Софа Генераловна под: — Maria Zamora Y Sus Muchachos — Mama El Baion
Когда придёт весна? Календарь на кухонной стенке подсказывает Лизе, что очень скоро, несмотря на её непролазную хандру. Аря упорно намекает, что осталось всего ничего до тепла, потому что в зимнем пуховике ей рукава короткими становятся, а новая весенняя курточка розового цвета в самую пору. Космос не разделяет энтузиазма дочери, не подгоняет дни и ночи, но искренне не понимает сокрушенных вздохов жены, которая и спустить ему вчерашний день на тормозах не хочет, и лепит из мухи слона, не доверяя. У него всё просто, а Лиза рвать волосы на голове готова. Не отпускает. И только Софа признает, что до настоящей весны далеко, а колотун закрался глубоко под кожу, замедляя ход мыслей и в очередной раз ставя перед выбором. Филатовых пуще других обложило по всем фронтам. Темень вокруг непроглядная, а ночью завыть хочется волком от бессилия. Но если Лиза с Томкой видят, что за нужно бороться, рано или поздно переставая наматывать сопли на кулак, то Милославская свои таймы уже отыграла. Шокировать только Холмогорову осталось, что не только друзей и отца Софа проведать решила, но случая как-то не представлялось. Да и обещала же Софокл подумать над своим поведением. Нет, перед сном как-нибудь обязательно поразмыслит, куда головушки посольские после первого дня рождения сына полетели, если не забудет. Терять же всё без боя не хочется. Нику тоже. Всё в делах, надёжа-государь, а она косяки его считает. Интересно, Милославский о статусе женатом своём пёкся напоследок или искренне сказал о том, что радикальными мерами проблемы не решаются? Дипломат херов. — Лиз, покурить есть? — после некоторых старых-новых встреч Софе точно нужна лёгкая никотиновая разрядка. — Только не дамские тонкие, это фигня полная. Косовы? — У него спросить и надо, он при себе держит, — Лизу отрезало от вредной привычки после того, как Кос оправился от переломов в девяносто пятом. Думала, что зажили иначе. Нервничать будто меньше стала. Чуть-чуть. Но курить бросила, пусть запах «Marlboro», улавливаемый от Холмогорова, ей сладок и приятен. — А сама-то? — должна же быть в сумке у жены Космоса пачка бело-красных антидепрессантов? — Не тянет, — Лиза догадывается, почему у Голиковой приспичило выпустить пар. Дать бы по ушам Космосу за то, что он так неосторожно столкнул Пчёлу и Софу, благодаря чему они сходу обменялись парочкой ласковых слов, но не имела значение чья-то чужая ссора в палате бессознательного Валеры. — Мы с тобой не лучшее время подгадали. Знал же Кос, что наши приедут, а тут встреча на Эльбе. Ты меня прощаешь? — Брось, женщина, это не твоя проблема, что я на твоего брата спокойно реагировать не умею, — и не умела никогда. Даже когда в дружках целый год держала, разбираясь в понятиях «долг» и «привязанность». — Просто, Лиз, сама понимаешь, что тебе бы тоже было бы не по себе. Бабская сентиментальность. Я неисправима. — Не возбраняется, — Софа и Лиза уже полчаса сидят в квартире на Кудринской, глотая безрадостный зеленый чай и устраняя годовой запас Арькиных конфет, но никому не становится легче от прожитого и пережитого за последнее время, — но, чума, курить не дам. Не спасает. — Тогда есть один вариант… — Какой? Софа сходу бы гаркнула, что предложение у неё беспроигрышное, но внезапно замолкла. Призадумалась, заправляясь всё тем же зеленым чайком. Но она не ожидала, что растеряется после недолгой встречи с Пчёлой. Внешне сохраняла выдержку, со всеми мило беседовала, особенно с Женей Гальской, статус которой так и остался ей непонятен, но что-то заставляло полоскать себя изнутри, что глаза молниеносно выдают актрису погорелого театра. О муже вспомнила? И это тоже, но в голове проскальзывала одна мысль: невезучая. Время прошло, люди поменялись и новые родились, чтобы у таких впечатлительных дам, как Софа или Лиза, не было сомнений насчёт того, что что-то их в их жизни происходит неправильно. Но если Павлова не искала для себя иного пути, не иначе как быть с Космосом и с переменным успехом справляться с его тараканами, то