И не кончается объятье

      Домой Ольга вернулась такой уставшей, что даже не стала переодеваться в домашнее — просто рухнула на кровать в испачканной выразительными средствами одежде и долго лежала без сил, бессмысленно пялясь в потолок. И ведь ничего же особенного не делала, всего лишь отработала неполную смену на не самой тяжёлой работе, а вымоталась так, будто весь день вагоны грузила и потом, наломавшись, толкала их вместо локомотива из точки «А» в точку «Б». Вот уж действительно, старость — не радость, молодость — гадость, пора, наверное, и правда завязывать с этой дурной работой, которая перестала приносить удовольствие, и, вспомнив былые навыки, устроиться в какое-нибудь небольшое издательство рядовым редактором. Приходить на службу к девяти, час пить кофе и сплетничать с коллегами, а потом, не особо напрягаясь, вычитывать и править чужие безграмотные тексты. Ровно в шесть вставать из-за стола и идти домой, чтобы… Чтобы что?.. Чтобы провести время с мужем и ребёнком? Зачем? Для чего? А главное — каким таким волшебным образом, если ни мужу, ни ребёнку этого не нужно?       Диме, как водится, всё до одного места, а Иванка уже совсем выросла. Ещё немного, и закончит школу, даст Бог, поступит в Суриковку и уедет обратно в Москву, где у неё начнётся другая, уже вполне взрослая самостоятельная жизнь, в которой родителям будет отведено почётное сто двадцатое место. Хорошо, если станет регулярно звонить и писать, а то ведь может и того не делать, и Ольга её за это не осудит: в самую сладкую пору юности хочется жить и наслаждаться жизнью, а не выслушивать бесконечные нотации отца-старпёра, который то ли из материнской утробы вылез уже таким невыносимым брюзгой, то ли трансформировался в оного из-за непосильных тягот семейной жизни. Хотя какие уж там особые тяготы? Жил ведь как государев крестник: жена, тёща, дочь — все на задних лапках перед ним ходили, угодить пытались, слова поперёк сказать не смели. Это сейчас Ольга, охладев сердцем, онемев душой, стала огрызаться и грубить в ответ на выедание собственного мозга чайной ложечкой, а до этого долгих пятнадцать лет молчала, гнула шею, шла на уступки, себя забывала. А он всё бубнил, бубнил, бубнил, пробубнивая дырку в поистине ангельском терпении жены. И похоже, нет этому конца и края — с этим бесконечным ворчливым бубнежом, который раньше казался если не милой причудой, то вполне приемлемой странностью в остальном нормального человека, с которым ей предстоит жить всю оставшуюся жизнь. Господи, почему?.. За что?.. Чем заслужила?.. Быть может, той ложью, которой обернулось великое таинство, сотворённое у алтаря почти шестнадцать лет назад?       Не зря, не зря эротоман всея мировой литературы господин Миллер утверждал, что «самый большой обман — это обещать любить одного человека всю жизнь». Но ещё больший обман и невыносимая, ничем не оправданная подлость — обещать подобное перед лицом Всевышнего, а потом не выполнить обещанного и мучиться этой мысленной изменой, как от гнойного чирья — вроде и не смертельно, но так нестерпимо больно, так невыразимо гадко… От собственной слабости гадко. От малодушия. От нежелания что-либо изменить.       О да, наверное, она ещё могла бы напрячь последние силы и попытаться спасти их многострадальный брак. Не так уж и много для этого нужно: всего лишь засунуть подальше свои собственные желания и потребности, подстроиться под мужа, перестать требовать от него невозможного, позволить жить такой приятной, такой размеренной и понятной жизнью праведника, в которой есть место для огромной любви к Богу, но не нашлось даже крохотного пятачка для любви к жене. Пусть живёт как знает, как умеет в своём маленьком уютном мирке, а она будет тонуть в отчаянном одиночестве, словно один из представителей диковатого рода Буэндиа, бесконечно переплавляя золотых рыбок собственных мыслей и переживаний, и в конце концов умрёт от тоски, сгинет в небытие, затеряется где-то между небом и землёй в ожидании посмертных мытарств.       А как иначе? Ведь сказано: «Что Бог сочетал, того человек да не разлучает», а она, вместо того чтобы своевременно скреплять свежим цементом великодушия разнокалиберные кирпичики супружества, позволила коррозии равнодушия разрушить всё то, что с таким трудом возводилось многие годы. Быть может, всё-таки в очередной (и последний) раз взять всё в свои руки и на буксире оттащить Диму к семейному психологу, которая уже однажды помогла им выйти из тупика и освежить отношения? Чтобы та в очередной (и последний) раз объяснила этому придурку, что с женой надо разговаривать, что к жене надо прислушиваться, что жену надо нежить, гладить, ласкать… Трахать жену надо, в конце-то концов! До полного изумления, до сладкой судороги, до слабости в бёдрах и дрожи в коленях. И что тогда счастливая жена вернёт ему сторицей и любовь, и ласку, и тепло, станет той опорой, без которой