И не кончается объятье

      Наутро в субботу Ольга встала совершенно разбитая: невыносимо болели голова и почему-то шея. Внутри черепа, аккурат под темечком, плескалась какая-то мерзкая серая муть — то ли смертная тоска, то ли избыток не захваченного обратно серотонина, то ли любимое лакомство киношных зомби — разжиженные мозги-и-и. Не помогли ни умывание холодной водой, ни гимнастика для шеи, ни чашка крепкого кофе. Так что Иванку в школу будила не мать, а её сомнамбулическая ипостась, которая автоматически, не включая ни чувств, ни сознания, следуя годами наработанным алгоритмам, блестяще исполнила роль заботливой родительницы. Накормила ребенка яичницей с помидорами и сыром («Фу, мам, сама ешь эти жидкие сопли!»). Выслушала недовольный комментарий по поводу новых кроссовок, которые дочь сама же и выбирала, а теперь отказывалась носить («Это всё из-за тебя, ты сказала, что мне хорошо, а мне не нравится»). Пообещала вернуть в магазин и купить новые («Честно? Обещаешь? Или забудешь как обычно?»). Поцеловала в нос («Ну-у, ма-а-ам, ну не надо»). Проводила в школу. Закрыла дверь. Тишина.       Ольга сварила еще одну чашку кофе. Не спеша выпила. Дважды, отказываясь верить показаниям тонометра, измерила давление: 92 на 58. С таким просто не живут. Запила таблетку цитрамона крепким чёрным чаем, усмехнулась: старость — не радость, молодость — гадость, вставная челюсть не за горами, — и начала потихоньку собираться на рабочую встречу.       Прогноз в интернете внезапно обещал небывалую для середины мая жару: под тридцать градусов, — и это было плохо. Потому что в шкафу наблюдались лишь зимне-весенние вещи, а летние Ольга ещё даже не извлекала с антресолей. Из принципа. Не женское это дело — доставать тяжёлые пакеты с такой верхотуры. Нужно ли говорить, что мужчине в их доме даже в голову не приходило сменить плотные джинсы на лёгкие брюки, а рубашку с длинным рукавом — на футболку. Ладно, пусть парится, его дело.       Ольга немного подумала, примерилась было к стремянке, но из-за плохого самочувствия рисковать не стала — не хватало ещё потерять сознание и, упав с высоты, повредить себе какие-нибудь важные части тела. Насмерть всё равно не убьёшься, а доживать жизнь инвалидом не очень-то хочется.       Оставалось смириться и попытаться подобрать что-то летнее из имеющегося гардероба.       Ольга обречённо вздохнула и пошла в спальню, где в душной светлоте (проклятые северные ночи, от которых не спасают обычные шторы) мирно храпел Дима. Не слишком заботясь о производимом шуме, она открыла дверцы шкафа и принялась перебирать неглаженую одежду на полках. Кажется, где-то здесь были светло-серая льняная юбка в стиле бохо и белая блузка, у которой можно закатать рукава, если будет действительно так жарко, как обещают. А на тот случай, если синоптики наврали, она возьмёт с собой пиджак — уж этого добра у неё навалом ещё с прошлой жизни, когда приходилось снимать много материала из, так сказать, производственной жизни страны и проводить много времени на различных совещаниях среди белых воротничков.       «Почему, ну почему я ничего не могу найти в собственном доме? — Ольга раздражённо скомкала в руках мужнину майку и отбросила её на кровать — пусть поменяет, когда проснется. — В собственном шкафу? Дима роется в вещах как землеройка, потом все комом… Ведь просила же: достал и сложи, как было, даже если оно не поглажено. Нет, зачем? Оля сложит. Придурок, прости Господи…»       Она села на кровать и спрятала лицо в ладонях, изо всех сил сдерживая слёзы обиды и бессильной ярости. Что за жизнь такая, даже поплакать по-человечески нельзя… Хотя тут, если честно, пора уже не плакать, а волком выть.       «Я не то что схожу с ума, но устал за лето, — неожиданно пришли ей в голову слова любимого поэта, который понимал в тоске и печали поболее многих. — За рубашкой в комод полезешь, и день потерян». Вот уж точно… «Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла всё это — города, человеков, но для начала — зелень». И всю эту грёбаную жизнь… Господи, хорошо, что мама этого бардака не видит, — она бы в обморок упала, а потом, очнувшись, прибила бы дочь-лентяйку.       Ольга вновь подступилась к шкафу и после отчаянных поисков всё же нашла белую приталенную рубашку с коротким рукавом. Не совсем то, что искала, и с юбкой не слишком сочетается, но ничего лучшего в этой стране неглаженых сокровищ всё равно не сыщется.       Теперь ещё квест — разложить гладильную доску на свободных от мебели квадратных метрах. Какой идиот решил, что для жизни семьи из трёх-четырёх человек достаточно сорока двух квадратов общей площади? И почему ему все поверили? Ведь это же мука так жить: в клетушке с низкими потолками, в смежных комнатах, с пятиметровой кухонькой… Ни света, ни простора… Даже гладильную доску поставить негде. Зато отдельно, зато без ипотеки.       Так, стоп, хватит себя накручивать. Ольга выдохнула и попыталась взять себя в руки. В конце концов, желание мужа жить без долгов тоже можно понять — на телеке оператору, чтобы заработать хорошие деньги, нужно крутиться как белка в колесе: гробить здоровье, вставая в три-четыре часа ночи, чтобы отработать на «утре», а потом стаптывать ноги на новостях, или же пропадать в бесконечных командировках, не видя ни семьи, ни жизни. Единицам удаётся пробиться выше, в руководство, но стоит признать, что Дима к этим единицам отношения не имеет.       