кривая Софы всегда издевалась над ней с завидной изощренностью. Не понимаешь, на каком этапе свернула не туда. Почему сама себе непонятна? Софа невесело размышляет о том, что разучилась понимать себя с той самой поры, когда отношения с Ником дали ощутимую трещину. Сначала не замечала мира, закрывшись в детской, а когда заметила, что мужу интересно с кем угодно, но ней с ней, то сложно было вернуть отношения в идиллическое русло. Его не устраивало, что на редких приемах, на которые он брал её с собой, жена откровенно скучала, не пытаясь найти себе собеседника и не располагая к общению, а Софка не хотела лепить из себя идеальную супругу, на лице которой всегда играет лицемерная улыбочка. Никита не понимал, зачем Софе профессионально заниматься фотографией, если жены его сослуживцев «такой дурью не страдают». Он просил соблюдать приличия, больше сидеть дома, а не гулять по улицам Копенгагена с фотоаппаратом и ребёнком наперевес, но сам не держался этого правила. Ник твердил, что пропадает на службе из-за того, что не хочет всю жизнь просидеть в заштатной Дании, а после Софа узнает от товарки по несчастью, где и в какой компании замечали «гражданина посла» и что амбре от него стояло крепкое — пять звезд. Софа и сама это замечала, временами пытаясь прижать к мужа к стенке и заставляя пояснить ситуацию, но после новогоднего приема в посольстве бочка с порохом взлетела на воздух со свистом. Из детской даже выбежал Артёмка, встревоженный тем, что обычно добрый папа и красивая мама кричат друг на друга. На компромиссы идти не выходило, на мир Милославские смотрели по-разному и разговаривать от души больше не получалось. Ник заскучал от неправильности Софки, слов похвалы искал среди друзей и более чем сговорчивых дам ближайшего окружения, а семью сделал приставкой к портфелю третьего секретаря. Говорит ей, что любит и все его мнимые привязанности не должны её смущать и провоцировать на скандал, но проще диктовать и ставить условия, чем слышать то, о чём говорит жена. Софа чувствовала, что оказалась в клетке, а жизнь в стенах служебной квартиры проживает не свою, мнимую. Настоящим оставался только сын, растущий не по дням, а по часам, а Париж, казавшийся Нику манной небесной, не виделся для Софки значимой целью. Что ей там делать? Чахнуть?— Ну да! Я должна была жить и радоваться, что ты в должностях растёшь, а с небес на землю спускаться не пробовал? Год в детской просидела, обо всем забыла и меня было стыдно людям показать, а ничего, что сын постоянно болел? Жалкий, орущий. Ребёнок твой! — Сколько раз предлагал тебе завести помощницу? По рангу положенную, а не по твоим мещанским порядкам! Всё сама, всё сама… Голову включать не пробовала? — Гляди, мать твою, аристократ нашёлся! Что, Милославский? От дружков нахватался? Или от их пригожих жёнушек? — И тебе неплохо бы стать на них похожей! — Чтобы научиться рот вовремя затыкать и лицом на приёмах светить? — Хотя бы, жена, — не слишком трезвый Ник недобро усмехается, смахнув со лба Софки непослушную темную прядь, — а что, чума ты зеленоглазая? Забыла, какой злобной собачкой я тебя пять лет назад подобрал? После бандюгана твоего доморощенного, как его там? Видишь, тоже на память стал жаловаться! — А чем ты лучше по факту? Чем? Те же яйца, только в профиль! Или принц на белом коне? — Софе нехорошо от упоминания о Пчёле, но, чёрт возьми, стал ли бы он говорить ей о том, что подобрал её собачонкой? — И какого лешего ты о нём базаришь? — Базарю? — злобный смех Ника раздается вспышкой. — Узнаю Голикову из девяностого! — Слушай, Ник, мы же научились уважать прошлое друг друга? Или мне казалось? — студенческие стажировки Милославский проводил более чем весело. Настолько, что отец упрашивал взяться Никиту за ум, ведя на чужбине степенный образ жизни, а не зависая вечерами в самых модных европейских кабаках. — Давай тоже перечисления твоих ранних побед начну? Закачаешься! — Что с тобой было бы, если б я тебя в этой разрухе к рукам не прибрал? — Не одна была, но влюбилась в тебя, чёрт дери! — заметив сына, укромно