаленные воины не поддались яду. Кто-то утверждал, что Эмлинэль усыпила охрану не зельем, а черной магией. Находились и те, кто намекал: не было никакого сонного зелья — стражи сами отпустили преступницу, поддавшись ее обаянию. Только два эльфа во всем Эрин Ласгален знали, как именно сбежала Эмлинэль. Знали и молчали.       На следующий день после побега Нимсилэль увидела Куинона издали: он въехал в дворцовые ворота под вечер, и они захлопнулись за ним с глухим стуком, отсекая золотой закатный свет. Начальника дворцовой охраны тут же окружили стражи, но он молча мотнул головой, обрывая их вопросы, и решительно зашагал в сторону королевских покоев. Под его взглядом одинаково поспешно расступались и слуги, и вельможи. Нимсилэль не посмела бы подойти к нему, даже если бы он не запретил ей этого делать. Все, что ей оставалось делать, — следовать воле Куинона: хранить тайну и держаться от него подальше.       Прошло несколько мучительных для Нимсилэль дней, и появился новый слух: Эмлинэль сгинула в болотах. И если раньше о ней говорили разное: и кляли как достойную последовательницу Врага, и восхищались хитростью, — то теперь почти всех объединило сочувствие к беглянке.       Нимсилэль, услышав, что следы Эмлинэль оборвались на краю самой опасной топи, не сдержала слез. Она украла лекарства и тем самым помогла побегу. Но побег привел к смерти, и в этой смерти, получается, Нимсилэль тоже была косвенно виновна.       Целительница, сообщившая Нимсилэль эту новость, с пониманием покачала головой:       — Прости, я и забыла, что вы успели сдружиться.       Нимсилэль бы в тот же момент бросилась к королю с признанием, но... Куинон… Она обещала хранить тайну — и она выполнит обещание.       С этого дня мир для Нимсилэль потускнел. К стыду, смятению и шоку прибавилась вина, тяжесть которой оказалась неподъемной для целительницы. Работая в Залах Врачевания, она с трудом выныривала из тягучей глубины собственных мыслей. Лаухен, всегда внимательный к целителям, отправил ее домой, но одиночество и бездействие не принесли облегчения. Промучавшись один день, Нимсилэль уговорила позволить ей работать.       Всегда любившая поболтать, теперь Нимсилэль не могла и двух слов из себя выдавить, когда к ней обращались с вопросами. Единственный, с кем бы она могла поговорить о том, что ее волнует, запретил ей искать встречи с ним, да и вообще не появлялся во дворце — поиски беглянки продолжались даже несмотря на предположение о ее гибели.       Через неделю после побега Куинон явился в Залы Врачевания и вызвал Лаухена на беседу. Они ушли в кабинет главного целителя, и спустя несколько минут из-за двери донесся гневный голос Лаухена:       — Нет уж, позволь теперь мне высказаться. Ты приходишь сюда с обвинениями — столь же серьезными, сколь и необоснованными — и ждешь, что я стану отвечать на твои вопросы? Лорд Куинон, наш разговор окончен!       Дверь распахнулась, но Куинон вышел не сразу. Стоя на пороге, проговорил:       — Именно ты отвечал за все, что касалось снабжения преступницы лекарствами — и мог передать ей что угодно. Именно ты после ее побега сказал, что в темнице нет ничего, что могло бы усыпить стражу или отбить нюх собак — и тебе поверили на слово. Но все указывает на то, что беглянка приготовила-таки нужные зелья, пользуясь только тем, что имела в темнице. И о чем это говорит?       — Не о том, что ты пытаешься вывести, — прошипел Лаухен. — Продолжить этот разговор я готов только на суде. А сейчас — пошел вон.       Куинон криво усмехнулся, но ушел. Лаухен тяжело перевел дух и взглянул на замерших целителей. Нимсилэль впервые слышала, чтобы главный целитель повысил голос, и, судя по общему шоку, не одна она. Лаухен сохранял хладнокровие в самых острых ситуациях, всегда был терпелив и снисходителен к чужим слабостям и ошибкам. Было очевидно, что Куинон не только прямо обвинил главного целителя в помощи преступнице, но и выбрал для этого какие-то особенно жесткие слова.       