***
Утром двадцатого января Клод Французская проснулась от того, что её разбудили. Принесли вести с фронта и не дали спокойно позавтракать, срочно потребовав сиюминутного решения насущных проблем. Она мечтала о дне, когда наследному принцу стукнет восемнадцать и по кусочкам отщипывала круассан, сидя в просторном кабинете покойного супруга. Не сказать, что она его любила. Может быть только в самом начале, пока он не стал много пить и лупить её по поводу и без. Клод Французская не верила в высокие чувства, так и не вкусив обещанной современниками-поэтами любви. Она и представить не могла, что между её драгоценной кровинушкой и ублюдком Генрихом зародились нежные чувства. Всё думала о том, как неправильно получилось, что дочурка забеременела от врага французской нации, когда посыльный без стука ворвался в её комнату и сообщил о том, что Виктория рожает. Марлен была крупненькой, с широкими бёдрами. Её вагина выплюнула троих детей за рекордные два часа. Виктория, напротив, родилась низкорослой и худощавой. Такие часто умирали во время родов, а повитухи обходили их стороной. — От такого как Генрих можно родить только коня! — взволнованно прокричала королева, всё выглядывая в окно кареты. К счастью, снег растаял и дорога была чистой. Ухабистой, но чистой. Спутница королевы вязала пряжу и зевала. Ей-то что до королевского потомства? — Моя крошка, как ей было тяжело вынашивать его ребёнка. Эй, лакей! — вспоминая шальную молодость, Клод вульгарно свистнула, высунув руку из окошка кареты. Щёлкнула пальцами, как девка из публичного дома, из которых приходилось забирать мужа, и потребовала ехать быстрее. Роды Виктории, она полагала, растянутся на целый день. Со свистом, как у старшей сестры не получится. — Ребёночек перевернулся вовремя, ваше Величество, — зевнула Жаннет, бывшая королевская повитуха, отложив пряжу. Королева повысила её до своей личной гувернантки, но, когда младшая дочь забеременела, не захотела доверять её никому из придворных докторов. Жаннет была кроличьей лапкой. На удачу. — Какое там! Ты видела короля? У него и член небось до колена, — фыркнула Клод. Мальчик, сидевший рядом с Жаннет, отвечающий за обед королевы, покрывшись пунцовыми пятнами, прижал руками уши. — Разве это плохо, ваше Величество? — Плохо, — отрезала королева. Виктория бы не согласилась. По крайней мере до того момента, пока не начались схватки. Уж там-то мир услышал о том, что она думает о себе, своём браке, Генрихе и его фантастическом пенисе. Проклиная тот день, когда приехала в Англию, девушка вскочила с кровати и стала бродить по комнате, разгоняя пыль и прислугу. Говард умоляла её лечь обратно, но оказалась послана на все четыре конца света. Виктория не могла лежать. Не могла сидеть. В белой сорочке, с прилипшими к потному лбу прядями, она, словно призрак, бродила по спальне. Лишь мысли о том, как она вцепится Генриху ногтями в лицо, придавали ей сил, когда низ живота сковывало судорогой. — Маман едет? — заскулила принцесса, привалившись к окну. Смотрела, как садовник под окнами граблями гребёт пожухлую серую траву и мечтала оказаться на его месте. Всё лучше, чем давать новую жизнь. За какие такие прегрешения Господь обрёк женщин на самые что ни на есть настоящие адские муки? Одна курица, Ева, искусилась, а всем остальным за неё отбывай до скончания веков? Где справедливость? Где белый свет в конце туннеля? Где, грёбаный, Генрих? А если мальчик? Она погладила круглый живот, поджав побелевшие от резкой боли губы. А если Генрих никогда её не полюбит? А если отберёт сына и уедет в Англию, оставив у разбитого корыта? Хрена’с два. По крайней мере, Виктория зареклась, что больше никогда не выйдет замуж и не станет рожать, когда очередная схватка выбила из неё весь дух, а на пороге комнаты нарисовалась Клод. — Мамочка! — Виктория! Почему ты стоишь? Тебе лучше лечь! Что говорит доктор? — Нахрен твоего доктора, я его прогнала, — выргулась принцесса. — Он меня бесит. Клод посинела, беглым взглядом окинув комнату. Доктора и правда нигде не было. Молодая повитуха с застывшими в глазах слезами стояла в углу, комкая в руках полотенце. Виктория не хотела подпускать к себе никого. Сперва она хотела врезать Генриху, ночь с которым стоила ей этих мук. — Хорошо устроился! Сам на войну, а мне рожай! Где он? Вы отправили ему письмо? — Отправили, ваше Величество, — подала голос Говард, от нечего делать перетаскивая таз с тёплой водой из одного угла в другой. — Милая, он сейчас в Шампаньоль, если не в Италии. Когда гонец доставит ему письмо, ты уже родишь. — Не рожу! Помяни моё слово. Не рожу, пока он не приедет! — она так сильно топнула ногой, что Клод удивилась, как ребёнок не выпрыгнул наружу. Вот, что значит — французская порода.***
