ID работы: 12347298

Третье искушение Евы Сатаной

Гет
NC-17
Заморожен
368
автор
The_Shire бета
Размер:
195 страниц, 21 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
368 Нравится 407 Отзывы 123 В сборник Скачать

Исповедь 1:12. Жри и проваливай

Настройки текста
      Вот так, приклеившись к окну, Виктория простояла следующие три дня, отвлекаясь лишь на то, чтобы высморкать сопли и перекусить. На четвёртый день, когда стало ясно, что Генрих и не планировал приезжать в Венсенский замок для того, чтобы навестить её, она почувствовала себя круглой дурой.       Он приехал. Приехал. Приехал. Сперва эта новость вызвала трепет и восторг, но очень скоро обратилась удавкой на шее.       — У меня голова кружится, — обмахиваясь платком, пожаловалась Говард. В комнате стояла духота. — Вы мельтешите туда-обратно уже второй час.       Виктория зажевала заусенец, резко остановившись посреди комнаты.       — Я поняла, — часто закивав головой, забормотала она, ломанувшись к шкафу. Выкинула на пол все платья и полезла под кровать за сундуком. Чудом не застряв между каркасом и деревянными половицами, девушка расселась на полу и, раскинув в стороны ноги, принялась пихать всё своё добро в чемодан.       Говард округлилась в глазах, осунулась в лице и вытянула вверх редкую от нервов бровь.       — Он хочет, чтобы я сама приехала.       — Мамочки, что вы удумали?.. На таком сроке нельзя никуда ехать! А если ребёнок родится по дороге?       — Было бы отлично. У меня уже спина болит, — отмахнулась Виктория, теребя в руках роскошные кружева, теперь с трудом налазящие на раздобревший от сдобы зад. А корсеты? Она провела рукой по дорогой отделке, горестно всхлипнув. И, если представить, что после родов живот втянется естественным образом, было делом посильным, что делать с отвисшими до коленей сиськами она знать не знала.       Энтузиазма явиться ко двору поубавилось. Виктория вскинула голову, всматриваясь в своё отражение в зеркале. Говорила маман: «Мы то, что мы едим». А я ем одни кулебяки и чевапчичи… и теперь сама похожа на одну большую чевапчичу в кулебяке!       От воспоминания о заморских яствах во рту королевы образовалась вязкая слюна, побежавшая по подбородку вместе с волной горючих слёз. Собрав все жидкости тыльной стороной ладони и следом размазав их по лицу, Виктория подняла заплаканные глаза и промычала сквозь рыдания:       — Я есть хочу! Чего смотришь? Принеси мне поесть, — а затем добавила, с отвращением отталкивая ногой чемодан, содержащий в себе доказательства её былой изящности и того, что когда-то у неё был секс: — и убери это.       Обрадовавшись, что не придётся принимать ребёнка по дороге да ещё и в карете, Говард резво капитулировала за дверь, оставив Викторию наедине с кроватью. Утонув в десятке подушек, одну подложив под ноющую поясницу, а другую под шею, королева сложила руки на животе и уставилась в потолок.       Он снова сделал это: растоптал её честь и достоинство. Наплевал на её репутацию и то, что все до единого будут шептаться за её спиной. Король Англии приехал во Францию и даже на секундочку не пожелал увидеть свою жену? И всё потому, что он до сих пор обижается?       — Точно обижается.       Она написала ему с сотню писем, пытаясь попросить прощение, но ни на одно из них не получила ответ.       «Генрих ублюдок,       Моему поступку нет есть оправданияе. Я предала тебя и наше будущее, и я бы сделала это снова, чтобы освободить своих братьев из плена, в котором ты их держал. Ты — мерзкий, злобный похититель маленьких детей. Я ненавижу тебя!       с ненавистью, Виктория».       «Дорогой муж,       Прости, что назвала тебя мерзким. Мне правда очень жаль, но, если ты мне не ответишь, я за себя не отвечаю. У меня в животе изжога, суп и твой ребёнок! Если ты не ответишь мне, я спалю твой замок к чертям собачьим,       с любовью, Виктория».       Некоторые из её писем можно было выставлять в музее, как наглядный пример великой любви, а некоторые — предъявлять в суде, как доказательства угрозы жизни. Сколько всего она написала: хорошего и плохого, но всё осталось без ответа, словно Генрих просто взял и вычеркнул её из своей жизни. Одним разом, содрав как старый, прикоревший к ране бинт.       