Нимсилэль почувствовала, как в ее душе поднимается злость на Куинона. Зачем он это сделал? И почему именно так — со скандалом? Оскорбил достойного эльфа и, быть может, уже запустил новый слух, который кто-нибудь да подхватит. Лаухен ничем не заслужил этого.       — Простите за шум, — устало произнес Лаухен. — Кажется, я слишком близко к сердцу воспринял умозаключения несомненно старательного, но не очень тактичного начальника дворцовой охраны. Давайте вернемся к работе и забудем… это все.       Нимсилэль все еще пылала негодованием, когда вечером на тропе к своему дому встретила Куинона. Он поджидал ее на том же месте, что и в их первую встречу, — и Нимсилэль невольно подумала: что было бы, откажи она тогда в помощи.       — Здравствуй, Нимсилэль.       Куинон выглядел уставшим и каким-то потрепанным, будто с ночи побега ни разу не присел отдохнуть. Но Нимсилэль отогнала сочувствие, кивнула холодно.       — Я не мог прийти раньше, но сейчас готов объясниться. Ты найдешь для меня минуту?       К усталости в голосе Куинона добавились нотки раскаяния и просьбы — и сердце Нимсилэль дрогнуло. Тем более что у нее были вопросы, и немало.       Они свернули с тропы, вышли на «их» поляну. Нимсилэль, не дожидаясь рассказа Куинона, выпалила главный вопрос:       — Она мертва?       Куинон удивленно приподнял брови, потом вдруг закусил нижнюю губу.       — Нет, она жива, Нимсилэль, — сказал он, и вновь в голосе звучало раскаяние. — Я и не подумал, что ты можешь поверить этим слухам. Я специально все подстроил так, чтобы Эмлинэль признали погибшей. Но король почему-то не поверил — и поэтому поиски продолжаются.       Нимсилэль шумно выдохнула. Какое облегчение! И тут же вновь встрепенулась:       — Но ты говорил, что поступишь по справедливости! А сам помог сбежать преступнице. Ведь Эмлинэль признала свою вину на суде.       — Тут тебе придется поверить мне на слово. Помочь ей сбежать было необходимо — и это был однозначно справедливый поступок. Перед валар мы чисты. А вот от закона нужно скрываться.       — И ради этого можно обвинить невиновного? — снова взвилась Нимсилэль, вспомнив ссору в Залах Врачевания.       — Лаухену ничего не грозит, — отмахнулся Куинон. — Я такого бреда нагородил, что уж скорее меня осудят. Для того и перешел черту, чтобы… обезопасить дворцовых целителей. Ясно, что лекарства можно достать не только во дворце, так что эта нить и раньше была тонкой. Я за нее еще немного подергаю, чтобы она оборвалась и ты была в безопасности.       Нимсилэль прижала пальцы к вискам:       — Все это для меня слишком сложно. О побеге говорят с утра до вечера, я каждый день боюсь, что меня раскусят, бросят в тюрьму. Я так долго не выдержу.       Куинон взял ее за руку. Впервые за время их знакомства прикоснулся к ней.       — Прости, Нимсилэль, что втянул тебя в это. Без тебя мне бы ни за что не справиться. И Эмлинэль… ей больше нельзя было находиться в тюрьме. Я не могу сказать, почему, но поверь: ты поступила правильно. Она поклялась, что до самой смерти никогда не причинит никому умышленного вреда. У меня есть основания верить этой клятве.       Пока Куинон говорил, Нимсилэль не отрываясь смотрела на свою ладонь в его руке.       — Скоро всем надоест судачить о побеге. Случится что-нибудь поинтереснее, и об Эмлинэль забудут. Тебе осталось продержаться ещё немного. Ты сможешь? Нимсилэль, я могу на тебя рассчитывать?       — Да. Я не подведу тебя.       Куинон слегка сжал пальцы Нимсилэль, словно благодаря, и отпустил их.       — Остальное по-прежнему: веди себя как обычно, ко мне не подходи. Ты справишься, я знаю.       И Нимсилэль справлялась. После заверения Куинона, что Эмлинэль жива, дышать стало гораздо легче. И все же… все же она многое бы отдала, чтобы ее жизнь стала прежней — как до просьбы Куинона.       Когда король объявил о том, что Эмлинэль невиновна, а те, кто помог ей сбежать, заранее прощены, Нимсилэль не поверила своему счастью. То, о чем она мечтала, сбылось. Они с Куиноном откроют правду королю — и тайна больше не будет отягощать душу, а им с Куиноном больше не придется избегать друг друга.       