Дворец Хэмптон-Корт, Англия, два месяца спустя
Высунувшись в окно, стряхивая пепел на подоконник, две девицы громко захохотали, подавившись сигаретным дымом. Дождливую погоду наконец сменили долгие знойные дни, полные смеха и танцев. Несмотря на обстоятельства (а они были принудительными, как бы мать Виктории то не отрицала) своего нахождения при английском дворе, молодая королева воспряла духом, полюбив тёплый летний дождь. Замок перестал казаться ошибкой пьяного архитектора, когда на стенах стал виться плющ, а коридоры залило оранжевым светом. — Я же говорила, что он тебе понравится, — не сводя глаз с фигуры виконта, хрюкнула Оливия. — Ах, ну и что с того? — грустно вздохнула королева, выдыхая дым через нос. — До того, как рожу Генриху как минимум трёх мальчиков, могу забыть о том, чтобы наслаждаться приятным обществом. Молодой виконт Де Бурги стал озираться, заслышав женское хихиканье. Прибыв ко двору всего пару дней назад, поражённый величием замка, он был похож на слепого котёнка, не к месту тычущегося носом. — Неужели король так плох в постели? — В этом вся проблема, Лив, — подперев щёку рукой, грустно вздохнула Виктория. — Он чертовски хорош собой. Мне приходится заставлять себя помнить о том, какой он ублюдок. — Разве это так просто забыть? — О, поверь мне, — ироничная улыбка тронула губы королевы. — Ты бы знала, что он вытворяет своим языком между моих ног. И ты бы видела моё лицо, когда я старалась делать вид, что мне совершенно не приятно. Оливия сделала последнюю затяжку и бросила окурок в окно, хлопая створками. Ей хотелось узнать все интимные подробности до малейшей детали. Виконт под их окнами вздрогнул, ощутив прикосновение чего-то к своим волосам. Немного покрутившись на месте, он решил, что ему показалось и отправился дальше по своим делам, оставляя позади себя кокетливый шлейф из гари и дыма от тлеющего в волосах окурка. — Кто бы мог подумать, что сам Генрих Тюдор будет лизать женские прелести, — заговорщики прошипела Оливия, усевшись на подоконнике в позе лотоса, демонстрируя новые шелковые панталоны. — Он не просто их лижет. У меня всегда такое чувство, будто он хочет меня съесть, — поделилась Виктория. — Звучит просто безумно возбуждающе. — Знаю, — с досадой развела руками королева. — Он так смотрит на меня и лижет, и знает, что я умираю от желания, хоть и делаю вид, что он мне безразличен. — А член? — Оливия представила его форму, отмеряя футы от кончика указательного пальца. Скорчив страдальческую моську, Виктория сдвинула её ладонь к середине предплечья и с громким «а-а-а», свалилась лицом в подушку. — Это не больно? — с сомнением уточнила Лив, покосившись на катающуюся по полу королеву. — Тебе лучше не знать, как это приятно, — простонала откуда-то снизу Виктория, улёгшись на живот. По полу комнаты было разбросано женское шмотьё, косметика. К обеду Англия ждала прибытия Баварской королевы Марлен в сопровождении двух сыновей. От мыслей о предстоящей встрече с сестрой у Виктории начинал бурлить живот. — Ещё эта курица, Пембрук, — добавила она. — Таскается за мной везде по пятам. Вечно лезет ко мне и спрашивает, не сильно ли я обижена на то, что мой муж дерёт её и в хвост и в гриву. — Привыкай, моя милая. Такова суть всех королей. Если у тебя нет любовницы, то ты либо импотент, либо влюблённый дурак. Виктория наморщила носик: — Чуешь запах? Оливия подорвалась, заозиравшись. — Какой запах? — Запах равноправного общества. Вот и я его не чувствую! — Странно, что спустя два месяца ты всё ещё не забеременела. Или?.. — Нет, вроде нет. У меня только вчера утром закончились месячные. — Значит сегодня вечером тебя снова ждёт погружение в мир неописуемого удовольствия? — ухмыльнулась Оливия. — Не знаю, — нахмурилась Виктория. — Мы не виделись всю предыдущую неделю. Какова вероятность, что он уже забыл, кто я и как меня зовут? — Вряд ли так просто забыть женщину, которая кончает вот с таким выражением лица, — Оливия надула щёки и втянула губы, изображая сопротивление. Виктории не удалось сдержать улыбку, и они обе рассмеялись. Лив спустилась с подоконника, легла рядом с королевой и раскинула в стороны руки, созерцая пыль на потолке. Виктория подкатилась к ней рядом и, подпирая щёку, улеглась на бок, свободной рукой играя со светлыми прядками на голове своей новой подруги. — Что насчёт Джаспера? Прядка выпала из тонких пальчиков Виктории. Она устало закатила глаза: — Бесхребетный трус. В прошлый раз, когда Генрих приказал ему остаться, он остался. Смотрел на меня вот такими глазами, — она растянула верхнее и нижнее веко, вылупившись