Кое-как перевернувшись набок, подперев голову рукой, Виктория уставилась в окно, любуясь снежинками, танцующими в небе. Она не любила холод, не любила шелушения на коже, мокрые от снега носки в сапогах, но в то же время…       Эта пора года всегда занимала в её сердце особое место: запах гвоздики и корицы в горячем вине, рождественские праздники, её когда-то большая и шумная семья, украшающая мохнатую ёлку, пахнущую свежестью и предвкушением, роскошные балы и мокрые от игр в снежки волосы.       Что осталось? От неё, от всего, что делало её счастливой?       Она ткнула указательным пальцем в выпирающий под одеждой пупок и улыбнулась. Виктория никогда не понимала, как это вообще возможно: любить кого-то так сильно, быть готовой отдать свою жизнь за кого-то, кого ещё даже нет на этом свете. Не понимала, пока в один прекрасный день не ощутила внутри себя слабое шевеление, а потом уже не могла остановиться, представляя, какого цвета будут волосы и глаза у самого важного человека в её жизни.       Когда Говард вернулась с тарелкой супа и свежим хлебом, натёртым чесноком, Виктория уже и не помнила о том, что стало причиной её слёз двадцать минут тому назад. Пристроив тарелку на животе, она принялась есть, а когда доела — так и заснула с ложкой в руке, продрыхнув почти до самого обеда следующего дня.       Словами обойтись трудно, чтобы описать изумление на лице прислуги, когда на следующее утро то ли Величество, то ли Высочество в ночной сорочке и с вороньим гнездом на голове явилось на кухню и заявило:       — Хочу научиться что-нибудь печь.       Говард, с утра гоняющая чаи и уминающая печенье, подавилась крошками, чуть не слетев со стула. С важным видом Виктория прошлась по кухне, оценивая свои владения. Когда-то в глубоком детстве она пыталась научиться печь печенье и чуть не сожгла половину замка, чудом выжив в том пожаре. Так что можно был сказать, что какой никакой, а опыт в готовке…       — …у меня есть, не волнуйтесь, — заверила она.       — Вам бы лучше лежать, ваше Величество, — засуетилась Говард. — Ребёнок скоро родится. Лучше…       — Цыц, — фыркнула девушка, отмахнувшись. — Я устала лежать. Умираю со скуки.       — Разве царское это дело? — отбирая у принцессы нож для разделывания курицы, взмолилась Говард.       Молодая служанка и пышного телосложения кухарка вопросительно переглянулись. Они-то и света белого не видели, что уж говорить о настоящей принцессе! Живя в одном замке почти целую неделю, они видели её только мельком, и теперь не могли оторвать от неё глаз. Чтобы юная особа голубых кровей не думала о своём нынешнем внешнем виде, всем до единого она казалась по-прежнему неописуемо прекрасной.       — Царское, не царское, тебе какое дело? Если я сейчас же не отвлекусь от мыслей о Генрихе, то поеду в замок. Знаешь, что маман тогда с тобой сделает?       Говард покорно кивнула, подзывая кухарку. Услышав слово «шоколад» в одном из предложенных для приготовления пирогов, Виктория плотоядно облизнулась. Решили печь шоколадное гато.       И кто бы мог подумать, что это занятие окажется самым увлекательным из всего, чем Виктория занималась последние восемь месяцев? Очень скоро напряжённая атмосфера на кухне сменилась радостным смехом и пустяковой болтовнёй.       Испачканная мукой, с разбитым в руках яйцом, на какое-то мгновение Виктория ощутила долгожданное облечение от всего: от постоянных напоминаний о том, что скоро из её вагины выскочит целый человек, от дурных мыслей и предчувствий, от злости на Генриха, в конце концов… на секунду, стоя бок о бок с простой деревенской девушкой, которой очень повезло оказаться на этой кухне, она почувствовала, как тяжесть короны на её голове уменьшилась.       И она вздохнула, вытерев сопливый нос рукой, испачканной мукой.       А потом подняла взгляд, когда поняла, что болтовня притихла.       А потом увидела его.

