Третье искушение Евы Сатаной

      Марлен была яркой представительницей той редкой разновидности людей, которых никто не любил. Жадная, завистливая, придирчивая. Даже сейчас, сидя на скамье в соборе, не могла думать ни о чём другом, кроме как: «Выпрями спину, Виктория! Горбишься, как наша восьмидесятилетняя бабка».       Она была раздражена больше, чем обычно. Что-то сильно тревожило её, зудело в мозгах. Хотелось запустить в голову руку и отшкрябать ногтями это странное что-то, но в ухо кулак не пролезал, зато пролезал в другое, очень интересное место вчера вечером, между прочим прямо на этом самом месте. Но этого она, к своему счастью, не помнила.       У Виктории болело всё тело и даже кости. Она нервно притопывала ногой, взглядом выжигая дыру в спине впереди сидящего Люцифера. Никогда прежде она не видела его на утренней (сегодня, в порядке исключения, послеобеденной) молитве. Где-то между первым и третьим звоном колокола, она ударила себя по лицу, чтобы немного прийти в сознание.       — Очень по-взрослому, — повернул голову Генрих.       Она хотела закричать ему в лицо, но после вчерашнего и, Иисусе помилуй, сегодняшнего, это показалось ей немного неуместным. И, хотя события прошлой ночи она помнила с трудом, это утро до конца жизни отпечаталось в её сознании…       Ей что-то снилось. Что-то такое, что оставляет влажные разводы на трусиках, но о чём обычно стыдно вспоминать наутро. Или всё дело в том, что это никакой не сон?..       Сонно хрюкнув, Виктория перекатилась на бок с размахом, гарантирующим ей падение с «небес на землю» или точнее сказать с кровати Генриха на пол. Он лениво потянулся, потревоженный её носом, столкнувшимся с его грудью. Как ни в чём не бывало она закинула на него ногу и продолжила храпеть.       — Поразительная наглость, — без тени злобы, фыркнул Люцифер.       Джаспер приподнялся на локте и зевнул:       — Доброе, — сощурил один глаз и посмотрел на голую жопу Виктории.       — Доброе, — ответил Люцифер, глядя туда же.       — Красиво, — констатировал герцог, ухмыльнувшись.       — Не смотри, я же ревную, — шутливо оскалился демон, накрывая девушку с головой. Виктория по-прежнему валялась у него подмышкой, что-то бормоча себе под нос. Подмяв под себя простынь, она перевалилась на другой бок и стукнулась уже о другое, не менее крепкое мужское тело.       Джаспер облизнулся, просияв в ответ на неосознанное объятие. Коснулся рукой её плеч, спускаясь ниже. Нежная кожа тут же отозвалась на прикосновение, покрывшись мурашками. Когда пальцы герцога очертили контуры её ягодиц, она машинально подалась вперёд и тихо застонала.       Люцифер закатил глаза:       — Она даже во сне не может определиться?       Джаспер повёл плечом, явно забавляясь. И хотя то, что он делал, считалось очень неэтичным с точки зрения того, что девушка спала, он не стал останавливаться и опустил руку ниже.       Люцифер лежал на боку, подперев голову рукой. Яркий полуденный свет, пробивающийся сквозь плотный тюль, игриво ласкал его широкий лоб и острые скулы. Тело девушки вздрогнуло, когда палец Джаспера оказался внутри неё. Наполовину укутанная в чёрную простынь, она повернула голову в сторону короля и томно вздохнула, открыв рот.       А потом разлепила глаза, встречаясь с его полным животного желания чёрным взглядом. Чьи-то губы целовали её грудь, пока пальцы медленно двигались внутри её влажного естества. И это делал не он, не Генрих. Он просто смотрел, опустив руку на внушительный бугор в области паха под простынёй.       — О, Боже, Джаспер, — выдохнула королева, проглотив стон. Хотелось спросить: какого чёрта? Но все слова куда-то улетучились, когда он резко вышел из неё и опустился ниже, раздвигая худые ноги.       