на подругу. — И ничего не делал. — Генрих приказал ему смотреть, как он тебя… того самого? — Ага, — хмыкнула Виктория. — Там помимо него всегда толпа. Лекари, вездесущий Вулси, следящий за тем, чтобы в меня кончили. Я уже привыкла. — Это наверно ужасно, когда полдвора стоит и смотрит за тем, как вы… — Ну, мы делаем это под одеялом. — Точнее он делает. А ты просто лежишь и пялишься в потолок, — уточнила Оливия. — А что ты мне предлагаешь? Принимать активное участие? Мы с ним даже ни разу не разговаривали с того дня, как он чуть меня не… ну ты поняла. Он не извинился. — Но и ты тоже. Виктория грозно нахмурила брови. — Ты сдурела? За что мне перед ним извиняться? — Не знаю, — повела плечом девушка. — Например за то, что сбежала в вашу первую брачную ночь и переспала с его советником? Обычно такое ранит чувства мужчин. Королева отмахнулась и вернулась на спину, задрав ноги кверху, рассматривая белые чулки: — Поверь, Генрих не из тех мужчин, которых такое обижает. Думаю, его больше разозлило то, что Джаспер действовал за его спиной. А прилетело по шапке мне. — Ты мало что знаешь о мужчинах. Поверь моему опыту, милая. Даже таких как Генрих злит, когда молоденькая жена предпочитает их компанию другому. — Тебя послушать, так мне надо извиниться и в качестве знака доброй воли отсосать ему. — А ты бы этого не хотела? — Извиниться или отсосать? Лив многозначительно подмигнула, упёршись языком в щёку. — Да пошла ты, — расхохоталась королева, швыряя в подругу подушку. — Я бы хотела убить его, если бы была такая возможность. — Отсосать, а потом убить, ты это имела в виду? Когда дверь в спальню королевы распахнулась, она сидела на полу, выставив перед лицом подруги средний палец, демонстрируя один очень неприличный жест. Вулси постучал костяшками пальцев о дверной косяк и прочистил горло: — Ваше… — А-а-а, — простонала Виктория, заслышав его голос. — Опять ты? — она резко обернулась, испепеляя его взглядом. — Чего тебе, квазимодо? Нижняя губа кардинала обиженно дрогнула. Почти сорок лет он верой и правдой служил королевской семье. Носился с ними как с писаной торбой, терпел их капризы, жертвуя полноценным сном и сытным ужином. И ради чего? Ради того, чтобы бегать с колбой для мочи за какой-то сикилявкой? Об этом ли он мечтал всю свою жизнь? — Вам нужно помочиться, чтобы доктора могли опредлить, не беременны ли вы, — прогундосил он, проглотив обиду. — У меня только вчера закончились месячные. Я не беременна, — запротестовала королева, вскакивая с пола. Оливия осталась лежать, лопая виноград и стреляя глазками в кардинала. Её прошлый муж был вдвое старше его, собственно поэтому она за него и вышла. Вулси стоял с банкой для мочи, краснея. Обычно такими делами занимались горничные, но их, как то полагало её статусу и капризному характеру, Виктория ни во что не ставила. Заставить её сделать что-то за пределами того, что она хочет, мог лишь он, зная секретные методики из категории: «надоесть до смерти», «заебать по горло» и прочее десятое. — Я не хочу в туалет, — ныряя за ширму и сбрасывая ночную рубашку, прикрикнула Виктория. — Всё же постарайтесь, — настаивал кардинал, ставя банку на туалетный столик. — Как человек может заставить себя насильно писать? Им уже нечего было стесняться. По правилам, вечером каждого четверга верховный духовный наставник должен был присутствовать в покоях короля, пока тот пялил свою жену в надежде оставить в её чреве дитя. Вулси видел всё и слышал тоже. Теперь нагое тело королевы было для него чем-то настолько обыденным, что становилось не по себе. Поняв, что старик не отстанет, Виктория схватила банку и засунула себе между ног, зажав в зубах края подъюбника. Она соврала, когда сказала, что не хочет в туалет. Они с Оливией успели высосать две бутылки вина ещё до того, как пришло время обедать. — Доволен? — наконец справившись, рыкнула королева, возвращая наполненный мочой сосуд обратно в руки Вулси. — Премного благодарен, — он нервно улыбнулся, а потом добавил: — Гонец доложил, что экипаж с вашей сестрой прибудет через час. Прикажете накрыть обеденный стол в саду или столовой? — В столовой, — прыгая на одной ноге, подтягивая чулки, крикнула Виктория. Говард отпросилась на день, а английских побирушек юная королева в своих покоях не жаловала. Приходилось справляться самой. Чуть не поломав ноготь, она громко выругалась, между прочим спросив: — Король присоединится к нам? Ей не хотелось видеть Генриха. Ещё больше, ей не хотелось, чтобы её сестра видела Генриха. Любовь к беспорядочным половым связям была врождённой особенностью дома Валуа. — Как мне доложили, да. Ему не терпится познакомиться с кем-то из родственников его жены. Стоя в обычном обеденном платье, Виктория устало замычала, откинув голову. Нет, обычным сарафаном тут не отделаешься.***
