Третье искушение Евы Сатаной

            Прошло по меньшей мере десять лет с того дня, когда Вулси в последний раз покидал родные края. Ему всего было вдоволь в Англии. Он любил свою страну и бесконечные дожди, от которых мокли ноги и постоянно воняли ботинки, а вот что он точно не любил, — полчаса вплавь по Ла-Манш.       Когда в конце-концов пытка торговым судном, на которое его загрузили ввиду срочности, окончилась и его полумёртвое от качки тело довели до кареты, кардинал надеялся, что на этом всё, но это было далеко не всё.       Дорога, ведущая к месту назначения, была ухабистой и разбитой. Кое-где размытой водой, от чего колёса кареты постоянно буксовали. Вулси швыряло из одного угла в другой. Словом, Франция встретила его как нельзя лучше, и он вспомнил, почему не любил края, в которых не научились класть щебень на дороги в зимнее время года. Самонадеянные французы, высмеивающие педантичных англичан!       За окошком, в которое он смотрел и печалился, шёл дождь. Снег уже не лежал, но и солнце ещё не грело. Варикоз замучил, да и вообще он не понимал, зачем король погнал его в такую даль.       Карету снова подбросило, а вместе с ней и старика с чашкой горячего чая в руке.       — Всё, приехали, — закричал извозчик.       Вулси высунул голову, но не заметил ни замка, ни чего-либо ещё. Одна размытая дорога, да пара навозных лепёшек в шаговой доступности от него.       За каретой послышалась возня и неразборчивая ругань. Вулси неплохо владел классическим французским, но ничегошеньки не мог понять в быстрой речи на вид не первый год выпивающего извозчика. Тогда он решил выйти. Каким же ярким было его удивление, когда он увидел Дино, по колено провалившегося в грязь.       — Граф? Не верю своим глазам!       Тряхнув отросшими за почти год белокурыми патлами, Дино удивился не меньше кардинала. Между ними была непреодолимая пропасть — два возничих пытались освободить колёса от грязи.       — Какими судьбами? — перекрикивая матерное пособие для самых маленьких, улыбнулся Дино.       — Генрих приказал! — а ведь так хорошо всё было. Оставшись в замке без короля и королевы, Вулси расцвёл на глазах. Никакого шума, никакой ругани. Вставал в десять утра и до самого обеда читал, а потом спускался к придворным, и, несмотря на отсутствие некоторых частей неисправного детородного органа, впервые за очень много лет позволял себе лёгкий флирт с прекрасной половиной двора.       Одна только Пембрук портила всю картину царившего веселья и умиротворения, ошиваясь по углам с бутылкой бурбона в руках.       — Он сказал вам, в чём дело? — Дино достал из кармана мятый клочок бумаги, призывающий его ко двору. — В моём письме ничего не сказано.       — В моём тоже. Может, королева наконец родила?       — Об этом бы уже объявили на две страны, — пожал плечами граф.       — И то верно, — задумался Вулси.