Так что, возможно, он и прав, что не стал влезать в ипотеку. Кто знает, что ждёт их в будущем? В этой стране загадывать что-то наперёд — пустое дело.       Ольга погладила вещи и принялась одеваться. Застегнула пуговку на поясе юбки и недоуменно нахмурилась: и когда только успела так сильно похудеть, что вещи сваливаются? Нет, конечно, она давно хотела скинуть десяток набранных за последние пятнадцать лет явно лишних килограммов, но чтоб вот так — без диет и усилий? За неполные семь месяцев? Здорово ли это? В омертвевшей душе шевельнулось было беспокойство за собственную жизнь и здоровье, но, не найдя эмоциональной подпитки, быстро увяло. Ипохондриком Ольга никогда не была, а в нынешнем состоянии и вовсе реагировала на всё спокойно. Как будет — так и будет. Вот только юбку придётся ушивать на живую, благо время ещё есть. А рубашка, которая раньше туго обтягивала тридцать три складочки и откровенно намечающийся живот, сейчас сидит отлично, подчёркивая изгиб талии и все ещё красивую, хоть и отяжелевшую после родов и кормления, грудь. Было б ещё кому этой красотой любоваться…       Ольга закончила с гардеробом и ушла в крохотный коридор, где на входной двери висело единственное в квартире большое зеркало. Включила верхний свет и критически оглядела своё отражение. С одеждой всё в порядке, а вот с лицом… Мало того, что моль бледная (с этим она худо-бедно смирилась ещё в студенчестве и в прошлой, московской, жизни регулярно красила брови и ресницы в салоне), так ещё и не первой свежести: после отвратно проведённой ночи под глазами залегли глубокие тени, чётче обозначилась паутинка тонких морщин. М-да, Ольга Сергеевна, почти сорок, и все они, как водится, на лице.       Ольга ещё раз внимательно оглядела свою невыразительную физиономию и сокрушённо покачала головой: в молодости эти излишне симметричные черты в совокупности с живым взглядом больших светлых глаз могли соперничать с любым рисованным ликом из японской анимации, а сейчас лишь создают ощущение какой-то неуловимой неправильности — ну не может быть у милой куколки таких впалых щёк, такого острого подбородка, таких глубоких носогубных складок и чуть поплывшего овала лица. И такого равнодушного, таящего отвращение к жизни взгляда — тоже. Никакой косметикой подобное не исправишь.       Но она, конечно, попробовала: нанесла дорогой дышащий тон, подкрасила брови и ресницы, тронула губы помадой. Отражение в зеркале чуть помолодело и даже слегка улыбнулось. Ольга улыбнулась в ответ и принялась заплетать свои мягкие непослушные волосы цвета небелёного льна. Ни в одной причёске они целый день не держатся, поэтому скрученная в пучок и прихваченная шпильками коса — самый лучший вариант для женщины, которая сейчас попрётся по жаре на работу вместо того, чтобы мирно спать в своей постели до обеда. И попрётся, прошу заметить, не на собственном автомобиле с кондиционером и прочими удобствами, а на общественном транспорте — отчаянно потея от духоты и страха потеряться в незнакомом месте. Географический кретинизм — дело такое.       Мелькнула было мысль разбудить мужа и попросить у него машину, но надолго не задержалась: Дима будет бухтеть, что ему не дали поспать в законный выходной, а потом долго и нудно давать ценные указания по обращению с его драгоценной ласточкой на дорогах, «где полно придурков». А уж если она, не дай Бог, попадёт в ДТП, то выслушивать придётся всю оставшуюся жизнь. Нет уж, спасибо, плавали, знаем. Лучше на метро. Тем более что идти до ближайшей станции минут семь-восемь прогулочным шагом — сущая ерунда.       Ольга обула босоножки, проверила сумку на предмет вещей первой необходимости (носовые платки, прокладки, влажные салфетки, телефон, ключи) и наконец вышла из дома — в первый раз за неделю, кажется.       На улице было жарко. Нет, неверно. На улице было так инфернально душно и влажно, что Ольга мгновенно покрылась липкой испариной и впала в лёгкую панику оттого, что теплый воздух вокруг процентов на семьдесят состоит из капелек воды, и этой смесью надо было как-то насытить лёгкие. Вспомнила рекомендации с ютуба, постояла, подышала — стало как будто немного легче. И как только люди живут в таком ужасном климате? Неудивительно, что они такие хмурые и неприветливые даже в погожий солнечный денёк. Москвичи, конечно, тоже не подарок — спешат и суетятся по делу и без, но нет на их лицах этой печати обречённой покорности судьбе. Такая покорность, должно быть, вырабатывается осенью под секущим ледяным дождём, зимой — под неопрятным мокрым снегом, летом — под прессом влажной атмосферы, а потом передаётся из поколения в поколение как один из мощнейших эволюционных механизмов. Без такой философской обречённости здесь просто не выжить…       Ольга вышла из метро на Петроградской и, поколебавшись, повернула направо. Она помнила, что, судя по карте, нужно перейти через какой-то мост, а потом, на втором перекрёстке, свернуть ещё раз направо. Это и будет улица Чапыгина, в самой начале которой раскинул свои производственные площади городской телевизионный центр, где Боря арендовал мощности под проект.       