OST: — Григорий Лепс — Полетели
Семь утра. Надо немного приоткрыть веки, чтобы робкая поступь новорожденного дня несмело постучалась в окно и окончательно разбудила первыми солнечными лучами. Лениво вздохнуть, потянуться и подняться с кровати, опуская босые пятки на ворс ковра. Облачиться в шелковый халат, недовольно взглянуть на сонную физиономию в зеркало и, недолго думая, махнуть на беспокойства рукой. Космос так с завидной регулярностью поступал, наплевав на угрызения совести, а чем его дурная жена хуже? Он же учит её относиться ко всему проще, а она за десять лет в одной кровати не способна внять его воззванию? Всё элементарно, как Холмогорова любит: в голову нельзя брать вещи, способные с ума свести. Это легко, как покажется на первый взгляд. Вот Лиза и не будет пургу молоть. Сделает попытку заглушить неугомонное сознание, которое ничего не умело выставлять против многолетней привязанности, решительного выбора, не позволяющего резко всё взять и бросить, как глупой воздушной дурочке, и, чёрт возьми, человека. Своего человека. С которым мир, каким бы неидеальным он не был, всё же давно построен. И в нём хорошо. И в нём дом. Лиза может от него отказаться? Единолично собралась решать то, что касалось двоих? Двоих запутавшихся и уставших людей, которые до ужаса боялись навредить третьему — маленькому и слабому. Пускай знают, что держатся друг за друга вовсе не из-за красивой журнальной картинки, где родители натянуто улыбаются, а ребёнок будто картонный. За оболочкой пустота. Положа руку на сердце, Холмогоровы не умеют жить подобным образом, а их отношения ни разу не были фальшивыми. Но Лиза с трудом смирилась с тем, что судьба снова подкинула ей нетривиальные истины: справедливости нет, хороших и плохих тоже, а клятвы и обещания рассыпаются пеплом в снежную погоду. Что остаётся? Остаётся сама жизнь, напоминающая о себе первыми рассветными бликами. Жизнь несломленная. Вставшая с колен, стряхнувшая с плеч зимнюю пыль и глубоко вдохнувшая прохладный воздух марта. Выдохнувшая, собравшая себя по осколкам и сделавшая шаг дальше. Дальше от слабости, боли и обиды. Ни шагу назад. Не оборачиваться. Остаётся человек. Свой, собственный. Он больше ничем не может тебя ни удивить, ни расстроить. С ним, говорят, каждый день как на пороховой бочке, но ты лучше знаешь других, что и ему тоже не чужд страх. И ладонь протягивается к нему, чтобы повести общей дорогой, надеясь переспорить прочие обманчивые пути, идущие рука об руку рядом с ними. Ладонь обжигает, стоит услышать о повальной уверенности в правильности происходящего, но есть ли силы всё порвать? Есть ли право у обоих? Ты исправлять его не хочешь, подстраивать под себя тоже, но безустанно ждёшь, что гром грянет и ветер переменится. Он выберет. Что он выберет?.. Её? Кос давно выбрал. По сторонам не смотрел, а ночами сжимает в объятиях, словно инстинктивно движим липким страхом глухого одиночества. Любит. Этого мало? Лиза же снова выбрала его. Не ушла, не убежала. Ей не восемнадцать, и она представляет, что будет после того, как дверь закроется, а самолёт взлетит, унося её в дождливый город революций. И Лиза остыла. Огляделась, увидев, кому воистину плохо, кому хочется лить слёзы, а чьи проблемы решаемы. Приняла правду близких людей, которые жили по законам мира, в котором каждый друг другу враг. Даже они — друзья детства, давно ставшие семьёй, и те — враги, которым мало достигнутого вместе. Своего хотелось. Тогда, быть может, легче станет. Хотя бы дышать. Форточка приоткроется. После аварии прошёл месяц. И весь этот месяц Космос и Лиза живут в состоянии латентной борьбы. Кос настаивает на том, что кокс больше не ввергнет его в безумство, это не проблема, из-за которой жена не может ему доверять, а Лиза перечисляет причины, по которым наркотики громили его, опустошали и лишали личности. Ему мало было клиник, которые он ненавидел? Мало капельниц, мало приводов в желтый дом, оставшихся пятном биографии из начала девяносто пятого года? Мало пилюль, которые он принимал с пару недель, а после в раздражении разбрасывал по полу, едва ли не топая ногами и крича, что со своей тягой он может справиться сам? Хочется ли Лизе вспоминать, как сгорбленный Космос стоит у открытого окна на лоджии, вбиваясь немигающим взглядом в ночную улицу, а чувствуя родное