Замок Шамбор, Франция, 8 месяцев спустя
Очень скоро Виктория перестала втискиваться в дверные проёмы, особенно боком. Сбоку она напоминала себе бегемота, а когда пришло время уединиться подальше от французского двора и до рождения ребёнка перебраться в Венсенский замок, девушка стала отекать и скуластое лицо превратилось в… — Я похожа на малиновое желе, — всё пытаясь дотянутся до чулок, валяющихся на полу, простонала девушка. Живот был огромным, таким, что ни согнуться ни разогнуться. Вчера вечером Виктория услышала в разговоре маман и её фрейлины то, что они опасаются того, что ребёнок будет слишком большим и придётся кое-что разрезать. Мне разрежут вагину. Клод стояла у комода, перекладывая нижнее бельё из полки в сундук. Не самое королевское занятие, но разве можно было полностью положиться на бестолковых служанок? А если забудут положить все сто пять пар колгот с начёсом и шерстяные трусы? В камине трещали брёвна. Кое-как поднявшись, Виктория укуталась в вязанный шарф и, оставаясь в одном чулке, уселась у окна. Снег хрустел под ногами резвящихся во дворе ребятишек. Когда экономка вынесла обед на улицу и раздала детям горячий суп с хлебом, принцесса грустно зашкрябала ногтем по окну. — Есть хочу, — пожаловалась девушка, оттопырив нижнюю губу. Всё, чего она хотела последние два месяца: только есть и спать. Иногда она засыпала за обедом, а иногда — обедала во сне. — Ты ела полчаса назад, — закатила глаза Клод, пытаясь закрыть сундук. В коридоре уже ждали десять таких же, до верха набитых одеждой и украшениями, но Виктория считала, что лучше бы они набили их едой. — Но малыш просит кушать, — поглаживая рукой круглый живот, захныкала девушка. В подтверждение её слов ребёнок активно завертелся, пяткой выбивая из неё весь дух. — Как подумаю, что он родится водолеем… лучше не злить его и дать нам поесть! — Наш малыш родится размером с десятикилограммовый арбуз, если ты продолжишь столько есть. Хочешь, чтобы Генрих… Виктория заткнула уши указательными пальцами прежде, чем маман успела окончить. Она всегда так делала, когда речь заходила о нём. Отрицание его существования было лучшим средством в борьбе с тоской, обидой и сожалением. Клод встала на колени у ног дочери и принялась натягивать на неё чулки, мягко массируя опухшие ступни. — Милая, ты не можешь вечно избегать разговоров о своём муже. — Могу! Клод тяжело выдохнула, коснувшись рукой живота, в котором вместе со всеми внутренностями Виктории маленькая будущая причина разрыва королевской вагины сделала сальто назад. — Ты носишь под сердцем будущего короля Англии. — Или принцессу, — настаивала Виктория, уставившись на свой живот. — Если там девочка, то я могу игнорировать существование своего мужа, который за восемь месяцев ни разу не написал мне. — А если мальчик? — Тогда я заберу его и мы вместе сбежим и будем прятаться в Тайге. Клод закатила глаза: — Где ты этого нахваталась? — Вчера за ужином русский посол рассказывал мне о природе в России. И о лесах, в которых можно спрятать труп и его никто не найдёт. — Тебе нужно поменьше общаться с ним. У тебя от их борща изжога, — похлопав дочь по коленке и встав с пола, поправив платье, выдохнула Клод. — Лучше удели внимание будущему материнству, а не тому, чтобы днями напролёт торчать в кабинете у Джаспера. — Тебя так послушать, мне вообще ни с кем говорить нельзя. Дино отправила в Бургундию, к Джасперу не пускаешь. — Твой покойный отец, царство ему небесное, даровал Дино титул графа и наделил обязанностями. Теперь он должен жениться на графине Невер и укрепить наши права на те земли. — Почему мне нельзя проводить время с Джаспером? Он мой друг, возможно, единственный. — Он не твой друг, моя милая. Он посыльный Генриха, который ведёт его дела в нашей стране. Я не хочу, чтобы… — Чтобы я привязывалась к нему, знаю, — фыркнула девушка. За окном по-прежнему валил снег и играли дети, обкидывая друг друга снежками. Маленький король Франциск громко засмеялся, когда ледяная глыба попала в голову брата. Клод встала за её спиной и посмотрела на королеву Англии в изгнании, любующуюся зимними забавами. Она любила дочь. Никому не признается в том, что больше остальных своих детей, но такова была суровая правда. Возможно потому, что она напоминала ей её в молодости, а может и потому, что была её точной противоположностью. Королева положила руки на плечи дочери и слабо сжала, привлекая к себе: — Англия и Германия ведут ужасную, богоненавистную войну с Ватиканом. Твой муж пошёл против Бога и вместе с Джаспером привлёк нашу армию на сторону зла. Ты можешь ненавидеть его, можешь избегать разговоров о нём, но не смей прятать голову в песок. Внутри тебя — будущее Англии, светлое будущее для наших стран. Не отворачивая голову от окна, Виктория утёрла слезы и прошептала: — Я больше не пойду у тебя на поводу, маман. Пожалуйста, не пытайся использовать меня и моего ребёнка