Дела шли хорошо. Всё, как он планировал. Приданное принцессы поспособствовало тому, чтобы на территории немецких княжеств вспыхнули стихийные протесты против католической церкви. Раз в неделю Георг являлся к королю, чтобы доложить о каждой сожжённой библии, о каждой новой оде, сочинённой во славу Сатане. С каждым новым днём чаша весов всё больше перевешивала в сторону зла. Хаос был как-никогда близок. Люцифер сидел в саду, листая Шекспира. Мимо него то и дело бегали молоденькие служанки, перетаскивая с кухни еду. Все как на подбор: тощие, румяные, с короткими юбками, из-под которых виднелись трусики. — Это ли не рай? — облизнулся он, глядя на них из-под опущенных ресниц. Всего было у него вдоволь: женщин, вина, денег. Впервые он так долго оставался на Земле. Предыдущие разы длились не более пары месяцев, а затем Ад непременно призывал его обратно. Оболочки просто не выдерживали его силу и сгорали, но Генрих был сильным, молодым и порочным. Идеальным сосудом. Джаспер в соседнем кресле отвлёкся от писем и проследил за взглядом короля. — Рай, — безразлично поддакнул и продолжил читать. — Ты всё ещё обижаешься на меня за то, что запретил тебе трахать мою жену? Снова выглянул, откладывая почту. — Чего ты хочешь от меня, Люций? — Ничего, — пожал плечами демон, закладывая руки под голову. Солнце игриво лизнуло острые черты его лица, спустилось по шее, лаская открытую поджарую грудь. — Просто у меня сегодня поразительно хорошее настроение, а ты всё портишь своей недовольной рожей. — Мне уйти? — Уходи, если хочешь пропустить всё самое интересное. Обиженный, но заинтересованный, герцог принял сидячее положение и потянулся. — Всё самое интересное? Довольный тем, что привлёк его внимание, Люцифер опрокинул в себя бокал вина и развернулся к другу. — Я постарался над вечерней программой для сестры любимой жёнушки. Ты… — Он не успел договорить. За спиной Джаспера раздался громкий визг, похожий на крик умирающей чайки. Её голос казался ему самым противным из всех, что он слышал. Его догадки подтвердились, когда из-за кустов показалась кудрявая голова. Они не виделись почти неделю во многом из-за того, что инициатива отсутствовала с обеих сторон. Кроме брачного ложа им больше нечего было делить, а посему за пределами его спальни у них не было нужды пересекаться. Тем лучше для меня, — подумал Люцифер. — Уберите это и поставьте сюда тот вазон с цветами, — махнув рукой в сторону лежака, на котором лежал король, скомандовала Виктория. Настоятельно делая вид, что не замечает его, она рассыпалась в указаниях. До приезда злобной старшей сестры оставалось меньше двадцати минут, а ничего ещё не было готово. Будучи в хорошем расположении духа, Люцифер встал, позволяя слугам растащить его райский уголок. Джаспер последовал его примеру, засобиравшись уходить. Виктория бросила на него косой взгляд и быстро отвернулась. — Какая печальная история любви, — смахивая несуществующую слезу, вздохнул Генрих. — Джульетта, неужели ты даже не поздороваешься со своим Ромео? Она закатила глаза, стиснув зубы. Пока следила за миграцией кулебяк в природе, Генрих бесшумно подкрался сзади и небрежно притянул за шею к себе. — Доброе утро, жёнушка. Виктория попыталась вырваться, но он держал крепко. Досчитав до десяти, она натянула фальшивую улыбку и обернулась: — Доброе утро, любимый. — Неискренность тебе не к лицу. — Я могу очень искренне послать тебя в задницу, secousse. Его рука медленно спустилась по её плечам, коснулась талии и игриво ущипнула за зад. Вспыхнув от возмущения, Виктория подпрыгнула на месте, замахиваясь, чтобы треснуть ему по лицу. Её борьба вызывала в нём только умиление. Она рычала и пыхтела, пытаясь ударить его куда угодно. Нет, правда, её так часто роняли в детстве, что в её круглой головёшке не закрепилась одна малюсенькая истина: нельзя бить тех, кто втрое больше и сильнее тебя. Прикрываясь руками, Люцифер громко рассмеялся, за что получил кулаком под дых. — Ладно, ладно, прости. — О, ты извиняешься? — сузив глаза, прикрикнула девушка. Пятая точка ныла от его щипка. Убедившись, что никто не видит, она потянулась рукой, чтобы почесать пострадавшее место, когда он снова сделал это. Снова её ущипнул. — Я тебя убью… — Ваши Величества, — Вулси прервал их брачные игры. Чуть не повалившись на лестнице, запыхавшись, он что есть мочи прокричал: — Приехали! Виктория