присутствие, поворачивается, закрывает лицо руками, спрашивая, к какому чёрту его не раздавило самосвалом? Вот и сейчас вспоминать не хочется, особенно видя, как Кос сопит на подушке рядом, а его лицо не таит ни единой ужимки, усмешки, горечи. Круги под глазами стали чуть бледнее — не настолько выраженными, как двумя годами ранее. Сомнительный повод для радости и умиротворения, не обещающий ничего хорошего и не вселяющий уверенности, но Лизе хочется погладить Космоса по щекам, не сдерживая в себе порыв огромной нежности. Водить пальчиком по чёрным бровям, скулам и губам, чтобы он открыл глаза и посмотрел на неё так тепло, как никто и никогда не посмотрит. Она так и делает, а он так и смотрит. И Лиза ловит приоткрытые губы Космоса, ложась на него и погрузив ладони в темные мягкие волосы, которые неощутимо перебирает, и этим невинным жестом заставляет его руки крепче сомкнуться на её талии, безжалостно сокращая расстояние между ними. С добрым утром! — Откуда такая упала? — у Холмогорова мысли путаются, а слова скатываются в глупый вопрос, на который Лиза найдёт… свой вопрос. Раз ему так неймётся поговорить. — Про романтику вспомнил? — сложно светски беседовать, если любой взмах ресниц расценивается, как выстрел на поражение. И падает она. Место приземления, правда, проверенное со всех сторон. Насиженное. — Думал, что в бред ушёл, — но светловолосый демон с именем Лиза карты спутал. Обняла и поцеловала, подарила алмазный взгляд, а дальше Кос и без подсказки всё знал. Вёл. — Утро добрее не бывает? Месяц Холмогорова не будили так, что перед глазами звездочки заветные летали, а в комнате опять захотелось забаррикадироваться. Обычно Кос первым просыпался и вероломно удерживал Лизу под одеялом, но сегодня она все порядки нарушила. Глюки, наверное, надо себя за локоть ущипнуть. Не помогло, а Лиза также водит пальцем по его лицу. И это он чист. Всё время после аварии, хоть иногда тремор в двадцать восемь в гости приходит и голова на куски разлетается, отчего «Цитрамон» горстями уже не помогает. Дожил, докатился. Но живёт своей сумасбродной жизнью, а сегодня, кажется, рай вернул ему пропуск. Не кажется. Потому что Лиза теплая, сонная и своя. В глазах нет горечи, а значит, что весна наступила. Оттаяла. Не зима здесь вовсе не была виной. Простила? Лес расколдовался? Или Лиза готовит ему новый сюрприз, чреватый покупкой билета до Питера? Космос ничего не предполагает. Космос любит свою жену, а о том, что крупно перед ней проштрафился думать не хочет. Она, очевидно, тоже. А остальное останется за пределами утренних часов вдвоем. К слову, дочь, спящая на другом конце квартиры, проснётся часам к десяти. Папа разрешает. — Хватит дрыхнуть, генерал, — говорит Лиза без всякого сарказма, накручивая золотистый локон на указательный палец и с вызовом смотря в глаза Космоса. — Товсь или прячься? — Поймала же? — на крючок. — Ты не сопротивлялся!.. Кто в ловушке? Лиза промолчит, а Космос глазом не моргнёт, потому что слишком воодушевлен. Кос целует жарче, сливая два дыхания в одно, и Лиза углубляет поцелуй, побуждающий её покорно ослабеть в мужских руках. Ещё мгновение, короткие секунды, и голубоглазая вжата в кровать, томное обнаженное тело трепещет от ощущения скорой близости с любимым мужчиной и от соблазнительных поцелуев в шею, по вздымающейся волнующей груди и напряжённому животу. Космос впивается в неё с такой пылкостью и упоением, что Лиза замирает натянутой струной, если он на секунду отстраняется. Она учащенно стонет, тянет к нему руки, гладя по мощным плечам, и когда чувствует, как он играется с острыми сосками, легко покусывая и сминая губами каждый, то ощущения обостряются до предела. Опустошают, любые мысли из головы прогоняют. До края. Нет слов. Лиза уязвима. Космос очарован: беспокойные синие глаза блуждают по оголённым стройным изгибам и желают запомнить каждую секунду наедине, запечатлеть её безмятежной и желающей быть с ним единой в любой мелочи. Он ненадолго поддается, почувствовав вкрадчивое прикосновение к паху и пальчики, сжавшие изнывающий член у основания. С придыханием Холмогоров схватывает скольжения вверх-вниз, нежнее нежного и повергающее в совершенное безволие, но останавливает Лизу, понимая, что не хочет торопиться. Это он будет вести, а она довольно вздыхать, когда он рассыпает