***

      Вся французская знать прибыла в поместье. Тихий замок превратился в кишащий пауками и змеями террариум. Каждый был готов прождать месяц, ночуя в коридоре, лишь бы первым увидеть долгожданное дитя Англии. И Франции. И у каждого была своя на то причина. Некоторые присутствовали здесь исключительно из любопытства, пока другие обдумывали как бы уговорить короля выдать его первую дочь за их драгоценного отпрыска.       Испанской принцессе Изабелле повезло больше остальных в плане расселения, но меньше в вопросах любви. Расположившись в гостевой спальне восточного крыла, она приняла горячую ванну с дороги, оделась в лучшее из своих платьев и принялась ждать. Ждать, когда Генриха оповестят о её прибытии.       — Я жду его почти весь день, — возмутилась она, когда солнце стало садиться за горизонт.       Ричард, равнодушный к её душевным терзаниям, пожал плечами, отдыхая у камина. Не сказать, что он устал для отдыха, но и другие занятия его статус «принца» не предполагал.       — Она родила девочку, не волнуйся. Генрих разведётся с ней.       Изабелла презрительно фыркнула. — Он обещал, что разведётся с ней как только приедет во Францию. Ещё до того, как отправится в Италию, но что мы видим? Он бросил свою армию, чтобы быть рядом с ней!       — А ещё выслал её из Англии, — напомнил Ричард, маленьким столовым ножиком счищая кожуру с яблока. — Расслабься, всё будет отлично. Генрих на дух эту ведьму не переносит.       — Ведьму?       — Она пыталась его отравить. Только не говори, что не слышала об этом. Чем ты вообще занималась в замке?       — Тем, чем должен был заниматься ты, — исподлобья испепеляя оппонента взглядом, прошипела Изабелла. — Уговаривала его не начинать войну с Богом.       — Успешно? — ухмыльнулся Ричард.       Они замолчали, буравя друг друга полными презрения взглядами. Через несколько месяцев, после того как Изабелла выйдет за Генриха, а последний случайно умрёт во сне, они поженятся. Она — во имя Бога и по велению отца, он — от распирающего нутро тщеславия.       От мысли о том, что Генриха придётся убить, у Изабеллы начиналась трясучка. Но куда больше её трясло от образов в голове, рисующих мужчину, бесповоротно влюбившего её в себя, сидящего у ног французской шлюхи и их выродка.       — Я не могу больше ждать, Ричард.       — И что же ты собираешься делать, Изабелла? Неужели убить её и дитя?       Принцесса Испании была наслышана о пока ещё действующей королеве Англии. Слуги не стеснялись шептаться об их бурном с королём романе, о её дурном нраве. И, хотя в её присутствии Генрих никогда не говорил о жене, Изабелле всегда казалось, что она где-то рядом. Тенью живёт в стенах замка.       И будь Изабелла хоть немного опытнее в любовных делах, давно бы поняла, что короля преследуют далеко не тени, а вполне реальные чувства.       Рождённая затворницей в замке в Испании, Изабелла мало что знала о любви, о чувствах. Одни скажут, что её отец был слишком жесток с младшей дочерью, другие — что тем самым он вырастил пример для подражания.       Она и правда была примером смирения, набожности. Молчаливая, без своего мнения. Полная решимости сослужить верную службу отцу. Не реши Вулси исполнить тот злачный договор между Англией и Францией, Изабелла стала бы именно той королевой, которую церковь хотела видеть на английском троне: невзрачная, серая, как мышь.       Девушка, второй день не встающая с постели, была полной её противоположностью. И именно в этом, полагал Люцифер, было всё дело.       Они все не спали уже вторые сутки. Всё ждали, когда глаза младенца окрасятся в привычный восприятию человека цвет. Говард, например, полагала, что всё дело в тяжёлых родах, а в радужках у малышки кровь.       Под конец второго дня Клод сдалась и уснула в кресле в углу зашторенной, оттого тёмной комнаты. Жаннет сидела у её ног и молилась, пока в свете одинокой свечи над постелью оставались двое…       Виктория лежала на неубранной кровати почти в кромешной темноте. За окном расцветало утро, но плотные шторы делали своё дело. Ничего не было видно. Ни её, ни кроватки, к которой первое время она боялась подойти ближе, чем на три шага.       