Когда гонец распахнул двери таверны в Дижон, ориентируясь на вонь, грубый военный говор и переполненную королевскими скакунами конюшню, на юге Франции начинало заходить солнце. Вероятно, что королева Англии уже родила или померла, поэтому он не сильно торопился. Заказал себе кварту эля и устроился за баром, переводя дыхание от долгой верховой езды. Закусил всё это дело жареной курятиной, пофлиртовал с пышногрудой официанткой и с повинной явился на порог гостевой комнаты. Люцифер лежал на небольшой кровати, скрестив руки на груди. Думал о всяком, но больше интересовался тем, почему рядом с ним сейчас храпит Джаспер, а не та симпатичная дочь мясника, встретившая их на пороге постоялого дома. Дьявол посмотрел на старого друга. Тот был так измотан, что заснул в одежде и ботинках. Его стакан с элем был полон, а их разговоры с Люцифером — натянутыми и сухими. Французская ведьма крепко обосновалась в их мозжечках и всё никак не хотела оттуда выметаться, как бы Люцифер её не гнал. Ведьма поселилась в его голове. Трахала ему мозги, пока он трахал придворных дам в Англии. Слала ему угрозы с пометкой «повышенной государственной важности». Умудрилась оставить свой запах на его подушке, который не испарился даже после того, как было приказано протравить крыс во всём замке. А после того, как они встретились в последний раз, намотала свои драные патлы ему на пуговицу военного камзола. Может быть всё дело в теле Генриха? Может быть сам Люцифер тут вовсе и не при делах? Костюм английского короля не был лишён зрения, мужского достоинства. Даже, в какой-то степени, остатков мозга. Он тянулся к ведьме по миллиону разных физиологических причин, к которым Люцифер больше не хотел иметь никакого отношения. Блять, как иначе найти этому галимому пиздецу оправдание? Земная девка не вписывалась в его планы, а только ломала их. Где это видано, чтобы величайшее зло во вселенной подавало сыр? Лизало с блаженной ухмылкой на губах? Думало, думало. Он постоянно о ней думал. Не только об упругих сиськах и узких отверстиях под пышными юбками. Не только о бесконечных ногах, прикреплённых к сочной заднице. Со дня на день ему предстояло навсегда разобраться с Ватиканом. Омыть эту прогнившую землю кровавым дождём. Разверзнуть небеса и обрушить свой гнев и боль на всё человечество. Бум! И нет, прямо как динозавров. Он готовился к великой битве и ничто, никто, не мог ему помешать. Быстрее земля сгорит в адском пекле, чем Люцифер отложит свой тысячелетний, очень мстительный план. Когда гонец несколько раз извинился, ввалившись в комнату, он приподнялся на локтях, безразлично глядя на парня. Шлёпнул Джаспера по заднице, и тот проснулся. — Чего тебе, уродец? Обеспокоенный тем, что застал короля за любовными утехами с мужчиной, гонец нервно икнул, чуть не проглотив собственный язык. — Ваше Величество, ваша королева рожает! Ваша. Вот в чём Люцифер узрел корень всех проблем. Да и хуй бы с этим общественным мнением, если бы в один прекрасный день, в который он получил куском сыра по роже, оно не укоренилось и в его собственном сознании.***
Крик стоял на весь замок. Всех предметно интересовало, как молодая королева только не выдохлась. Или не умерла. Прошло ведь почти двенадцать часов. Когда Клод удалось уложить дочь на постель, за окном уже стемнело. Обессиленная, напуганная, несмотря на сильные боли по всему телу, Виктория отрубилась на несколько минут. К ночи радость уступила место страху. Слуги оставили кухню, ферму и конюшни, собравшись в общем зале для того, чтобы помолиться. Принцессе Франции было совсем худо. Жаннет стояла у девушки, прикрывая кровавые пятна на простынях одеялом. Не хотела, чтобы королева Франции их увидела. На той и без того не было лица. Она держала дочку за руку, в другой перебирая чётки. — Хватит, — слабо простонала Виктория. С посиневшими от боли губами, невидящим взглядом она блуждала по лепнине на потолке. Молитва и перебой чёток гудел у неё в ушах. Она подумала о том, что не хочет