выставляющего маленький нос в дверной проём, Софка сбавляя ураган эмоций. — А теперь, гражданин посол, извините. Я к Темычу. Скоро билеты домой возьму, это запомни. На сегодня всё. С Новым годом! — За каким хером тебе делать там? — отъезд жены не входил в планы Милославского, который не желал личных перемен. Только профессиональных. — По папахену соскучилась? Примерная дочь? Или что другое заныло? — Оно мне надо, — строго отрезает Софа, отворачиваясь от мужа, — счастливые браки на небесах свершаются, а наш с тобой, дипломат, в ЗАГСе. Чем кончится? — Ты что делать собралась? Развод невозможен! — Скажи ещё, Ник, что тебе по службе не положено жён менять? — Я такого не говорил, — закрыв усталое лицо ладонями, Никита качает головой, не пытаясь переварить те обидные фразы, что в запале бросил жене, — надо тебе — езжай. Но без резких движений. Не вздумай дурить! — Но сам себя выдаешь, Милославский, — слишком много историй о вынужденном статусном браке Софка успела услышать за годы, проведенные в Копенгагене. И всё время отнекивалась от мысли, что и у них с Ником похожая картина. — Я на боковую. Надеюсь, ты будешь спать без сновидений!..
Тёмке пришлось спешно объяснять, что папа устал, папа вовсе не хотел никого пугать и обижать, а у мамы всё хорошо. Разве умеет она расстраиваться? В скором времени они поедут к дедушке, который давно ждёт их в гости, и малыш наконец-то увидит родную страну, где зимы настоящие, а весна самая прекрасная на свете. Он Москву по фотографиям и рассказам старших знает, но скоро будет шагать по парку близ Патриарших, где Софа провела самые счастливые годы своей жизни. Обязательно. Детские мечты должны сбываться. Софка не только себе помогает не потонуть. — Поехали, Холмогорова, — настоятельно изрекает Софа, напоминая о том, как любит перемену мест. Лиза в юности тоже запросто куда-то могла сорваться. Нечасто, но метко. Однажды всем миром возвращали. И вернули на радость Космоса. — Поехали, говорю. Котёнок срать не будет. Настроения нет. Тоскливо! — Куда поехали? — Холмогорова чуть не поперхнулась чаем. Будь она помладше лет на семь, то сказала бы Софе, что усвистать можно в Ленинград. К Ёлке под крыло. Но город название сменил, Лиза и Софа давно не студентки, а кочевать с детьми — то ещё увеселение. Особенно когда синеглазая почемучка спрашивает, когда они поедут к папе. — Ты последствия-то рассчитывай. Помчались они с дитями? — В Саратов поехали для начала, — старинный волжский город прославил ещё Грибоедов, поэтично окрестив его «глушью». А у Софы там отцовская сестра жила на самой Набережной Космонавтов. Можно наведаться. — Волга — река великая и живописная, с горя утопиться не грех. Русалкой буду. И кстати, Холмогорова, заедем на место приземления Гагарина, тоже рядом Ваша с Косом тема. Точку опоры найдете заодно. А то началось в колхозе утро! — Оставь в покое родину моего любимого Матроскина, — и пока Аречка увлечена раскраской, а Космос уехал по делам вместе с Беловым, Лиза и Софа могут поговорить без свидетелей, — но, Соф, признайся… — Может, Лизк, без допросов? — хоть тут без шансов. — Я не настолько интересная персона. Тут у тебя дичь повеселее происходит. — К отцу приехала погостить, потому что давно звал, — Лиза достаточно хорошо изучила Софу, чтобы предположить то, что домой её притянула не только тоска по Константину Евгеньевичу и городу детства. — Тому проведать. Может, меня. Да? — Хватит прибедняться, Павлова, у тебя был только один вариант — встречать меня с хлебом и солью, — аккуратно поставив чашку на фарфоровое блюдце, Софка решает устранить недосказанность. — Я всё равно бы приехала, это раз. Вас всех не видела давно, а дома дышать свободнее. Это два. Не играть же мне в пятки? Хрен с ним с Пчёлой, я это давно пережила и переболела. Просто не по себе от его недовольной рожи. Считай, что это — два с половиной. — Три? — осторожно спрашивает Елизавета, предвидя, что подруга ничем её не обрадует. — Жена дипломата в отключку ударилась. На починку время нужно, а переезд идёт в комплексе мероприятий, — покрутив