Она не спала вторые сутки. Не ела, не пила. Её картина мироздания рушилась на глазах. Она ничего не понимала, не могла найти объяснение.       Всё казалось дурным сном, в котором он не отходил от неё ни на шаг.       Виктория перевернулась на другой бок, уткнувшись носом в широкую грудь. От усталости, вызванной всеобщим непониманием, король сам не заметил, как задремал. Присел на кровать всего на секунду и даже не успел разуться.       Хотелось согнать его прочь. Выпихать ногами, но Виктория замерла, оцепенела. Прислушалась, убедившись, что из колыбели доносится тихое сопение, и коснулась кончиками пальцев линии массивного подбородка.       Поначалу она оправдывала себя удовольствием, которое ей приносило его восхитительное тело, потом всё же вернулась к изначальному плану и постаралась убедить себя в том, что дело в выгоде. Их союз освободил мальчиков из плена, а Генрих, в свою очередь, укрепил английскую казну.       Но теперь у неё не осталось оправданий. Ребёнок, которого она винила в своей тяге к этому злому, плохому мужчине, лежал в колыбели отдельно от неё. И что бы Виктория теперь не пыталась придумать, всё вело к одному единственному желанию — быть рядом.       — Тебе нужно поспать, — с закрытыми глазами прошептал Генрих.       Испугавшись, девушка резко убрала руку от его лица и спрятала её под одеялом.       — Ты не спишь?       — Сплю, — приоткрыв один глаз, улыбнулся король. — Не видно?       — Видно, что ты спишь на моей постели. Я тебя сюда не звала!       — Я сам себя позвал, — проинформировал король, открыл второй глаз и уставился на девушку. Он страдал тем же недугом, что и она — уже который месяц пытался в чём-то себя убедить, да всё никак не мог, да и непонятно было в чём требовалось убедиться. В том, что у него стоит на неё круглые сутки — сомнений не было. Его бы не смутила её мать, храпящая в отдалении, а дочь была слишком мала, чтобы понять, почему мама кричит от удовольствия.       Только вот он был слишком слаб.       — Проваливай, твоё место вон там, — ткнув пальцем на пол, повысила голос Виктория. Она думала о том же, о чём и он. Оттого и гнала его прочь.       — Ага, — носком одного ботинка стягивая другой и скидывая с кровати, согласился король. — Лили спит?       — Лили? — зашипела принцесса, глядя, как мужчина расстёгивает камзол, пытаясь улечься на её кровати. — Что за дебильное имя?       Генрих поморщился от резкой боли в области перебинтованных рёбер. Что-то точно шло не по плану. Рана, полученная им несколько недель назад, снова разошлась и стала кровить.       Виктория опустила взгляд на его грудь.       — Что с тобой?       — Ерунда, — прошипел Генрих, расстёгивая брюки. Конечно, он мог остаться в штанах, но решил не подавлять в себе желание показать Виктории, чему она противостоит и в конечном итоге к чему и на что падёт своим вредным ртом. — Заживёт.       — У тебя кровь…       — Точно?       Захотелось въехать ему кулаком между глаз за то, что дал их дочери имя без её согласия, за то, что шутил в самое неподходящее время в мире. А ещё за то, что улёгся на её кровати в одних нижних штанах…       Виктория с трудом сглотнула, перекатываясь на другой бок и вставая с кровати. Люцифер молча следил за тем, как она копошится в сундуке, держа над лохматой головой огарок свечи. Эти её блядские волосы, которые приличные дамы убирали в причёски, а она, словно ему назло, всегда оставляла распущенными. Оставляла простор бескрайней фантазии, которая даже сейчас, в минуту слабости и трусости, рисовала их намотанными на кулак…       А эта уродская ночнушка, в которую её переодели после родов? Длинная, в пол, с закрытыми плечами, скрывающая всё, что ему хотелось увидеть. И оттого всё представлялось ярче, живее.       