замерла на месте, затаив дыхание. Перевела взгляд на мужа, встречаясь носом с обнажёнными бицепсами, трицепсами и прочими вредными для её здоровья вещами. — Оденься, — зашипела она, хватая его за края рубашки. Пришлось встать на цыпочки, чтобы дотянуться до ворота. — Не кипятись ты так, — глядя на неё сверху вниз, ухмыльнулся Генрих. Она часто дышала, покрывшись красными пятнами. Руки дрожали, когда опустились к его торсу, застёгивая последние пуговицы. — Только попробуй что-нибудь выкинуть! — Выкинуть что? — Что угодно, — пригрозила она, застегнув последнюю пуговицу прямо на уровне его ширинки. — Как скажешь, командирша. Ровно в ту секунду, как их взгляды встретились в вечном сражении, раздалась музыка. Вулси скорчил страдальческую мину, затыкая левое ухо мизинцем. С ненавистью зыркнув на скрипача, он спросил себя в сто пятый раз: «Кто-нибудь его уже наконец уволит или я один это слышу?» Они не ладили с первых минут жизни Виктории. Долгие шесть или около того лет Марлен была единственным и любимым ребёнком, хоть и без пениса. То утро было совершенно обычным: слуги вились вокруг неё, предлагая наряды. Капризная, краснощёкая, она нарядилась в любимое платье, расшитое золотом, чтобы спуститься к завтраку в сад, где её всегда ждали любимые родители. Но родителей нет в саду, а стол не накрыт. Она надувает щеки и стучит кулаком по столу: — Я не поняла! — кричит она. — Что случилось, госпожа? — спрашивает камеристка, вынося из летней кухни чайник и фрукты. — А где все? — Королева родила ребёнка этим утром, — поясняет средних лет женщина с рано поседевшими волосами. Ставит приборы на стол и объясняет: — Она родила тебе сестричку. Никто не спросил у Марлен, сдалась ли ей эта сестричка. Маленькая, с большими тёмными глазами, на удивление спокойная, по сравнению со своей старшей сестрой. Она тихо спала в колыбели, когда Марлен впервые увидела её. Мама выдохлась и уснула рядом, распустив слуг… Люцифер заметил её волнение. Перекатываясь с пятки на носок, Виктория часто моргала, не отрывая взгляд от одной точки, погружённая в свои мысли. — У меня есть предположение, — склонившись к её уху, зашептал Генрих. — Удиви, — пытаясь разглядеть в толпе силуэт сестры, ответила Виктория. — Либо ты спишь со всеми своими братьями и сёстрами и от того так нервничаешь, либо… — Либо эта сука пыталась задушить меня подушкой на второй день после моего рождения, — с затаённой детской обидой, зашипела королева. — Мне сложно её винить. — Как только всё закончится, я тебя изобью. Люцифер согласно кивнул головой, а потом склонился ещё ближе, касаясь губами её шеи, тут же покрывшейся гусиной кожей: — А я тебя поимею. Она ахнула от возмущения, ощутив, как пылают щеки. В голове всплыли образы. Очень много непотребных образов и самые неприличные части его тела. Жар провалился в желудок и завязался в тугой узел внизу живота. Она собиралась возмутиться, но стоило ей только прийти в себя, как шествие достигло точки назначения, и высушенная, худощавая фигура в неприлично красном платье застыла перед её лицом. — Vika, soeur! — Marlène, bonjour… …это был самый душный приём на его веку, а побывал он на многих (если приглядеться к фигурам на картине Да Винчи «Тайная Вечеря», можно увидеть мужчину с чёрными глазами и самым скучающим выражением лица). И хотя к семи часам вечера солнце стало постепенно опускаться за горизонт, а шатёр, украшенный цветами, продувало со всех сторон, Люциферу захотелось что-нибудь с себя снять. И с рядом сидящей Виктории, размазывающей свой ужин ложкой по тарелке. — Она вообще затыкается? — шепнул Люцифер на ухо Виктории, активно орудуя вилкой и ножом. Девушка придвинулась к нему ближе и ответила: — Спроси у неё о её коллекции фарфоровых кукол и она не заткнётся до послезавтра. Люцифер открыл рот, чтобы задать Марлен вопрос, но Виктория опередила его, пнув ногой под столом: — Я пошутила, — зашипела она. — …она была жутко неуклюжей в детстве. Некоторым грация даётся от природы, как например мне… Сухая. Высокая. Ужасно худая. На вид чуть больше тридцати. Точная противоположность своей младшей сестры. Рядом с ней — два малолетних огрызка, у одного из которых по лицу были размазаны сопли. Игнорируя ужин на столе, он ковырял козявки в носу, а потом облизывал пальцы, тем самым напоминая Люциферу о том, почему он так сильно ненавидел детей. — Ваше Величество, — повернувшись к Генриху и поправив бюст, жеманно хихикнула Марлен. — Я слышала, вы любите играть в крокет? — Я ненавижу крокет, — ответила Виктория, косо глядя на сестру. Та только улыбнулась, промокнув