против этого блядского мира не выстоит ни один, даже самый сильный мужчина. Что уж говорить про такого слабака, как Дима…       Ольга представила, как сидит в кабинете психолога, как плачет от боли и обиды, как наизнанку выворачивается ради того, чтобы сохранить брак, а муж с недовольной физиономией сидит рядом и кривит рожу на каждую её фразу, каждый всхлип, каждую интимную подробность, которая, как ни крути, при нормальном положении вещей должна оставаться только между ними двумя, а не выноситься на суд кого-то третьего. А потом, когда она наконец выговорится, выплачет все свои претензии, он будет возмущённо доказывать, что всё это неправда, что в его картине мира всего этого нет, что Ольга всё придумала от скуки, потому что сидит целыми днями дома и ничего ведь, ничегошеньки не делает. Хоть бы трусы погладила, право слово, раз уж работы нет. И вообще он, Дима, всё для семьи делает: крутится с утра до ночи на основной работе, а в выходные ещё и халтуры берёт, чтобы поскорее накопить на ремонт, из-за которого ему уже все мозги вынесли. И прочая, и прочая, и прочая…       Нет уж, хватит. Довольно. Не нужно ей никаких психологов и душеспасительных бесед. Нужно просто взять себя в руки, как-то пережить лето, чтобы не портить ребёнку отдых, а осенью аккуратно подготовить Иванку к переменам в жизни и подать наконец заявление на развод. Кажется, сейчас это можно сделать даже через интернет, что существенно упрощает задачу, потому что сил на ожидание перед кабинетом в районном суде попросту нет. Их ни на что нет. Даже рукой пошевелить — и то подвиг. А уж переодеться в домашнее — и вовсе беспрецедентный героизм.       Ольга с большой неохотой перекатилась на бок и, отыскав телефон, настрочила Аське в один из мессенджеров. В красках описала своё паскудное физическое состояние и спросила, в чём может быть причина такой ужасной слабости, когда каждое движение, каждое действие, даже, наверное, каждая мысль даются неимоверным напряжением всех имеющихся в наличии сил. Аська молчала минут пятнадцать, а потом грубовато ответила в том ключе, что, дескать, она, Аська, не оракул, а врач-эндокринолог, и гаданием по симптоматике не занимается. После чего сжалилась и прислала целый перечень анализов, которые нужно сдать, чтобы начать хоть что-то понимать. Ольга, погуглив цены, только вздохнула: да Дима удавится сам или её удавит, нежели выложит половину зарплаты, чтобы диагностировать у жены «слабость всей жопы». И так понятно, что это у неё психосоматика прёт из всех щелей. Счастливые люди, как известно, не болеют.       Хлопнула входная дверь — откуда-то пришёл Дима. Принял душ, похлопал дверцей холодильника, сварил пельмени, поел. Зашёл в спальню и, буркнув «привет», уселся за свой мощный компьютер. Запустил программу, надел наушники и принялся монтировать какую-то очередную халтуру — то ли детский день рождения, то ли выпускной из детского сада. В общем, что-то неинтересное и проходное. Лёгкие деньги.       Ольга опять едва слышно вздохнула, выгоняя изнутри бесов раздражения, и, заставив себя встать с постели, ушла в ванную комнату. Там, прячась от равнодушного взгляда некогда родного человека, разделась и долго стояла перед небольшим зеркалом на стенке душевой кабины, пытаясь по кускам рассмотреть своё тело, которое так давно не знает ласки, что выдаёт совершенно дикие реакции практически на любое прикосновение. Она вспомнила, какие тёплые, крепкие, почти мужские руки у госпожи Шмелёвой, вспомнила её пристальное бесстыжее внимание, её жадный восхищённый взгляд, вспомнила своё собственное мимолётное желание коснуться её волос или лица и, включив воду, медленно, нерешительно потянулась рукой к клитору. Сделала несколько круговых движений, прикрыла глаза и, преодолевая внутреннее сопротивление, представила, что эти ласковые умелые пальцы принадлежит не ей. И не мужчине. Женщине. Красивой рыжеволосой женщине, которая подозрительно похожа на одну небезызвестную особу и которая сейчас встанет перед ней на колени и…       Дверь в санузел внезапно открылась, вошёл Дима. Ольга испуганно дёрнулась, быстро убрала руку, отвернулась. Хорошо хоть, дверца кабинки закрыта, и муж не может увидеть её наготы, не может почувствовать её не нашедшего выхода возбуждения. От мысли, что Дима увидит её обнажённой и внезапно возжелает близости, чуть не стошнило. Знаем мы ту близость: потыкает, потыкает вялым членом, а потом будет долго и мучительно, постанывая тонко, почти по-бабьи, дрочить рукой между её ног, чтобы непременно кончить ей на живот. А после она будет отмываться от липкой спермы и ненавидеть его за эту нечестную игру в одни ворота, за половое бессилие, за свою дурацкую надежду, что в этот раз всё будет иначе.       