***

      Он знал, что Виктории не будет в Шамбор, но всё равно не смог сдержать разочарования, когда спустя три дня его пребывания во Франции из-за очередного угла не выскочила она: ведьма, чудовище, его жена. Не потому, что вдруг возомнил себе, что влюбился, просто… было что-то по-человечески простое и настоящее в том, как сильно она его раздражала, а ещё…       Он соскучился, соскучился по балагану и веселью, которое по пятам следовало за ней (вначале заходил кавардак, а только потом — Виктория), и даже пышное торжество в его честь и пылкое признание Изабеллы в любви не смогли развеселить его. Люцифер чувствовал себя подавленным. Подавленным и пьяным, закуривая сигарету утром двадцатого января.       А вот Ричард напротив: выглядел свежее обычного. Закинув ноги на стол, он сидел у окна с распахнутой на груди рубашкой и плевал в потолок косточки от винограда.       — Как же я скучал по Франции, брат.       Люцифер с отвращением на него покосился. Какой я тебе нахрен брат, уродец?       Ричард выкрутил шею и посмотрел на Генриха, докуривающего уже третий свёрток с табаком за последние десять минут.       — Ты чем-то сильно расстроен.       — Умоляю, заткнись, — раздражённо бросил Люцифер. Заткнись, съебись, сдохни уже наконец — вот, что демон в теле Генриха думал о невесть откуда взявшемся брате уже третий месяц подряд.       Когда младший Тюдор явился к английскому двору вместе с испанской принцессой, лишь спустя несколько недель Вулси объяснил Люциферу, почему это обделённое интеллектом создание так сильно на него похоже.       Брат.       — Ладно, ладно, не злись ты так, плохой парень, — щёлкнул языком Ричард, осветив комнату белозубой улыбкой. — И когда ты успел стать таким ворчливым?       Когда Джаспер вошёл в гостевую спальню, Люцифер был готов расцеловать его. Одна четвёртая ногтя — вот сколько отделяло его от того, чтобы разорвать тюдорского отпрыска с неровным испанским загаром на части.       — Я ему сейчас сломаю шею, — сквозь зубы процедил король, выталкивая Джаспера обратно в коридор и следом за ними захлопывая дверь.       Герцог не сдержал улыбку, пятясь обратно, откуда пришёл:       — Твоя сдержанность в этом вопросе начинает меня пугать. Почему он до сих пор жив?       — Ты в курсе, — рявкнул Люцифер. — Умоляю, давай потеряемся на несколько часов. Они все вот здесь уже у меня сидят, — ребром ладони втащив себе по горлу, наглядно изобразил демон.       Джаспер тяжело сглотнул. Прошло три дня, а Люцифер ни разу не спросил о Виктории, но… он тоже ни слова о ней не сказал. Джаспер ни слова не сказал о принцессе, в какой-то момент глупо и по-детски понадеявшись, что, возможно, Люцифер и не вспомнит.       Забудет.       Закончит свои дела во Франции.       Вернётся в Англию.       Никогда больше не встретится с Викторией.       Джаспер хотел этого, но, когда они выехали из конюшни и поравнялись, с тяжёлым сердцем он спросил:       — Хочешь встретиться с ней?       Люцифер смотрел перед собой. Правая половина его лица непроизвольно дёрнулась, а челюсть плотно сомкнулась, когда Джаспер вслух озвучил его мысли. Он лениво повернул голову, чуть ли не зевая:       — С кем с ней?       Герцог закатил глаза.       — Ладно, ладно. Я думал об этом, но не вижу крайней необходимости. Мне хватило встречи с её мамашей-язвой. — Клод встретила зятька с распростёртыми объятиями и убийственной ухмылкой на тонких губах, напоминающей Люциферу о том, кто был зачинщиком покушения на него.       Джаспер усмехнулся:       — Для самого страшного зла во вселенной ты слишком озабочен отношением окружающих к себе. Или точнее сказать, озабочен тем, что Виктория чувствует к тебе.       Глаза Люцифера презрительно сузились.       — Знаешь, ты стал слишком много болтать.       — Называй меня голосом своего разума.       — Неужели голос разума не подскажет мне, что желать встречи с женщиной, которая жаждет меня убить и уже попыталась это сделать, — плохая идея?       — Голос разума считает, что ты заслужил то, что она пыталась тебя отравить. Знаешь, я живу с этими мыслями уже много тысяч лет, и ничего. Мы с тобой чудесно ладим.       Люцифер улыбнулся, натягивая кожаные перчатки и поправляя ворот чёрного пальто, а затем пришпорил коня и с громким «но» рысью рванул в заснеженную лесную чащу, оставляя Джаспера без словесного ответа, но в то же время с самым ясным ответом на свете — он улыбнулся. Люцифер Денница улыбнулся, когда подумал о том, что через какие-то пару часов встретится с ней.       Пускай она будет кричать, пускай кинет в него кусок сыра или помидора. Пускай, это неважно. Он правда немного соскучился, а ещё простил её, а может и вовсе никогда не обижался. Их странные игры в кошки-мышки даже нравились ему, хоть Георга и правда было немного жаль.       Может, всё дело было в том, что он просто боялся влюбиться?