рот салфеткой. И ведь действительно: после ушата дерьма, вытекшего из твоего рта в мой адрес за последние несколько часов, следует подправить макияж. — Я спрашивала у Генриха, милая. То, что ты у нас вышла неспортивной, я прекрасно знаю. Люцифер поспешил отобрать из рук жены хрустальный бокал, который грозился лопнуть, так сильно она его сжимала. — Я… — не договорил он. — Ты за этим приехала? — вспыхнула Виктория. Её тон не сулил благоприятное завершение вечера. Впервые за всё время пребывания Дино при английском дворе, Генрих обратил на него внимание, испытывающе выгнув бровь в немом вопросе. Назревал конфликт. Граф только пожал плечами и уткнулся носом в тарелку. — За чем за этим? — За тем, чтобы позорить меня? — Ви… — и снова новый опыт. Никогда прежде в прямом обращении король не называл Викторию по имени, но и тут его обломали. Она отмахнулась от него, как от назойливой мухи: — Отстань. Марлен, сидевшая через три стула от короля, умудрилась просунуть свою руку и лёгонько дёрнуть мужчину за рукав рубахи. Намёк на лёгкий флирт вылился в неказистой ухмылке тонких губ. — Прошу, простите меня за поведение моей сестры… Вулси принялся массировать виски. Он и с одной девчонкой Валуа не мог управиться, а теперь их стало целых две! К его радости придворные стали вставать из-за стола, увлечённые обсуждением предстоящей игры в крокет. — Не извиняйтесь. Если бы не её… — Люцифер хитро прищурился, глядя на Викторию, подбирая эпитеты. — Многогранный характер, я бы в неё не влюбился. Правда, любимая? Королева, та, что по младше и с сиськами побольше, ответно промычала: — Конечно, дорогой муж. — Посмотрела на руку сестры, все ещё тянущуюся к Генриху, и возжелала отпилить её столовым ножом. Взгляд Марлен, демонстрирующий открытый интерес к молодому королю, потух. И тем не менее она предложила, не теряя надежду: — Не хотите ли сыграть в крокет, Генрих? — Почему нет, — пожал плечами он. — Жена, ты с нами? — Нет, спасибо, — хотелось прятаться в шкафу и просидеть там до самого отъезда старшей сестры. А Виктория обычно поступала так, как хочет. Поднявшись из-за стола с чуть кружившейся от вина головой, она добавила: — Развлекайтесь. А я планирую хорошенечко выспаться.***
Всё же было кое-что хорошее в приезде сестры: она привезла письма, книги и платья, сшитые по последнему писку французской моды. Это вам не то безвкусное дерьмо, что шьют в Англии. Взяв бутылку шампанского, в расстёгнутом платье, которое она решила примерить, но заленилась до конца снимать, девушка села у окна, уткнувшись носом в письма. Из её комнаты был виден главный сад, поэтому, убедившись, что все по-прежнему безобидно гоняют шары по газону, она стала читать. В основном маман докладывала о здоровье папа, не забывая упомянуть о той или иной придворной леди, застуканной с садовником в подсобке. »… в замке стало так пусто без вас, дети. Представляешь, я, кажется, стала даже скучать по Дино. Разве это возможно?! Я в бреду!» Девушка улыбнулась, делая глоток. Прижала к груди бутылку и, смаргивая слёзы, бесцельно уставилась в окно. Обвела взглядом пруд, у которого прогуливалась пожилая супружеская пара Гастингсов. Если измерять вероятность того, что свою старость Генрих и Виктория проведут в таком же согласии и идиллии в тени клёна у воды, в процентах, то они будут равны минус двумстам. — А где все? — спохватилась королева, прижавшись лицом к окну. Музыка в саду стихла, свет потух. Неужели вечеринка окончена? Прождав около получаса, ожидая, когда к ней кто-нибудь зайдёт, Виктория выглянула в пустой, тёмный коридор в надежде выцепить какую-нибудь заблудшую душу, но кроме стражи у её дверей никого больше не было. Замок словно вымер, таким громким ей показалось собственное дыхание в тишине. — А если что-нибудь случилось? — заворчала она, втискиваясь в платье. Наспех собрала волосы в хвост, прихватила с собой накидку, а затем, допив шампанское, покинула спальню, оставляя за собой разбросанные по полу письма. На этот раз маман воздержалась от детального продумывания кампании по жестокому умерщвлению короля, а посему волноваться было не о чем. На дворе её встретила ночная прохлада и мокрая от росы трава. Немного побродив и поняв, что все гости и придворные как под землю провалились, Виктория плюхнулась на каменную скамью и устало потёрла виски. Быть может, я сплю? Или всех таинственно похитили… нет, точно нет, кто-то из охраны остался бы в живых, чтобы доложить мне. Дело точно не в выкупе… Зябко поёжившись, королева растёрла замёрзшие руки и уставилась перед собой, затуманенным размышлениями взглядом