Наверно, ей стоило остановить его, потому что она не совсем понимала, что происходит. Не помнила, как оказалась в ситуации, в которой оказалась. В висках пульсировало, во рту было кисло. Все улики указывали на то, что вчера, где-то между тем, чтобы потрахаться с Генрихом и оказаться в его постели, она знатно надралась…       Джаспер поднял глаза, оставляя поцелуй внизу её живота, и вежливо спросил:       — Мне продолжать?       Виктория посмотрела на Генриха, словно ожидая, что он ответит за неё, но вместо ответа тот облизал губы, глядя чуть ниже уровня её пупка…       Когда девушка неуверенно перебрала в руках слегка завивающиеся пряди его каштановых волос, герцог принял это за согласие, припадая ртом к её мокрой промежности.       — О, Боже, — второй раз за последние пять минут взмолилась она, не понимая ничего, кроме того, что ей чертовски приятно. Лишь когда соседняя половина кровати заскрипела, Виктория вдруг вспомнила, что они не одни.       Генрих сел, взъерошил волосы рукой и потянулся к рубашке, валяющейся на полу.       — Куда ты? — с трудом болтая языком, спросила королева.       Он продолжил одеваться, обернувшись лишь тогда, когда её рука дотянулась до его предплечья и слабо сжала.       — Развлекайтесь. Я должен убедиться, что замок в целости после того, что мы вчера тут устроили.       Первым порывом стало испугаться, но Виктория сдержалась и, слегка покраснев от понимания ситуации, потянула руку Генриха на себя. Он не сопротивлялся, с интересом следя за её действиями.       Когда она уложила его поперёк кровати, а сама встала на четвереньки, приглашая Джаспера присоединиться сзади, он улыбнулся. По-настоящему, увлечённый рваным биением её сердца. Похоть превратилась в вязкую, осязаемую субстанцию.       Виктория терялась в многогранности своих ощущений, желаний, чувств. Обширный сексуальный опыт втроём и даже вчетвером оказался на удивление бесполезным. В этот раз всё было совершенно иначе, не так, как прежде: по-взрослому, по-настоящему.       Генрих собрал её растрёпанные волосы в хвост, оголяя покрытую укусами и засосами шею. Не отвёл взгляд, когда герцог взял её сзади, заставляя упасть лицом в подушку, любуясь изгибом тонкой талии и округлыми ягодицами в форме сердечка.       Если бы под страхом смертной казни ему приказали озвучить свои чувства в этот самый момент, он бы только молча ухмыльнулся. Его сердце бы по-прежнему ровно билось, а дыхание оставалось таким размеренным, что можно было бы подумать, что он спит. Этим трюкам он хорошо научился, потратив на тренировки долгие, одинокие, полные отчаяния годы в Аду.       Но, если бы кто-то пообещал ему, что он сможет оказаться в её голове, прикоснуться к её мыслям, чувствам, от понимания которых он был так далёк, Люцифер бы сказал правду. Сказал бы, что что-то чувствует. Что-то очень странное на самом примитивном уровне: хочется уйти и оставить их, хочется остаться и забрать её себе.       Глупая, беспочвенная ревность маленького мальчишки, у которого отобрали любимого игрушечного солдатика. Ревность, не связанная с глубокой привязанностью, но причиняющая боль лишь потому, что солдатик не такой как все остальные.       Он живой, со своими чувствами и страхами, но в то же время совершенно бесстрашный. Не такой как все другие солдатики, просто потому, что чтобы Люцифер не сделал, этот солдатик не принадлежит ему. Его внимание и любовь нужно заслужить, от того они становятся такими важными, такими имеющими смысл.       Лишь спустя несколько минут, привыкнув, она подняла голову и закусила нижнюю губу, встречаясь с своим королём взглядами. Его глаза показались ей чернее обычного, когда она потянулась к его паху, взяла в руку каменный член и томительно медленно облизала его языком.       