So cold

Истинно говорят мудрые, что пути Илуватара неисповедимы. Пока в Амане лейтенант Моргота и внук Феанора пытались понять, что же им делать со своими чувствами друг к другу, в далеком Средиземье тем временем нить судьбы готовилась затянуть петельку, которой суждено было стать в будущем началом такого поистине странного узора, какой даже сами Валар с трудом могли бы себе когда-либо представить. ***** Долгие тысячелетия понадобились королю Трандуилу на то, чтобы научиться своему хваленому самоконтролю, вот только даже такой солидный опыт не помешал владыке вздрогнуть судорожно и пролить чернила на любимую записную книжку о разведении орхидей, когда из раздумий его вырвал крик сына. — Nana! — крик повторился. Кричал, вероятнее всего (точно сказать нельзя было из-за хрипоты), кто-то из близнецов. Что бы не заставило голос принца звучать так громко и тревожно, в любом случае хороших вестей ждать, очевидно, не приходилось. Мысли короля понеслись стремительно вперед, сразу приводя на ум самые ужасные варианты того, что могло бы случится. На мгновение сознание его затопила паника, и Трандуилу показалось, словно война все еще идет, а их победа над Сауроном и последовавшие за ней годы мира и возрождения были лишь сном, мечтой, пустой иллюзией, которую утомленный разум стал от безысходности принимать за действительность. Рывком отодвинув со скрипом стул от стола, Трандуил вскочил на ноги. Его свободные легкие одежды и распущенные волосы взвились от стремительности движения, когда он, схватив первый попавшийся под руку клинок, бросился бегом к двери. Его сердце бешено колотилось в груди, и горло сдавливало, когда он бежал по коридору навстречу зовущему голосу, и в итоге король едва не столкнулся на лестнице со средним своим сыном. По известным ему мелочам, вроде особых узлов в косах и цвета камней на сережках, Трандуил сразу же, даже в таком взволнованном состоянии, определил, кто из близнецов перед ним, и спросил срывающимся от волнения голосом: — Элладан, mani marte*?! Почему ты вернулся так рано, ion nin?! Где твои братья?! На вас напали?! Подоспели стражники и Галион. Их лица зеркально отражали беспокойство и удивление, запечатленные сейчас на светлом лике их владыки. Не глядя, Трандуил передал кому-то свой меч и шагнул ближе. Его руки сами собой принялись ощупывать сына, ища признаки травм и ранений. Слава Элберет, молодой эльф перед ним, кажется, был здоровым и невредимым, разве что растрепанным, немного чумазым, усталым и очень встревоженным. — Мы все в порядке, nana! — поспешил Элладан его успокоить. — Дело не в нас. И не в отце, — добавил он тут же, видя, как, едва расслабившись, король вновь напрягся в страхе. Альфа сделал шаг вперед и прижал осторожно, но крепко мать к своей широкой груди, зарываясь лицом в россыпь бледно-золотых волос и вдыхая с наслаждением знакомый запах, в котором переплелись сладкий флер лесных цветов, терпкая горечь хвои, и пряная кислинка ягод. Нежность затопила его сердце. Они были в разлуке два месяца, и только сейчас принц понял в полной мере, насколько сильно соскучился по второму своему родителю. Но вместе с радостью встречи пришло в душу принца и беспокойство, ибо казалось ему теперь, что Трандуил заметно похудел и осунулся с момента прошлой их встречи. Как бы упрямо король не отрицал эту жестокую истину, но он действительно медленно увядал здесь, в Средиземье. Элладан знал, что родители часто спорят из-за этого. Naneth не хотел покидать свой народ и свою родину, а atya настаивал на скорейшем отплытии в Аман. Пока что принц не знал, к чьей стороне больше склоняется. Ему и самому не хотелось покидать свой дом, те земли, которые с таким трудом они защищали тысячелетиями. Не хотелось оставлять в забвение величественные дворцы, по коридорам коих бегали детьми, сбивая родителей с ног; не хотелось обрекать на неминуемое разрушение временем их величественные залы, где присягали на верность своим владыкам, где с криком ликования поднимали кубок за победу, где оплакивали павших товарищей в дни скорби. Не хотелось покидать родные леса, на полянах которых танцевали, смеясь, под светом звёзд в дни своей юности, и где, став взрослыми, проливали свою кровь в яростных битвах. Но увядание Арды было неумолимым, и если молодые эльфы ощущали его не так явно, то тем, кто