как оружие против Генриха. Я больше не совершу такую ошибку. — Ошибку? — Клод отпрянула, широко раскрыв рот. — Ты сделала всё, чтобы вернуть наших мальчиков домой! — И пожертвовала ради Франции всем! — икота поглотила крик, и Виктория прижала руку к губам, удерживая завтрак внутри. — Ты его ненавидишь! — Но я могла полюбить его. Могла остаться в Англии и попробовать создать семью, а вместо этого, — она схватила подушку и со всей злостью швырнула её на пол. — Кукую тут как какая-то старая дева. — Он чудовище, — с омерзением прошептала Клод. — Вот как ты запела? Ты выдала меня замуж за это чудовище. Продала, словно сундук с вяленой говядиной, — Виктория хотела сказать с «ненужными вещами», но не могла отделаться от образа солёного мяса. После лёгкого завтрака, состоящего из трёх круассанов, порции лукового супа, двух яичниц и литра молока, есть хотелось безумно. — Только не говори мне, что полюбила… — Нет, нет, — запротестовала девушка, высмаркиваясь в рукав платья. — Конечно я его не люблю, — лишь думаю о нём каждую секунду, хочу его каждую секунду и не могу смириться с мыслью о том, что мы больше никогда не встретимся. — Милая, — мама села рядом и погладила её по волосам, зарываясь пальцами в нерасчёсанные русые кудри. — Ты беременна, а он — отец твоего ребёнка. Гормоны тянут тебя к нему, ведь его часть живёт под твоим сердцем, но как только всё закончится, трезвость ума вернётся к тебе. Она хотела в это верить. Хотела знать, что это скоро пройдёт и боль от разлуки наконец-то уйдёт. Хотела во всём винить гормоны и восьмимесячное воздержание. Хотела, чтобы его образ и голос упаковали свои чемоданы и отстали от неё. Но не сейчас.***
Дворец Хэмптон-Корт, Англия, в то же время
Спокойно и тихо — вот как стало при английском дворе после того, как королева покинула его. И скучно, нашёптывал внутренний голос, утопая в вине, войне и женщинах. Описав длинный круг по кабинету, с зажатой в зубах сигаретой, Люцифер несколько раз порывался выбросить письмо в камин. Оно было от Джаспера. Не от герцога Корнуолла, а от Джаспера. Это значило, что текст на бумаге носил неофициальный характер, а всё, о чём они говорили помимо дел и войны, была она. Люцифер докурил до самого конца, обжёгшись. Блядское человеческое тело. На его груди ещё не зажила рана после того, как он самолично возглавил армию под Берменом, где они разбили силы Ватикана, но один ублюдок всё же умудрился проткнуть его между рёбер. С повязкой на груди, которая ещё немного кровоточила, Люцифер облизал палец и, выбросив сигарету в камин, распахнул окно, впуская в кабинет морозную ночь. Несколько минут потребовались ему для того, чтобы всё же решиться и сорвать с письма печать. Безразлично пробежав взглядом по рассказам Джаспера о том, какие же при французском дворе хорошенькие графини, Люцифер выцепил в груде текста нужное имя и стал читать: «…Виктория отбывает в семейное поместье через несколько дней. Повитуха говорит, что ребёнок родится в середине февраля, но лучше бы вызвать роды раньше. Он растёт слишком быстро и королева может не…» Люцифер оторвал взгляд от письма, устало потерев глаза пальцами. В прошлом месяце Джаспер приезжал в Лондон и, надравшись в пабе до невозможности связно разговаривать, они пробрались в публичную библиотеку, где до утра изучали религиозную литературу разных вероисповеданий. Конечно, они ничего не узнали о том, кто родится у человеческой женщины, забеременевшей от Сатаны, и это пугало. Их обоих. Он — ангел, пусть и падший, но всё же ангел, а ангелы, как известно, лишены способности воспроизводить потомство. Они — слуги божие, его дети, его творения. Они даже не потеют, и это вселяло надежду на то, что ребёнок в чреве Виктории принадлежит этому миру, миру смертных. Принадлежит Генриху. С другой стороны, фактически Генрих умер: его сердце остановилось, его личность была стёрта с земли в тот самый момент, как Люцифер проник в его тело. Жизнь этому телу давал он, Люцифер. Бафомет. Сатана. И эти мысли вызывали череду тревог, ведь помимо того, что Люцифер был ангелом, — он был и демоном. Демоны потели, а ещё у них по утрам вставал член. Как например сейчас, стоило Люциферу позволить Виктории пробраться в его мысли и крепко там обосноваться. Ведьма. «Я надеюсь, что ты приедешь во Францию ко дню её родов. Ты нужен ей. Рядом. Не я, а ты (опережаю твой ответ, в котором ты уведомишь меня о том, что меня ей будет достаточно)». Он перечитал последнее предложение несколько раз. Может быть с сотню, поэтому стук в дверь застал его врасплох. Запихав письмо в карман брюк, Люцифер поднял голову, встречаясь взглядом с принцессой. — Ваше Величество, — робко прошептала она, потупив глаза цвета тёплого мёда в пол. — Простите, что потревожила. Хотела узнать, не составите ли вы мне компанию на вечерней службе? Генрих рассеянно закивал головой, накидывая на плечи рубашку. — Конечно, Изабелла.