Ей хотелось быть ближе к нему. Хотелось, чтобы он смотрел на неё с другим, но в то же время остаться с ним наедине. Хотелось вкушать его эмоции в момент того, как она дёргалась от удовольствия, пока другой трахал её сзади, но чтобы он заставил её быть только с ним. Взял её так, как ему хочется. Присвоил себе.       Виктория не понимала, почему её так сильно тянет к этому абсолютному, бесчувственному злу, или просто не хотела признавать правду. А правда была в том, что он не принадлежал ей, словно закрытая книга в самой запрещённой секции, куда нельзя было войти даже за все деньги мира.       Он негромко выругался, сильнее стягивая её волосы на затылке.       — Не издевайся надо мной, — нетерпеливо рыкнул в ответ на её загадочную улыбку. Виктория не торопилась, продолжая медленно играть языком.       Ноги задрожали от удовольствия, когда Джаспер навалился сверху, добавляя к толчкам плавные движения руки. Он игриво укусил её за плечо, поглаживая по спине. Она прогнулась вслед за его касанием, продолжая свою игру…       Генрих закусил нижнюю губу, опустив взгляд на её часто вздымающиеся груди. В отличие от всех здесь присутствующих, он помнил всё до мельчайшей подробности. Даже в церковь пришёл, чтобы насладиться всеобщим замешательством, которое он самолично, исключительно по доброте душевной, и вызвал. Вулси пришлось повысить голос, когда королева наклонилась вперёд и немного громче желаемого зашипела королю в рот:       — Отвернись от меня.       Он улыбнулся, когда кончики их носов соприкоснулись. Опустил взгляд на её губы и соблазнительно облизнулся. Почему я здесь? Зачем пришёл в это богом забытое место, от которого просто пиздец как болит голова? Почему она так часто дышит и почему мне так сильно это нравится? Блять.       — Моё присутствие так сильно тебя волнует? Не можешь держать себя в руках?       — Ты опоил меня какой-то гадостью! Я была не в себе!       — Очень даже в себе, а я в тебе. — Дует свои пухлые губы, словно дитя малое, а трахается как самая последняя шлюха. В голове вместо мозгов каша, а корчит из себя Величество в сто десятом колене. Да кто ты, мать твою, такая? Откуда вылезла? Залезай обратно, ты меня заебала. — Но потом ты, Мать Тереза, решила, что Джаспер как-то не очень смотрится у стены в гордом одиночестве и позвала его с нами. Напоминаю, всё ещё в сознании.       — Кто такая Мать Тереза?       Чёрт. Проебался с шуткой. Мать Тереза ещё даже не родилась, хотя, может и не родится.       — Мы высосали две бутылки виски.       — Значит эту часть ты помнишь? — он по-прежнему гадко ухмылялся, хоть теперь и не был так близко. — Или то, что было утром? Кстати говоря, с того момента прошло всего два часа.       — Вы можете собачиться где-нибудь в другом месте? — вклинилась Марлен, теребя золотой крестик на ключицах. Она не знала почему, но чувство того, что ей придётся просидеть здесь до следующего пришествия, чтобы вымолить себе прощение, преследовало её с момента пробуждения. И не только её. Соседка по несчастью, молодая фрейлина, сидела на скамейке чуть позади, ошалевшим взглядом оглядывая прихожан. Граф Де Бурги потирал натруженный зад и растерянно озирался.       Люцифер посмотрел на Марлен как на кусок мусора.       — А ты кто такая?       Она возмущённо открыла рот, но тут же его закрыла, ощутив странное прикосновение чего-то холодного к своему горлу. Потерев шею рукой, она промычала слабое извинение и уставилась на Вулси, затороторив молитву.       Бросив на Викторию последний взгляд, Люцифер отвернулся и больше не поворачивался. Когда служба окончилась, он первый вышел из церкви, ускорившись быстрее обычного.       