Нимсилэль едва дождалась вечера, чтобы пойти искать Куинона. Во дворце его не было, и она отправилась к нему домой. Он жил в Терновом Круге — поселении, почти полностью заселенном дворцовыми стражами и их семьями. Круг домов был защищен низкими колючими терновыми кустами, на которых к осени созревали темно-фиолетовые сливы. Только с двух сторон эти колючие объятия разрывались неширокими проходами, через которые можно было попасть внутрь поселения. В один из таких проходов и проскользнула на закате Нимсилэль, чтобы постучать в дверь Куинона.       — Что ты здесь делаешь? — удивленно и недовольно воскликнул тот, появившись на пороге. И тут же, не дожидаясь ответа, втащил Нимсилэль внутрь. — Что случилось? Тебя кто-то видел?       — Меня никто не видел. Но разве теперь это важно? Ты же был вчера на суде — нам больше не нужно…       — Ааааа… — с досадой протянул Куинон. — Как же я не подумал про тебя?..       И отвернулся, подошел к столу, сложил в шкатулку какие-то бумаги. Нимсилэль огляделась. Зал, в котором они находились, явно принадлежал холостяку. Минимум очень простой, но добротной мебели, на стене в причудливом порядке висит с десяток ножей, кинжалов и мечей, на столе, кроме бумаг и пера с чернилами, притулились тарелка с остатками ужина, кусок хлеба, кружка. Куинон вновь повернулся к Нимсилэль, облокотился о стол.       — Ведь теперь мы можем рассказать правду, — сказала Нимсилэль. И по лицу Куинона сразу поняла: нет, не могут. Но почему?       — Ну хорошо, давай представим, что мы все рассказали королю и он, — недобрая ухмылка потянула шрам в сторону, — действительно простил нам преступление. Что это изменит?       — Я смогу жить как раньше, — тихо, почти просительно произнесла Нимсилэль.       — Как раньше? — передразнил ее Куинон. — И твои друзья-целители легко забудут и простят тебе обман? Ведь ты обманула их. Пусть из лучших побуждений. Пусть тебя даже простил сам король. Но можно ли «как раньше» доверять тебе? — Куинон оттолкнулся от стола, приблизился к Нимсилэль, навис над ней. — Запомни: никому не нравится чувствовать себя обманутым. Никто не любит обманщиков. И единственное, чего ты добьешься своим признанием, — потери доверия.       Нимсилэль отступила назад. В полумраке дома лицо Куинона показалось ей страшным.       — Зато, — не желала сдаваться она, — нам больше не придется лгать.       — Вот как? А что насчет того, что король захочет вытрясти из нас, где сейчас находится Эмлинэль? Я не скажу ему, ты не знаешь — и милость короля вполне может вновь смениться на гнев.       Нимсилэль попыталась сказать еще что-то, но Куинон не дал:       — Мы будем молчать. Ты будешь молчать, Нимсилэль. И не будешь больше приходить ко мне. Ради собственного блага. Поняла?       Нимсилэль покорно кивнула.       — Вот и хорошо. А теперь тебе придется посидеть у меня до темноты, чтобы я незаметно вывел тебя отсюда.       Нимсилэль вновь кивнула. Наверное, месяц назад она бы обрадовалась возможности провести несколько часов в доме Куинона, но теперь каждая минута здесь казалась вечностью. Куинон усадил ее в кресло, налил вина и предложил фрукты, но в этих действиях не было хозяйского радушия. За весь вечер они сказали друг другу едва ли с десяток фраз, да Нимсилэль и не стремилась развязать беседу.       Перед тем как покинуть дом, Куинон произнес, гдядя мимо нее:       — Я привык общаться с воинами, привык к тому, что они обязаны выполнять мои приказы. Ты не воин и ты мне ничем не обязана. Прости за грубость, Нимсилэль. Но повторяю вновь: мы должны хранить нашу тайну до конца.       Она кивнула. В душе не было ни обиды на Куинона, ни злости, только пустота, сравнимая с разочарованием. Как будто она увидела на вершине скалы редкий цветок, долго поднималась к нему, обдирая о камни колени и ладони, а добравшись до цели, обнаружила, что это обычный одуванчик. Игра света и желание обнаружить что-то необычное сыграли с ней злую шутку.       Когда они наконец расстались — Куинон с величайшими предосторожностями вывел Нимсилэль из Тернового Круга и проводил почти до дома — она испытала пусть короткое, но облегчение.       