Негодный

      В мире, где люди делились на два типа — Доминанты и Сабмиссивы, не было места тем, кто ломал привычный уклад жизни. Люди, чьё присутствие напрямую вредило обществу, подвергались осуждению и порицанию, и являли собой опасную смесь для каждого. Всегда было так распределено, что Сабы подчинялись Домам, а они, в свою очередь, наставляли их, ухаживали и управляли. И никто не мог сломать систему, подтверждая догадки о том, что друг без друга будет очень сложно и даже больно. Каждому из них нужна семья, большая или маленькая, не важно, суть одна — подчиняй или подчиняйся, не иди против природы.       Дом может иметь при себе огромное количество нижних, и, чем их больше, тем стабильнее его психика, что очень сильно влияет на самих подчиненных. И так уж повелось, что отщепенцев вроде негодных Сабов и сошедших с ума Домов изолировали подальше, чтобы те не мозолили глаза. Специальные лагеря интенсивной терапии для заключённых или лагерь строго режима не были тем местом, где люди проводили время достаточно продуктивно — они там дохли, чтоб в мире было как можно меньше подобного отребья.       Издавна Сабы и Домы связывали себя контрактом и меткой — специальной татуировкой хозяина над ключицей, как подтверждение своего подчинения и доминирования. Но уже прошло более тысячи лет, некоторые нюансы можно обойти стороной. Хозяева могут отдать своих нижних на временное пользование другим Домам, подписав нужные документы на свободных условиях, люди это дикостью уже давно не считают, хотя есть личности, которые все еще против природных инстинктов и доказывающие, что Сабы тоже имеют право распоряжаться своей жизнью.       Юджи таким человеком не был, с детства приученный к подчинению и получению от этого выгоды. Он родился с меткой Саба и по достижению четырнадцати лет был лично отдан дедом в руки Норитоши Камо. Он тогда еще не понимал причину грустного лица родственника, не знал, что договор этот был подписан почти что принудительно, ведь дед, как оказалось позже, задолжал этому внушительному человеку круглую сумму, за что и поплатился. Его отдали даже не под залог, а в качестве уплаты долга, а Норитоши согласился на условия и забрал Юджи под свое крыло. Первый год он привыкал к шуму и суете чужого поместья, всюду сновали другие нижние, принявшие его в свою семью достаточно неохотно, от них разило презрением и лицемерием, и каждый из них находил своим долгом указать молодому Сабу где его место. Итадори они не нравились, но ему приходилось уживаться с ними, ведь теперь он часть огромной семьи.       Он не был в числе любимчиков своего хозяина, так как его предпочтение было отдано лишь одному парню с длинными белыми волосами, напоминающими шёлк. Ему дарили все самое лучшее, но личной спальни он не имел, уживаясь с Норитоши вдвоем в одной комнате. Остальные это видели и в тайне завидовали, пуская слухи и перешептываясь за его спиной. Юджи это не трогало, ведь он просто выполнял свои обязанности по дому и иногда составлял компанию своему хозяину. В один из таких дней Камо рассказал, по какой причине он здесь находится, тогда-то он и возненавидел своего Дома. А потом случилось непоправимое, и Итадори запомнил этот день уже навсегда.       Парень с длинными волосами был отравлен, он не смог справиться с дозой яда и умер на больничной койке. Камо был зол и не стабилен, он вернулся домой выпивший, а потом устроил разнос каждому. Юджи помнит, как в стену летели тарелки и мебель, все нижние притихли и загнанно с ужасом смотрели на своего хозяина в ожидании яростной тирады.       — Кто отравил? — взревел он диким зверем, накидываясь на одного из них.       А потом были хитрые, ужасно отвратительные взгляды в его, Итадори, сторону и пальцы указывающие на виновника. Он не успел понять, не смог осознать, что его подставили в эту же секунду, и оправдаться тоже не успел, ведь невнятный новичок, живущий у них всего лишь год, не вызывал особого доверия, и это учитывая все слухи о нем и его родителях. Пощечина была такой сильной, что его откинуло назад, а голова закружилась, вызывая приступ тошноты. Он знал, что Сабов могут наказать игнорированием или отсутствием ласки и похвалы, но не думал, что этим все не закончится. Тёмные комнаты; избиения; подставы со стороны других нижних и оскорбления — вот, что он получил за свою службу в этом доме. Ярость, злость и обида копились в нем на протяжении пяти долгих лет, а потом он не выдержал и перерезал горло Норитоши в его же спальне.       