Растерянная, напуганная собственными чувствами и воспоминаниями о вчерашнем дне, королева замерла посреди ряда скамеек, глядя сквозь величественный католический крест над пьедесталом.       Безумие. Вот, свидетельницей чего она вчера стала. И вот, о чём она забыла, проснувшись сегодня утром в объятиях двух мужчин с чёрными, как вороново крыло глазами. Или даже чернее. Разве могли серые глаза Генриха так сильно потемнеть? Сперва она решила, что просто не помнила, каким он был в детстве, но вскоре убедилась в своей правоте, увидев его портрет пятилетней давности. Генрих стал абсолютно другим человеком. Он ведь был таким прелестным ребёнком, а после — юношей. Они не виделись по меньшей мере десять лет, но при французском дворе частенько болтали о том, каким добродушным и справедливым вырос второй сын короля. Новости кардинально изменились всего два года назад.       Разве милые юноши пахнут сексом? Выглядят, как магнит для секса? Разве, влюбляясь в милых юношей, хочется расцарапать себе лицо за то, что снова клюнула на бессердечного ублюдка?       — Постойте, кардинал, — не унималась Марлен, пока Вулси выталкивал её из исповедальни. Он не особо жаловал английскую знать, всех поголовно считая грешниками, но те по крайней мере не нагружали его лишней работой и своими проблемами. До сего момента в исповедальне бывали лишь крысы и изредка, получив нагоняй в шею, старая беззубая уборщица.       Натянув вежливую улыбку, Вулси тактично закивал головой, как можно быстрее закрывая за собой дверь.       — Вы уверены, что это поможет мне замолить грехи? — Ей это было просто жизненно необходимо.       — Чем сложнее путь, тем… э-э-э праведнее он.       Старая Библия на древнем иврите была первым, что попалось ему под руку, когда он искал, чем бы откреститься от назойливой сестры королевы. У него из без неё сегодня была целая куча дел. Справившись с замком, кардинал похлопал себя по карманам, проверяя, ничего ли не забыл.       — Старый пень, — злобно фыркнула Марлен, поравнявшись с сестрой. Виктория по-прежнему стояла в пустом зале, пережёвывая уже третью прядку волос. — Хватит жевать свои волосы! Пойдём, я хотела поговорить с тобой, — и, подхватив королеву под локоть, Марлен потащила её за собой.       Как только они вышли на воздух, Виктория почувствовала странное облегчение, вдохнув полной грудью. Посмотрела на пики замка, возвышающегося над рощей, и тревога снова охватила её душу.       У самой церкви раскинулся небольшой, запущенный сад. Остановившись под раскидистой кроной клёна, девушки опустились на каменную скамейку, спрятавшись за высокой, уже сто лет не кошенной травой.       — Что вчера произошло? — не справившись с паникой, спросила Виктория, обернувшись к сестре. — Ты ведь тоже вчера была здесь. Только не пробуй делать вид, что не понимаешь, о чём я говорю.       Марлен как раз на интуитивном уровне вычёркивала свою персону из списка ночных прихожан, когда упрямый взгляд сестры подсказал ей, что так просто уйти от разговора не получится. Сложив руки на коленях, она посмотрела на ясное небо и недовольно крякнула:       — Я чувствую, что что-то случилось, но ничего не помню…       Нельзя было сказать, что Марлен врёт, как и то, что она говорит правду. Что-то странное случилось вчера в стенах этой церкви, и одному Богу было известно что. Когда утром сестра Виктории очнулась в коридоре замка в малознакомой и плохо одетой компании, первым порывом стало собрать все вещи и с позором сбежать.       Пока никто ещё не проснулся, она тихо прокралась в свою комнату. Села на не расстеленной кровати и уставилась перед собой.       