стар, оно камнем давило на плечи. Магия уходила из Средиземья, и от того они истончались, увядали, словно нежные цветы без солнца. Если в чем Элладан и мог быть уверен, так это в том, что не оставит мать медленно гибнуть в заброшенных землях, даже если придется увезти упрямого владыку силой. — Ты здоров? — позабыв резко о первоначальной своей проблеме, спросил Элладан встревоженно. Он догадывался о том, что происходит, и все же сомнения терзали его. Слишком сильно для столь короткого отрезка времени Трандуил сдал позиции. — Ты выглядишь больным. Король слабо улыбнулся и, чуть приподнявшись на носочки запечатал на лбу сына нежный легкий поцелуй, с ним давая ему свое благословение. По осанвэ он послал сыну образ того, как тот был ребенком, и Трандуилу ещё не приходилось тянуться, чтобы обнять его. Принц улыбнулся, но тень быстро легла вновь на его чело. Он ждал ответа. — Я здоров, ion nin, — заверил Трандуил его. — Не беспокойся, ma vhenan*! Это не болезнь, а мысли о судьбе твоей сестры угнетают меня, — признался король даже слишком легко, что говорило о том, что он в самом деле очень утомлен. — Сейчас, в разлуке с вами и с вашем отцом, я поддался тоске. Я печалюсь и об Эстеле и о ней. Срок Арагорна в Средиземье подходит к концу, и когда его не станет, Арвен будет очень больно. А когда болит ее сердце, болеть будет и мое. И за твоего отца мне тревожно. Боюсь, ему тяжело будет справиться с этим, потому что я вижу это: каждый раз, когда он смотрит на Эстеля теперь, перед собой он видит Элроса. Элладан кивнул. Он понимал. Его мягкий характер и чуткая к чужой боли душа давно уже сделали его тем, к кому другие дети и многие молодые эльфы, стесняющиеся прийти за советом к своим повелителям, обращались за помощью и утешением. Nana говорил, что у него сердце его отца. И то, что из всех детей лишь он один унаследовал дар и страсть Элронда к целительству, лишь подтверждало эти слова. Арвен была слишком упрямой и своевольной, Леголас и Элрохир вспыльчивыми и склонными к авантюрам, целительство представлялось всем им чем-то хоть и нужным, но невыносимо скучным. Их сердца всегда рвались в бой, и юношами братья дождаться не могли момента, когда из спокойного и безопасного Имладриса смогут отправится на несколько месяцев в Лихолесье, где можно будет сбивать с пути незваных путников в зачарованном лесу, охотиться на гигантских пауков, варгов и орков, а потом, вернувшись, хвастаться перед впечатлительными эллет и другими эллонами трофеями в виде огромных клыков и когтей. Элладан был похож нравом на отца. Он мог понять печаль матери. Он видел, как тень тревоги и горечи пала на лицо короля в день свадьбы его сестры, и с тех пор никогда не уходила уже. На мгновение она посветлела, когда родились у Арвен сначала сын, а затем и дочери одна за другой. Но век людской короток. За те годы, которые для эльфа были бы ещё детством, они выросли, женились, и у них у самих родились дети. И от осознания того, что вслед за Арагорном однажды ему придется возложить цветы на могилы уже своих внуков, сердце Трандуила разбилось вновь, и тень в его глазах затмила почти весь свет, что в них оставался. Элладан понимал, потому что разделял эту боль. Эстель был ему братом, вырос на его глазах, и принцу, в свое время выбравшему без раздумий вместе со своим близнецом участь бессмертных, все ещё тяжело было осознать суть смертности. Он привык терять друзей в бою, но не так, не от неумолимой старости… И все же часть Элладана все ещё злилась на Эстеля, за то, что тот посмел влюбиться в ту, которой своей любовью принесет несчастье и погибель. Но ещё больше Элладан злился на Арвен. Он любил младшую сестру, разумеется, очень любил, но не мог не считать эгоисткой. Делая выбор, Арвен не видела ничего вокруг, кроме своей любви, а он видел, как ее решение ударило по их родителям. Как страдал тихо отец, став с тех пор еще более задумчивым и молчаливым, как слегла на неделю мать, не вставая от тоски со своей постели и отказываясь от еды. Элладан мог бы быть предвзят к сестре и названному брату, и все же старался не быть. Рассудительность, доставшаяся ему от отца, позволяла ему осознать и признать честно, что все они так или иначе были слишком эгоистичными детьми. Столетия назад, все эти спонтанные вылазки на стычки с орками, эта бесконечная