В двадцать лет его отправили в лагерь интенсивной терапии, где он, год за годом, подминал под себя остальных и показывал свое превосходство. К слову, остальные Сабы сдали с потрохами отравившего, а ложное обвинение было снято. На протяжении трех лет его ломало от липкого одиночества, он видел, как умирают слабейшие, не вывезшие обстоятельства, наблюдал страх и панику в чужих глазах каждый раз, когда в камеры заглядывали надзиратели с шипастыми ошейниками. Он уже отчаялся, возненавидел всех Домов, что издевались над ним и остальными, и лишь один из них смотрел на него с благоговением и жадностью, чуть ли не слюной исходил, стоило им встретиться. Мужчина не вызывал у него приятных чувств, отталкивая своей маниакальной одержимостью и желанием обладать им. Саб мог стать не только членом семьи, но и партнёром в постели, именно это видел из раза в раз Юджи, когда смотрел в чужие глаза и отказывал без сожаления. Не то чтобы у него было много выбора в данном месте, но его решение уважали и не трогали, пока он сам что-нибудь не просил, чем, собственно, изрядно пользовался.       Он и не надеялся, что в лагере проведут смотрины, да, были слухи, что есть шанс найти себе Дома, но никто за время его заключения еще не приходил. Утром ему выдали портфолио какого-то парня на три года старше его, сказали просто прочесть и предупредили, что он приедет на просмотр, а дальше была какая-то возня с документами, суета и гомон. Все просекли о приезде и начали приводить себя в порядок — просто смехотворно. Каков шанс, что выберут именно тебя? Все зависит от вкусовых предпочтений выбирающего, может, он садист каких поискать, судя по портфолио, тот явно довёл своего нижнего до самоубийства. Красивый, зараза, но у него точно уже давно протекает его проржавевшая крыша, раз он додумался сунуться сюда, когда есть специальные лагеря по отбору хороших Сабов, которые только того и ждут.       Смотрины проходили скучно, он занимал себя как мог, пока этот Годжо Сатору, как написано в информационной строке, отсеивал одного за другим, корча до того забавное лицо, что его пробирало на смех. Он явно уже потерял всякую надежду найти себе члена семьи — за него говорил усталый взгляд и напряжённая поза, он крутил в пальцах кулон, а второй рукой постоянно зарывался в свои белоснежные волосы. Юджи поморщился, когда пришла не особо приятная ассоциация из прошлого, Сатору точно знал себе цену, ведь не мог не замечать все голодные взгляды в свою сторону. Только вот Итадори не было дела до внешности, если в душе человек та еще гнида, потому на все подначки от остальных закатывал глаза и язвил. Когда очередь дошла до него, он нехотя подошёл к окошку и сел на предложенный стул, открыто разглядывая человека напротив, а он даже симпатичнее чем на фото: большие голубые глазища в окантовке белых ресниц; волосы, кстати, тоже белые, можно понять, что он альбинос; бледная мраморная кожа; изящные черты лица и губы, губы тут, конечно, решают. Одним словом, принц, сердцеед, красавчик и просто душка, за таким девки должны толпами носиться, восхваляя и обожествляя. Сатору тем временем также его рассматривает, а потом читает описание в прайсе, его руки заметно вздрагивают, он что-то говорит, по губам не понятно, и мужчина позади него радостно подрывается и тоже смотрит на него. Итадори чувствует себя зверёнышем в зоопарке, недовольно щурится и теряет интерес к этим двум почти сразу. Если его выберут, то... то что? Сам того не ведая, он уже начинает мечтать, грезить о свободе, даже если его приберет к рукам он. Ясен пень, что огромное количество возможностей перед ним не откроется по понятным причинам, однако даже простого упоминания уютной квартиры, а не шконки в тесной холодной камере, хватает, чтобы задрожать от предвкушения.       