Everybody talks — Neon Trees

      Она была ровно такой, какой Джаспер её обещал: круглой, краснощёкой, невероятно естественной, с огромным животом и выпирающим наружу пупком. В одной ночной сорочке Виктория стояла посреди кухни, по брови испачкавшись мукой и шоколадной крошкой.       — Привет, — прокашлявшись, поздоровался Люцифер, откровенно пялясь на её живот, в котором вместе с амниотической жидкостью варился его ребёнок. Или не его. Смотря с какой стороны подходить к этому вопросу.       Виктория застыла, раззявив рот и уставившись на объект своей любвиненависти как на Господа Бога, сошедшего с небес. Именно таким он рисовался ей в это мгновение: нереальным.       Джаспер молча скрестил руки на груди, наблюдая со стороны, пытаясь прочесть её, его эмоции. От Люцифера исходила несвойственная ему неуверенность в принятом решении навестить дорогую жену, а взгляд дорогой жены был затуманен, словно она… злилась и радовалась одновременно, окольными путями выбирая какое из чувств выпустить наружу.       Говард присела на стул, провалившись рукой в миску с тестом. Та закружилась по столешнице и с громким «лять» грохнулась на пол, пачкая брюки Генриха и выводя Викторию из состояния транса.       Она схватила первое, что попалось под руку: скалку для раскатывания теста, и с боевым «а-а-а» ломанулась вперёд, целясь Генриху в глаз. Он увернулся от первого и второго удара. Третий пришёлся по подбородку, а четвёртый повис в воздухе, когда он обхватил её запястье, блокируя удар.       — Вижу, что ты скучала, — улыбнулся он, глядя вниз на её покрасневшее лицо.       — Я убью тебя, fils de pute! — пропыхтела девушка.       На три головы ниже его, она всем телом пыталась пробить оборону, пока он, не прилагая никаких усилий, скучающе плевал в потолок. Джаспер посмотрел на них и улыбнулся, вспоминая первое знакомство.       Босые ступни скользили по гладкому полу. Чуть не повалившись, Виктория стряхнула напряжение в мышцах и снова попёрла в атаку, но на этот раз блокирующий жест Люцифера превратился в контрнаступательный, и он предпринял попытку вырвать из её рук скалку.       — Ты себя покалечишь, — объяснил он.       — Я тебя покалечу, — взревела Виктория, с грустью в глазах наблюдая за тем, как её пальцы разжимаются и орудие убийства оказывается в руках противника.       — Ладно, хорошо, хорошо, — он отбросил скалку на пол, а потом резко притянул Викторию к себе. До упора, пока её круглый живот не коснулся его крепкого торса, спрятанного под пальто.       Но она всё равно ощутила это: жар его тела, аромат его тела. Сердце застучало где-то в горле, когда Генрих негромко попросил:       — Можешь врезать мне.       — Что?..       Он наклонил голову ниже.       — Если хочешь ударить меня, ударь.       — За что? — словно в бреду просипела Виктория, утопая в омуте его чёрных глаз. Она правда не понимала, что понудило её схватить скалку и возжелать врезать ему. Сейчас от этого чувства не осталось и следа, стоило им коснуться друг друга.       На помощь пришёл Джаспер:       — За то, что он невообразимый мудак. Помнишь, мы обсуждали это на прошлой неделе?       — И часто вы меня обсуждаете? — ухмыльнулся Люцифер.       — Нет, — тут же выпалила Виктория.       — Да постоянно, — в унисон с ней поделился Джаспер.       Повисло неловкое молчание. Виктория вдруг вспомнила о том, как сейчас выглядит, и поспешно отстранилась, приглаживая разбушевавшиеся кудри.       — Ваше Величество, — подала голос миссис Говард.       