поцелуи по бесстыдно раскрытым бёдрам и трогательным коленкам. Кос хочет Лизу безумно, как свой самый сильный и вечный наркотик, с манией к которому ему, в отличие от других, не справиться. Он не умеет отпускать, он всегда будет ждать её, даже если она причинит ему боль и попробует размагнитить их внеземное притяжение. Он зависим. Слаб. Одурманен. Косу голову сносит в пух и прах. И Лиза отдаёт, вручает себя в самые дорогие на свете объятия, а Космос продолжает распалять её, искусительно приникая к влажной плоти, то терзая клитор резким нажимом языка, то делая касания нарочито тягучими, то опять усиливая нажим в такт с тем, как она шумно всхлипывает от невыносимого желания. Лиза держит ладони на затылке Космоса, покручивая вьющиеся темно-русые волосы почти до боли. Она хочет, чтобы он брал и ласкал требовательно, что незамедлительно получает, ощущая, как крепкие руки по-хозяйски оглаживают бока и ребра, и голову кружит от сладостного морока. Лиза извивалась, безмолвно умоляя Космоса о большем, и, рассыпаясь на миллиард осколков, не помнит ничего, что могло бы остановить их у самой вершины. Есть только она и он. Он и она. И тихий вороватый шёпот, просящий раствориться в друг в друге ещё и ещё, с разбега на полной скорости, и сбивчиво произнесённое любимое имя. — Космос… У Коса в груди кольнуло и сдавило сердечную мышцу до боли, едва он заслышал голос Лизы и поднялся, чтобы увидеть её красивое лицо. Она невыразимо чуткая и женственная, лишённая страхов и любящая. Такая, какую он любит и хочет, и Космос опять подается к розовым искусанным губам. Жадно, неистово, оголтело. Но Лиза тянется к нему, не отталкивает и сил на терпение больше нет. Кос усаживается на кровати, не стараясь унять вожделения, от которого колени свинцом наливались и сам весь плавился, и Лиза чувственно обвивается вокруг него. Она не препятствует тому, что Космос насаживает её на себя, удерживая за ягодицы, толкнувшись глубоко и целиком заполняя. Лиза отвечает ему отзывчивыми частыми движениями, усиливая общее на двоих возбуждение, от которого невозможно избавиться — можно только срываться по водопаду, скатываться в пропасть за несгибаемыми чувствами, способными в миг вознести к небу, либо обрушить, сжечь сердце до серого пепелища. Уронить навзничь. Разбить. Быстрее, выше, стремительнее, ближе и ближе. До конца, без остатка и шанса на то, что они перестанут бросать друг другу вызов. Полностью сливаясь в одном ритме, в одну стихию и дуновение ветра. Это безумие — метаться на сбитых простынях, как в лихорадке, прижимаясь тесней, звонко и пошло соприкасаясь телами. Это невозможно — быть настолько близкими и безудержно забываться. И когда Лиза в измождении сжимается изнутри и зовуще трепещет, склонив голову Космоса к своей мягкой груди, алеющей от следов неосторожных губ, он готов потерять себя от исступления и от одного её беззащитного вида. Беззащитного ли? Если Кос покорен, а алмазные глаза затуманили взор на всё, что прежде мучило и разрывало. Сносило. Лизе не хотелось помнить ничего, кроме этой комнаты, тишина которой разрезана гулкими стонами и солнечным светом. Космосу не хотелось видеть перед собой никого, кроме жены, без боя укравшей его волю, и раз за разом покачивающейся на нём, пуская по венам искры и окончательно захватывая. И слабая дрожь Лизы, соединенная с обессиленностью Космоса, не обманывает влюбленных. Вспышка следует одна за другой, стирая ход времени, но не останавливая бурю внутри. Один разряд, второй, третий, вознося дальше и дальше, накрывая ослепляющим удовольствием, и Кос роняет себя на подушки, не отпуская затихшую Лизу от себя. И она оглушена. Не отодвигается, не мыслит тем, что может встать и оставить его. Потеряна. Вспомнить бы, что вчера было вечером. Ведь культурно спать легли, как только Кос вернулся со сходки «Бригады» с группировкой, незнакомой Лизе ни названием, ни персоналиями. Откатились по разные стороны кровати. Днём же повздорили по дурацкому поводу, надо сделать вид, что устали. Четыре недели и целых два дня так делали, чтобы ночью придвинуться вплотную, удобно сплетя руки и ноги, а утром везде опаздывать. Противоречия не разрешили, проблем вагон и маленькая тележка, которые думали решать по-разному, но за десять лет лет вместе они не приелись и не надоели друг другу. Тут не