водя по линии горизонта. Глаза бегали по верхушкам деревьев. Там вдалеке, возвышается королевский приход, а в его окнах горит свет… — П-п-п-п… стоп, — вздрогнув, вслух вскрикнула она. — Почему в церкви в такой час горит свет? Ухватившись за эту мысль, как за спасительную соломинку, Виктория подорвалась с места и побежала навстречу неизвестности, ни на минуту не задумавшись в том, какая опасность могла поджидать её там. Дорога от сада до церкви занимала по меньшей мере тридцать минут, но королева выполнила план за рекордные пятнадцать, на середине пути перейдя на бег. По мере того, как она приближалась к величественному зданию, построенному ещё сотни лет тому назад, свет становился лишь ярче, приобретая глубокие алые оттенки, а вскоре Виктория услышала и музыку… Двое стражников, охранявших вход в церковь, учтиво поклонились. Гвардейская униформа была небрежно смята, а рубашки расстёгнуты, демонстрируя крепкие тела, покрытые потом. Они выглядели так, словно минуту тому назад занимались определённого рода непотребными делами: их глаза блестели, а губы были изогнуты в похотливых усмешках. — Что здесь происходит? — решительно спросила Виктория. Они как-то странно переглянулись, а затем пьяно улыбнулись и распахнули перед ней двери. Смех, музыка, табачный дым и стоны вырвались наружу, всколыхнув ночную тишину. Королева поморщилась, когда в глаза ударил столп яркого алого света, и сделала шаг внутрь…K.Flay — Giver
Они были везде: голые, потные, с безумными глазами, затянутыми расширенными зрачками. Пара молодых мужчин, где один, в нём она узнала виконта Де Бурги, прижимался голой грудью к стене, пока другой, этого мужчину Виктория не знала, трахал его в задницу. Её появление никак не потревожило их. Бросив на королеву Англии пару томных взглядов, они продолжили своё занятие, а она, расширенными от удивления глазами, попятилась назад. Безумие. Настоящее безумие творилось в стенах старой католической церкви. Люди, разных статусов и возрастов, собирались в группы и сношались везде, где только было свободное пространство, а те, кому не удалось выбить себе укромный уголок или партнёра, онанировали прямо посреди зала. Чьи-то руки коснулись её плеч и Виктория вскрикнула, отскакивая в сторону. — Ваше Величество, — безумные глаза незнакомца впились в её рот. — Позвольте порадовать вас. — Что здесь, чёрт подери, происходит? — вспыхнула она, но её крик поглотили стоны. Собеседник, обнаженный по пояс и с расстёгнутыми брюками, опустил руку на член и принялся дрочить прямо перед ней, не сводя с её губ возбуждённый взгляд: — Король… Он не успел договорить, потому что она уже развернулась к месту основных действий, яростным взглядом выискивая в толпе того, кого теперь была готова убить на месте. Ей не пришлось искать долго, она даже удивилась, что не заметила его сразу… На подиуме, с которого Вулси обычно читал утренние молитвы, сидел он. Одетый больше остальных, с кубком вина в руке, Генрих раскинулся на кресле, опрокинув голову на спинку. По его рельефному торсу стекала влага, бежала вниз, но не успевала добраться до расстёгнутых брюк, встречаясь с языком… — Марлен, — в ужасе прошептала Виктория, узнав в обнажённой женщине с безумными глазами свою сестру. Она сидела у ног Генриха, гладя его по коленям и слизывая языком капли вина, что вытекали из его рта и бежали вниз. Чуть правее раком стояла Пембрук, пока, кажется, граф Солсбери, трахал её сзади. Взгляд Генриха был прикован к этому действу, на губах играла довольная усмешка, пока он не поднял глаза выше и не увидел её… Виктория почувствовала, как у неё слабеют ноги. Она хотела опереться о скамейку, чтобы удержать равновесие, но случайно коснулась рукой мокрого, голого тела и взвизгнула, отпрыгивая. В воздухе пахло ладаном и розмарином, спелой вишней и… — Ты пришла. Тепло его тела коснулось её шеи. Спина упиралась в его голую грудь, но его руки не держали её, оставляя за ней выбор как быть дальше. — Что здесь происходит? — дрожащим голосом, прошептала Виктория. Ей хотелось перестать видеть, но она не могла: блуждая взглядом по комнате она натыкалась на всё новые и новые тела. Люцифер мягко убрал прилипшие к шее пряди волос и склонился к самому уху, заставляя взять в руки кубок: — Выпей. Она замерла, словно парализованная, когда его дыхание коснулось её кожи, губы, будто бы случайно, задели мочку уха. Голос, незнакомый, грудной, пугающий, дьявольский… — Я не буду это пить, — с кружащейся головой, прошептала девушка. — Ты была отравлена как только переступила порог этой церкви. Выпей, это противоядие, — настоял