Впрочем, боль, которую причинили ей слова Куинона, никуда не делась. Если раньше Нимсилэль знала, что в этой тайне у нее есть друг и союзник, то теперь почувствовала себя абсолютно одинокой.       И Куинон прав: признание не очистит Нимсилэль — она все равно останется воровкой и обманщицей в глазах других целителей. Правильнее будет продолжать хранить тайну. В одном лишь Куинон ошибся: у Нимсилэль не получится сделать это так же легко, как ему. Хотя… почему она решила, что ему это дается легко? Быть может, именно горькие тайны сделали Куинона нелюдимым и бесчувственным? Неужели и для нее уготован этот путь? И как мог Куинон, зная, к чему приведет ее воровство, просить Нимсилэль о нем?!       Нимсилэль горько проплакала целую ночь, а наутро не пошла в Залы Врачевания. «И вообще больше никогда не пойду туда», — решила она.       Ей уже и раньше приходила в голову эта мысль — самой покинуть место, которое теперь вызывает у нее исключительно чувства вины и стыда. Но после жестокой отповеди Куинона этот путь начал казаться ей единственным оставшимся.       Как ни странно, приняв решение, она ощутила спокойствие. Раз нельзя исправить содеянное, она сама себя прогонит из Залов Врачевания. Найдет другое занятие по душе. И желательно подальше от дворца, целителей и Куинона.       Ночь ушла на то, чтобы продумать беседу с главным целителем, но утром Нимсилэль чувствовала себя бодрой и энергичной. До дворца едва ли не бегом бежала — так хотелось поскорее покончить со всей этой историей. Не учла она в своих планах только одного — реакции Лаухена.       Разговор проходил в его кабинете. Нимсилэль расположилась в кресле, главный целитель присел на край стола. Добавив в голос ленивые капризные нотки, она заявила:       — Лорд Лаухен, я не хочу больше заниматься целительством: оно мне, признаться, наскучило.       Лаухен склонил голову на бок:       — Хочешь отдохнуть?       — Нет-нет, хочу полностью уйти от врачевания, заняться чем-нибудь другим.       — И перечеркнуть весь свой опыт, все знания? — Лаухен покачал головой. — Еще месяц назад у тебя были и планы, и амбиции, связанные с целительством. И вдруг, ни с того ни с сего все наскучило, — он вздохнул, будто собирался с духом для следующих слов. — Я тебе не верю, Нимсилэль.       — Что?       — Думаю, ты мне врешь.       — Но… зачем? — Нимсилэль почувствовала, что краснеет, и разозлилась. — Я действительно хочу уйти! Мой уход никак не повредит Залам Врачевания. Ты легко найдешь мне замену.       Лаухен подошел к двери, прикрыл ее плотнее и вновь повернулся к Нимсилэль:       — Во-первых, ты незаменима. Во-вторых, я знаю, почему ты хочешь уйти: это ты помогла сбежать Эмлинэль.       Нимсилэль вскочила, но Лаухен поспешно приложил палец к губам:       — Я не выдам тебя, тем более после давешнего заявления короля. И тем более не понимаю, почему именно после него ты решила уйти? Я давно уже обо всем догадался, видел, как ты мучаешься, и не знал, как помочь. Но если ты уйдешь сейчас, то я и не смогу тебе помочь.       Лаухен глядел на нее с таким сочувствием и пониманием, что к глазам Нимсилэль подступили слезы.       — Почему ты не выдал меня?       — Потому что знал: ты не способна на зло. Ложь и притворство тебе, прости, тоже не очень хорошо удаются, — Лаухен улыбнулся. — Нет, Нимсилэль, я бы ни за что не отдал тебя в лапы этого жуткого Куинона. Но я ждал… наверное, это глупо… ждал, что ты сама однажды придешь и расскажешь мне все.       Нимсилэль опустила лицо в ладони, не в силах выдержать ласковый взгляд Лаухена, простонала:       — Я воровка, я лгунья, и мне ужасно-ужасно стыдно. Вот почему я хочу уйти. Отпусти меня. Пожалуйста.       — Бедная моя, — еле слышно прошептал Лаухен, а потом опустился перед Нимсилэль на колени и бережно отвел ее ладони от лица. — Посмотри на меня и послушай: ты добрая, честная и храбрая девочка. Ты помогла Эмлинэль — и даже король признал, что ты поступила правильно. Быть может, если бы ты сразу пришла ко мне и попросила помощи, тебе не пришлось бы проходить через все это в одиночестве. Ты стояла перед выбором: бездействовать или помочь другу в ущерб собственной совести. Решила помочь и теперь страдаешь, платишь эту цену. Прошу, посмотри на себя моими глазами.       