только любовь виновата, которой одной было бы мало. Тут сама жизнь намекает, что иначе уже жить не получится. Вросли, сплелись. Ну и браки на небесах свершаются. На этом Кос и Лиза спелись ещё в первую брачную ночь. Но как до этих небес достучаться никто не знал. Пока. И надо ли? Если жизнь повсюду, она не останавливается, а понимать друг друга Холмогоровы умеют с прищура глаз и деликатного покашливания. Просто… Ничего не просто, а сюжет сумасшедшей парочки из высотки на Кудринской закручен лихо. Закачаешься. Или с ума сойдешь?.. — Хорошо как, — не боясь придавить Лизу своей мощью, Холмогоров не отодвигается. С места не сдвинуть, тем более видя, как шаловливые ручки алмазной порхают по его спине, воруя покой. Всегда так делает, ничего святого. Ведьма! — Пятница, — Лиза вздохнула, не жалея, что не имеет возможности потянуться. — Ребенок сад проспал. Классные мы родители. Всё по одному месту… — Да по ней родимой, — Кос сдавленно смеётся, но приятная истома всё ещё владеет им. — Где родился, там и пригодился… — и смеялся бы ещё громче, если бы не получил от жены подзатыльник. — Бля, ты чего? Нарываешься? — В кое веки утро начиналось без поиска пропавших твоих трусов, — Космос откатывается, ложась на свою сторону кровати, и Лиза растягивается во весь рост, попытавшись подняться на локтях, но тут же резко опускается на лопатки. Слышится скрип матрасных пружин, и она обозленно рыкнула, дунув себе на лоб. А Космос ржёт, за что его убить мало. Но жалко. — Мы древние, мы старые. Что ты ржёшь, Холмогоров? Это раньше у нас с тобой сердце выпрыгивало от переизбытка эмоций. А сейчас колени вылететь могут и спина сорваться, нечего надо мной угорать! — Красивая, всё не настолько хуёво, — Космос расставляет перед Лизой объятия, и она ложится к нему под крыло, положив голову на плечо. В мышцах слабость, ноги ватные, но обоим нравится осознавать, что ничего не мешает уединению. — Я давно хотел, чтобы с утра ты от меня впопыхах не убегала. Типа ничего не было. Я ж с тобой побыть хочу, понимаешь? — Нет, я думала, что в офисе, кафе или в каком-нибудь притоне, не дай Бог, у тебя есть другая Маша-Наташа или недобитая Люда-приблуда, — Лиза хитро фыркает, заставив Космоса подумать о том, что женщина с чувством юмора — сумасшедшая женщина. — И ты должен делить внимание, но нарисовалась хмурая мамаша твоей дочери. Ты долги супружеские раздавать задолбался. Ну, генерал, если без яиц хочешь остаться, то можно и налево сходить. Хочешь? — Блять, Павлова, какие, нахуй, бабы? Рад бы покрасоваться перед кем, вроде не урод, а мало ли, что духами твоими от меня разит на километр, так ты заколдовала. Ведьмачишь, бля буду! Не стоит, не то пальто, свою хочется зажать в углу. Дуру! — Космос закатывает глаза обречённо. Что Лиза выдумала? Он не святоша, от него бы ей в своё время дальше держаться, но упрекать его в том, чего нет, бессмысленно. — Дура дурой, ревнивая до ужаса, но что-то ты никуда не торопишься, — теперь без умолку гоготала Лиза, понимая, что ей в очередной раз в любви признались. Своеобразно. Штаны и шляпу сняли. Уважение, мать его, а она шутки шутит. — Прилёг, пригрелось тебе? — Я не прогоняем, — Кос хочет пронзить Лизу взглядом, взыскательно глядя прямо в её лукавые голубые глаза, но на его строгость у неё есть уловки, от которых у него пульс учащается и живот непроизвольно подрагивает от приближения блаженной судороги. Как там классик сказал? Не та баба страшна, которая держит за причиндалы, а которая — за душу? Но что делать, если за всего цельного мужика ухватилась мертвой хваткой? Точнее, сам к ней прилип, чтобы жизнь медом не казалась. Об этом в книжках не говорят? Впрочем, жалоб у Космоса нет. Ни единой. — Твою мать… Лиза! — Ты демон неизгоняемый, — без доли иронии произносит Елизавета, касаясь губ Холмогорова невесомым поцелуем и закрывая для него свет солнца, — а я дурная ведьма. Пойдет? — Стервью заделалась? — Космосу надоедает своеволие жены, которая с огнём играет. Хозяйка его пламени. Алмазная. — Верни мне мою Лизку! — Я никуда не уходила, — Лиза начинает размеренно перебирать взмокшие пряди мужа, от чего его волевое лицо смягчается. Выиграла. — Всё, я идеальная жена? — Круче нет, — против правды не попрёшь. Устало поддаваясь женским рукам, Кос думает только о том, что не хочет, чтобы Арька