Шла она неожиданно долго, потом так же долго, сопя в телефонную трубку и руководствуясь Бориными инструкциями, искала проходную, потом ждала в небольшом вестибюле Ирку Куркову с пропуском. Разумеется, встретила знакомого редактора, с которым пришлось поддерживать пустой доброжелательный разговор, пока на горизонте, наконец, не появилась Ирка. Появилась и с разбега бросилась Ольге на шею, чем повергла её в некоторое смятение чувств: во-первых, они с Ирой никогда не были близкими подругами (и не близкими тоже), а во-вторых, физических контактов с коллегами Ольга не любила. Особенно с женщинами.       Да, на телеке, как и в любом творческом коллективе, принято обниматься-целоваться с коллегами при встрече, бурно выражая свою (почти всегда неискреннюю) радость, однако Ольга так и не смогла освоить эту премудрую науку социального лицемерия. Лишь доброжелательно улыбалась и протягивала руку для пожатия и мужчинам, и женщинам, устанавливая тем самым комфортную для себя дистанцию. Знала, что за глаза её называют «наша недотрога», по молодости переживала, а потом как-то перемыкалась, перетёрла в жерновах опыта и даже нашла некоторые преимущества в своём обособленном положении. Во-первых, никто и никогда не пытался ей «тыкать», как это принято в их профессиональной среде, а в последнее время без персонального разрешения даже не рисковали переходить на обращение без отчества (да-да, старость — не радость, молодость — гадость, уже и Сергеевной величают). Во-вторых же, немного побаивались её профессиональной репутации и на площадке слушались беспрекословно, что положительно сказывалось на тайминге и не могло не радовать продюсеров. В общем, одни сплошные плюсы.       И вот, здрасьте вам, земля содрогнулась и небесные хляби разверзлись: Ирка Куркова бросилась обниматься с такой отчаянной радостью, как будто Ольга — её потерянная в младенчестве сестра-близняшка. Чудны дела твои, Господи, особенно если учесть, что на последнем совместном проекте Ирка выпила из госпожи режиссёра не меньше литра отборной режиссёрской крови, а потом и вовсе довела до истерики, поставив совершенно нереальные сроки сдачи материала. Ольга, помнится, тогда даже ночевала в монтажке, подрёмывая в минуты рендеринга под отборный матерок монтажёра. Весёлое было время, ничего не скажешь.       — Оля, ты так похудела и похорошела! — воскликнула Ирка, наконец размыкая объятие. — Тебе очень идёт.       — Ты тоже прекрасно выглядишь, Ира, — улыбаясь, сказала Ольга, втайне радуясь, что больше никто не насилует её непрошеной близостью. — Боря насплетничал, что замуж вышла. Поздравляю, поздравляю.       — Было бы с чем, — фыркнула Ирка, но выглядела при этом довольной, как объевшийся морковкой слон. — Закабалил, засранец, и радуется.       — А ты его по морде чайником, — с серьёзным лицом посоветовала Ольга. Ирка хихикнула. — Кто он хоть? С телека?       — Нет уж, чур меня. Сами это говно с лопаты жрите. — Ирка зло цыкнула, показывая, как её достали романы с коллегами, коих, если верить слухам, было не так уж и мало. — Программист он, работает на зарубежную компанию.       — С таким точно не пропадёшь.       — Уж наверно. Ты бы знала, какой это кайф: прийти домой, и тебе по ушам никто работой не ездит.       — Понимаю, — кивнула Ольга. Это нынче они с Димой разговаривают только о быте и дочери, а раньше, в счастливые времена, действительно много обсуждали проекты, на которых работали. Тогда это нисколько не напрягало, а сейчас она бы не стала слушать рассказы о цветных буднях рядового оператора — надоело.       — Пойдём покурим? — предложила Ирка.       — Я не курю.       — Я помню. — Куркова усмехнулась. — А ещё не пьёшь и не трахаешься. Святая женщина.       — А ты всё такая же, — сказала Ольга. — Даже как-то скучала по твоей бестактности.       — Ха! Сама же знаешь: кто на телеке работает — тот в цирке не смеётся. Скажу тебе по секрету, Оля, но кругом одни долбоёбы…       — Не выражайся. — Ольга потянула коллегу к выходу: — Где у вас курилка?       — Да пойдём у выхода встанем.       Они вышли на улицу и, спустившись по ступеням, отошли немного в сторону от входа на проходную.       — Когда мне Боря сказал, что ты на этом проекте режиком будешь, я аж запрыгала от счастья. — Куркова достала из кармана брюк сигареты и зажигалку. Прикурила.       — С чего бы это? Забыла, как мы с тобой в прошлый раз собачились? — удивилась Ольга.       — А, это фигня. — Ирка махнула рукой. — Ты зато смены не срываешь и сроки держишь, не то что некоторые… долбоёбы.       — Я смотрю, ты только с проекта, где работают эти одарённые товарищи.       — Угу. — Ирка яростно затянулась сигаретой. — Четыре минуты, Оля! Четыре грёбаные минуты снять не могут. Всё им что-то не так: то свет ушёл, то пиротехники не тот заряд бахнули, то ещё какая-нибудь срань. У-у-у, долбо…       — Всё, хватит материться, — решительно пресекла Ольга дальнейшее повествование. — Расскажи лучше про наши дела.       — Дела наши скорбны, — вздохнула Куркова. — Ох, чувствую, хлебнём мы с этой Шмелёвой дерьма лаптем.       — Ира… — укоризненно сказала Ольга. — Я тебя всё-таки попрошу: не выражайся, здесь женщины.       — Ладно-ладно, прости, дурацкая привычка. — Ирка шлёпнула себя по губам ладонью. — Муж тоже недоволен, надо отвыкать. Так вот, о чём это я? Ах да, о Шмелёвой. Не самый приятный человек, хочу я тебе сказать. Много о себе воображает, скажем так, и очень-очень сильно себе на уме. Про её творчество я вообще молчу — без ста грамм и подходить не стоит. Заморочная, короче, она. Да к тому же из этих… неправильно ориентированных. Спит со своей помощницей, а та лет на пятнадцать моложе. Представляешь?       — Да, я знаю.       — Для тебя это проблема? — с нескрываемым любопытством спросила Ирка. — Ты же у нас на всю голову православная. Или отпустило уже?       — Ира, если бы я тебя не знала, то уже оскорбилась бы раз двадцать.       — Ну уж прости.       — Прощаю.       — Так проблема или нет?       — В какой-то степени. — Ольга слегка пожала плечами. — Но я постараюсь отнестись к этому философски. Несчастные люди, что с них взять?       — Ну Шмелёва-то несчастной не выглядит. Напротив, как мне кажется, вполне довольна собой и жизнью. Ладно, пойдём на студию, Боря нам задачи ставить будет и ценные указания давать. А то вдруг мы без него не разберёмся.       — Пойдём.       Они вернулись обратно на проходную, приложили электронные пропуска к турникетам и пошли к лестнице, чтобы подняться на второй этаж. Пока поднимались и шли по коридорам, Ольга встретила ещё двух коллег из прошлой московской жизни, которые всенепременно хотели выразить своё почтение и узнать, какими судьбами вновь пересеклись их пути. Кажется, они даже были искренне рады встрече, чего не скажешь об Ольге. Она уже отвыкла от шума и суеты, что царят на любом производстве, устала от духоты и влаги, извелась от боли в спине, и потому хотела не общаться на отвлечённые темы с людьми, которых едва помнила, а желала поскорее оказаться в помещении с кондиционером, где можно будет сесть в кресло и немного прийти в себя.       Но прийти в себя ей не дали. Боря, торопившийся закончить все дела в Питере за один день и оттого вошедший в режим неутомимого киборга, сразу же, едва поздоровавшись, взял быка за рога, усадил коллег в кресла в большой переговорной комнате, вручил стаканчики с крепким кофе и начал инструктаж.       — Значит так, девочки мои дорогие, — сказал он, сокрушённо качая головой. — Довожу до вас последнюю информацию от заказчика. Сроки теперь совсем зверские. Четыре месяца на всё про всё.       — Как четыре месяца? — тут же вскинулась Ирка, которой за эти сроки придётся отвечать головой. — Но это же нереально, Боря! Было же пять!..       — Теперь четыре месяца, Ира, че-ты-ре. — Цейтельман постучал по столешнице офисного стола карандашом, призывая коллег собраться и не тратить его драгоценное время на глупые препирания. — Согласен, катастрофически мало. Времени на раскачку нет. Поэтому, Оленька, на знакомство с темой и литературный сценарий даю тебе три недели. Начиная с сегодняшнего дня.       — С ума сошёл? — опешила Ольга. — Как это — три недели? Я что, спать должна перестать? Минимум месяц, а лучше полтора.       — Не торгуйся, Оля, не на базаре. — Боря недовольно поморщился. — Ты думаешь, я прыгаю от счастья? Но условия тендера таковы, что к первому октября мы должны выдать готовый продукт. Я не говорю тебе писать полноценный сценарий, просто вникни в тему и напиши тезисно — крупными мазками, так сказать. Тебе же потом это и снимать.       — Я так не умею, — возразила Ольга. — Я вообще этим сто лет не занималась. Найми другого литературного негра, пусть он тебе пишет сценарии за три недели. Хоть крупными мазками, хоть мелкими.       — Оль, ну не бузи, а? — попросил Борис. — К кому я ещё обращусь, сама подумай. Все меня пошлют, и будут правы.       — А я не пошлю?       — А ты мне друг, и вообще человек ответственный. За что мы тебя и ценим.       — Ездите вы на мне, а не цените, — сердито сказала Ольга. — Пользуетесь моей добротой.       — Он такой, — поддакнула Ирка. — Зашлёт на галеры и забудет, как звали.       — Разговорчики, пожалуйста, — устало сказал Боря. — Правда, девчата, некогда, ещё столько дел.       — Ладно, Борис Аркадьевич, так уж и быть, напишу я тебе сценарий за три недели, — сказала Ольга. — Но учти, результат будет всецело на твоей совести. Ко мне чтоб никаких претензий.       — Договорились, — согласился Боря. — Так, дальше.       — Давай жги, что там у тебя дальше, — пробормотала Ирка. — Я вся в предвкушении.       — Помолчи, пожалуйста, — попросил Цейтельман. — С тобой, язвой, вообще бы никогда не связывался, если бы не твои выдающиеся организаторские способности.       — Я тебя тоже люблю, Борюсик, — томно сказала Ирка, и Ольга не удержалась — хихикнула. — Всегда любила, но не хотела разрушать семью.       — Всё, прекращай, — пригрозил кулаком Боря. — Я серьёзно.       — Так я тоже, — с невозмутимым видом ответила Куркова. — Давно тебя люблю как наставника и живодёра. Такие вот неожиданные у меня сексуальные предпочтения.       После секундной паузы, в которой вместилось столько драмы, что стало трудно дышать, Боря не выдержал и заржал в голос, Ольга тоже прыснула. Ирка всё с тем же невозмутимым видом пила свой кофе.       — Уволю когда-нибудь, — отсмеявшись, пообещал Цейтельман. — Ладно, вернёмся к нашим баранам. Итак, решено, три недели на литературу. Ещё три недели даю на режиссёрский сценарий и экспликацию. Тут вам с оператором придётся постараться и расписать всё, вплоть до мелочей. Чтобы я прочёл и увидел сцену как на экране. Ты это умеешь, я знаю.       — А кто будет оператором-постановщиком, Боря? — без всякой задней мысли спросила Ольга, делая пометки в своём ежедневнике.       Боря отчего-то вдруг стушевался, отвёл глаза.       — Ты не обижайся, Оля, — сказал он. — Но взять на проект твоего Диму я не могу — нет у него опыта работы с документалкой такого уровня. Извини.       — Бог с тобой, Боря, — потрясённо сказала Ольга. — Я разве просила?       — Ну, говорят, у него трудности с работой, и я решил…       — Какие ещё трудности? — нахмурилась Ольга.       — Ты не знаешь? — Борис смущённо хмыкнул и как-то по-дурацки развёл руками: мол, сдал товарища. — На областном сменился генеральный, притащил нового продюсера, а тот, как водится, проталкивает своего человека на должность старшего оператора.       — Ты хочешь сказать, что Диму увольняют?       — Не увольняют, нет. Скорее всего, предложат какие-то варианты: на новости кинут или, там, на «утро». Он же крепкий профессионал.       — Интересное кино, как мы делали кино, — пробормотала Ольга, переваривая информацию.       — Извини, я думал, ты знаешь.       — Теперь знаю, — криво усмехнулась Ольга. — Ладно, проехали. Значит, полтора месяца на знакомство, отсмотр локаций, сценарии и экспликацию. Сильно.       — Да. Ещё две недели на согласование с заказчиком и правки. Итого — два месяца предпродакшен, потом начинаем съёмки. Не позже пятнадцатого июля. Потому что в это время начнётся подготовка к выставке.       — Тут тоже прикажешь управиться за две недели? — с сарказмом спросила Ольга.       — За четыре, — не моргнув и глазом, ответил Боря. — Из них эпизоды непосредственно с Кирой Андреевной нужно отснять за пять дней. Максимум. Не уложитесь, будем искать дублёршу и снимать силуэт.       — Цейтельман, ты садист, — покачала головой Ольга. — Разве так делается? Мы же будем носиться как сайгаки за этой несчастной Кирой Андреевной, и в конце концов она нас возненавидит.       — Это её условия — не мои. Страшно занят человек, что поделать?       — Ну пусть, значит, пеняет на себя. Так, допустим, — Ольга сделала ещё какую-то понятную ей одной пометку в ежедневнике, — скажи, сколько интервью я могу у неё взять?       — Одно, — быстро сказал Борис. — Одно двухчасовое интервью.       — Ты издеваешься? — Ольга даже растерялась. — Как это — одно? Это же фильм-портрет.       — На большее она не согласилась, нет времени.       — Значит, и фильма не будет, — сердито сказала Ольга. — Где мне прикажешь искать информацию? В Википедии?       — Можно и там, — кивнул Борис. — Про Шмелёву есть целая статья. Бездонный кладезь!       — Боря, — вкрадчиво сказала Ольга. — Либо ты организуешь мне минимум три больших интервью, либо я отказываюсь участвовать в этой авантюре.       — Ну куда тебе три-то?       — Одно техническое для сценария и два — на камеру. Ира, скажи ему, что так не делается.       — Боря, так только мудаки делают, — с готовностью поддержала коллегу Ирка.       — Сама такая, — огрызнулся Борис. — Я ж сказал, Оля, со сценарием особо заморачиваться не надо.       — Я так не умею, Боря, — упёрлась Ольга. — Понимаешь, не умею. Если берусь, то делаю хорошо.       — Ну ладно, мы с Ирой попробуем её уговорить, — вздохнул Борис и сделал пометку в своём ежедневнике. — Но не обещаю. Змеюка она ещё та, эта ваша Кира Андреевна. Василиск в юбке!       — Да уж, — хмыкнула Ирка. — А Гарри Поттер из Борьки не очень.       — Можно подумать, из тебя очень, душа ты моя ненаглядная. Сама на последней встрече сидела с языком в заднице.       — Так, тишина на площадке! — не выдержала Ольга, у которой от пререканий коллег пошла кругом и так не слишком ясная голова. — Хватит уже петушиться друг на друга. Ира, возьми себя в руки и постарайся высказываться по существу. Боря, ты читал мою заявку? Есть какие-то замечания?       — Есть не петушиться, госпожа дайректор, — нарочито искажая чужеземное слово, взял под козырёк Боря. — Я её не читал. Просто не успел. Можешь изложить тезисно?       — Хорошо, излагаю тезисно. — Ольга достала из сумки свои наброски и распечатанный текст. — Я, конечно, ещё лично не знакома с Кирой Андреевной, но у меня сложилось стойкое впечатление, что она у нас героическая женщина. И востребованные публикой произведения искусства создаёт, и академическую живопись преподаёт, и какие-то методики по реабилитации детей-аутистов совместно с психологом разрабатывает. В общем, таких берут в космонавты. Плюс выставка-ретроспектива как итог пятнадцатилетней творческой деятельности. Зритель от обилия информации офигеет, если честно. Я уже офигела, хотя ещё даже снимать не начали… Кстати, мы можем хронометраж увеличить? Что там сказано в гранте по этому поводу?       — Указан хронометраж — сорок пять-шестьдесят минут, — сверившись с какими-то бумагами, сказал Боря. — Ты думаешь, не уложимся в сорок пять?       — Сто процентов.       — Хорошо, сколько?       — Все шестьдесят, и это я ещё ужиматься буду.       — Ладно, — сказал Боря и, видимо, посчитав в уме увеличение затрат, тяжело вздохнул, — уговорила. Излагай дальше.       — Сейчас. — Ольге пришла в голову одна мысль, и она быстро записывала её на полях своих распечаток. — Да, дальше… Как я уже говорила, информации не просто много, а очень много, поэтому будем разбивать повествование на три-четыре части. Выставка и значимые работы, разумеется, в центре внимания — это главная тема, рефрен, так сказать. Однако предлагаю подавать этот материал не в лоб, а через призму анализа жизненного и творческого пути нашей героини. Поэтому мне нужна она сама и её интервью. Рефлексия тоже приветствуется. Будем делать из «непонятной рядовому обывателю госпожи Шмелёвой» (это не мои слова, это я в критике вычитала) — человека понятного и социально близкого. Это если в общих чертах. Подробности, Боря, у тебя на почте.       — А что с названием, Оля? — вдруг подала голос Ирка. — Не лучше ли всё-таки в женском роде? А то — «Не считайте меня за чужого». Речь же не о мужчине.       — Это почти точная цитата из Игоря Северянина, — сказала Ольга. — Мне кажется лучше пока оставить так. В этой фразе есть какое-то очарование, которое пропадает с изменением рода, тебе не кажется?       — Я не чувствую, — пожала плечами Куркова. — Это ваши творческие заморочки. Всё-таки посоветуйся с редактором.       — Обязательно, — пообещала Ольга, хотя мысленно закатила глаза: «Зачем выпускнику Литературного института редактор?» — А кто за него?       — Доброхотова Лена, — ответил Борис. — Не приходилось встречаться?       — Нет, — Ольга покачала головой, — я из местных почти никого не знаю.       — Вот и познакомишься. — Борис встал из-за стола. — Так, девоньки, предлагаю на этом закончить и немного передохнуть. В три часа подойдёт Кира Андреевна, она сегодня участвует в каких-то съёмках на городском канале и к этому времени должна освободиться. Так что сходите перекусите, без пятнадцати три жду вас здесь. Тебе, Оля, как раз договор подготовят — подпишешь. Я вроде скидывал болванку. Читала? По деньгам всё устраивает?       — Да, Боря, более чем, — кивнула Ольга, которую размер гонорара за четыре месяца напряжённой работы хоть и впечатлил, но не отозвался радостью. Куда тратить эти деньги? Вложить в ремонт квартиры, которую при разводе она ни при каких обстоятельствах не станет делить с Димой? Купить подержанную машину, чтобы вкладывать в неё все другие заработки? Отложить на Иванкино обучение? Сделать заначку, чтобы в случае разрыва с мужем не остаться без средств к существованию? Ни один из этих вариантов не казался Ольге чем-то реальным — возможно, из-за того, что она сама постепенно выпала из этой реальности и не слишком хотела возвращаться.       Оставив Бориса заниматься другими делами, они с Ирой спустились на первый этаж в столовую для сотрудников и заняли уютный столик в самом углу. Ольга вняла голосу разума, который требовал накормить телесную оболочку хоть чем-то, и, с трудом подавив чувство отвращения к еде, взяла на раздаче холодный борщ и овощной салат. Ирка, имеющая типичную конституцию астеника и аппетит молодой здоровой женщины, набрала на поднос и первое, и второе, и компот с булочкой.       Уселись за столик и молча, без разговоров, принялись за еду. Ольга ела борщ, практически не чувствуя вкуса, и думала о том, собирался ли Дима вообще говорить ей, что теряет хорошо оплачиваемую и сравнительно непыльную работу. И есть ли её вина в том, что этого до сих пор не произошло? Быть может, это из-за того, что она своим поведением показывает, что ей в общем-то плевать и на мужа, и на его работу, и на существование в принципе? Или же Дима просто боится, что она начнёт его пилить из-за понижения статуса, из-за перспективы вновь жить, подстраиваясь под дурацкий, высасывающий здоровье график и бесконечные командировки? Ольга вздохнула. Ей хотелось бы посочувствовать мужу, понять его смятение и уязвлённое самолюбие, но она не могла. Он годами не обращал внимания на её чувства и желания, и она выгорела, выцвела, как газетный лист на подоконнике, — так, что не осталось даже тени былого великодушия.       — Чего вздыхаешь? — тут же отреагировала Ирка, для которой долгое молчание было мукой мученической.       — Да так, — Ольга отодвинула недоеденный борщ и, склонив голову, принялась ковырять вилкой салат, — башка что-то разболелась.       — Таблетку дать? У меня нурофен есть.       — Нет, спасибо, пока терпимо.       — Ну как знаешь. — Ирка покончила с едой и, взяв в руки стакан с компотом, принялась осматривать полупустой зал столовой. — О, — вдруг тихо сказала она. — А вот и наша звезда. Прошу любить и жаловать — Кира Андреевна Шмелёва.       — Где? — встрепенулась вновь задумавшаяся о своём Ольга.       — Да вот же. — Ирка указала глазами в сторону от себя, где через два стола разместилась компания из четырёх человек: две женщины и двое мужчин, причём представители сильного пола, судя по манерам и поведению, явно принадлежали к телевизионной тусовке. — Женщина в профиль к нам, в голубых джинсах и чёрной рубашке. Блин, жарища, а она в такой хламиде… Да не пались ты так, — прошипела Куркова, когда Ольга принялась вертеть головой в поисках своей будущей героини. — Вот же, справа от тебя, такая рыжая, с вороньим гнездом на голове.       — Ох, — восхищённо пробормотала питавшая слабость к рыжим людям Ольга. — Вот это шевелюра. Интересно, они от природы такого цвета и так вьются?       — Думаешь, она их каждый день на бигуди накручивает? — прыснула Ирка. — Тогда это точно диагноз. Вялотекущая шизофрения, например.       — Нет такого диагноза, — сказала Ольга, поднатаскавшаяся в психиатрии на одном из последних проектов. — Это в Союзе был, а сейчас говорят о расстройстве личности.       — Полагаю, эта личность нас ещё так расстроит — мама не горюй…       — Посмотрим. — Ольга, стараясь не «палиться», как выразилась Ира, зачарованно рассматривала свою будущую героиню в профиль, по-режиссёрской привычке делая акцент на интересных для кадра деталях. В голову пришли ахмадулинские строки: «…многоугольник скул, локтей, колен. Надменность, угловатость и косматость…» — вот уж действительно лучше и не скажешь. Хоть лица и не видно, но общее впечатление именно такое. А ещё Кира Андреевна похожа на породистую гончую: так же поджара, неимоверно худа и сутула. Как все высокие люди, сидит сложившись какой-то немыслимой буквой «зю»: одна нога закинута на другую, корпус чуть повёрнут в противоположную от собеседника сторону, локтями подпирает стол, а ладонями — подбородок. Время от времени привычным жестом убирает с лица выпавшую из причёски прядь — оно и неудивительно, копна светло-рыжих, вьющихся мелким бесом волос небрежно собрана на затылке и держится на одной заколке и честном слове.       «Какой интересный типаж, — думала Ольга, — какая фактура. В кадре Кира Андреевна будет смотреться очень выгодно, особенно если с оператором повезёт и он уловит всё это очарование нестандартной красоты».       — Ладно, пойдём, — поднимаясь из-за стола, сказала Ирка. — Пора уже.       — Пойдём. — Ольга бросила последний взгляд на компанию людей за соседним столом и случайно встретилась глазами со второй женщиной, которая сидела рядом с Кирой Андреевной и, в отличие от неё, внимательно слушавшей собеседника, постоянно отвлекалась то на телефонный разговор, то на записи в ежедневнике.       «Должно быть, это и есть та самая помощница, про которую насплетничала Ира, — подумала Ольга. — Действительно, совсем молоденькая. И чего ей не хватает в общении с мужчинами? Такая симпатичная девочка, даже, наверное, красивая — по мужским меркам, всё при ней: и фигура, и милое личико, и ухоженные волосы. С косметикой вот только перебор, но это по молодости обычное дело. Верно отец Олег говорит: «Люди от пресыщенности и вседозволенности себя теряют, а потом ищут, ищут в грехе и пороке. А надо бы в другом месте поискать, да вот что-то не выходит». Ладно, Бог с ними, у каждого свой путь».       Зрительный контакт с девушкой длился всего пару секунд, но от её пристального и какого-то не слишком доброжелательного взгляда Ольге стало немного не по себе, и эта ниоткуда взявшаяся тревога поселилась в области чревного сплетения и придала новый толчок тем эмоциональным качелям, которые отравляли жизнь последние полгода. Внезапно, без видимых на то причин, настроение скакнуло от нейтрального равнодушия к окружающему миру до крайней степени недовольства всем и вся.       Справиться с накатившим раздражением до конца Ольге так и не удалось, и потому, вернувшись на студию, она уселась в кресло в самом углу переговорной и сидела в угрюмом молчании, пока Ира и Боря выясняли между собой какие-то свои дела.       Кира Андреевна с помощницей заявились ровно в три, минута в минуту. Борис бросился навстречу так, словно своим присутствием их почтил целый губернатор или, на худой конец, половина президента. Ольга, увидев такое подобострастие, недоуменно хмыкнула, нехотя поднялась с кресла и подошла ближе, чтобы быть представленной и отметить новое знакомство рукопожатием.       — Кира Андреевна, Валерия, прошу, проходите, — говорил Боря, пожимая руки вошедшим женщинам. — Ирину вы знаете, а это — Ольга Эссер, наш режиссёр и по совместительству сценарист. Довольно редкое сочетание, в природе почти не встречается, но нам удалось заманить в свои сети. — Тут Боря приторно улыбнулся, и Ольга подумала, что, должно быть, её гонорар — это курам на смех по сравнению с теми деньгами, которые заработает на проекте Борькина фирма. — Оленька, — меж тем обратился к ней Борис, — познакомься, пожалуйста, это Кира Андреевна Шмелёва — главная героиня нашего будущего фильма. Надеюсь, всё у нас срастётся.       Ольга едва заметно поморщилась: что за дурацкая манера называть коллег ласкательно-уменьшительными именами? Мало того, что в рабочей обстановке это попросту неуместно, так ещё и с возрастом никак не соотносится. Оленька, тридцать восемь годиков, очень приятно. Тьфу.       — Рада знакомству, — спокойно, не поддаваясь атмосфере лебезения и угодничества, сказала она. И, протягивая руку, подняла глаза, чтобы встретиться взглядом с человеком, которому была только что представлена.       В первое мгновение ей показалось, что Кира Андреевна откровенно некрасива, однако уже в следующее она забыла об этом своём умозаключении и решила, что таких необычных, скроенных по индивидуальному лекалу лиц ещё поискать. Всё в этом лице было гармонично: и высокий, иссечённый почти незаметными горизонтальными морщинками лоб, и острые, горящие тусклым румянцем скулы, и тонкий, немного курносый нос, обсыпанный яркими веснушками. Большой чувственный рот будто бы таил в своих уголках и заломах какую-то невысказанную горечь, а глаза, хоть и могли номинально считаться зелёными, то и дело меняли оттенок с серо-зелёного на жёлто-зелёный из-за отражения света от мелких чёрных осколков, которыми была усыпана вся радужка. Наверное, любой человек, даже недолго смотрящий в эти крапчатые глаза, испытывал лёгкое чувство головокружения и последующего падения в бездну, и Ольга не стала исключением. Сколько длилось это бесами наведённое падение, она сказать не могла, но пришла в себя только тогда, когда Кира Андреевна бережно пожала её пальцы и сказала приятным, чуть глуховатым голосом:       — Взаимно.       