Не будет. Ничего больше не будет. Ни хорошего, ни плохого. А если и будет, то ей плевать. «Уходи», — мысленно попросила она, слушая, как муж справляет малую нужду, а затем тщательно моет руки. Господи, что за дурная привычка пользоваться туалетом, когда кто-то принимает душ? Неужели не потерпеть десять минут, пока жена не выйдет из ванной? И в этом он весь, весь! Гадкий, мерзкий, нечуткий! Придурок, одним словом.       Дима наконец ушёл, и Ольга, закрыв дверь на задвижку, хотела вернуться к прерванному занятию, но момент был упущен. Она попыталась закончить дело чисто механически, не вмешивая в процесс ни мужчин, ни женщин, ни какие-либо фетиши, но и здесь потерпела полное фиаско. Разозлившись, быстро сполоснулась, переоделась в домашнюю одежду и вернулась в спальню, где вылила на сосредоточенно работающего, ничего не знающего о её сексуальной драме мужа целый ушат накопленного за день дерьма. Дима, разумеется, не смолчал, и они коротко и яростно поругались, а потом разбрелись по разным углам квартиры, как вымотавшиеся до предела бойцы на ринге, каждый из которых, не имея сил на полноценную атаку, тянет время, надеясь в итоге выиграть бой по очкам. Вот только победителей в их поединке не будет. Они оба уже проиграли, и вопрос лишь в том, как скоро один из них зайдёт на портал госуслуг и, заполнив заявление, поставит точку в исчерпавших себя отношениях.       «Интересно… — вдруг подумала Ольга, устраиваясь поудобнее на своём месте на кухне и открывая ноутбук, чтобы в ожидании дочери, которая написала, что задержится у подружки, немного поработать. — Интересно, он вообще задумывается о разводе? О жизни без нас с Иванкой? О том, каково это вообще — остаться одному после стольких лет семейной жизни? Или считает, что все наши разногласия временные, что я перебешусь и перестану выносить ему мозги, что однажды, по чудесному мановению волшебной палочки, в наши отношения вернутся любовь, гармония и взаимоуважение? Если так, то воистину этот придурок живёт в мире розовых пони и летающих единорогов… Привёл же Господь к идиоту…» Ольга брезгливо поморщилась и, стремясь отвлечься от семейных неурядиц, принялась бездумно сёрфить в интернете, чтобы, зайдя в одну из соцсетей, обнаружить у себя на странице непринятую заявку в друзья от госпожи Шмелёвой, которой в её жизни становилось, вот ей-богу, как-то чересчур много. Понятно, что сама по себе «дружба» в соцсетях ни к чему не обязывает и ни на что не намекает, но в свете событий и переживаний минувшего дня… Ольга навела курсор мышки на кнопку, предлагающую отклонить заявку, и замерла в нерешительности, не зная, как поступить. Потом вспомнила, как зачарованно, снизу вверх, смотрела на неё Кира Андреевна, когда госпожу режиссёра угораздило споткнуться на ровном месте, вспомнила тепло её крепких надёжных рук, вспомнила нежность черт небрежно набросанного портрета и, судорожно вздохнув, приняла заявку, открывая тем самым свою страницу для чужого любопытства. Пусть. Пусть госпожа Шмелёва посмотрит 100500 фотографий, которые накопились за годы работы на различных проектах, раз уж ей так хочется. Пусть посмотрит и семейные снимки, на которых Ольга — счастливая и беззаботная — доверчиво льнёт к мужу, свято веря, что вверила свою судьбу единственному и главному в жизни мужчине… Да, пусть посмотрит и отстанет уже наконец от замужней женщины, которая хоть и истосковалась по физической близости, но всё ж таки не настолько, чтобы менять ориентацию.       Или настолько? Ольга хмыкнула и поспешно отогнала от себя неудобное воспоминание о недавней попытке рукоблудия, которое недвусмысленно свидетельствовало о том, что всё-таки настолько. «Бред какой-то», — устало подумала она и, поддавшись пустому любопытству, зашла на страницу Киры Андреевны, где надолго зависла, разглядывая пресловутые 100500 фотографий, на которых художница была запечатлена в разных, в основном рабочих ситуациях и с разных, в основном не самых удачных ракурсов. Утомившись листать однообразные изображения, она покопалась у Киры Андреевны в друзьях и перешла на открытую всем желающим страницу Валерии, где обнаружила много нового и интересного. Например, довольно откровенную фотосессию, на снимках которой госпожа Шмелёва представала в привычном образе строгой училки, а Лера, стало быть, изображала из себя этакую девочку-припевочку в короткой юбчонке и куцем пиджачке на голое тело. «Ни фига себе у них игры, — осуждающе, но в то же время с некоторой долей зависти, подумала Ольга, внимательно разглядывая фотографии. — Какая-то лесбийская «Лолита», честное слово. Кира Андреевна тоже хороша… Гумберт Гумберт в юбке, прости Господи». Госпожа режиссёр нервно кашлянула, но страницу Валерии закрывать не стала — наоборот, листала фотоальбом дальше, втайне надеясь обнаружить госпожу Шмелёву ещё в каком-нибудь непотребном образе. «Интересно, как вообще у них это происходит? В смысле, сексуальное взаимодействие? — думала она, разглядывая фотки, на которых Лера просто-таки висла на своей партнёрше, а та лишь обозначала объятие