обручальное колечко на пальчике, Софа снимает его, внимательно разглядывая золотые грани. — Меня подобрали, одели и пригрели. Бедная родственница, а не цековская дочка. Чего-то своего хочет, а не по протоколу играть. И что? Дальше бесперебойно слушать бред сивой кобылы? Временами пьяный. Про дочку примерную, про злого бывшего и то, что не вышла из меня приставка к карьере. Ну никак! А я не на помойке себя нашла. Если коротко. Софка не хочет сыпать оскорблениями и обвинениями. Ей бы поразмыслить о том, куда дальше двигаться и как разговаривать с мужем, который с недовольством отпустил её домой. Или сразу шокировать? Сказать честно, что за разводом приехала. И не тянет её обратно. — Это десятилетие проклято! — Все под раздачу попали, — Софе сложно поспорить с Лизой, — сказочная удача нам выпала, что скажешь? У одной дипломат-карьерист с тягой к бутылке и всяким нехорошим знакомствам, а у другой… — Ты договаривай, чумичка, — Лиза не бежит от правды, — морда бандитская — люди шарахаются. С виду бизнесмен при тачке и деньгах — так оно и есть, а кокс по карманам прячет. И вид перестал делать, что куда-то не туда несёт… Лиза шумно выдыхает, прекращая наметившуюся истерику усилием воли. Она достаточно наплакалась одна и в темноте. Больше не хочет. — Как Фарик, — Софка до сих пор со смехом припоминает, как восточный гость чуть не сбагрил её в Душанбе. Отбрехалась от дружка тем, что в следующий его приезд обязательно подумает над его предложением. А сама… Рассталась с Пчёлкиным, уехала из Москвы в неизвестном для всех направлении. — Светлой ему памяти! — Тоже самое говорит, потому что его снова не затянет, — Лиза редко делилась наболевшим с кем-то, кроме Космоса, но ситуация выходила из-под контроля, а его опять ничего не пугало. И Холмогорова не могла сравнивать покойного Джураева и своего мужа. Разные… весовые категории. — Но «как Фариков» не надо. Надоело… — Зато не променял тебя ни на кого, — ситуацию это спасало мало, но Софа оттаивала, когда видела отношение Космоса к жене и дочке, — а меня не променяет, потому что развод — урон службе. И оно мне надо? Софа старательно намекала, как стало сложно делить крышу над головой вместе с Милославским, но Лиза всё равно удручена. Потому что когда-то Софа искренне желала быть счастливой, потому что сошлись они с Никитой ожидаемо и правильно. И из-за того, что время проехалось по подругам катком. У Томы Валера в коме, у Софы с Ником полное расхождение характеров, а у Лизы… Космос чуть брата её не убил, нюхает под шумок и не видит никакой угрозы в своем поведении. В тупик себя вгоняет, но больше не пытается скрыть, что пакет с коксом далеко не забрасывает. Злоупотреблять не станет, но заставит Лизу вспомнить, сколько раз в самые тяжёлые годы она строчила заявление о разводе, прятала его в рабочий стол, переписывала и рвала, потому что проблему нервное топанье ногами не устраняло. И сейчас ничего не решит. У Холмогоровой, как и в забытые шестнадцать, во всем виновата любовь. Глупая тяга. От зависимости Космоса не спасающая, но заставляющая обоих стоять на месте, когда следует бежать со всей дури. Но жизнь не настолько проста, как кажется. И Лиза не может опустить руки. А Космос просто не может её отпустить от себя. А Софка рассказывает обыденно, словно закончилась её песенка с Ником. Замуж выходила бодро и решительно, а теперь не знает, как без обиняков сказать Милославскому, что это не каникулы и не передышка. Возвращение к себе, к истокам, где датскому ветру места нет. И французскому тоже. Давайте вообще без стихий! — Он знает? — услышав, что Софа думает лишь об одном исходе отношений с Ником, Лиза ещё более поникла. Не ожидала, что и Софку занесёт на те же галеры. Но с другой стороны ожидать этого и стоило, потому что часто Генераловна рубила с плеча, полагая, что иного выхода из застоя нет. Кажется, что именно так она и Пчёлу бросила. Также и замуж вышла. Схема отработанная. — Ты озвучила, что будешь делать? — Обойдётся, а я освоюсь заново, — родной Софе город за не самый большой промежуток времени стал иным. Начиная