Не очень быстро

В углу стоял лоток с песком. Цветным песком, жёлтым и розовым. Тьелко моргнул. У кота уже был лоток, и даже не один. На кухне обнаружился необычно ранний Курво. Он лепил карточки на холодильник, – детские карточки-картинки с буквами. Вот жираф, вот зебра… – Доброе утро, – сказал Тьелко. Карточки были яркие, особенно щенок с хвостом колечком. «Со-ба-ка». Мда. Курво молчал, и Тьелко повторил: – Доброе утро. Ты не знаешь, зачем коту лоток с песком? Курво окинул его таким взглядом, будто подозревал, что Тьелко шутит. – Этот песок не для кота, ещё чего. Это специальный кинетический песок. – Чего? – Чего-чего! Лепить из него будем, если захотим. Тьелко представил, как вечерами они с Курво и с Ириссэ строят из этого песка, например, башню. Да нет, там мало для башни. Да к тому же ещё и розовый… Тьфу ты! – Для Ломиона, что ли? – Нет, брат, для нас с тобой! Иди, поиграй. Заодно перестанешь тут маячить наконец-то. Тьелко молча намазал бутерброд с паштетом и помахал им у Курво перед лицом. – Это что? – Поешь. Не ори. – Я спокоен как никогда. – То-то смотрю, квартиру непонятно чем оклеил. – Это, – Курво развернулся к нему с бутербродом в одной руке и мотком скотча в другой, – это интерактивная среда, если ты вдруг позабыл. Кому-то нужно очень много нагонять. – А что, само оно не сделается? У Тьелпе вон… – У Тьелпе как раз не было «само», – отрезал брат, но в бутерброд всё-таки вгрызся, – ничего не было у Тьелпе само! Как можно не понять... Последние его слова из-за бутерброда оказались несколько приглушены. – Да ты прожуй сначала. Курво всюду расставил миски. Миска с рисом, миска с сырой фасолью, миска с горохом, миска с землёй, и хорошо, что очень мелкая, а то была б добыча для кота, миска с водой… – Это зачем? – Руками лазить и измазываться. А, и разбрасывать всё. – Это если он захочет. – Да, если захочет. Вообще-то Ломион не очень любил до чего-то там дотрагиваться. Тьелко он разрешал себя брать на руки, и то с обоснованием «ты собака». А Курво только пару раз за волосы дёрнул. Он вообще был чудной, конечно. Медленно ходил по дому, и если и протягивал к чему-то руку, то тут же отпрыгивал. И голос при нём повышать было нельзя: застывал сразу же, потом поди растормоши. Курво, правда, отлично умел шёпотом ругаться, ещё и улыбался во весь рот. Тьелко привычно начинал шуметь и сам же себя прерывал: – Ух, ёклмн… Прости, пацан. Ту белую футболку Курво, с чайкой, Ломион согласился обменять только на очень похожую. На светло-серую. Ходил как привидение. Курво на второй день плюнул и отрезал низ, ещё и подшил, чтобы хоть по полу не волочилась. Ириссэ со своей черепно-мозговой случайной травмой рвалась домой, то есть к ним, но врачи что-то не хотели её отпускать. Она всем говорила, что споткнулась, и даже Курво подтверждал, что да, споткнулась, вот только кто её до этого толкнул… В жизни, кажется, Тьелко так сильно не хотелось придушить кого-то. – У неё ещё со спиной проблемы, – поделился Курво, – знаешь? Выявили. Он намазывал новый бутерброд и делал вид, что всё-то ему нипочём. Кошачья шерсть, разбросанная земля, пожертвованные вещи. Когда Тьелко, не подумав, показал Ломиону маму по видеосвязи, Курво его самого, Тьелко, чуть не убил потом. Плюсы: Тьелко выяснил, что Ломиона можно отвлечь мыльными пузырями. Минусы: Ломион всё равно забился в угол, Курво не разговаривал до вечера, Ириссэ напугала медсестру. А вот про спину, кстати, ничего-то она не говорила. – Морду начистить, – сказал Тьелко. – Полегчает, что ли? – Чей морда? – спросил Ломион с порога кухни. Всё так же был в футболке Курво и синих шортах, спешно купленных наугад. Ну, вроде не падают. Кот, конечно, был с ним. Кот постоянно был с ним. – Киса, – сказал Ломион гордо. – Не чей морда, а чья, – сказал Курво очень спокойно. – Понял, Ломион? Чья морда. Очень