проснулась раньше времени. — Так, на чём вчера остановились? Куда вы с Софой намылились? Ей мало двух загубленных пацанов? — Я сказала, что если ты будешь испытывать мое терпение дальше, то мы умотаем в Саратов, как Софа и хотела, — месяц же думают две подружки о том, по какой гарантии можно сдать мужей, чтобы вернули подрихтованными. Но Лиза решила, что с этим ремонтом дело решит сама, а Софка… Забывала, где какая деталь. Слишком дома хорошо. Третью неделю трубки из Копенгагена сбрасывает. — Мы только выяснили, что происходит, когда у нас кончается терпение цапаться друг с другом, нет? — а сейчас рискуют опять договориться до того, что Космос уходит спать на диван. — Выяснили, — обманывая ожидания мужа, Лиза с ним соглашается, утомлённо зевая и закрывая глаза. Пусть отметить этот день красным цветом в календаре. А она будет лежать рядом, слушая то, какие сказки он ей рассказывает. — Тебя же в водители взяли. Что? Это мы с Софой чего-то нанюхались? А не нас доводят? — У беды одно начало — сидела баба и скучала, — Космос не готов расстаться с женой и в шутку. Не умеет. И не надо его стращать. — Лучше сказала бы, куда тебя сегодня отвезти? — Это днём, мне к врачу, — от личного водителя Лиза не откажется. — Мои полгода настали, таблетки менять надо, а ещё я давно не слушала про то, как здорово рожать с моими данными. Нет, не куплюсь на это! — Это и без докторов тебе напомню, — Космос наступает на больное, — а твои таблетки пора выкинуть. Что скажешь? — Скажу, что пока сам не сделаешь резких движений и будешь кормить меня завтраками, то, Холмогоров, вить веревки из тебя будет одна Аря, а ей, поверь мне, заместители не нужны!.. — Не дурак, — Кос вынужден признать правоту Лизы. К тому же, в голове плохо укладывалось то, что другого ребенка можно любить также, как Арьку. — Спать будешь? — Угу, — поймав умиротворение, Холмогорова начинает мерно посапывать, не забывая сквозь дрёму напомнить: — у меня выходной. У нас. — Потрясающе, — и спорить нечего, — спи… Тишь да гладь длилась с полчаса. Всё это время Космос лежал без движения, согревая Лизу вместо одеяла и давая ей отдохнуть. От самого себя? Наверное, чудеса случаются. Но возможность продолжительной реабилитации исключила дочь. Видимо, осознала, что детсад проспала. Умница. Но что ж так громко, Ёж?.. — Помогите, я проснулась!.. И ещё через полминуты: — Мультики, я проспала мультики!.. Детская голосистость лишает Лизу и Космоса сонливости, но он встаёт с кровати первым, подарив жене дополнительные десять минут спокойствия. Потому что оба знают — найти пушистые тапки и включить мультфильмы на видике должен папа. Мама его не заменяет.***
— Как дела?.. Задорный голос моложавой женщины, возраст которой нельзя определить с точностью, окрестил медицинское помещение. Становится будто теплее. Солнце лучи раздает, забывая зиму. На миг покажется, что наступает настоящая весна, но за окном месиво из грязи, припорошенное мокрым снегом, тающим на глазах. Ничего хорошего. — Пока не родила, — вторит в ответ голос молодой женщины, ненавидевшей больницы, а тем более кабинеты акушерства и гинекологии. — Всё никак не разрешусь, а дурдом вокруг стабилен. А у Вас, тёть Кать, как жизнь? Думала, что не застану. Оля сказала, что дежурство завтра намечалось? — Поменялась в последний момент, попросили, — миролюбиво произносит Катерина, разливая по гранёным стаканам кипяток. Чаепитие следовало организовать стихийно. С конфетками, хоть жаль, что не с коньячком. — Чего такой умирающий голос, Лизка? Пей и ешь, не торопись никуда. Посиди, я хоть на тебя посмотрю. Тётка Белова — медсестра с внушительным стажем, знает жену Космоса Холмогорова с незапамятных времён. Тогда милая девочка с косой почти везде ходила за братом и его ватагой, среди которой затесался и племянник Катерины, а потом раз — взяла и выросла. Замуж выскочила за профессорского сына, дочку ему родила, без дела не прозябала. А Катерина так и не поняла, куда мчалось время. И перед ней уже не маленькая Лиза, а Елизавета Алексеевна. Не Павлова, а Холмогорова. Загляденье! — Тёть Кать, Вы же знаете, как я все эти процедуры не люблю. И больницы. Не по себе, передёргивает, — и как во время беременности Лиза послушно посещала врачей, она уже и не помнит. За Арьку боялась, поэтому не качала права, а следовала