умирать, вместе с горечью выдыхая остатки жизни. Попыталась пошевелить ногой, поджать пальцы на левой ступне — ничего. Никакого движения. Девушка повернула голову, с трудом отрывая глаза. Боль запульсировала в висках с новой силой, наказывая за любопытство. Она была слишком сильной, и крик, который не удавалось выдохнуть, отскочил от черепа и взорвался в небе. — Хватит молиться, умоляю. Но Клод, Говард и все те, кто шептался с Иисусом по углам, не слышали её просьб. Они звали Бога, молили его помочь их принцессе, погружая комнату в леденящий душу мрак. В какой-то миг, всё смолкло. Ветер пробежался по комнате, задувая свечи. Виктории показалось, что она умерла, и впервые в жизни смерть казалась ей величайшей наградой. Ей казалось, что внутри неё не осталось ничего целого. Ребёнок, которого она уже решила спасти ценой своей жизни, разрывал её изнутри. — Ваше Величество, — сквозь пелену позвала повитуха. — Пожалуйста, давайте ещё раз. Из последних сил. — Генрих, — словно в бреду позвала девушка, цепляясь за руку матери. — Генрих приехал? Я хочу с ним попрощаться. Клод уже заметила кровь на постели. В её глазах стояли слёзы, но, когда дочь обратилась к ней, она тепло улыбнулась, погладив её по взмокшему лбу. — Милая моя, Генрих уже едет. Он обязательно приедет, дождись его. — Мамочка, я люблю его! — это была правда и неправда. Бред и реальность. Виктория городила всё, что думала, пока повитуха слёзно умоляла её продолжать тужиться. — Ваше Величество, если вы не продолжите, ребёночек задохнется! Слова Жаннет подействовали на молодую королеву как отрезвляющее зелье. При помощи матери она подтянулась на слабых запястьях. Приподняла голову. Её ребёнок должен был выжить. Любой ценой. Единственное, что связывало её и Генриха, было важнее всего в тот момент. — Генрих, — прошептала девушка за несколько секунд до того, как дверь в её спальню отворилась. Она почувствовала его присутствие ещё тогда, когда он переступил порог замка. Люцифер не знал, что делает. Не знал, зачем приехал и почему его сердце бешено колотится в груди. Он бросил армию, отложил все свои планы, услышав о том, что она зовёт его. Когда Люцифер увидел её, слабую, бледную, он замер на пороге спальни. Не знал, что ему делать, что говорить. Не знал, пока опьянённая болью Виктория не позвала его по имени. — Это правда ты? Он упал на колени рядом с её постелью и крепко сжал дрожащую ладонь, протянутую в его сторону. — Почему ребёнок до сих пор не родился? — его нежный взгляд, обращённый в сторону Виктории, превратился в угрозу, когда Люцифер обернулся к повитухе. — Не знаю, ваше Величество… Он крепче сжал руку жены и больше не смотрел на повитуху. Он хотел смотреть только на неё. Хотел поцеловать её, таким прекрасным ему казался её затуманенный взгляд. Обессиленная, лишённая колючих иголок, она была обнажена перед ним. И всё, чего Виктория на самом деле хотела, — чтобы он был рядом. Несмотря ни на что. Даже на то, что она планировала ненавидеть его до конца жизни, как только всё закончится. — Не проси меня больше рожать тебе детей. Люцифер поцеловал её руку, сжатую в своих ладонях, и улыбнулся. Он знал, что с ней всё будет хорошо. Он позаботится о ней. — Не буду. Можем обойтись одним. Щёки девушки порозовели, и она слабо хихикнула. Свинцовая от боли голова стала проясняться, а низ живота перестал разрываться от боли. С каждым его поцелуем, ей вдруг становилось легче. Люцифер знал, что так нельзя. Тело Генриха не предназначено для того, чтобы справляться с демонической силой, выдерживать её и тем более становиться проводником. Там, где у него ещё не зажила рана, стало кровить, но это не остановило короля. Он держал её за руку до тех пор, пока детский крик не сотряс стены замка. — Это девочка? — с надеждой спросила Виктория. Повитуха не ответила. Все снова замолчали, склонившись над плачущим ребёнком. Расхристанная, но порозовевшая, Виктория резко села на постели и потянулась к ребёнку, пуповина с которым ещё не была перерезана. Когда она взяла девочку на руки, та вдруг резко успокоилась. Причмокнула, облизав большой палец правой ручки. Осознанным взглядом осмотрела обстановку вокруг. Когда Люцифер склонился над ней и их взгляды пересеклись, она улыбнулась, раскрыв красные, цвета крови на простынях, глаза. Не свались Виктория в обморок в тот момент, сказала бы: «Что за херь...»