Генрих хотел поздороваться, чтобы показаться вежливым, но забыл, кто к нему обращается. Несколько раз щёлкнув пальцами, он так и не вспомнил имя женщины, которая во время своего пребывания в Англии постоянно недовольно цокала и таскалась за его женой.       — Вы с дороги, наверно голодны. Не хотите пройти в обеденный зал? Мы приготовим еду, а королева пока приведёт себя в порядок, — выдержка в голосе Говард была результатом долгих тренировок. На самом деле она пребывала в глубоком ужасе, глядя на Викторию и то, как та выглядела в присутствии короля.       — Отличный план, Говард, — согласился Джаспер, выталкивая Люцифера из кухни. — Пойдём, папаша. Дай девушке собраться.

***

      Предложенный обед превратился в ужин. Пока Виктория торопливо (на самом деле не очень) собиралась, хаотично кружась по комнате, минуло несколько часов.       В огромном камине в обеденном зале трещали брёвна. Люцифер стоял у огня, облокотившись на несуразную лепнину на портале. Со стола веяло пряностями и горячим луковым супом.       — О чём думаешь? — Джаспер сидел в кресле с книгой в руках.       Люцифер пожал плечами, обжигая губы желтой жижей с дымно-торфяным послевкусием. Говард заверила, что это отличный шотландский виски, но вряд ли она хоть что-то смыслила в качественном скотче.       — Ты ничего не почувствовал?       — О чём ты?       — Я про ребёнка. Ничего необычного?       — А что необычного я должен был почувствовать? — уголки плотно сомкнутых губ пренебрежительно дёрнулись.       Джаспер захлопнул книгу и закатил глаза.       — Ты же чувствуешь, что я — нежить, не принадлежу миру смертных. Я подумал, что что-то подобное ты мог бы почувствовать и от ребёнка, если он всё же принадлежит тебе, а не твоему костюмчику.       — Не могу поверить, что мы правда об этом говорим, — раздражённо бросил Люцифер, крепко сжимая стакан. — Не могу поверить, что мы правда это сделали. Эта нелепая свадьба, ребёнок. Мы слишком сильно заигрались и подвергли жизнь девушки смертельной опасности. Кто из нас знает, какая тварь сидит внутри неё?       — Ни ты и ни я не знали, что она может забеременеть от тебя. До неё такого не случалось.       — Надеюсь, что это так. Надеюсь, что не имею к этому никакого отношения.       — Люций…       — Джас, — он обернулся, взглядом заканчивая этот диалог. Минуту они упрямо смотрели друг другу в глаза, пока двери в комнату не распахнулись и на пороге не показалась она – причина, по которой всё стало совершенно не так, как было прежде.       В воздухе витала недосказанность и напряжение, когда они наконец сели за стол. Длинный, рассчитанный на десять персон, кусок отполированного дуба превратился в настоящее поле сражения.       Немного покачиваясь, Виктория взяла свою тарелку и прошкрябала ей от одного конца стола до другого, усевшись напротив Люцифера на расстоянии добрых пяти метров. Джаспер, приняв на себя роль медиатора, сел посередине.       — Приятного аппетита, — неловко пробормотал герцог, вооружившись ложкой и супом.       — И вам, Джаспер, — мило улыбнулась Виктория.       — И мне, — подмигнул Генрих.       — А тебе неприятного, — огрызнулась королева. — Бойся, в твоей тарелке мышьяк.       — Ты очень милая женщина, — он подмигнул, и она, сжимая в руке столовый нож, ответила ему тем же.       — Я ненавижу тебя, Генрих Тюдор.       — Это взаимно, Виктория Валуа.       Комната погрузилась в молчание, нарушаемое лишь звоном посуды и громким чавканьем, с которым Виктория запихивала в рот всё, до чего дотягивались руки. Изредка она бросала взгляд в сторону Генриха, а когда замечала, что он смотрит в ответ, краснела и отворачивалась.       