рекомендациям, чтобы легко доносить. И до родов всё было и впрямь спокойно, но сам процесс наступил внезапно и среди ночи, а длился, как показалось, вечно. И после родов именно Катерина Николаевна посоветовала Лизе хорошего врача, которого она посещала раз в полгода или по мере необходимости. Не отлынивала. — Одно и тоже, я в порядке. Таблетки по той же системе, кист нет. Всё путём. — Распутём, мать честная, — парирует Катя, понимая, что не просто так Лиза печально изучает глазами стеклянный стакан. Нашла интерес, которого нет. — Не юли. Чего тебе наша Тарасовна сказала? Здоровая девка, рожать и рожать с такой фактурой. У одной это всё в ухо не влетит, хоть ты меня послушай. Лиз? — Отрожались уже, — выражается Лиза фразой из советской комедии, которую помнит наизусть. — Как вспомню, так плохо сразу. Ночь, в туалет еле доковыляла, а тут щёлкнуло до зеленых человечков. Косу чуть роды принимать не пришлось. Завыть была готова. Думала, что ежа рожу. С тех пор Арьку, кстати, так и называю. Ёжик… — Это наша бабская доля, я тоже чуть слона не выдала в своё время, а она возьми и на бывшего моего будь похожа. А мужики что? — Катерина предлагает Елизавете самой ответить на этот вопрос. Девочка сообразительная, не перепунькает. — Сделал дело — гуляй смело, — с горьковатой усмешкой произносит Холмогорова, вспоминай свой счастливый девяносто первый год. — Но была бы только в этом проблема. Даже не проблема, а факты. И я через них не переступлю. — Иначе бы по дому команда футбольная бегала наперегонки? — как бы при таком раскладе с ума не сойти? Потому сейчас Катя лишь смех лишний хочет посеять. — И все косая сажень в плечах? — Это раз, — Лиза не отрицает, что вариант, фантазийно представленный Катериной, был бы возможен. — Два, тёть Кать, второй раз на британский флаг не порвусь. Трезво оцениваю себя. Но этот «раз» всё-таки перевешивает. И мой муж это прекрасно понимает. Всё… — И не продолжай, — о том, что сын академика крепко задружился с кокаином, Катерина знала от Сашки. А сколько раз он бросал и срывался, громко объявлял о том, что здоров как бык, можно было судить по его жене. Сегодня глаз не дёргается, степенная, но у друзей беды, самой тревожно. Тень на плетень наложилась. Значит, мерин опять убеждает её в том, что всё с ним ладно. Прохладно. — Удачно с дочкой успела проскочить. Удачно. С чем я тебя не устану поздравлять. — Дело — одного ребёнка на ноги поднять, чтобы не только одета, обута и накормлена, но и чем-то дельным занята, — отпив немного чая, Лиза почувствовала себя куда лучше, чем недавно на приёме. — Намёки можно кидать до бесконечности. Раньше впечатления от моих родовых воплей были свежи. Но всё течёт. — Мальчишку хочет? — с потаённой грустью спрашивает Катерина, аккуратно раздавливая кубики сахара в чашке. Чаяния Лизы ей ясны и понятны. — Так у всех мужиков заведено? Один фиг — дочерей больше любят! — Полный набор желателен, но у нас извечное бабье царство, — также невесело отвечает Лиза, не особо представляя, что кому-то, кроме Ариадны, она будет принадлежать также безраздельно. Дочь оставалась самым заветным подарком судьбы. — Вот такие у нас дела, тёть Кать. Остаётся жить дальше. Глупо жить. — Чем тебя успокоить? — Катерина подвигает ближе к Лизе плошку с конфетами, чем невольно вызывает на миловидном лице улыбку. Каких-то десять лет назад на проводах Сашки в армию Лиза сидела совсем такой же — жуткой сладкоежкой, запивающей вишневый пирог сладким лимонадом. Но озорной и юной, словно первый весенний луч солнца. Время текло неумолимо. — Провиант у нас с тобой скромен, но давай чокнемся чайком? За весну? — Лишним не станет, — Лиза соглашается, но кидает взгляд в сторону окна, услышав громкий сигнал знакомой машины, — и я побегу. За мной примчались. Весь салон сейчас обкурит, знаю его… — При всех косяках, Лизка, — Катя на миг задумалась, цепляясь за случайную мысль, — не зря ты в другие стороны не смотрела? Пинка ему дать надо. Молнию над башкой прокатить. Если такой умный! Ну? — Не зря, — и Елизавета ни о чём не жалела, но обсуждать Космоса ей по-прежнему тяжело, — ничего не бывает зря… Катерина улыбается, надеясь, что всё у этой девочки обязательно сложится. Нельзя ей духом падать, руки опускать и сдаваться. Какое бы время за окном не переменилось. Жизнь со взлетами и падениями всегда одинакова.***