от светящихся вывесок и витрин, заканчивая людьми. Впрочем, последние неизменно испорчены квартирным вопросом. И финансовым. Что-то в жизни остаётся статичным. — Отдохну, устрою мелкого в сад, а дальше буду оправдывать корку фотографа. Я её ещё в девяносто пятом получила, выцепила возможность. Не диплом юридака, но греет. — Сразу отсекать? — Лизе бы духу не хватило. Да и мнимые расставания с Космосом ни к чему не приводили. Злая ирония судьбы. Инопланетная. — Погоди, давай обмозгуем эту ситуацию. Пересиди здесь месяц, два. Оглядись, с отцом поговори. Пусть твой муж сам сюда приедет. Какая на хрен Франция, если у вас в Дании неразбериха? — Было бы хорошо, если он хотел сюда приехать, — но Ника не заманишь в Москву, если в том не было служебной необходимости, — родителей увидеть, чтобы внука показать не на фотографии. А когда я уезжала, то прощаться не стал. И ради чего ждать? Ты, Лиз, цель свою видишь? За что держаться? — Вижу, — произносит Лиза, поглядывая в сторону вечернего окна, — в противном случае, Соф, всё давно было бы иначе. Ещё году в девяностом. Не находишь? — Тебя несло в одном направлении. А я не вижу смысла счастливо оставаться там, где пусто, — ни прошлого, не будущего, ни себя. В девяносто первом уверенно резала, в девяносто втором уплыла в дальнее плавание, а в девяносто пятом поняла, что корабль дал пробоину. Виноваты оба. — И не растёт капуста. Извини за каламбур. — В свете последних событий, Софокл, нашу деревню дураков спасут только каламбуры, — пошуршав фантиком от «Птичьего молока», Лиза поворачивает голову в сторону детской и прикрикивает, намереваясь проверить связь: — Аря, иди к маме! Что молчишь? Не краски на полу в этот раз? — Не-а, порядок! — звучно подаёт голос дитя Космоса. — Ща-а-ас иду!.. — Смотрите, мама дорогая, кто включил воспитателя? — Софа хохочет, видя, каким серьёзным стало лицо Лизы, знающей, что отсутствие звуков в детской — признак готовящейся диверсии. Но в этот раз пронесло. — Три дня с моей звездой, Софа, и посмотрим, кто из нас будет плохим милиционером, — Лизу нельзя назвать строгой мамой, но какие-то вещи она не спускала дочери с рук. — Но к весне поближе будем. С детьми не замечаешь, как летит время. — Отец обещал заехать за мной к семи, а уже без пяти, — веки отчего-то стали слипаться, но Милославская поднимается с места, воскрешая свою активность. Печалило многое, а особенно безмолвный Фил, которого она привыкла видеть нерушимой стеной, однако сдаваться нельзя. Кому-то хуже. — Арюшка, поехали со мной? Воспитываю я лениво, конфеты есть, а ещё у меня сынок прикольный. Игрушечный. — У меня тут коты, — деловито отвечает Ариадна, залетая на кухню и приникнув к матери, — и мама с папой. Я в гости не поеду. — Вот видишь, Софа, — покрепче обняв дочурку, Лиза приглаживает её пшеничные пряди, выпавшие из-под ободка, — мы занятые. И пока папу с мамой не воспитаем, то никуда не двинемся. — Холмогорова, это ваш шанс, — вместо искупления грехов, — слушайтесь хорошего человека! — Наши дети будут лучше, чем мы, — Лизе сложно сказать, какой вырастет Арька, но никому не позволит трогать её доброе сердце грязными руками. — Они уже лучше, — Софка не даёт авансов своему поколению, — не обольщайся на наш счёт. — Иллюзий не питаю!.. Озорно подмигнув маленькой копии Космоса Юрьевича, Софа направилась в коридор. Внизу её уже ждали. Лиза, нагруженная Арькой, направилась следом. День заканчивался спокойно. Выдох.***
Пчёла под: — Коста Лакоста, Элджей — Бронежилет