и лениво усмехалась, глядя своим неподвижным взглядом прямо в объектив. — Странная всё-таки парочка… Совсем друг другу не подходят. Да, так всё-таки интересно, как оно у них происходит…»       Как-то Ольга раньше не задавалась подобными вопросами, она вообще о таких людях не думала, а если и думала, то исключительно в осуждающем ключе. Они — эти неправильные люди — словно существовали на другой планете, в другой галактике, и там, в своём прекрасном далёко, за миллионы световых лет отсюда, предавались греху и разврату, которому, если верить почти всем мировым религиям, нет прощения. Вопрос только в том, нужно ли им оно, это прощение…       Ладно, это уже из другой оперы, а всё-таки любопытно, как они занимаются сексом? Чисто технически. Понятно, что есть язык и пальцы, но разве они заменят крепкий мужской член? Страпонами, что ли, пользуются? Но это же всё равно не то. Или лесбиянками становятся исключительно те женщины, которым это фаллическое проникновение ехало-болело, а львиную долю удовольствия и оргазм они получают от клиторальной стимуляции?       «Я, наверное, тоже из таких, — мрачно подумала Ольга, вспомнив свой богатый сексуальный опыт с вакуумным стимулятором. — Член внутри нужен только для единения тел, в плане ощущений от него толку ноль. Или это Дима не умеет своим агрегатом пользоваться. Он вообще ничем не умеет пользоваться, придурок… Господи, почему я стала такой озабоченной? Только и думаю, что о сексе, а уж если бы был желанный партнёр, то вообще не слезала бы с него, наверное. Менопауза, что ли, на пороге? Бывает же раннее истощение яйцеклеток и всё такое…» Ольга вновь вздохнула об окончательно и бесповоротно ушедшей молодости и решила, что всё-таки надо сходить к гинекологу, сдать анализы, сделать УЗИ и заодно уж на МРТ всего мозга заглянуть. Вдруг что-то не в порядке? Вдруг опухоль? Ведь раньше, ещё какой-то год назад, она не лезла на стену от отсутствия нормального секса, относясь к этому факту своей биографии как к некой данности: есть — хорошо, нет — и ладно. А теперь сама не своя, готова по пять раз на дню рукоблудить и даже, если совсем припрёт, сменить ориентацию… Фигня какая-то. Нездоровая.       Ольга покачала головой и наконец закрыла чужую страницу, на которую её, если честно, никто не звал. И закрывая, успела краем глаза заметить, что Валерия, оказывается, не так давно окончила то же учебное заведение, в котором много лет преподаёт госпожа Шмелёва. Стало быть, факт совращения если не школьницы, то студентки имел место быть. «Извращенки», — мысленно фыркнула Ольга, не вкладывая, впрочем, в это ёмкое определение отрицательной коннотации, и, наверное, добавила бы к этому что-то ещё, если бы в коридоре не послышался звук открываемой двери.       Она вышла в крохотный коридор встретить дочь и тут же нюхом некурящего человека уловила, что от ребёнка слабо, но вполне отчётливо пахнет сигаретами и мятной жевачкой. «Понятно, — устало подумала она, молча глядя на то, как Иванка скидывает с ног сандалии. — Ребята курили, а дщерь моя, как водится, рядом стояла. Ладно… Хорошо хоть трезвая, и то не факт…»       — Ужинать будешь? — спокойно спросила она, старательно подавляя в себе всякие нездоровые позывы к выяснению отношений.       — А что? — поинтересовалась Иванка.       — Вареники с вишней. Ставить воду?       — Ну, ставь, — буркнула дочь.       — Ну, мой руки, — отозвалась в том же ключе Ольга. — Когда будет готово, позову.       — Угу.       Иванка ушла в комнату, а Ольга поставила на плиту воду в ковшике и бездумно смотрела на закипающую воду, пытаясь сдержать нарастающее внутри раздражение. Ну, побаловалась дочь сигаретой, что ж теперь — пойти повеситься? Неприятно, конечно, но не смертельно. Бывает, как говорится, и хуже. В конце концов, все в подростковом возрасте, стремясь казаться старше, чем-нибудь да балуются: табаком, водкой, травкой, — а потом перерастают этот этап взросления и дальше идут по жизни, даже не вспоминая о вредных привычках. Или напротив, делают табак и алкоголь неотъемлемой частью своего бренного существования. Тут уж как повезёт… Конечно, можно сейчас психануть, закатить скандал, обыскать одежду и рюкзак, разломать в труху найденные сигареты — только вот что это даст? Ровным счётом ничего. Лишь углубит и без того бездонную пропасть непонимания, которую Иванка выкопала буквально за несколько месяцев с одержимостью слетевшего с катушек крота.       «Это просто надо пережить», — сказала себе Ольга и, накрыв на стол, позвала дочь. Та пришла, плюхнулась на табуретку и принялась методично ковыряться в тарелке, проверяя каждую вишню на предмет наличия косточки или чего-то ещё, о чём можно было только догадываться. С детства такая привереда, и конца этому не видно. Так, наверное, и останется пищевой неженкой. Ладно. Ольга села напротив дочери и какое-то время молча смотрела на неё, любуясь той спокойной северной красотой, которую она унаследовала от матери и на которую наверняка уже заглядываются недавние мальчишки и парни постарше. Кстати, об этом.       — Дочь, — тихо позвала она.       — Что? — хмуро спросила Иванка, тщательно отделяя тесто от ягод, чтобы съесть потом эти ингредиенты по отдельности.       — Дочь, послушай меня, пожалуйста, — нерешительно начала Ольга. — Я могу тебе кое-что сказать о мальчиках?       — С чего вдруг?       — Ну, ты ведь скоро уезжаешь, — пробормотала Ольга. — Уже через три дня, в субботу… И я хочу сказать тебе одну вещь. Ты просто послушай, хорошо?       — Ну.       — В общем, те мальчики, с которыми ты раньше дружила у бабушки с дедушкой… — Ольга немного помялась, подбирая слова. — В общем, они выросли, стали юношами, у них наверняка появились всякие желания. Здоровые желания, я имею в виду, ничего неправильного в этом нет, ты не думай. Да и у тебя, возможно, тоже есть… какие-то мысли на этот счёт… В общем, неважно, речь вообще не о том. Я там тебе положила в чемодан презервативы, десять штук, разных размеров, — с деланой небрежностью сказала она, надеясь, что дочь не заметит, как нелегко ей даётся этот разговор. — Если дело дойдёт до секса, пожалуйста, воспользуйся.       — Мам, ну ты чего? — ошарашенно пробормотала Иванка. — Я ем вообще-то!       — Прости. Просто если что случится, позаботься о себе сама, хорошо? Не жди этого от… от партнёра. У мальчиков в этом возрасте мозгов немного.       — Хватит! — воскликнула Иванка, порываясь встать. — Не буду я ими пользоваться, чего ты пристала?!       — Успокойся, — Ольга положила руку дочери на плечо и заставила сесть на место, — мне ж только лучше, если не будешь. На всякий случай.       — Ага, конечно. А ты потом их пересчитаешь и всё поймёшь.       — О боже, — вздохнула Ольга. — Я и без этого пойму, Иванка, поверь.       — Да ну?       — Точно тебе говорю.       — Ладно. — Дочь опять вернулась к ковырянию в еде. — Ну ты даёшь, мам.       — Я просто тебя прошу: не делай меня бабушкой в сорок лет, хорошо? — попыталась закончить шуткой непростой разговор Ольга.       — А то что?.. — с вызовом спросила Иванка. — Из дома выгонишь?       — Не успею, — Ольга опять вздохнула, — папа раньше нас обеих выгонит.       — Придурок.       — Иванка, — укоризненно сказала Ольга.       — Что? Ты сама его так называешь. Думаешь, я не слышу, как вы ругаетесь?       — Думаю, слышишь.       — И что, нигде не ёкает? Я не хочу всего этого видеть и слышать, поняла?       — Не хами, — устало попросила Ольга. — Думаешь, я хочу?       — Так сделай что-нибудь.       — Что именно? Хочешь, разведусь?       — Я должна это решать?       — Нет конечно, — устыдившись того, что втягивает ребёнка в гнилые взрослые дела, сказала Ольга. — Прости.       — Угу.       — Можно ещё кое-что спросить? — неожиданно даже для самой себя сказала Ольга, вспомнив свой недавний разговор с госпожой Шмелёвой, которая весьма самоуверенно утверждала, что нынешнее поколение намного лояльнее ко всякого рода извращениям, нежели их родители. — Ты только не злись.       — Даже боюсь представить, о чём пойдёт речь, — с непередаваемым сарказмом выдала дочь. Засранка такая. — Ну, я жду.       — Я просто хотела спросить: как ты относишься ко всяким там ЛГБТ и всему такому? — небрежно спросила Ольга. — Ну, к тому, что двое мужчин вместе или… две женщины?       — Нормально отношусь. — Иванка пожала плечами и, доев последний вареник, отставила тарелку. — Это их дело, кого любить и с кем заниматься сексом. Разве нет?       — Да, наверное. — Ольга подивилась олимпийскому спокойствию дочери и, поколебавшись, всё же спросила: — Но ты ведь не из таких, правда? Тебе нравятся мальчики?       — А что, если бы мне нравились девочки, это была бы проблема? — Дочь неизвестно почему разозлилась. — Проблема? Да, мам?       — Н-е-е-т, — опешив, неуверенно протянула Ольга. — То есть, конечно, это было бы не очень. Ты же знаешь, мы с папой верующие… И тебя воспитывали в других традициях… Это было бы трудно принять, да… — Ольга выдохнула и жалко улыбнулась. — Ты же не такая, нет?.. Или это можно считать каминг-аутом?       — Не такая, — буркнула Иванка. — Мне парни нравятся. Правда, мам. А вот я им не очень.       — С чего ты это взяла, чижик? — потрясённо спросила Ольга. — Ты же очень симпатичная, милая девочка. Весёлая, умная, добрая.       — Угу. А ещё в церковном хоре пою. Они смеются. Говорят, что у меня ПГМ.       — Что такое ПГМ?       — Православие головного мозга. — Иванка умоляюще посмотрела на мать: — Мам, я больше не хочу петь в этом дурацком хоре. Пожалуйста.       — Хорошо, — сказала Ольга. — Я поговорю с папой, чижик.       — Правда?       — Правда.       — Я всё равно больше не буду там петь, — буркнула дочь. — Он меня не заставит.       — Конечно не заставит. Просто давай не будем доводить его до истерики, а то сама знаешь… Устанем потом выслушивать.       — Да уж… — Иванка скептически хмыкнула. — Ладно, можно я пойду в комп поиграю? Если ты, конечно, не хочешь обсудить со мной ещё что-нибудь увлекательное из области пестиков и тычинок. Не хочешь?       — Иди уж, козявка ты невозможная. — Ольга дождалась, пока дочь поднимется из-за стола, и легонько хлопнула её по пятой точке. Иванка, хихикнув, показала язык и ускакала в свою проходную комнату. Совсем как в старые добрые времена.       Ольга убрала со стола, помыла ковшик и тарелку, на автомате достала тряпку и протёрла пыль со всех поверхностей. Занималась этими нехитрыми делами и напряжённо думала: что, если дочь и правда подастся этой нетрадиционной моде и заведёт отношения с девушкой? Или с мужчиной, который раньше был женщиной? Или ещё с каким-нибудь фриком? Как на это реагировать? Как принимать? Дима, конечно же, сразу же проклянёт дурную дщерь до седьмого колена и вычеркнет из жизни. А она? Тоже будет противиться? Или всё-таки попытается встать на сторону родного ребёнка и принять как есть те обстоятельства, что делают его счастливым? Хотелось бы верить, что попытается. Во всяком случае, не будет закатывать истерик и требовать жить так, как кажется правильным ей. Времена меняются — не всегда в лучшую сторону, но, увы, необратимо, поэтому противиться подобным веяниям — всё равно что воевать с ветряными мельницами. Ветряк так и останется стоять до тех времён, пока не устареет физически или морально, а вот доморощенных донкихотов сдует из информационного поля — только их и видели, ибо эволюционная судьба консерваторов всегда печальна и предсказуема.       Тихонько тренькнул телефон, возвещая о пришедшем сообщении. Ольга не торопясь вытерла руки о полотенце и с каким-то неожиданным чувством приятного ожидания разблокировала экран. Увидев оповещение о новом месседже в соцсети, удовлетворённо кивнула: оказывается, ни минуты не сомневалась, что госпожа Шмелёва напишет что-нибудь в честь принятия себя в дорогие виртуальные други, и таки оказалась права. Кира Андреевна вежливо поздоровалась, обозначила свой настрой улыбающейся рожицей и нейтрально поинтересовалась, всё ли устроило госпожу режиссёра в сегодняшней съёмке. «А что, вам понравилось? Желаете повторить?» — сдобрив своё сообщение насмешливым смайликом, напечатала Ольга, на сей раз вполне сознательно задавая разговору лёгкий флиртующий тон, который был тут же с готовностью подхвачен собеседницей.       И ведь дофлиртовалась же до того, что потом, много позже полуночи, уже закончив разговор, долго крутилась в горячей постели, не могла унять неясного возбуждения, всё прокручивала и прокручивала в голове сообщения Киры Андреевны, почти каждое из которых содержало в себе завуалированный или же вполне явный комплимент, и в конце концов не выдержала жаркой маеты, заперлась в ванной и, представляя всё те же случайно подсмотренные прелести госпожи Шмелёвой, сделала себе хорошо и сладко. Так хорошо и так сладко, что, вернувшись в постель, уснула без задних ног и крепко проспала до самого звонка будильника в комнате Иванки.       Встала, впрочем, в самом паскудном состоянии: с ломотой во всём теле, раскалывающейся головой, саднящей болью в горле, заложенным носом и прочими прелестями летней простуды. Посидела вчера два часа под кондиционером, и вот пожалуйста — результат. Ну что за жизнь…       Ольга привычно собрала себя в кучу, накормила дочь завтраком, проводила в школу, промыла нос, прополоскала горло, сварила куриный суп, поставила стирку и принялась за уборку — не потому, что появились желание и силы что-то делать, а по той простой причине, что ноги уже к полу прилипают и от пыли не продохнуть. Потратила на бессмысленное наведение порядка три часа своей единственной и драгоценной жизни, после чего наконец села работать. Сценарий, как водится, сам себя не напишет.       Однако процесс не шёл — то ли из-за болезни, то ли карма у Киры Андреевны была не очень, и само мироздание противилось созданию этого фильма. В общем, через два часа отнюдь не продуктивной работы она сохранила документ, закрыла крышку ноутбука и ушла в спальню, где Дима — неумытый и взъерошенный со сна — сидел всё за той же халтурой.       — Надень наушники, — попросила она. — Голова болит.       — У тебя вечно что-нибудь болит, — буркнул муж, но всё же внял просьбе и подключил наушники.       — Спасибо, — пробормотала Ольга и, достав из шкафа плед, легла в постель. Укуталась с головой и немного полежала, трясясь в зябком ознобе.       