Она помнила вино. Много вина. Помнила весёлую компанию и садовника, который травил отменные байки, а потом… Что-то подсказывало ей, что случилось что-то нелицеприятное, но что конкретно, как и все остальные участники того вечера, она не помнила. Нечего было столько пить, — подумала она.       Виктория вцепилась пальцами в волосы и тихо застонала. Она почти ничего не помнила. Не помнила, как зашла внутрь, не помнила, как Люцифер дал ей противоядие, не помнила ничего из того, что он говорил … «я лишь помогаю им признаться в этом самим себе».       Марлен молча смотрела на её терзания, размазывая неудачно пробежавшего мимо жука носком туфли по земле.       — Что-то случилось, но я… — с языка чуть не сорвалась губительная для неё правда. Она вдохнула и выдохнула несколько раз, уставившись перед собой, заламывая руки. Губы, шея, рот, язык и даже глубже — всё горело от его поцелуев. Волосы, пальцы, выпуклый пупок на животе помнили его касания.       Когда оправдания тем чувствам, что засели в горле, закончились, Виктория воспылала ненавистью к самой себе. Как она могла поддаться искушению, как могла позволить ему пустить корни так глубоко, когда он — всё ещё единственное препятствие на пути к возвращению её братьев домой.       Два маленьких мальчишки, лишённые матери, оторванные от дома, возможно уже мёртвые или ютятся в каком-то подвале, пока она, дура, дура, дура, позволяет причине всех её проблем вызывать в ней… чувства.       — Какая же я глупая, — прошептала королева, зажав голову руками. — Господи, прошло два месяца, а я вместо того, чтобы освободить наших мальчиков… Господи.       — Именно за этим я и приехала, Вика, — выпрямившись и убедившись, что никого рядом нет, на-французском заговорила Марлен. Противный, грудной голос женщины, которая любила много курить и насиловать Баварию своим пением, стал подозрительно серьёзным.       — Помоги ослабить корсет, не могу его достать, — попросила сестра, повернувшись к Виктории спиной.       — А…       — Захлопни варежку, и поторопись, пока никто нас здесь не увидел. В лучшем случае подумают, что мы спим вместе.       Виктория обиженно надулась, дёргая шёлковые верёвочки красного бархатистого платья. Почувствовав, что теперь может дышать, Марлен остановила сестру и, сперва достав накладные вставки, высунула из лифчика маленький жёлтый конверт.       — Что это?       — Письмо нашей мамы. Было бы подозрительным, если бы я совсем ничего тебе не передала вчера за ужином, но это я не могла отдать со всеми. Послу доверять тоже нельзя, поэтому я приехала лично.       — Я думала, что ты приехала для того, чтобы приглядеть себе нового мужа. Говорят, твой в последнее время совсем плох.       — Конечно плох, ему почти восемьдесят.       — И…       — Не перебивай меня, Вика! — она быстро разорвала печать зубами, немного приподнялась над уровнем травы, проверяя, не забрёл ли кто куда не следует, а затем протянула Виктории письмо. — Прочти, немедленно.       Предчувствуя беду, королева торопливо убрала свисающие со лба кудри и взяла кусок помятой бумаги. Там не было приветствия или подписи, слова небрежными каракулями расползались по бумаге.       — Это не мамин почерк, — возразила Виктория.       — Конечно не мамин, балда.       «Сожги это письмо, как только прочитаешь. И попроси Марлен не подглядывать».       Марлен закатила глаза, когда Виктория прижала к груди лист бумаги, но всё же отвернулась в другую сторону и с самым подозрительным выражением на лице принялась непринуждённо свистеть себе под нос.       «Твой отец мёртв. Только не реви, не смей реветь. Даю тебе пять секунд на то, чтобы прийти в себя, а затем продолжить».       Девушка перечитала эту строчку пять раз, прежде чем смысл слов наконец-то до неё дошёл. Отец мёртв. Он не был лучшим родителем, возможно, был даже худшим, но слёзы всё равно побежали по её щекам, когда она в очередной раз пробормотала:       — Мёртв.       