погоня за острыми ощущениями и уважением сверстников, казались им геройством. Сейчас их поступки виделись ему даже не просто глупостью, свойственной молодости, о которой вспоминаешь со смесью стыда и веселья, а глупостью, что оставила на сердце у отца и матери ни одну рану. Сколько раз, вернувшись домой гордыми и довольными, они усмехались снисходительно в ответ на причитания родителей, говоря, что ничего бы с ними не случилось, ведь они умелые воины. И как обижались потом, оказавшись наказанными, словно маленькие дети, и ворчали недовольно, что родители не дают им возможности проявить себя и душат их чрезмерной опекой. И не задумывались никогда о том, что каждый раз ato и nana, дожидаясь их возвращения, сходят с ума от страха. Больше всех, как старший и самый опытный, упирался Леголас, а после похода с братством тот же Леголас потом неделю не отходил от родителей, ловил жадно каждое их слово и искал любого ласкового прикосновения, что они могли ему дать. Разделенный с ними огромными расстояниями, каждый день он молился Элберет о том, чтобы в конце ему было к кому вернуться. И близнецы себя вели и чувствовали ровно так же. Они сами, застряв в какое-то время в Лотлориене, оторванные как от Ривенделла, так и Мирквуда, жили вечным ожиданием хоть каких-нибудь вестей о своей семье. Арвен угасала, поглощаемая тьмой, сковавшей мир, где-то далеко Леголас и Эстель шли упрямо на встречу своей почти неминуемой погибели, Лихолесье превратилось в один большой костер. И тяжелее всего во всем этом было видеть, как кто-то рядом ломался, теряя близких. Одним из худших дней было, когда пришли одновременно вести о гибели Халдира и тяжелом ранении Ферена. Тауриэль повзрослела резко за ту неделю, что ее муж был в беспамятстве, борясь за жизнь; а всегда беспечный добрый Линдир, который нянчился с рождения с детьми своих лордов, терпеливо снося шалости принцев, объектом которых становился чаще прочих из-за мягкости характера, стал молчаливым и замкнутым, почти неузнаваемым, словно угас весь огонь внутри него. До самой победы он верно служил своим господам, а потом сразу же отплыл в благословенные земли. Но за всеми этими тяжёлыми мыслями Элладан совсем забыл о первоначальной своей цели. — Nana, — опомнившись, почти закричал он внезапно, — нам не хотелось бы беспокоить тебя, но есть один эльф, которому срочно нужна твоя помощь. Мы охотились неподалеку от твоих владений, — не давая Трандуилу возможности выставить хоть слово в разговор, пояснил он, — и у реки нашли случайно умирающего эльфа. Он очень плох, мы боялись, что не довезем его даже сюда, не говоря об Имладрисе. Леголас и Элрохир отправились за отцом. Они будут здесь где-то через пять дней. Я отнес больного в лазарет, и нужно чтобы ты приказал лекарям позаботиться о нем, потому что они отказываются. Густые брови короля приподнялись в удивленном выражении. — С каких это пор мои целители отказывают в помощи другому эльфу? И откуда вообще мог взяться раненый эльф сейчас, когда твари Саурона повержены, и в этих землях много лет уже царит мир? — Трандуил ещё даже не закончил говорить, а смутная догадка уже мелькнула в его голове, отдаваясь в сердце вспышкой гнева. — Этот эльф очень высокий, у него серые глаза и черные волосы, верно? — спросил он резко. Элладан вздрогнул и кивнул, отводя взгляд. — Ты знаешь, кто это, верно? — не спрашивая, а утверждая, задал король вопрос. Элладан потупил взгляд, не смея солгать. — И ты привез его сюда, в мой дворец?! Его, убийцу родичей?! Что он сказал тебе, сын? Какими лживыми речами это грязное отродье Феанора одурманило твой разум?! — в гневе Трандуил был страшен. Его лицо потемнело, глаза вспыхнули ядовитым зелёным пламенем, и зычный голос рокотал теперь гулко под сводами дворца, подобно грому. — Мой король, — попытался принц оправдаться, — он ничего не делал со мной! Он не виноват! — Я убью его! — прошипел Трандуил. Он повернулся к своему дворецкому и протянул руку, требуя вернуть ему меч. — Галион, нет! — закричал Элладан отчаянно. — Останови его, пожалуйста! Не делай этого! Лицо альфы осталось неподвижной маской. — Простите, принц, но сейчас вы ничего не понимаете! — сказал он твердо и без колебаний передал меч своему королю. — Nana! — Элладан бросился за своим родителем следом. — Он ничего нам не сказал! Он нас