Силы Нимсилэль иссякли. Она не могла больше спорить и не могла больше сдерживать горечь, которая копилась в душе все это время. Губы ее скривились, и слезы брызнули из глаз.       — Я не достойна этой доброты, — сквозь всхлипы произнесла она. — Ты не знаешь всего.       — Я знаю тебя, и этого достаточно.       Нимсилэль подалась вперед, уткнулась в плечо Лаухена, и он осторожно обнял ее за плечи. Ей было и тошно от себя, и радостно, что Лаухен не осуждает ее и не презирает. Она плакала, пока слезы не иссякли, душа не стала легкой, а голова — пустой.       Лаухен ласково погладил ее по спине и отстранился.       — Иди домой, Нимсилэль. Выспись, подумай обо всем хорошенько и… возвращайся. Если ты решишь оставить целительство, обещаю, больше уговаривать не стану. Но для меня это будет большая потеря.       Впервые за долгое время Нимсилэль чувствовала себя по-настоящему хорошо. Она не размышляла ни о словах, сказанных Лаухеном, ни о своем поступке — вообще ни о чем не думала. Дошла до дома, упала на кровать и проспала до полудня. А потом все в том же прекрасном настроении собралась и отправилась в Залы Врачевания.       Войдя, тут же поймала взгляд Лаухена — в нем смешались радость и облегчение. Он с улыбкой кивнул ей и вернулся к своим делам, а она пошла работать: на столе со вчерашнего дня дожидался мытья и сушки целый мешок корней лапчатки. Привычное монотонное занятие не требовало много внимания, и Нимсилэль то и дело поднимала голову: перекинуться словечком с другими целителями, дать отдых шее. Каждый раз, когда ее взгляд при этом падал на Лаухена, в груди становилось тепло, а губы сами собой складывались в улыбку. Нимсилэль даже не сразу это заметила, а когда заметила, удивилась и внимательнее прислушалась к собственным ощущениям.       Лаухен… Ее начальник, ее учитель. Такой привычный и понятный — и вдруг кажется ей интригующим и таинственным незнакомцем. Вычислил ведь ее, но не выдал и даже сам не показал, что в чем-то ее подозревает. Почему? И что он вчера говорил о том, что она неспособна на зло, что для него будет потерей, если она уйдет из Залов Врачевания?       В который раз найдя взглядом Лаухена, Нимсилэль поймала его ответный взгляд и вдруг все поняла: десятки его фраз и взглядов, которым она прежде не придавала значения, вдруг обрели это значение. То, что она прежде считала лишь его добротой и тактичностью, вдруг предстало в свете иного чувства. Тепло в груди Нимсилэль вдруг перешло в жар, щеки ее вспыхнули, но она не опустила глаз. А Лаухен, словно давно ждал именно этого мгновения, протянул ей руку. Нимсилэль выронила на стол корень лапчатки, с которым возилась, и шагнула вперед, быстро пересекла зал, не видя больше никого вокруг.       — Это правда? — спросила она, не сомневаясь, что он поймет вопрос.       — Правда. Я люблю тебя.       Нимсилэль прижала ладонь к груди, произнесла удивленно:       — И я. Как странно. Еще вчера я этого не знала, а сейчас мне кажется, что так было всегда.       Лаухен притянул ее к себе, и Нимсилэль, как накануне, уткнулась лицом в его плечо. Только теперь она не плакала, а улыбалась.

***

      Через месяц Лаухен и Нимсилэль поженились. На свадьбе главного целителя Залов Врачевания и дочери одного из дворцовых сановников присутствовал сам король Эрин Ласгален – Трандуил Ороферион. Он был в прекрасном расположении духа — по крайней мере так казалось со стороны. Трандуил щедро одарил жениха и невесту, непринужденно общался с гостями, хотя и рано покинул празднество. Главный телохранитель короля Куинон на церемонии не присутствовал по личной и настоятельной просьбе жениха.       Как и обещал Куинон, об Эмлинэль и её побеге к тому времени перестали судачить. Давно вернулись гонцы, разнесшие весть о её помиловании по Лесу. Но никто не явился во дворец с признанием, что помог ей сбежать.       И сама Эмлинэль так и не вернулась в Лихолесье.