Витя молчалив. Женя не лезет к нему в душу, но без объяснений понимает, что сегодня он уедет ночевать к себе. Пришёл в себя, восстановился и готов грызть землю зубами с ретивым рвением. Тем более оставаться у неё дома уже неудобно, потому что завтра с утра Жене вернут сына, который достаточно загостился у бабушки. И после больницы Пчёлкин заехал лишь на ужин и перекур, потому что в «других заведениях понимания нет». Гальская не отказала. Да и женское любопытство в разумной мере двигало её сознанием, ведь у Филатовых ей довелось пообщаться с Софой, о которой раньше она слышала мало. И то пьяное. И всё от Вити. Значит, человек хороший. Как минимум. С огнём. — Тяжёлый Фил, тяжёлый, — с грустью отмечает Пчёла, не питая надежд на скорое выздоровление друга, — кто знает, может, транспортировка нужна. Германия там, ещё куда. Или у нас сто докторов сменим. Думать надо. — Время не гони, — все хотели внезапного чуда, но Женя не обольщалась, — одно хорошо, что Тома не одна. Родители где-то подсобят, а где больше, то там и мы. И как знала её давняя подруга, когда приезжать… — Мать её, — Пчёла кривит губы в усмешке, мысленно вернувшись к своему короткому диалогу с Софой, после которого их развели в разные стороны. — Главный «Чип и Дейл» приехал. Как без неё жили, Женёк, хрен его знает! — Злишься, Вить? — странно, если вновь прибывшая бывшая вызывала бы у Пчёлкина иные ощущения. Или полное отсутствие эмпатии. — Нет, просто однажды по-человечески не получилось с ней ничего решить, — Пчёла обижен, чего не скрывал. Хоть и у самого рыжее рыльце в пуху, а мать до сих пор припоминают ему упущенное. Пусть Пчёлкин и не признавал своё фиаско. Западло переживать из-за бабы? И это тоже, хотя и было не по себе. — Не знаю, о чём с ней говорить. Что у неё там? Какого хера не было её и не было, а тут здравствуйте! — Да уж, пациент, — в Пчёле говорили эмоции, причём немало растревоженные, — видимо, тебя сильно приложило. А расстаться нормально у вас не вышло. Не объясняй причин. Слышала. — Дело прошлое, — пересказывать историю знакомства с Голиковой Пчёла не будет, — но чё ей тут делать? Я ничего путнего не вижу. Хвост прижало? А нехуй было кидаться, куда не потянешь. Но это не моё дело. — В тебе говорит уязвлённая гордость, — Женя прекрасно понимает, что Пчёлкин не из железа, а переживания могут стать и его невольными спутниками. Так происходит, если рядом случайно оказывается кто-то прежде очень близкий. Свой. — Она — твои единственные настоящие отношения, я права? Два года вместе? — Срок приличный, — и это не Пчёла придумал, а Ленка Елисеева однажды сказала, когда Белого из армии не дождалась, — нормально всё было, как у всех. Женился бы со временем. Но чего-то не по плану пошло. Объяснять не стану. Мрак. — Да, Пчёлкин, любить двоих — как это трудно, как тяжело любить двоих, — Гальская в очередной раз обрадовалась тому, что после гибели мужа чувствовала себя неприступной крепостью. Зато могла быть другом. Честным и беспристрастным. И про скрипачку слышала, и про дочку партийную. Исповедь. — Песенку такую помнишь? — Фильм видал с Караченцовым, а в любовь не верю, не в этой жизни, — умеет же Женька прижать его к стенке, — но моя жизнь похлеще кино. С каждым годом круче сценарии. Оскара дашь? — Совет дам, Виктор Павлович, — друзьям надо помогать, а Гальская ещё и доктор — обязана в проблемах людей копаться, а не только в костных тканях. — Лабиринтов нагородил? Обезопасился, никого близко не подпускаешь. Но, к началу, разберись в себе. От какой-то напасти отпустит. Дышать проще станет. Это точно. — Если бы оно на деле было просто, — как правило, самоанализ посещал Пчёлу по пьянке, — но за доброе слово спасибо. И за ужин. Готовишь обалденно. Зря в медицину пошла. Не жалеешь? — Есть призвание и желание помогать, — Жене было тяжело в учении, попутно пытаясь воспитывать кроху сына, но она справилась, — иначе, Витя, как бы мы тогда познакомились? Без сломанной лапы Космоса? — Это Кос мне должок спустя годы вернул, — не карточный, но судьбоносный, — алаверды! — Какой по счёту из твоего погромного списка? — Как бы он без меня Лизку поймал? — благодарить должны оба. — И то верно, — спорить с Пчёлкиным здесь неуместно, — кофе будешь? — Нет, а то не усну потом, — нащупав в кармане ключи от машины, Виктор бросает короткий взор на часы. — Всё, по коням. Филимону своему привет передай, на работе завтра не зевай, а я позвоню. Ехать пора. — Не позвонишь же, Пчёл? — не в ту сторону глаза глядят. Не в ту… — Не выдумывай! Пчёлкин растворяется в московской зиме, оставляя Гальскую наедине с собой. Ей так легче. Правильнее. Без потерь. Ничего не болит.