На секунду, всего на одну секунду странное желание прижать сестру к своей груди сковало лёгкие Марлен. Она ненавидела их папашу побольше Виктории. Старый пердун! Вычеркнул её из наследства и выдал замуж за вонючего деда! И всё же…       «А теперь слушай. Ни одна живая душа во Франции и во всём мире, кроме твоей сестры, меня, тебя и Нострадамуса не знает о том, что Франциск мёртв. Как только это случится, Франция официально останется без наследника на троне. Я знаю, что Генрих отказал тебе в просьбе вернуть наших мальчиков домой, поэтому у нас больше не осталось выбора и времени. Ты должна убить его как можно скорее. Даю тебе два дня».       Все краски сошли с лица королевы. Она сидела, словно каменная, таращась на лист бумаги. Слова состояли из букв. Она учила буквы, знала алфавит трёх языков уже к восьми годам, но сейчас не могла понять ни слова…       «Ничего не говори Марлен о том, что ты должна сделать. Она попробует помочь и только всё нам запорет. Забери у неё конверт, там на дне лежат две таблетки. Это яд. Размешай их с горячей водой. Советую чай с жасмином, так он не почувствует никакого запаха, и прошу тебя, поторопись…».

***

      Странные вещи творились в голове у Люцифера, когда он остался наедине с собой. Там были её руки, ноги, большущие глаза. Что ещё она выкинет? Что скажет? О чём думает, прежде чем смолоть очередную глупость? На сколько ударов учащается её сердцебиение, когда она его видит? А когда он её целует?       Ему следует снова поцеловать её, чтобы проверить. Выкинуть что-такое, чего она никогда от него не ожидала. Я просто хочу сравнять счёты, так успокаивал себя Люцифер, играя с побрякушкой на пальцах. Ожерелье. Рубиновое. Оно будет отлично сочетаться с его любимым платьем: чёрная ткань, расшитая золотом и красными цветами.       Когда в дверь постучали, Люцифер как раз складывал украшение в маленькую бархатную коробочку. Хотел подарить ей в качестве компенсации за небольшое представление вчера вечером.       — Ваше Величество, — на вид — мальчишка лет семнадцати, Георг мягко постучал о дверной косяк и неловко кашлянул. У него подмышкой кипа журналов, страницы которых хранят хорошие вести. Всё идёт по плану.       — Проходи, садись, — махнул рукой Люцифер, наливая в бокал вино. Никогда ей в этом не признаюсь, но, чёрт, французское вино просто восхитительно.       Втянув шею в плечи, Георг робко отсербнул из кубка и разложил на столе бумаги.       — Вчера вечером в Ватикан было доставлено письменное уведомление о том, что последнее княжество в Германии больше не нуждается в покровительстве Папы.       Он развернул смятый кусок бумаги, прокашлялся и стал читать:       «У нас нет никаких научных доказательств того, что змей соблазнил Еву, что после смерти души всех неверных горят в аду или творцу Вселенной не нравится, когда брамин берёт в жены неприкасаемую. Мы отрекаемся от Бога и больше не хотим следовать вашим безумным законам. Посему официально постановляем: ваша религия — чушь собачья. Ни одного цента больше не поступит в вашу казну, ни одна голова не будет срублена лишь за то…»       Мужчина в сером балахоне смущённо порозовел.       — Можешь не продолжать, — просиял Люцифер, смакуя каждое произнесённое Георгом слово.       В его руках была зажата на первый взгляд обычная круглая монета. Люцифер перекатил кружок в пальцах, не сдержав победной ухмылки, когда вторая руна слабо заморгала на сигиле Бафомета. Упадок веры. Первую он зажёг в тот день, когда впервые смог ступить на Землю. «…до тех пор, пока Сатана заточён в Аду, не будет больше на Земле греха». Ещё немного, и он сможет зажечь второй символ полностью, после чего останется всего три. Кровавый дождь. Невинная дева. Судный день.       