Следующие тридцать дней, которые Виктории по традиции предстояло провести в изоляции, обещали быть тяжёлыми и полными… желаний.       И это, по правде говоря, играло им на руку. Каждый, кто присутствовал в комнате, думал об одном, хоть и старался не озвучивать догадки. Девочка родилась с красными глазами, что бы это, прости Господи, не значило.       Люцифер тоже не понимал, что происходит и что уже успело случиться. Не знал причину импульсов, связывающих его и девочку. Его дочь. В этом не могло быть никаких сомнений. У Дьявола и смертной родился ребёнок.       Когда Виктория запрыгнула на кровать, недовольно поджав губы, с чистым бинтом в руке, Люцифер думал о всяком, но быстро обо всём забыл, глянув на неё исподлобья. Незаметно для девушки пошевелил указательным пальцем, зажигая ещё одну свечу, чтобы получше её разглядеть…       Она сосредоточенно смотрела на его грудь, сдувая кучерявые волосы с раскрасневшегося лба.       — Дай поменяю повязку, — показательно грубо и безразлично рявкнула девушка.       Люцифер приподнялся на локте, позволив ей снять старую. Один рукав ночнушки слетел с её плеча, когда Виктория нагнулась к королю, аккуратно отдирая бинт. Выглядело не очень, и это её беспокоило.       — Беспокоишься обо мне? — демон довольно улыбнулся, заметив, каким взглядом принцесса исследует его обнажённый торс. Если бы не наставления доктора, который запретил сношения на ближайшие десять дней, второй ребёнок уже бы зрел в её утробе, в этом, почему-то, у обоих не было сомнений.       — Я тебя ненавижу, — раздражённо бросила Виктория, одним махом срывая повязку.       Король поморщился, потянувшись рукой к ране, но получил полотенцем по запястью и приказ лечь обратно.       — Ну и за что ты ненавидишь меня на этот раз?       — За то же, за что ненавидела с первого дня нашего знакомства.       — Этот тот день, после которого ты скакала на мне примерно десяток раз? Или тот, после которого умоляла отлизать тебе?       — Не по своей воле, — огрызнулась Виктория, чувствуя, как краснеют щёки. Ещё одно его грязное словечко, и дамам в углу комнаты станет очень неловко.       — Что ещё ты делала не по своей воле? — Люцифер зашипел, когда мокрая тряпка коснулась раны. Дело дрянь, но хуже стало, когда девушка нагнулась к его торсу и скрутила губы в трубочку, чтобы подуть.       Люцифер вдруг почувствовал, как что-то жмёт у горла и чуть ниже — в области штанов. Он сдержался, чтобы не схватить её за руку и потянуть на себя, когда свежий бинт и её пальцы коснулись раны.       Что он здесь делал? Что забыл?       Пришло время признаться самому себе. Сдаться. Возможно, всё дело было в слабости, которую он ощущал, но игнорировал. Возможно — в правде, крывшейся в глубинах сердца. Да, чёрт возьми, оно у него было. Билось под рёбрами, под её пальцами. Пора перестать это отрицать.       Глупая ведьма пленила его, изменила всё. Люцифер перестал дышать, когда Виктория подняла глаза и уставилась на него, словно подстреленная лань. Ведь ей тоже хотелось сдаться, Господи, как же сильно ей хотелось сдаться.       — Только не говори, что делала всё против своей воли. Не ври, что я тебе не нравлюсь.       По румяным щекам вдруг потекли слёзы, в которых собрались все обиды, страхи. Девушка быстро утёрла их рукавом сорочки и отвернулась, чтобы удостовериться в том, что мама спит, а Жаннет перестала молиться и приуснула рядом.       — Что с нашей дочкой, Генрих? — её голос звучал ровно и отчуждённо. Она собиралась с мыслями, чтобы задать свой следующий вопрос, но всё никак не могла. Боялась, что он разрушит всё.       Он молчал, глядя на её силуэт на краю кровати.       — Она проклята?       Молчание. Чёрт подери, какого ответа она ожидала? Какой правдой собиралась обжечься?       С горящими злобой и отчаянием глазами, Виктория развернулась к Генриху. — Ты скажешь хоть что-нибудь? Или так и будешь молчать?       — Ви…       — Скажешь мне наконец о том, что собрался со мной разводиться, чтобы жениться на испанской принцессе? — вот она, причина, по которой ей никак нельзя было сдаваться.       