не обманывал! Он вообще не может говорить! — тараторил принц, пытаясь достучаться до своего короля. Но Трандуил не мог его слышать, ибо разум его затопила ярость, и теперь он не мог думать ни о чем, кроме мести. ***** Трандуил ворвался в покои целителя ураганом. Жаждущий возмездия и горящий праведным гневом, он ожидал найти там совсем не то, что в итоге получил. Король готов был уже занести меч для удара, но замер резко на пороге, словно столкнувшись со стеной. Его глаза, обычно томно-неподвижные, широко распахнулись от чистого шока, когда он увидел лежащего на кровати эльфа. Трандуил все еще мог его узнать, потому что в своих кошмарах не раз он видел это лицо, чьи общие черты еще возможно было с трудом опознать, да и на грязных лохмотьях, оставшихся от одежды, виднелись местами изображения восьмиконечных звезд. Перед ним, вне сомнений, был сейчас никто иной, как Маглор Феанорион, а точнее то, что от него осталось. За свою долгую жизнь король Великого Зеленолесья повидал много ужасного, но даже он не мог сказать с уверенностью, что когда-либо видел живое существо, а тем более эльфа, находящееся в столь плачевном состоянии. Не веря собственным глазам, Трандуил подошёл медленно к постели больного. Часть его не могла поверить даже в то, что злосчастный эльф был действительно живым, ибо выглядел он, как истлевший наполовину труп. На костях, обтянутых землистого цвета, обветренной до солнечных ожогов и шелушения кожей, почти не осталось плоти, ввалились страшно глаза и щеки, заострился неестественно нос, а когда-то пухлые губы превратились в тонкую щель рта и болезненно натянулись, обнажая в жутком полуоскале кромку зубов. Его волосы, отросшие почти до колен, свалялись жутким кублом, и Трандуил, чувствуя, как подкатывает от этого зрелища к горлу тошнота, почти мог увидеть, как копошатся в них вши. Одежда на нем изорвалась и истлела, превратившись в жалкие лохмотья, едва скрывающие наготу, а на грязной коже виднелись тут и там синяки, ссадины и язвы. — Nana, — позвал робко Элладан, видя, что король опустил меч, — ему нужна твоя помощь. Иначе он умрет прежде, чем ato приедет. Я бы сам сделал это, но у меня не хватает сил. Трандуил поднял резко руку, веля сыну замолчать. — Я не стану тратить свои силы на спасение убийцы моей семьи! — обрубил король холодно. — Я бы немедля казнил его, будь он хотя бы в здравом уме. Но я вижу, что он уже достаточно наказан, и больше спросить мне с него нечего. Я велю целителям позаботиться о нем. Но как по мне, самым большим милосердием для него сейчас будет позволить ему наконец обрести покой в чертогах Намо! На этом все! Впредь я не желаю видеть это проклятое отродье и что-либо о нем слышать! — Трандуил отвернулся и быстрым шагом покинул лазарет. На душе у него было тяжело. ***** Вопреки собственным словам, той же ночью Трандуил посетил зачем-то покои целителя. Там горел тускло свет, и утомленный Элладан дремал на стуле около постели больного, уронив голову себе на грудь. Сейчас, вымытый, переодетый в чистую нижнюю рубаху, и со сбритыми полностью волосами, Маглор выглядел хуже даже, чем когда его только доставили во дворец. Стал виден истинный масштаб того, насколько он плох. На истощенном теле не было, казалось, ни единого живого места. Он выглядел ужасно. Его свет угас, красота и сила ушли, и только очень высокий рост и острые уши выдавали в нем эльфа. Трандуил подошел ближе. Наклонился, нависая над изголовьем постели. Маглор, словно почуяв его, вдруг слабо заметался, что-то неразборчиво мыча в бреду, его глаза беспокойно двигались под пергаментными веками. Осторожно король потянулся к чужому разуму. Тот был даже не защищен, и открылся ему, погружая в водоворот кошмаров. Кровь, горящие корабли, мертвые тела, и наконец драконий рев и пламя. Тяжело дыша, Трандуил отпрянул в ужасе прочь. Сама собой его рука легла на левую щеку. Колдовство надежно скрывало правду, и под пальцами омега мог почувствовать лишь гладкую прохладную кожу, но он знал, что там, под завесой магии, прячутся уродливые шрамы, от которых в Средиземье не было лекарства. Трандуил помнил свою агонию, когда пламя охватило его. Боль до сих пор жила в нем, не оставляя ни на минуту. Но это была терпимая боль, та, с которой он мог жить, к которой привык. Как привык в разговоре чуть наклонять голову