К тому времени происходят две вещи, которых он не ожидал: раз — выбор пал на него, два — они могут разговаривать. Как быстро сопровождающий поймёт, что был нарушен пункт договора, и что будет потом с ним? Наказания здесь даже хуже, чем в доме его предыдущего хозяина, не хотелось бы напороться на шипы ошейника да и органы эти мрази-надзиратели неплохо отбивают своими тяжёлыми берцами. Юджи же начинает язвить и отнекиваться, и Сатору вставляет свои пять копеек, отвечая не менее едко и достаточно грозно. И вот тут случается то, что он не предвидел и совершенно забыл за три года отсутствия хозяина — он прогибается, стальная воля, выработанная годами практики, рушится лишь из-за того, что ему приказал какой-то там Доминант. Он хочет приклонить голову и исполнить приказ, отдавая бразды правления этому парню, который едва ли старше его самого. Внутри борятся два противоречивых чувства: подчинение и непреклонность, и, кажется, подчинение выигрывает. Не иди против природы, идиот, тебе не победить. Все заканчивается лишь тогда, когда белобрысую бестию выводят из комнаты для смотрин, и его отпускает. Юджи тихо матерится себе под нос и встаёт со стула, чтобы уйти, но вдруг чётко понимает кое-что — он только что почувствовал самое приятное ощущение, природные инстинкты заходились дрожью перед Сатору Годжо, если он сейчас уйдет, то Итадори просрет свой шанс на побег и самого идеального Дома в своей жизни, поэтому он лупит по двери и просит аудиенции с начальником, ему нужен этот парень, он согласен, даже если придется убрать все свои выебоны и спрятать когти.       Он варится в муторном ожидании целый час, нервно меряет шаги, наматывая круги по комнате для встреч. Судя по переполошенности сотрудников, Сатору все-таки вернулся, этот факт обрушивается на него лавиной облегчения, его заберут отсюда, он сможет жить нормально, какое счастье. Дверь со скрипом открывается, он напряженно останавливается и замечает Годжо на пороге, потом слышится новый скрип и щелчок, они остаются одни. Итадори отмирает первым, по-хозяйски присаживаясь на потрёпанный диван, пока тот мнётся на месте, едва не пробивая своей головой довольно низкий потолок. Рост у него внушительный, два метра, он даже не заметил, ведь тот всегда сидел, а сейчас он может полностью оценить его внешний вид и довольно неплохую фигуру в красивых и дорогих шмотках, на которой даже тюремная роба будет смотреться сногсшибательно. Юджи цыкает некультурно и разваливается, лениво обводя Годжо взглядом, и замечает браслет для заключённых на правой ноге.       — Классный девайс, тебе идет, — в ответ на его слова слышится усмешка, а потом он садится на другой край дивана, вся его поза показывает, что он держится грациозно даже в таких условиях. И где только таких особ выращивают? Не в теплице для богатых и успешных ли случайно? И как же так вышло, что вот он, шикарный Доминант при бабле, потерял своего нижнего? Мысль о садистах и говнюках проклевывается в сознании особенно чётко, люди с деньгами и вечной скукой — вещь взрывоопасная, снесёт, даже пискнуть не успеешь, поэтому он особо сильно не расслабляется, чтобы в любой момент быть наготове. Он все еще не знает этого человека и насколько он может быть жесток, но его сила, как Доминанта, настолько завораживающая, что отрицать это невозможно, Юджи будет полным идиотом, если соврет, только нынешнему хозяину знать не обязательно — зазнается еще.       — Язвишь, как погляжу, но я успею еще научить тебя хорошим манерам, — голос до того бархатный и властный, так и хочется прикрыть глаза и затарахтеть как сытый кошак, еще и бошку подставить, чтоб погладили, но это уже лишнее.       — Смотри свои манеры не потеряй, нимбоносец, — язвить хочется по привычке, а не из сильного желания как-то задеть, как бы на неприятности с его-то языком не нарваться. Годжо ни капли не злится, лишь усмешкой полосует по его лицу и даже на расстоянии его природный магнетизм приковывает взгляд, Юджи вот уже почти ведётся на красивую обёртку, не трогая саму конфету, но и до нее он обязательно доберётся. — У нас есть час, чтобы познакомиться, не будем терять времени.       — Назови свое имя, — это его первый приказ, который вспенивает кровь в венах от будоражащего чувства чужой власти, только Итадори тоже может кидать козыри до посинения. Он привстает осторожно и ползёт по дивану ближе к нему, тот уже думает, что смог-таки поддеть пальцем его толстую броню, но, к сожалению, парень просто балуется.       — В прайсе все написано, прочти еще раз, если забыл, — Юджи стойко игнорирует жёсткий взгляд в свою сторону и тут же отсаживается подальше, чувствуя триумф, и, довольный собой, улыбается. Такие игры ему нравятся, кто кого доведёт за короткий срок, хотя Сатору может отказаться, если ему не понравится его поведение, только чуткое чутье ему подсказывает, что тот этого не сделает. Иначе он мог бы давно найти себе нормального Саба, а не неугодного с темным прошлым за спиной да и браслет на ноге дает понять — его новый хозяин в отчаянии.       — Ты, кажется, не понял меня с первого раза, — тяжесть в его голосе прочно обосновывается в душе Юджи, из-за чего дышать становится труднее с каждой секундой. Из горла вырывается собственное имя, и он прикрывает рот ладонью, не поддаваясь на провокации. Что-то внутри бунтует и просит подчиниться, сказать уже, наконец, свое имя, чтобы получить одобрение в голубых глазах и быть размазанным по дивану от почти оргазменной неги, потому что его похвалили. Как же он по этому скучал. — Назови. Свое. Имя.       — Итадори Юджи, — выходит слишком тонко, почти скулеж побитой псины, на одном дыхании.       — Для начала неплохо, молодец, — одобрение все же проскальзывает во взгляде, и Итадори уже почти готов прикрыть глаза от блаженства, но, как только чужая рука мягко касается его тонкой лодыжки, чтобы погладить, он резко подрывается и забивается в самый дальний угол дивана, глядя так грозно, что напрягается даже расслабленный Годжо.       — Не смей прикасаться, даже не думай, — лодыжки — его ахиллесова пята, его слабость и самый главный страх. Он помнит, как ему их ломали за непослушание, помнит огненную боль, горячей лавой растекающуюся по нервным окончаниям. Он восстанавливался три месяца, три месяца не мог нормально ходить, и именно в этот момент столкнулся в болезненными во всех смыслах воспоминаниями. Сатору вздергивает руки вверх и для надёжности отсаживается еще дальше, чтоб лишний раз не пугать и не нагнетать.       — Ладно, понял, не буду больше, — проверяет время на наручных часах и недовольно цыкает, понимая, что сидеть им здесь еще очень долго. Хотелось бы скорее подписать оставшиеся бумаги и поехать домой, где он нормально поест и отзвонится друзьям, давая понять, что все прошло успешно. Ну почти, им еще много над чем нужно поработать. — А ты и правда строптивый, как о тебе говорят.       — Этот идиот обо мне уже все растрепал? — Юджи одергивает штанины как можно ниже и прижимает ноги к груди, костеря себя за то, что не сдержался и показал этому человеку свое слабое место. Будет лучше, если тот вообще не станет его трогать для общей безопасности. Сатору это, очевидно, заметил, но предпочёл делать вид, что ничего не произошло, и за это можно сказать только мысленное спасибо. Он не так уж и плох, как парень изначально думал, они могут сработаться.       — Ну я прочитал бóльшую часть информации о тебе в прайсе, но, да, он поведал о твоих достижениях в лагере, — так вот чем они занимались, пока Итадори овец считал. Не то чтобы это было какой-то тайной, но язык за зубами этот кретин держать не умеет, вот уж точно. — Мне сказали, что я должен сопровождать тебя сюда каждую неделю, тебе все еще нужно проходить терапию, не думаю, что от этого есть толк, но таковы правила, — они оба усмехаются и затихают.       Терапия была такой же бесполезной, как и еженедельное присутствие здесь. Каждый день их собирали в одном месте в гребаный круг, как в клубе анонимных алкоголиков, и психолог дотошно разговаривал с каждым, попутно что-то вписывая в свой планшет. От слов, которые все говорили, напрямую зависело будет ли человек потом лично заниматься с психологом или нет. Особо буйных надзиратели засовывали в смирительные рубашки и отводили в специальную одиночную камеру. В их кругу это место называлось камерой пыток, потому что буйные выходили оттуда полуживыми, если не мёртвыми. Бывали случаи, когда они кончали с собой довольно быстро, один из них как-то воткнул себе в горло вилку, пока был обед, кровищи нахлестало немерено. Здешние урок усваивали быстро и всегда приходили вовремя, прекрасно понимая, что с ними будет. Сюда люди приходят умирать, а терапия была лишь отсрочкой неизбежного. Вот почему он все же решил свалить отсюда, пока цел.       — Твоя очередь байки рассказывать, поведай мне историю, как ты докатился до жизни такой, — взгляд снова возвращается к довольно массивному браслету на ноге, а Годжо просто запрокидывает голову назад и вздыхает.       — Я в красном списке, — этого стоило ожидать, но он ждет пояснения. — Специалист сказал, что я не могу быть допущен к лагерю по отбору Сабов, потому что опасен. Я пытался отсрочить поездку в лагерь для Домов как мог, и в итоге получил браслет на ногу, — то ли этот парень намеренно увиливает от истории, то ли он просто не понял намека, но он умалчивает о самом главном, и Юджи это напрягает. Им нужно доверие, а пока они молчат, этого не произойдёт. — А что до предыстории, то...       — На выход, — дверь открывается, и в помещение входят два невнятных мужика и один сопровождающий. Сатору подрывается с места и блаженно потягивается, разминая шею.       — Ну наконец-то! — он тоже аккуратно встаёт и выходит за дверь. Их прервали на самом интересном, ну что за гадство! Годжо шагает рядом с ним и счастливо скалится, пока за ним оравой идут эти странные люди, которых в здешних местах не видел ни разу, и он все же задаёт свой вопрос. — А, это мои цепные псы, не обращай на них внимания, они всегда такие хмурые. В целях безопасности их приставили ко мне, чтобы я делов не наворотил, они будут со мной до полного восстановления или пока я не сойду с ума окончательно, — он не выглядит грустным или злым, лишь слегка напряжённым, но этого почти не видно. Юджи привык замечать каждую деталь в поведении человека, чтобы знать, как он поступит в следующий момент, так что для него это довольно просто.       Их выводят в холл к стойке регистрации, они подписывают документы, и, под надзором остальных, Итадори надевает такой же браслет на свою ногу, его регистрируют и отпускают, брать ему ничего не нужно, ведь своих вещей он не имеет. Ходить в такой бандуре очень тяжело, но а кто говорил, что будет просто? Зато теперь он в полной мере может посочувствовать Сатору, правда ненадолго. Уже на улице их поджидает автомобиль, в который они садятся и отчаливают до следующей недели, его размазывает по кожаному сидению, и он со счастливой улыбкой видит, как отдаляется ненавистное ему здание. На переднем сидении сидит водитель и без вопросов отвозит их до пункта назначения. Судя по дорогой марке машины, это явно не казенное имущество, что добавляет лишь больше вопросов.       — Это твой автомобиль?       — Да, но я нанял себе водителя, потому что водить самому мне запрещено, — он бросает взгляд на зеркало заднего вида и расслабленно улыбается.       — Нифига, а где ты работаешь? Явно не в обычной конторе, — люди с заработком ниже среднего обычно ездят на общественном транспорте или на своем авто, но уж точно не имеют своего водителя. Интересный ему попался хозяин, а главное, богатый, что облегчает ему жизнь. Проживать в хороших условиях после трёхлетнего существования в лагере точно не будет лишним. Он словил джекпот.       — Я архитектор в компании старого знакомого. "Территория", слышал о такой? — конечно, слышал. Одна из самых крупных компаний по строительству и продаже недвижимости. Теперь понятно, откуда такие деньги и шмотки. — Из-за того, что мне практически не позволяют выходить из дома, я работаю у себя, еду мне доставляет мой подчинённый, поэтому пока живу так, но это всяко лучше, чем в лагере строгого режима, — это точно. Итадори кивает сам себе и быстро теряет интерес, разглядывая пейзаж за окном. Видеть улицы города теперь для него кажется немного дикостью, ведь все это время он наблюдал лишь обшарпанные стены и протекающий потолок. Засыпает быстро, убаюканный гудением мотора и приятной музыкой из колонок.       Частная территория шокирует не меньше, он выходит из машины под свой удивлённый свист, когда видит габариты чужого дома. Вот это да, богатеи действительно хорошо живут, непривыкший к такой роскоши, он теряется, не сразу понимая, что нужно бы рот прикрыть и губу закатать, а то выглядит как дикарь. Ему было бы достаточно и обычной квартиры в панельке, но это превзошло все его ожидания: стекло и сталь; огромные лоджии и балконы; стиль хай-тек, не иначе. И тут он будет жить, с ума сойти можно, и за какие такие хорошие дела ему достался богатей?       — Охереть не встать, и это твой дом? — где-то неподалёку точно валяется его самолюбие на пару с достоинством, потому что сейчас он не способен реагировать иначе, чем потешает Годжо еще сильнее.       — Да, я сам его спроектировал, а мой дорогой друг инженер мне в этом помогал, — лыбится во все свои белые тридцать два, довольный вызванной реакцией. Юджи понимает, что тот горд собой, и успокаивается. — Нравится? — ребяческий восторг в карих глазах вызывает волну положительных эмоций в нем самом, он и отвык совсем от такого рода вещей, ведь полгода занимал себя мыслями о собственной некомпетентности. После смерти Урауме ему не хотелось даже думать о новом Сабе, а сейчас он понимает, что зря себя так изводил — парень хороший, просто его Дом был отвратительным и вполне заслужил такой участи, как бы жестоко это не звучало. Сабы должны тонуть в любви и заботе, а не сходить с ума от жестокости. Сатору понимает, что Урауме просто не повезло, и он не виноват в ее смерти, но иногда все равно допускает мысль, что недоглядел, не увидел всего того, что она скрывала.       — Еще спрашиваешь! — парень от эмоций даже подпрыгивает на месте, а потом, видимо вспомнив, что уже взрослый, затихает и прокашливается. — Круто, в общем.       — Пойдем, покажу тебе дом изнутри, — продолжая улыбаться, он ведет его к двери и снимает сигнализацию, напоследок махая водителю, что на сегодня он свободен. Как только автомобиль скрывается за воротами, он вздыхает и проходит внутрь прохладного помещения. — Здесь есть все, что нужно для жизни, так что чувствуй себя как дома, — а потом закусывает язык, костеря себя за дурость, когда видит потемневший взгляд карих глаз. — Прости, ляпнул, не подумав.       — Забей.       — Завтра приедет тату мастер, набьем тебе мои инициалы, или хочешь повременить? — он уже расписал их жизнь по минутам, хотя явно не спросил желания самого Итадори. Захочет ли он так скоро быть присвоенным, хотя выбора у него как такового нет. Но они могут и не сработаться.       — Это твое решение, я лишь слушаю и выполняю, — парень ведет плечом и поправляет воротник своей робы, натягивая его слишком высоко. Точно, ему нужна новая одежда.       — Пока наденешь мои шмотки, а завтра тебе принесут уже по размеру, — он роется в шкафу, вытаскивая на свет более-менее подходящую одежду, так в чужие руки перекочевали шорты и футболка. — Ванная комната. Прямо по коридору будет лестница наверх, последняя дверь справа. Пользуйся всем, что найдёшь, чистые полотенца в шкафу.       Юджи срывается с места и быстрым шагом направляется туда, наконец-то он сможет нормально отмокнуть в горячей ванне с пенкой — прямо сказка, а не жизнь. Пока парень моется, Годжо развивает активную деятельность на кухне, разогревая ресторанную лапшу и вываливая из контейнеров в тарелки салаты, что привезли сегодня утром по его заказу. Готовить он не умел и не умеет по сей день, так что эту работу предпочитает отдавать в руки профессионалов, то же самое и с уборкой — он слишком много занят работой, и заниматься домашними делами у него нет времени и терпения. Чего стоит его попытка приготовить простой завтрак по рецепту, кошмар, вся кухня была в дыму, пока датчики дыма надрывались и тушили весь дом, заливая водой его бумаги и труды. Больше он таким не занимается. В холодильнике он находит бутылку дорогого вина и задумывается, стоит ли ее открывать, а потом плюёт и достает. За делом он не распознает настолько тихие шаги, что только чуткий слух сможет их услышать. Юджи выплывает на кухню и присаживается за стол, чем пугает не на шутку.       — Выглядит потрясно, сам готовил? — Годжо нервно усмехается, чувствуя, как екнуло сердце от неожиданности — парень ходит очень тихо. Затем он смотрит на пустые контейнеры из-под салатов в мусорном ведре и запинывает его под стол как можно дальше.       — Типа того, — Юджи принюхивается и сияет ярче, чем начищенный пятак. Ему не совсем обязательно знать, что еду он заказал, хотя лгать с первых секунд не хотелось бы, просто у него настроение сегодня пошалить. — Вино будешь?       — А то, — красное вино разливается по бокалам, а сам Сатору присаживается по другую сторону от парня, гипнотизируя взглядом его лицо, пока тот наворачивает салат и довольно стонет. — Божественно! После того дерьма, которым я питался в лагере, это — пища богов. Ты готовишь восхитительно, — Годжо смотрит на него и не верит, что теперь не один, полгода были адом, он не спал сутками, горстями принимал таблетки, а теперь, когда рядом с ним есть кто-то, кто сможет поддержать, его сердце успокаивается. Природный инстинкт Доминанта перестаёт требовать под боком Саба и только ждет ответной реакции. Он почему-то разом весь мрачнеет и отпивает вина, смачивая горло.       — Ее звали Урауме.       — Что? — парень отрывается от занятия и резко вскидывает голову, глядя до того внимательно, что дыхание спирает. Сатору сложно рассказывать об этой девушке кому-то другому, ведь не хотел трогать прошлое и осквернять ее память, но и молчать о ситуации он не мог, ведь его новый нижний заслуживает откровения.       — Саб, — поясняет. — Мой первый и, как я думал, последний. Она была нестабильна, ее психика пошатнулась еще в детстве, когда она собственными глазами увидела, как ее мать убила ее отца, — Юджи тоже мрачнеет и зачем-то снова поправляет воротник чужой футболки, но слушать продолжает. — Я в ней души не чаял, старался не сильно наседать, ухаживал, все как полагается. Только вот это не спасло. Я не смог уследить, а когда пошел ее искать, то нашел уже мёртвой в ванной с растерзанными венами, — раздается грохот, он поднимает взгляд и видит, как Итадори сползает со стула, чтобы поднять столовые приборы, смахнутые случайно.       — Блять, прости, я все уберу, — ворот его футболки сползает и Годжо видит огромный шрам на ключице, где должна быть тату хозяина и метка Саба, он шокировано распахивает глаза и встаёт из-за стола, подрываясь в его сторону. Парень не успевает среагировать, застигнутый врасплох, лишь вздрагивает как-то нездорово, стоит ему увидеть потемневший от ярости взгляд.       — Это что?       — Не трогай! — вопит он, когда рука проходится по шраму. — Пожалуйста, — Сатору отходит подальше и снова садится за стол, ожидая пояснений. На лице читается гнев и болезненная подавленность, но он все еще сидит и почти приказывает взглядом рассказать, откуда это. Итадори просто не способен воспротивиться, практически падая на колени перед ним и склоняя голову. Все тело начинает дрожать от приятной истомы, и он кое-как заползает на стул, рискуя рухнуть в ту же секунду. Его новый Доминант невероятно чарующ в своей силе. — Я сам срезал кожу, когда меня в лагерь отправили, тату никто сводить не хотел, а ходить с этим убожеством не позволяла совесть. Мне просто не хотелось видеть на себе метку принадлежности этому уроду, потому что от одной мысли коробило.       — Расскажи мне про своего предыдущего, — приказной тон никуда не исчез, и ему пришлось рассказать. Рассказывал долго, запивая вином флешбэки из прошлого, чтобы хоть немного забыться. А потом захмелел и стал неустанно твердить о том, что ненавидит всех тех, кто причинил ему боль и страдания, покрывая матом Норитоши и всех его нижних.       — Ты пьян, ложись спать, — вздыхает Сатору и встаёт из-за стола, чтобы проводить парня до спальни, но тот вцепился в него так сильно и смотрел так жалобно, что он просто отнес его в свою спальню, ложась рядом. И, пока он не заснул, крутил в голове одни и те же мысли — а они похожи в чем-то. Не повезло, вот и все.       На балконе прохладно, но он уперто стоит с открытым окном и курит сигарету за сигаретой, унимая дрожь во всем теле и слуховые галлюцинации, сегодняшний прием таблеток он бессовестно пропустил, о чем пожалел в этот же вечер. Голова была приятно пустой, но это не спасало его от мигрени. Он стоит так до тех пор, пока пачка не становится пустой, а на горизонте занимается рассвет. Еще один трудный день, но теперь в компании странного парня с болезненным прошлым и шрамами на теле. Сообщение он пишет не задумываясь над тем, что сейчас только пять утра.       "Мей Мей, договорись с тату мастером на сегодняшний прием к двум и предупреди Сукуну о совещании в шесть вечера, у меня готов эскиз."