Люцифер не сразу смог подобрать определение чувству, зародившемуся в горле. Смертные величали его страхом.       Девушка напротив утёрла сопли и улыбнулась сквозь стиснутые зубы:       — Мама сказала мне вчера. В отличие от тебя, у неё хватило смелости.       — Твоя мать и правда очень смелая женщина, раз осмелилась нарушить данную мне клятву держать тебя в неведении, — процедил демон.       — Держать меня в неведении? — вспыхнула Виктория, импульсивно подавшись вперёд. Остановила себя прежде, чем руки окольцевали шею Генриха в попытке задушить его, и замерла посреди кровати.       Сердце трепетало в груди словно птица, пойманная в клетку. Его взгляд, его руки, его губы, его слова — всё, что, как она думала, принадлежало ей, теперь походило лишь на игру. Он играл с ней. Но всё зашло слишком далеко.       — За что ты наказываешь меня до сих пор? За что я должна буду пережить этот позор? Ты влюблён?       Виктория не хотела слышать ответ на последний вопрос. Ей казалось, когда он озвучит его — она умрёт. Сперва, конечно, убьёт его, затем её, а потом — умрёт.       — Я не наказываю тебя, — сухо пробормотал Генрих. — Я принял это решение по другой, никак с тобой не связанной причине. Скажи, она интересует тебя?       — Ты влюблён?       Он поднял глаза, грустно улыбнувшись своим мыслям. — Да, Виктория, я влюблён.       Словно поломанная игрушка, Виктория зависла на несколько секунд, не в силах обрабатывать входящую в неё информацию. Она знала, что ничем хорошим это не кончится: пять минут тому назад и в день, когда ступила на английскую землю. По крайней мере, теперь всё наконец-то встало на свои места и глупые мечты разбились вдребезги.       Не помня себя от волнения, Виктория спрыгнула с кровати и, наплевав на запрет, устремилась к двери. И она достигла цели, но не своими стараниями, влетев в стену спиной.       — Чёрт возьми, идиотка, я влюблён в тебя, — прорычал нечеловеческий голос над ухом.              Его слова и губы впились в неё, причиняя боль и радость, которую она ещё не успела осознать. Отчанный, животный — вот каким им обоим показался поцелуй, когда руки Виктории вцепились в шею короля, а одна нога обвилась вокруг его торса.       У него срывает крышу. Сила рвётся из его тела, причиняя боль за то, что он сдерживает себя.       Прямо здесь. У двери. В пяти метрах от французской королевы и спящей дочери. Он ликует от восторга, замечая, как потеет её лицо. Какими волнительными становятся её губы, когда она кусает их, сжимая пальцами упругие ягодицы. Но прежде, она должна узнать правду. Он принял это решение уже давно, но сейчас — самое время.       Рука Люцифера крепко сжимает лицо принцессы, заставляя её посмотреть в его глаза. Всё летит к чертям, и именно поэтому он хочет, чтобы она знала. Знала, кто он такой, прежде чем навсегда отдаст ему своё сердце.       В чёрных как ночь глазах вспыхивает искра. Маленький огонёк, превратившийся в красное пламя, заполнившее всю радужку.       — Что ты такое?.. — непонимание вгрызается в глотку щупальцами ужаса.       Он улыбается, удовлетворённый её реакцией. Впервые страх её в глазах неподдельный, такой, какой должен быть при виде самого страшного зла всех времён и народов. Он уже было стал забывать об этом.       Виктория в ужасе закрывает глаза, не в силах смотреть на него. Дрожащая рука тянется к дверной ручке. Прежде чем он произносит своё имя, она резко открывает дверь, вырываясь из его рук.       Загробный шёпот подхватывает её локоны в пустом коридоре. Свечи гаснут одна за другой. На трясущихся от ужаса ногах, Виктория смотрит на дверь, за которой оставила маму и дочь наедине с чудовищем. Пазл начинает собираться в голове по маленьким крупицам. Ей хочется противостоять этому, но она не может.       Она оступается, напоровшись на что-то позади себя. Холодное лезвие прижимается к горлу.       — Вот мы наконец с тобой и познакомились, — шепчет на ухо женский голос, за которым следует лишь мрак.