Ничего не изменилось в нём за долгие восемь месяцев: всё та же ухмылочка, представленная вздёрнутым уголком губ и образующая ямочку на правой щеке, всё те же длинные пальцы, которыми от отщипывал хлеб, всё те же глаза, в которых плескалась издёвка.       — Это нормально? — шёпотом поинтересовался у Джаспера Люцифер, качнувшись на стуле в его сторону.       Джаспер проследил за его взглядом, прикованном к рукам Виктории: в одной она сжимала уже третью по счёту куриную ножку, в другой — погрызенную буханку хлеба.       — Она не разорвётся на части от такого количества еды?       — Не думаю, но разорвёт на части тебя, если попробуешь указать ей на то, что она много ест.       — О чём вы там шепчетесь?       Они отскочилили друг от друга, словно нашкодившие дети.       — Зачем вы приехали, ваше Величество? — наконец спросила Виктория, промакивая уголки губ шёлковой салфеткой. Одинокая в своём убеждении клетка её головного мозга, отбившись от общего стада, противно науськивала: «Соскучился». По крайней мере, она хотела услышать об этом, хоть и понимала, что причина никак с ней не связана.       — Через несколько дней из Франции отправится армия…       — И вы приехали сюда в качестве придворного шута, чтобы завести публику?       — Я приехал сюда, чтобы присоединиться к вашим людям в сражении за дело всей моей жизни, — опрокинул принцессу Люцифер и очаровательно улыбнулся.       — Надеюсь, вы будете тяжело ранены.       — Как же я скучал по тебе, дорогая жена.       — Поэтому ты приехал сюда спустя четыре дня после прибытия в Шамбор?       — Я приехал к тебе потому, что мне стало скучно. Твоя мать жутко дотошная женщина. Немудрено, что ты выросла такой нервной, — произнёс одно, пока взгляд говорил совершенно другое. Он просто не мог от неё оторваться, разглядывая тонкие черты лица, плечи, периодически роняя взгляд на округлый живот, мешающий полностью придвинуться к столу.       Она смешно ела, икала, перестала следить за манерами и тем, как смотрится со стороны. Она была самой прекрасной и естественной божьей тварью во всём мироздании. Кто кроме неё мог быть столь отчаянно слабоумным и храбрым одновременно, чтобы говорить с ним, с Генрихом, с дьяволом, в таком тоне?       — Тогда жри и проваливай, — буркнула Виктория.       — Отличный…       …план. Просто замечательный! Решил остаться на ночь, видите ли на дворе вьюга и в такую погоду никак не добраться до Шамбор.       Виктория стояла в коридоре, уже полчаса глядя в маленькую щель в двери. Нижняя часть туловища так и умоляла её ворваться внутрь, наплевать на принципы и вспомнить о долгих одиноких ночах, которые она провела, мечтая о нём, но не веря в то, что вновь его увидит.       Ей хотелось кричать, плакать и смеяться, но вместо этого она замерла, словно каменная, наблюдая за тем, как Генрих, в свете одинокой свечи, аккуратно снимает рубашку, из-под которой показывается крепкое тело, перевязанное бинтом.       Он ранен.       Терпеть и не входить становится ещё сложнее. В душе — борьба.       Генрих прошёлся по комнате, достал из кармана брюк портсигар и опустился в кресло, закуривая. О чём он думал, выпуская кольца дыма в потолок? Что он чувствовал?       Виктория не заметила, как съехала на пол у его двери, не в силах больше стоять, но и не в силах войти. Она долго думала обо всём, пока голова не завалилась на бок, и она провалилась в сон.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.