хорошая киса, тьфу, хороший кот то есть. Садись к нам. Что ты будешь? – Киса хорошая, – надулся Ломион на всякий случай, но всё-таки прошествовал к столу и влез на стул. – Что ты будешь? – повторил Курво. Он преисполнился вот этой вот своей непробиваемой благожелательности, как на работе, и это было самое ужасное. Дома-то не работа. Потом опять уедет и телефон вырубит. – Смотри, есть йогурты, есть творог, есть яичница… – Йиса, – сказал Ломион. – По-моему, он про яйца. – Или про кису. Ломион, скажи толком? Мы так не поймём тебя. Тьелко вздохнул и выгрузил из холодильника всё, что увидел, включая те пирожные, что для Ириссэ. «Истощённый организм» там говорили. На вас бы посмотрел в таких условиях. Пирожные – обычные корзинки с кремом и вишней – Ломиона поразили. Смотрел на них, как какой-нибудь путник из древних времён на стены столицы. Медленно потянулся, чтоб ткнуть пальцем в крем. – Ложка есть, – сказал Курво. – На, держи, – сказал Тьелко и сунул Ломиону эту ложку. Но нет, пирожное надо было тронуть именно рукой. Курво не смог промолчать: – Это не пена, слышишь? Это не как с пузырями. В это не играют. Зато это можно есть. Смотри, вот так. И Курво в рот отправил полную ложку крема. Сладкого крема, на секунду! Да ещё и жирного. – Ешь, – сказал Ломион, как будто это Курво был ребёнком. Вообще он часто говорил будто приказывал, и что-то не помнил Тьелко за Ириссэ такой манеры. Значит… – Я ем, – отозвался Курво лаконично. Запивал крем огромным стаканом воды, было не до развёрнутых конструкций. – И ты ешь. Только руки сперва вытри. *** – С ним надо постоянно говорить, понимаешь? Всё объяснять. Вот, мы сейчас помыли руки, водичка течёт, потом оденемся, потом поедем к маме… – Где мама? Вот ходить Ломион умел бесшумно, так, что и Тьелко не слышал, это после Хуана-то. А они с Курво всё никак не могли выучить, что двери теперь нужно закрывать. С другой стороны – по ту сторону двери он уже мог сто раз себе что-то решить, куда-то уйти, где-нибудь заныкаться, – так что уж лучше пусть невовремя заходит. – Где мама? – Не скандаль. Сейчас оденем тебя и поедем к ней. – Домой? – Нет, не домой. Мы все теперь живём здесь. И Ломион живёт, да? И мама будет жить. – Тут? – Тут, тут, где же ещё. Куда ты уже дел свои штаны? – Они в шкафу, Курво, сам же положил. Он уже выделил ребёнку полку в их шкафу, оклеил карточками буквально всё на свете и всё ещё утверждал, что ни над кем не трясётся и ни с кем не носится. Или сейчас вот издал вздох такой печальный, что сам Тьелко чуть было не вскочил. – Ох, – сказал Курво, – нет, я не могу. Где тут право, где лево? Что-то я забыл, и никто-то мне не поможет. Так в этот миг похож был на отца, что Тьелко аж зажмурился. Открыл глаза как раз чтобы увидеть, как Ломион сердито забирает у Курво свои штаны и разворачивает их нормально, а не задом наперёд. – Вот уж спасибо, – сказал Курво, – вот спасибо. Не знаю, что бы я без тебя делал. Ну, давай оденемся. *** – Цветной песок? – сказала Ириссэ. – Вы серьёзно? – Чем больше разноцветного – тем лучше. – Цветной песок и карточки со слогами. Ты очень волновался. – Я? Ни капельки. – В ванной какие-то… что? Набор: «Большие пузыри»? – Благодари Эру, что Тьелко не взял ту орущую лягушку. – Лягушку?.. Вообще-то ту лягушку Тьелко просто припрятал до поры до времени, но удивление Ириссэ понимал. Если зайти в квартиру сразу, с непривычки, казалось, будто здесь теперь какая-нибудь студия раннего развития или что-то в этом роде. Ириссэ поднимала коробки с паззлами, читала названия и клала на место. Ходила неприкаянная, как её сын иногда. – Ты что? – Тьелко сперва даже не понял. – Болит что-то? Что ты? А у неё просто стали мокрыми глаза. – Ребят, – сказала эта женщина, чей ребёнок пребывал в крепком дневном сне и знать не знал, что его мама прибыла домой, – ну ребят. Спасибо.