Он подумал о том, что следует задаться поисками подходящей женской кандидатуры, когда самая не невинная дева просунулась в дверь и треснулась лбом о деревянный косяк:       — Блять, — глухо выругалась Виктория, чуть не перевернув поднос с чаем себе на платье.       Георг вздрогнул от неожиданности, развернувшись в сторону королевы, застывшей в дверях. Судя по её лицу, она так же не ожидала застать кого-то в кабинете короля. — Ты занят.       — Нет, что ты, любимая жена, проходи, — он посмотрел на глубокий вырез на её декольте, даже не заметив золотого подноса с расписными фарфоровыми кружками.       — Нет, я… я лучше потом зайду, — забормотала Виктория, пятясь обратно.       — Я сказал сядь, — рявкнул демон, но тут же исправился и добавил: — Пожалуйста.       Она остановилась, глубоко вдохнула. Хотелось провалиться сквозь землю, но такая полезная опция была не предусмотрена поставщиком элитных деревянных паркетов , поэтому ей пришлось развернуться и сесть на стул рядом с подозрительным незнакомцем.       Виктория по-прежнему держала поднос с чаем в руках. Осознав, как подозрительно это выглядит, она поставила его на стол и вытерла вспотевшие ладони о пышную юбку.       — Прошу, познакомься с моим старым другом, — Генрих кивнул головой в сторону Георга. — Георг, это Виктория, моя жена.       Девушка натянуто улыбнулась.       — Зачем ты пришла? Что-то случилось?       Она замерла с открытым ртом, глядя то вбок, то вниз: куда угодно, только не в его глаза. Когда Генрих улыбнулся, увидев поднос с чаем, когда взял одну кружку и поставил рядом с собой, а затем потянулся к небольшой чёрной коробочке на столе, Виктории показалось, что на секунду она потеряла сознание.       Сердце тряслось как у испуганного, загнанного лисицей в тупик кролика.       — Это тебе, — пододвинув коробку ближе к королеве, сухо кашлянул Люцифер.       У неё закружилась голова, к горлу подступила тошнота, когда он коснулся края кружки и обвел её периметр указательным пальцем. Она подняла взгляд выше. Губы, уголок которых вздёрнут вверх обольстительной усмешкой. Господи.       — Откроешь? — его голос раздаётся в голове барабанной дробью. Всё тело начинает чесаться от липкого пота. Испуганные глазки мечутся по комнате, но не видят ничего, кроме расплывчатых очертаний мебели.       Её сейчас стошнит. Точно стошнит.       Виктория не сразу поняла, что стало источником шума. Возможно, это она упала со стула и просто пока это не осознала, а быть может сквозняк распахнул оконную раму и та с грохотом ударилась о стену?       — Твою мать, — голос Генриха. Господи, он жив. Слава Богу, он жив. Он удивлён, точно не напуган, но в замешательстве.       Она слышит каждый вдох и выдох. Слышит, как он встаёт из-за стола, слышит, как шелестят бумаги и как фарфоровая кружка катится по дубовому полу. Нет сил повернуть голову, потому что в глубине души она знает, что произошло.       Рот Георга наполнился пеной, а из носа потекла кровь. Несколько секунд он удивлённо царапал шею ногтями и громко кряхтел, а когда Виктория обернулась и опустила голову, чтобы лицезреть то, что наделала, он был уже мёртв.       Она убила его, позволив выпить отравленный чай, предназначавшийся другому.       Люцифер опустился на колени, с лёгкой ноткой сожаления наблюдая, как жизнь покидает смертное тело его доброго слуги. Что, блять, случилось? Он же только что…       — Пил чай, — прошептал демон, резко вскинув голову. Резко вскочив на ноги. Резко схватив девушку за горло и прижав её к стене. Виктория часто задышала, слабо царапнув его кисть ногтями.       — Это ты сделала? — взревел он, сжимая её шею. Пожалуйста, только не это.       Виктория стиснула губы, пытаясь проглотить подступившую рвоту. Голова кружилась, ноги онемели. Она почти не понимала, где находится и что сейчас происходит, разве что чувствовала… воздух заканчивается. Он меня задушит. Поделом мне.       Чёрные глаза вспыхнули красным. Ситуация начинала выходить из-под контроля.       — Отвечай, твою мать. Что ты сделала? — это был страх. Не только он: ещё гнев и непонимание, но в большинстве своём — страх.       По её щекам потекли слёзы. Она попыталась сделать вдох, вместо этого лишь жалко всхлипнув. Заваривая чай, Виктория была уверена. Ставя фарфор на поднос, была уверена, даже постучав в дверь, всё ещё была уверена, пока не увидела его.       — Убей меня сразу, — просипела королева, открывая заплывшие глаза. — Я так больше не могу.       — Что ты твою мать несёшь? — не рассчитав силу и больно ударив её головой о стену, закричал Люцифер.       — Ты знал.       На секунду что-то пылкое мелькает в широко распахнутых, синих глазах, но она быстро берёт все непрошенные эмоции под контроль, сжимает кулаки. Ненависть, боль, страх, обида на несправедливость бытия. Её взгляд режет без ножа. Вся его сила, заключённая в страхе, душит горло, обжигает ладони ядовитым пламенем её ненависти.       Когда Вулси врывается в кабинет, Люцифер по-прежнему не может отвести от неё взгляд. Когда кардинал громко кричит и кидается ему на спину, — не может, даже когда она падает на колени и её тошнит прямиком на дорогущий персидский ковёр.       Она сделала это: принесла ёбаный чай, чтобы убить его. И она бы не дрогнула, реши он сделать глоток яда первым.       — Ваше Величество, Господи!       С видом утопленника Виктория извергает остатки обеда на ковёр, пока Вулси держит её рассыпанные по плечам кудри. У старика трясутся руки, ноги, поджилки. Ещё минута, и он бы раздавил её как постельного клопа: бац, и нет больше.       — Как же вы так, Ваше Величество, она же носит под сердцем вашего ребёнка.       Он не слышит его, да и она тоже, делая первый глубокий вдох. На крики и звон бьющейся посуды сбегается прислуга, дворяне.       — Чёрт, — чуть не раздавив голову Георга ботинком, выругался Джаспер. — Что здесь произошло?       Дино помог сестре подняться. Мозг активно сопротивлялся включаться в работу. Кажется, Вулси повторил то, что она беременна, примерно раз двадцать, потому что на двадцать первый до них наконец дошло. Люцифер не сразу находится со словами, пытаясь затушить очаг возгорания глубоко в своём чёрством сердце. Слишком жестока судьба, раз решила, что убийство и отцовство прекрасно гармонируют друг с другом в паре.       Придворные в замешательстве. Когда Люцифер хватает полную кружку с чаем и швыряет её в стену, маленький осколок задевает заплаканную, опухшую щеку королевы. По шее бежит струйка крови, а придворные, напуганные до чёртиков, спешат покинуть место развития сюжета.       — Я отдам тебе твоих щенков при одном условии.       Дар речи возвращается не сразу. Сперва Виктория слабо мычит, трясущимися руками вытирая глаза.       — Регентом при их правлении вплоть до наступления их совершеннолетия будет мой человек, а не твоя мать.       Он говорит на английском или на китайском? Почему смысл слов так далёк?       — Но…       Люцифер вздёргивает руку, перебивая Джаспера:       — Ты будешь моим регентом. Собирайте вещи, завтра вы отправляетесь во Францию.       — Вы? — шепчет Виктория.       Люцифер смотрит сквозь неё, словно она — пустое место. Это последние слова, которые он собирается на неё потратить:       — Собирай свои вещи и возвращайся во Францию, Виктория. Я больше не хочу видеть тебя при своём дворе.