он. — Отравлена? — желая обернуться, вздрогнула Виктория, но он не позволил ей и притянул к себе за талию, заточая в объятия. — Они все отравлены своими желаниями, амбициями и страхами. Я лишь помогаю им признаться в этом самим себе, — его руки опустились на низ её живота. Странная, неестественная слабость в ногах продолжала прибивать её к земле. Девушка томно вздохнула. Вот, она стоит посреди коридора, не веря своим глазами, а вот она уже часто моргает и расслабляется, облокачиваясь на грудь Генриха. Смотрит себе под ноги и со странным оживлением любуется запрещённым действом… Их трое, а она одна. Незнакомка лежит на полу, заняв свой рот приличных размеров членом. Один мужчина лежит под дней, а другой пристроился сзади… Генрих держит крепко. Никто не смеет подойти к ним, никто не смеет коснуться или прервать её. Из-под опущенных ресниц Виктория поворачивает голову в сторону, и картина меняется… — Джаспер, — шепчет она, встречаясь с ним взглядом. Он не один, но вполне одет… — Хочешь к нему? — спрашивает Генрих, продолжая гладить её по животу. — Почему ты спрашиваешь? Разве я не твоя жена? — снова пытается обернуться к нему, желает увидеть его глаза, но он не позволяет, крепче прижимая к себе. Становится невыносимо жарко, и руки Виктории непроизвольно тянутся к пуговицам на платье. Где-то в голове барахтается напоминание о том, что она ненавидит Тюдора. Ей ненавистны его касания, он сам ей ненавистен… противный, злой, вонючий мужлан, с крепкими руками и огромным членом. — Хочешь или нет? Если ты ответишь да, то я отпущу тебя к нему, но прежде ты выпьешь противоядие. — Отпустишь меня к своему советнику? Позволишь ему… — Позволю тебе, — его рука опускается ниже, а губы, не стесняясь, прикасаются к шее. Виктория вздыхает, когда его зубы царапают её кожу, и хватается за его руку, лежащую на талии. — Ты безумен. Ты наказал меня за то, что я была с ним, запретил нам видеться, пообещав, что убьешь моих братьев, а теперь предлагаешь мне отправиться к нему? Его губы изгибаются в улыбке. Она ощущает это своей кожей и её бросает в дрожь. — Я наказал тебя потому, что ты решила, что со мной можно играть. Ты вынесла свой урок: игры с дьяволом опасны. — И мне ничего не будет, если я снова выберу другого? — Выбирай, кого хочешь, принцесса. Жизнь так коротка, в конечном итоге вы все все равно сгорите в Аду… Он отпускает её. Секунду Виктория стоит, держа в руках кубок, а затем оборачивается, понимая, что он ушёл… Если быть точнее, то просто растворился в воздухе. Зато Джаспер… он по-прежнему смотрит на её с другой стороны зала. Напряжённый, разозлённый… готовый в любую секунду оторвать голову любому, кто посмеет подойти к ней, возжелать её. А чего хочет она? Кого хочет она? Голова начинает кружиться, и Виктория принимает решение выпить противоядие. Жидкость похожа на вино, но всего спустя два глотка её рассудок проясняется, а желудок скручивается от резкой боли. — Меня сейчас вырвет, — стонет девушка, пытаясь найти хоть что-то для того, чтобы не обблевать весь пол, но рядом нет ничего, кроме тел. Ни одного свободного местечка. Прижимая руки ко рту она бежит в сторону пьедестала, где ещё мгновение назад был Генрих, но там пусто… Крики. Стоны. Голова начинает кружиться, когда она встречается взглядом со своей сестрой. Ей хочется стереть из памяти воспоминание о её голом теле в руках королевского садовника, хочется выбраться из этого места, вдохнуть свежий воздух и она бредёт… Держась руками за стену выходит в тихий, менее людный коридор и оглядывается. Джаспер по-прежнему не отрывает от неё взгляд, и она принимает решение. Снова. Очередное неправильное решение.Desire — Meg Myers
А потом её тошнит. Чьи-то пальцы вплетаются в её волосы и стягивают их на затылке, а тяжёлая ладонь ложится на её спину и мягко поглаживает. — Генрих? — тихо шепчет она. Кровь пульсирует в висках, но голова перестаёт кружиться вместе с последней порцией рвоты. — Не здесь, — отвечает он и тянет за собой, заталкивая в маленькую конуру. Молитвенная. Виктория сразу узнаёт это место, но не успевает ничего сказать, оказываясь прижатой к стене. Теперь её ноги немеют совершенно по другим причинам. Она трезва и каждый выбор принадлежит только ей. Каждое касание, каждый вдох… — Я хочу тебя, — шепчет королева, как делала это однажды. В глазах горит ненависть, а тело молит о его касаниях. Раздвигает худые ноги и стонет, касаясь себя там, где он мечтает коснуться её. Почему мечтает? Кто она такая, чтобы он мечтал о ней? Кто ты блять такая? Ее предложение ограничено, это он видит по тому, как дрожит