Космос ждёт жену на улице, обходя свой «Мерседес» вкруговую и медленно потягивая сигарету. Едва завидев Лизу, на ходу кутающуюся в короткую дубленку, он стремительно отбрасывает окурок в лужу, попутно открывая пассажирскую дверцу в салон. Лиза залетает в тепло пулей, зябко потирая ладони, а Космос куда более размеренно, но не без желания скорее оказаться с ней наедине. У Холмогоровых сегодня одна программа. Стабильная. Мать его, Кос не оригинален! Да, давно женат, по сути куда больше, чем говорил паспорт, а с его жизнью соблазны во все стороны велики. Да, никто не поверит ему в том, что он никогда не отводил глаз в сторону, не путался в мелких интрижках, особенно когда сам себя из-за кокса не помнил. Космос уяснил, что он со всех сторон херовый и безнадежный, на этом можно не останавливаться и не усугублять. Но в чём-то он оставался постоянен, а поэтому готов ждать свою сумбурную женщину там, где она пожелает, ухаживать за ней и проявлять знаки внимания, которых Лиза бесспорно заслуживает. — Руки-то замёрзли, — Кос притягивает Лизу к себе за запястья, и она послушно подаётся ближе к нему, согреваясь родным теплом. Из носа постепенно уходит запах медикаментов, который Лиза плохо переносит. Это её худшие ассоциации, неисправленные ни временем, ни обстоятельствами, ни… родами. — Всё нормально? Летим? — Нормально, я же тебе говорила, — погода обманчива, а Холмогорова зря надеялась быстро добежать до машины мужа и не замерзнуть. — Во сколько твой папа Арьку из цирка нам вернёт? — Не раньше, чем к семи, там по плану ещё кафе-мороженое, я денег дал, — продолжая держать жену за руку, Космос начал настраивать музыку в динамиках, надеясь найти на радиоволнах что-нибудь на английском, чтобы было мелодично и без полного понимания смысла, но как назло попадались потуги поющих трусов, «Зимняя вишня» и кабаре-дуэт «Академия». — Херня, я всё это уже слышал. «Дуэт» оставлю? — Я поищу, мне обычно везёт, — подняв голову с плеча Коса и высвободив левую ладонь, Лиза принялась юрко сновать пальцами по кнопкам. — Про «ты отказала мне два раза» неинтересно, не наш вариант. Заразой быть не хочется, а то окрестишь ведь… — Ты чё жалуешься-то? — заразой неугомонной Павлова была всегда. Но похоже у них опять начинается театр двух актеров. Не надоедает. Каждый раз что-то интересное. Захватывающее. — Факта констатация, — Холмогоровы больше препирались, чем выбрали репертуар поездки. — Господи, ехать полчаса, а мы и на этом договориться не можем! — Мать, давай не спорь со мной? — Лиза усмехается, а Космосу нравится с ней играть. И он в настроении не только из-за хорошего начала пятницы, но и из-за общей карты действительности. Во-первых, после беды с Филом наступило затишье, а рука к порошку не лезла. Никто не добивал и не бесил (звёздные войны с Лизой не в счёт). С Пчёлой замирились, с Белым всё стало ровно. Во-вторых, гроза миновала. Приехала Софа, навела шухеру с новостями о себе любимой и горе-муженьке (в полку прибыло), и Лиза заметно успокоилась. Не собирала вещи, не бросалась упрёками и не разводилась, и тем более не собиралась на побывку к тётке в Питер, прихватив с собой дочь. И Кос старался быть внимательным. Не усугублять. К тому же, далёко отрываться от Лизы вовсе не хотелось. Надо ценить то, что есть. — Брось, Космос, бесполезно прекращать наше второе любимое совместное занятие, — остановившись на ритмичной песне, знакомой лишь мотивом, Лиза откидывается в кресло, прикрыв глаза большими пальцами. Но не помогло. Не вовремя расслабилась. Да и слушать про безотказных чикс не было никакого желания. — Чёрт дери, у тебя лучше искать получилось. Я сдаюсь! — Блять, от песни шлюху, которую ебут всем селом по кругу, у меня кровь из ушей идёт. Я всё-таки потомственный интеллигент. Пошло нахуй это радио! — выключив магнитолу, Кос обращает взгляд на жену, заметно растекшуюся по сиденью. Не любила Лиза больницы, а после визита к врачам неизменно выглядела замученной. Какие-то травмы не заживут. — Что кино, мать твою, что песни. Одно расстройство. И что они вообще знают про секс без перерыва, алмазная? Про душ и слияние душ? Ну ни хрена же! — Тебя не переплюнуть, генерал, — Лизе не с чем сравнивать, что не вызывает у неё сожаления, — при такой то жене… — Замуж бы не взял, если б усомнилась во