в левую сторону, чтобы, не озираясь по сторонам, иметь лучший обзор для единственного своего зрячего глаза. К чему нельзя было привыкнуть, так это к воспоминаниям. Даже тысячи лет спустя, владыке Зеленолесья снились порой кошмары, в которых жадное пламя гналось за ним, настигало и пожирало. В такие ночи Трандуил вскакивал на постели с криком, иллюзия спадала с него, и потом, до самого утра, он трясся обычно в рыданиях на груди у Элронда, который шептал ему слова утешения, признания в любви, и целовал нежно его изуродованное лицо, словно не замечая безобразных шрамов. Если же Элронда не было рядом, с ним сидел Галион, крепко обняв и напевая тихо колыбельную на дориатрине, языке, уже почти ушедшем в забытие. Галион был старше его на какое-то столетие, и с тех пор, как его приставили к юному принцу личным помощником, или, как, смеясь, говорил об этом Орофер, нянькой, они были неразлучны. Навряд ли где в Средиземье можно было найти более ушлого эльфа, чем этот. То, какие трюки, по прихоти своего юного господина, он проворачивал ловко под носом у короля Орофера и у владык Линдона, действительно достойно было восхищения. Галион за долгие годы стал частью семьи. Он нянчился с детьми Трандуила, с питомцами и друзьями детей Трандуила, наконец с самим Трандуилом. Галион знал своего короля настолько, что сейчас, когда тот вылетел стрелой из лазарета, он уже шел ему навстречу, готовый утешить. Трандуил позволил себя обнять и молча уронил голову на чужое плечо. ***** Даже по самым благоприятным расчетам, до приезда Элронда оставалось ещё два дня, и всем уже было ясно, что столько Маглор не продержится. Старания целителей были тщетны сейчас, когда в больном почти не осталось жизненной силы. Он стоял уже одной ногой на пороге в Мандос, и вернуть его было бы очень сложно. Маглор бредил бы и кричал в бреду, если бы мог, но что-то случилось с его голосом, и он либо что-то невнятно мычал, либо раскрывал в немом крике рот. Его мучили то жар, то лихорадка. Дыхание постоянно сбивалось. Он либо хрипел громко и натужно при каждом вздохе, либо, казалось, не дышал вовсе. Лишь поднеся ладонь ко рту, можно было почувствовать легкое прерывистое дуновение горячего воздуха. Это была третья ночь Маглора в лазарете, когда Трандуил опять решился его навестить. Тот, что удивительно, не спал, хотя, судя по отрешенному взгляду, и в сознании все же не был. Его темные серые глаза, когда-то горевшие светом звезд, теперь были тусклыми и пустыми, словно у слепого. Едва приоткрытые, они глядели куда-то в потолок, а по ввалившимся щекам текли слезы. От этого зрелища в душе у Трандуила что-то неприятно зашевелилось. — Феанорион, — позвал король тихо. Реакции не было. — Маглор! Больной едва заметно вздрогнул. На какое-то мгновение в глазах его будто бы мелькнула какая-то осознанность, и Трандуилу показалось даже, что тот посмотрел на него, но уже в следующую минуту Маглор сначала закашлялся хрипло, а потом голова его запрокинулась резко, и в комнате стало пугающе тихо. Трандуил не смог сдержать полного неуместного облегчения вздоха, когда, приглядевшись, увидел, что больной дышит. Омега подошел ближе, присел, лишь мгновение помедлив на край кровати, а затем, оглядевшись воровато по сторонам, словно бы боялся, что его застанут за тем, что он делает, опустил руку на чужой влажный от пота лоб, шепча слова исцеления. Дыхание больного выровнялось. Той жизненной силы, что Трандуил влил в него, конечно недостаточно было, чтобы он исцелился, но вполне достаточно, чтобы продержаться до прибытия Элронда. ***** — Ему стало немного лучше. Это сделал ты, я почувствовал твою магию, — не спрашивая, а утверждая, сказал Элладан на следующее утро после завтрака. — У тебя поистине великое и милосердное сердце, мой король, — добавил он с улыбкой. — Не было никакого милосердия. Я сделал это только ради твоего отца, — ответил ему Трандуил, сохраняя хладнокровие. — Он искал этого проклятого эльфа столько лет, и заслуживает хотя бы возможности попрощаться с ним, пока тот не ушел в чертоги Намо, потому что оттуда его не выпустят уже до конца времен, и им никогда не суждено будет встретиться впредь. Ещё одна потеря, несущая за собой скорбь, для которой он никогда не найдет себе утешения. Сказав это, Трандуил отвернулся и ушел, полный тяжелых раздумий.