ее тело. Она так возбуждена, что готова кончить в любую секунду. Ему стоит лишь коснуться её, и в этот раз она подарит ему то, что он так страстно, в глубине души, желает. Подарит ему стоны и крики. Будет кричать его имя и славить Сатану, ведь хорошие, праведные мальчики, никогда не подарят ей столько удовольствия. Ублюдок бастард не выебет её до пены изо рта. Никто, даже Джаспер. В ушах звенит от возбуждения. Он хочет уйти, ощущая, как теряет контроль, ведь это не её проигрыш, а его. Завтра утром она вспомнит, как у него тряслись руки, когда он засаживал ей по самую глотку на полу в молитвенной. Его рука сжимает дверную ручку. Там, за пределами его личного ада, крики и радостный гомон, женщины, сотни женщин, секс с которыми никто не расценит как его собственную слабость. — Умоляю, — на последнем издыхании, словно в бреду, шепчет Виктория. Два месяца притворства выливаются в боль внизу живота. Ей больно от одной мысли, что он уйдёт. Ей страшно представить, что она настолько ему омерзительна. Хочется придушить её. Связать ремнями и подвесить под потолок. Распять. Уничтожить. Оттрахать до соплей из носа, чтобы умоляла прекратить, а потом повторить всё заново. Но когда его руки сжимаются вокруг тонкой шеи, в её глазах нет страха. Она зажмуривается и тянется к нему. Дрожащими руками впивается в ремень на брюках и тянет. — Стони, — рычит демон, пальцами раздвигая ее зубы, надавливая на язык. Плюёт ей в рот и следом притягивает в поцелуе, впитывая в себя ее стон. — Кричи, — повторяет так же глухо, шлёпая рукой по ягодницам. Девушка дёргается от резкой боли, прижимаясь к нему грудью. Болезненно напряжённые соски трутся о его рубашку и в его горле булькает стон, смешиваясь с новым вскриком. Он вкушает каждый её вдох. Сжимает рукой лицо и смотрит в глаза, облизывая губы. Вкусная, порочная, настолько дрянная, что даже в Аду ей нет места. Виктория пятится, прижимаясь к стене, когда Люцифер отталкивает её. Медленно стягивает ремень и складывает его пополам. — Раздвинь ноги, — выдыхает он. Она повинуется, падая на скамью. Внутри жарко, мокро, хочется кричать, умолять его, но она выжидает. Первый шлепок ремнём приходится по лобку. Вскрикивает от неожиданности, рассыпаясь на части от удовольствия. Он ликует от восторга, замечая, как потеет её лицо. Какими волнительными становятся её губы, когда она кусает их, сжимая пальцами остатки платья под задницей. Ей нужно запастись этими тряпками, потому что он собирается разорвать на ней каждую. Снова удар, чуть ближе к чувствительной точке. Крик смешивается со стоном. Виктория тянется к нему, но от волнения терпит неудачу и падает на колени. Едва успевает поднять голову, раскрывая рот от удивления. Он пользуется моментом, ощущая дрожь в коленях. Хватает её за голову и насаживает на член так глубоко, что она тут же давится. — Блять, — не в силах сдержать стон, хрипит Люцифер. И тогда Виктория взрывается, мощно кончая с его членом у себя во рту. Из глаз брызжут слёзы, по ногам течёт, а тело бьёт крупной дрожью. Он смотрит на неё с таким восхищением, словно она — божество, а он простой смертный. Теперь он уверен, что не сможет стереть её из своей памяти: на коленях, с потёкшим макияжем, в разорванном грязном платье с блевотным пятном спереди, с липким лбом и грязными волосами, заправленными за раскрасневшиеся уши, с блестящими глазами и потёкшей мандой, которую ему срочно нужно выебать. Довести дело до конца. Выбить из неё весь дух, всю веру, все надежды, оставив лишь его имя на её искусанных губах. Когда он переворачивает её и ремнём притягивает к себе, входя на всю длину, она обмякает, шепча его имя. Провисает в его руках. Он удерживает её, приподнимая над полом, грубыми толчками входя в неё раз за разом. Она пульсирует изнутри, хватая воздух ртом, словно была создана лишь для того, чтобы кончать на его члене. У него срывает крышу. Сила рвётся из его тела, причиняя боль за то, что он сдерживает себя. Ему не хочется, чтобы она умирала. Больше не хочется. Достаёт член и вставляет ей в задницу, рыча от удовольствия. Она полностью его. Вся, до последней дырки. Это кажется ему чем-то по-настоящему невероятным. Ощущает, как она слабо царапает его руки. Запрокидывает голову на его плечо и открывает липкий рот, чтобы провести языком по его щеке. Безумная. Ненасытная. До ахуения правильная. Он ненавидит её и выплёскивает это внутрь неё вместе со своим семенем. Прямо в её очаровательный зад. Потому что этот раз был настоящим. Не для детей, условностей и коварных замыслов. Они трахались, потому что хотели этого. Оба. Безумно.