Ольга, испуганная своим первым в жизни выпадением из реального мира, поспешно отняла руку и невежливо уставилась на Шмелёву, силясь понять, чем был вызван этот неожиданный казус: личным обаянием стоящей напротив женщины или, быть может, намечающейся опухолью в мозге? Как говорится, куда бежать: на МРТ или к психиатру?       Кира Андреевна в ответ на её пристальный, изучающий взгляд лишь доброжелательно улыбнулась. Затем, когда неловкая пауза стала почти заметна окружающим, внезапно спросила:       — Скажите, Иванна Попова-Эссер вам случайно не родственница? Не самая распространённая фамилия.       — Иванна — моя дочь, — слегка опешив, сказала Ольга. — А в чём дело?       — Надо же, как тесен мир. — Кира Андреевна покачала головой. — Я была в жюри на конкурсе, в котором ваша дочь заняла второе место. Очень талантливая девочка, очень.       — Я передам ей ваши слова, — благодарно улыбнулась Ольга, решив для себя, что к психиатру, пожалуй, можно не спешить — просто от жары спазмировал какой-то сосудик в мозге и тем самым спровоцировал столь необычные ощущения. — Думаю, ей будет приятно.       — Сомневаюсь, — всё с той же доброжелательной улыбкой ответила Шмелёва. — Я, знаете ли, не вхожу в число молодёжных кумиров, чему несказанно рада.       «Действительно, много о себе воображает», — подумала Ольга, переводя фокус внимания на девушку Валерию, которую Борис представил как личную помощницу Киры Андреевны и с которой предстояло коммуницировать по всем организационным вопросам. Та стояла чуть позади своей патронши и рукопожатия не предложила — быть может, из-за обилия вещей в руках. Лишь коротко кивнула и тут же прошла к месту за столом переговоров, где терпеливо ждала, пока рассядутся остальные.       Расселись словно для поединка: Ольга, Борис и Ирина с одной стороны стола, а Кира Андреевна с Валерией — с другой. Настраиваясь на рабочий лад, перекинулись парой ничего не значащих фраз, а потом Ольга второй раз за день излагала своё видение будущего фильма. Говорила спокойно и по существу, пытаясь не использовать сложных образов и оборотов, по опыту зная, что подобные словесные экзерсисы лишь утомляют заказчика, не прибавляя сценаристу ни одного очка. Кира Андреевна слушала внимательно, остановив на Ольге немигающий взгляд василиска, словно та была центром мироздания и сейчас рассказывала широкой публике все тайны бесконечной вселенной. Позже госпоже режиссёру предстоит узнать, что госпожа Шмелёва так смотрит на всех и каждого, кто пытается донести до неё хоть какую-то вменяемую мысль, и даже научиться получать удовольствие от такого неприкрытого интереса к собственной персоне, а покамест она испытала лишь чувство острого дискомфорта и, закончив, с облегчением выдохнула. Ожидая реакции, замерла, словно нерадивая студентка перед строгим экзаменатором. Давно забытое и не слишком приятное чувство.       Кира Андреевна молчала неприлично долго. Затем нейтрально высказалась в том ключе, что доверяет профессионалам, но не хотела бы, чтобы фильм получился чересчур личным и откровенным. Борис рассыпался в уверениях, что каждый чих будет согласован. Кира Андреевна, не сводя с Ольги всё того же взгляда матёрой змеищи, доброжелательно покивала и поинтересовалась, где можно увидеть работы госпожи режиссёра. Ольга, стараясь не раздражаться на пустом месте, перечислила свои самые значимые фильмы, которые можно найти на ютубе. Кира Андреевна вновь покивала и хотела ещё что-то сказать, как вдруг помощница тронула её за плечо и тихо сказала:       — Кира, время.       И Шмелёва тут же, словно дрессированная собачка, услышавшая знакомую команду, поднялась.       — Прошу прощения, — сказала она. — Мне нужно ехать, чтобы успеть на следующую встречу. Не люблю опаздывать.       — Понимаю. — Боря тоже встал, и Ольге с Ирой пришлось последовать его примеру. — Основные моменты мы обсудили, остальное уже в рабочем порядке.       — Да, остальное по ходу дела. — Кира Андреевна кивнула и без лишних церемоний направилась к двери. Все как привязанные последовали за ней. — Дальнейшие коммуникации, пожалуйста, через Валерию. Была рада познакомиться, Ольга. — Она протянула госпоже режиссёру руку, и та, пожимая тёплую ладонь, глядя в зелёно-крапчатые глаза своей новоиспечённой главной героини, вновь ощутила это странное чувство падения в бездну, какое бывает при прыжке с парашютом после первого шага из двери самолёта.       — А ведь она и под камерой точно так же встанет и уйдёт, — задумчиво сказала Ольга, когда за Кирой Андреевной и её помощницей закрылась дверь. — И плевать ей на наши смены, графики и сроки. Это даже к гадалке не ходи.       — Да уж, — мрачно отозвалась Ирка и внезапно пожаловалась: — Старовата я уже для всего этого дерьма, Оля.       И Ольга подумала, что на сей раз совершенно с ней согласна.