мне, — да и не представлял Космос на месте жены другую. Скука. Да и жениться надо по юности и глупости, что они с Лизой, собственно, и сделали. — Жаль, Бог бы миловал тебя, а я бы не доставала, — Лиза притворно вздыхает, решаясь немного позлить благоверного, у которого разыгралась буйная фантазия. — Гуляла бы, как хочу. Тусила бы по всем дискотекам района. Сегодня один ухажёр, а завтра другой. Для набора можно третьего завести, чтобы тебя позлить. Ты же рядом бы бегал, куда тебя с подводной лодки? Классно? — А без жопы, блять, остаться тебя бы устраивало? — Кос показывает Лизе огромную пятерню, следом подбираясь к её коленкам, прикрытым тканью темно-синих джинсовых брюк. — Злила бы дядю Коса? Совсем без тормозов? — Холмогоров, какого хрена ты мне всё время этим грозишь? — как сумасшедшей собачонке, которая натворила бесовщины. — Сколько лет я слышу это? Повода ни разу не дала тебе! — Была б пошатугой, ни хрена бы не вышло у нас, я бы и не начинал, — сказал бы Космос, на ком мужики женятся, с кем гуляют, а с кем даже на раз-два не выйдет, потому что ни о чём шкурка. — Нахуя мне такая нужна оказалась? — Вдруг нужна подобная? — Лиза не могла остановить издёвок над мужем. — Холмогоров, подумай. Модель без пробега! Девяносто шестьдесят девяносто, жопа-орех и никаких обязательств. Чего ты? Спросишь, что я употребляла? С утра только тебя… — Самолёт, что ль, подогнать мне решила? — мысленно Кос уже прижал Лизу к стенке и покусился на её честь и достоинство по обоюдному согласию, но на деле оставалось ей подыгрывать. — Поздно, алмазная, ты «Боржоми» пить спохватилась. — Давай посмотрим правде в глаза, Кос? — они слишком углубились в последствия неосмотрительного поведения. — Валяй, — Косу любопытно слушать выдумки своей алмазной, — короче только! — А не выйдет, послушаешь… Помнишь девочку? Чего греха таить, её звали Лиза, — Холмогорова нарочно говорит о себе в третьем лице, желая и позабавиться, и понаблюдать за тем, как муж реагирует на неё. — Пошла она разбираться со своим видным мальчиком, поцапались, помирились и случайно на кровать завалились. На два дня. Она школу прогуляла впервые за десять лет. И подруга её геройски прикрывала! — Охуительный день пересказываешь, — что у них в головах тогда было и за душами? Да ничего, кроме привязанности друг к другу. Вцепились намертво. Коварный ноябрь не помешал, а Космос так вообще ничего и никого не боялся. — Кстати, повторенье — мать учения, а я с утра не слушал, насколько я потрясный… — Ну, Космос? Вину признаешь? — Лиза продолжает свои допрос. — С тобой девочка шаталась. Без вариантов. Поэтому «Боржом» уже не помогает! — Я сразу к рукам прибрал тебя, — о чём ни разу в жизни Космос не пожалел, — надо было разврат легализовать, а? — Может, это я взяла тебя борзым щенком? — кто кого ещё поймал? — Ой, Павлова, завязывала бантик на макушке без понтов, если бы не развязал тогда! — Сам же говорил, что меня просто тянуло на изучение одной космической цивилизации? — А мне ведьма ленинградская одна всё карты спутала! Сдавленно засмеявшись, Лиза зарывает тонкую ладонь в почти черные волосы мужа, смотря на него совершенно обезоружено. Ей нравится видеть его таким. Настоящим неунывающим Космосом, который любит Лизу, застилая её печали. Это роскошь. Или она выкрала его? Елизавета не может признаться себе в этом честно, но привлекает Коса ближе, вцепляясь в его красивые пухлые губы слегка обреченно. Они пахнут табаком и холодом, они обветренные и загрубевшие, но Лизе нравится её зима. Космос отвечает напористее, обхватив женское лицо ладонями, и кажется, что они бы вовсе могли не отрываться друг от друга. Если бы Лиза не отпустила его, вжавшись кончиком носа в гладкую щёку. Потерялась. — Истина установлена? — голос Холмогорова умиротворен. Хмурое лицо разгладилось, а черные брови не таят напряжённости. За последний месяц он впервые настолько непринужденно валяет дурака, как и Лиза. — Я бы продолжила, — аромат мужского одеколона кружит голову Елизавете, но, не забывая про время, она насилу отрывается от Космоса, чтобы он вспомнил про руль и педали. — Тогда нам по одному адресу… Проходит меньше минуты, прежде чем иномарка резво трогается с места. Лиза могла бы испугаться, если бы не привыкла к тому, что Холмогоров по жизни обманывает разрешенные скоростные режимы.