Где-то в глубине души она робко надеялась, что Дима заметит её состояние, сядет рядом, положит свою большую мужскую ладонь ей на лоб и озабоченно скажет: «Да у тебя температура, Оль… Ты вся горишь». А потом принесёт градусник и сделает горячий чай с сушеной малиной, которой в их семье спасались от простуды. Как же, дождёшься от него…       Ольга с трудом встала и всё сделала сама. Померила температуру (почти тридцать девять, однако), заварила чай, выпила какой-то завалявшийся в аптечке порошок — из тех, что Аська насмешливо называла фуфломицинами. Опять легла и даже задремала, но почти сразу же была разбужена треньканьем телефона. Она нехотя разлепила глаза и, разблокировав телефон, прочла сообщение от Киры Андреевны, в котором госпоже сценаристу предлагалось отложить все намеченные на вечер дела и «доинтервьюировать» наконец героиню, ибо та внезапно совершенно свободна. Счастье-то какое…       «Звоните, как будет удобно», — напечатала Ольга в ответ и, чуть поморщившись, отложила телефон. Сейчас, после ночного сна, выйдя из-под прицела оценивающего взгляда, не чувствуя нездорового внимания к собственной персоне, она с недоумением вспомнила свои вчерашние сомнения и метания. Какая ещё бисексуальность, вы о чём? Как можно дожить почти до сорока лет и ни разу не почувствовать в себе чего-то неправильного? Невозможно конечно. И потому — глупости это всё. А вчерашний флирт в соцсети и возбуждение от этого флирта — вообще где-то за гранью привычного мира. Может, она, сама того не заметив, провалилась в какую-нибудь кроличью нору и попала в параллельную реальность, в которой всё так же, как в родной гавани, за исключением каких-то незначительных деталей типа её неземной любви к мужу и этой долбаной сексуальности в би-квадранте. Супер, что уж тут…       К вечеру температура спала, оставив после себя лишь слабость и привычное нежелание что-либо делать. Но делать было нужно, и Ольга, опять насилуя себя, встала с постели и поплелась на кухню, где на скорую руку приготовила нехитрый ужин, покормила ребёнка, после чего села за работу и минут сорок вычитывала сценарий, который, если честно, совсем никуда не годился. Полный отстой, как говаривали во времена её юности. Стереть, забыть — и написать заново. Вот только времени нет, и потому придётся домучивать до конца уже написанное недоразумение.       «Зачем я вообще на это согласилась? — мысленно ныла она, выдавливая из себя очередной бездушный закадр. — Отказалась бы — и всё. Нашёл бы Боря другого автора, никуда бы не делся. А я бы пришла уже на всё готовенькое и, не особо напрягаясь, поставила бы это героическое житие Киры Андреевны Шмелёвой… Так, с преподаванием вроде всё. По выставке — тоже. Осталось пробежаться по благотворительности и «сделать второстепенным героем родной город героини». Каким образом, хотелось бы знать? Хрень какая-то, прости Господи… Ладно, по порядку. Вот есть некий благотворительный фонд, который они с подругой-психологом основали аж восемь лет назад и в котором регулярно проводят бесплатные занятия для детей с особенностями развития. Что за занятия? Какая ещё подруга? Та самая, что ли, которая на протяжении многих лет была «женой», а потом внезапно перестала ею быть? Интересно, почему разбежались? Валерия постаралась? Или отношения себя просто исчерпали, как это случилось у них с Димой. А может, всё сразу: и отношения зашли в тупик, и молодая любовница тут же нарисовалась. Хороша Кира Андреевна, хороша, ничего не скажешь… Да и кто вообще мог подумать, что в лесбийских отношениях кипят такие страсти — Шекспир бы обзавидовался…» Ольга вздохнула и попыталась вернуться мыслью к сценарию, однако в следующую секунду опять отвлеклась и несколько минут сосредоточенно размышляла о том, стоит ли брать интервью у бывшей «жены» героини, которая хоть и бывшая, а к фонду имеет самое непосредственное отношение. Если общаются и продолжают общее дело, то, наверное, расстались цивилизованно, и есть шанс, что героиню не обольют с головы до ног грязью, а наоборот — добавят каких-то недостающих штрихов к портрету.       «Попробую, — решила Ольга и сделала себе пометку в блокноте, — даже любопытно будет пообщаться с этой женщиной… И вовсе не из личного интереса, а во благо сценария, в котором слишком много рабочих моментов и слишком мало тёплого и человеческого. Я так не люблю».       Она закончила оправдываться перед самой собой и поспешно задвинула в дальний угол сознания крамольную мысль, свидетельствующую о том, что ей нестерпимо, прямо-таки до смерти хочется посмотреть на женщину, которая много лет делила с Кирой Андреевной быт и постель. Из совершенно пустого любопытства, разумеется.       Сама Кира Андреевна позвонила около восьми и сразу же принялась многословно и немного нервно извиняться, что не смогла набрать раньше, как обещала, — дел в её жизни почему-то появляется больше, чем она способна потянуть, и это, если честно, довольно утомительно.       — Ничего, — вяло отреагировала на извинения Ольга. — Я всё понимаю.       — Что с вами? Заболели? — озабоченно спросила Кира Андреевна, видимо, уловив бесподобный прононс собеседницы. — В нос говорите.       — Немного, — пробормотала Ольга. — Не стоило сидеть вчера под кондиционером.       — Да уж, — согласилась госпожа Шмелёва. — Что у вас, кроме насморка? Горло? Температура?       — Всё вместе, — пожаловалась на свою нелёгкую долю госпожа режиссёр.       — Ужас. Лечитесь?       — Лечусь.       — Интересно, чем?       — Лекарствами, — ответила Ольга, невольно втягиваясь в игру, в которой она — маленькая девочка, и не в состоянии о себе позаботиться.       — Какими лекарствами? — терпеливо спросила Кира Андреевна.       — Ну всякими…       — Значит, никакими. Всё с вами понятно.       — Я пью чай с малиной. И ем мёд, — заявила Ольга.       — Вот как? Вы из этих, что ли? Не помню, как они себя называют. В общем, отрицатели доказательной медицины.       — Нет, что вы. С доказательной медициной у меня вполне здоровые отношения.       — Ну-ну, — недоверчиво хмыкнула Кира Андреевна. — Значит, слушайте сюда, учить вас буду.       — Вау, — насмешливо сказала Ольга и даже немного развеселилась. — Так это у вас такая профессиональная деформация? Учить всех подряд, я имею в виду.       — Да, — легко согласилась госпожа Шмелёва и тут же выдала очередную двусмысленность: — Я, знаете ли, вообще много чему могу вас научить…       — Не сомневаюсь, — ответила Ольга, с ужасом замечая, как в её обычный «повседневный» голос вплетаются какие-то несвойственные ему томные нотки.       «Прекращай», — одёрнула она сама себя и попыталась повернуть разговор в рабочее русло.       — Начнём интервью? — неуверенно предложила она.       — Обязательно, — сказала Кира Андреевна. — Но сначала я вас всё-таки поучу… для вашего же блага. Если сделаете всё по инструкции, то завтра встанете как огурчик.       — Не нужно мне никаких инструкций, — начиная раздражаться от этой непрошеной заботы, а пуще от своей реакции на неё, резко сказала Ольга. — Что вы со мной как с ребёнком? Я уж и своего вырастила, как-нибудь справлюсь с простудой.       — Извините, — немного помолчав, сказала Кира Андреевна, и в голосе её на краткий миг послышалась такая тоска, что госпоже режиссёру стало сильно не по себе. Наверное, не нужно было с ней так грубо. Человек проявил внимание, хотел как лучше, а она разгавкалась на ровном месте, как последняя истеричка. Родной бы муж так искренне переживал за её здоровье, как эта женщина.       — Давайте начнём, — нервно предложила она, борясь с желанием попросить прощения.       — Да, пожалуйста, — с прохладцей отозвалась госпожа Шмелёва, и Ольга, вздохнув, всё же извинилась за своё плохое настроение, свалив вину за него на не менее плохое самочувствие. Была с готовностью прощена, и они наконец приступили к интервью, которое, как и вчерашнее общение в Сети, затянулось до поздней ночи.       Оно и понятно почему. Госпожа сценарист дисциплинированно задавала вопросы, а Кира Андреевна не менее дисциплинированно и подробно на них отвечала, но потом каким-то неуловимым образом плавно съезжала с темы, задавала уже свои вопросы, и всякий раз Ольга обнаруживала, что либо рассказывает какие-то личные вещи и переживания, либо травит очередную байку, которыми так богаты будни рядового режиссёра. Кира Андреевна же, в зависимости от ситуации, либо внимательно слушала, время от времени вставляя уместные или уточняющие реплики, либо смеялась над привычными любому телевизионщику казусами таким заразительным смехом, что Ольга, будучи не в силах удержаться, хохотала в ответ и ещё пуще расправляла павлиний хвост умелого рассказчика.       Что ни говори, а она не могла припомнить, когда в последний раз так душевно общалась с человеком своего возраста и культурного уровня. С Аськой, которая так упарывается на двух работах, что разговаривать может только после выпитой в одно лицо бутылки вина, они в основном обсуждают её многочисленных мужиков и пациентов, которые достают примерно в равной степени. С Димой же на отвлечённые темы она не разговаривала так давно, что даже не вспомнить — лет пять или шесть, наверное, — и не особо хочется, да и не о чем, если честно. Ему намного интереснее жить размеренной и понятной жизнью прихода, нежели общаться с собственной женой о чём-то, кроме быта и воспитания дочери. На выставку или в театр его не вытащишь — либо лень, либо работа, либо жаба давит тратиться на два билета, — и потому раньше по всем подобным мероприятиям Ольга ходила либо одна, либо с Аськой, либо с подросшей Иванкой, а на муже в этом плане поставила жирный крест — такая вот преждевременная пенсия у человека, что поделать? Кто-то уже в сорок старпёр по всем фронтам, а кто-то, как госпожа Шмелёва, несмотря на напряжённую профессиональную деятельность, находит время и на культурные мероприятия, и на чтение, и даже на пустую болтовню с малознакомым человеком.       «Всё-таки это ж-ж-ж неспроста… Зря никто жужжать не станет. По-моему, так!» — в шутливой форме решила для себя Ольга и, взглянув на часы, предложила своей героине закругляться, ибо время уже не детское.       Кира Андреевна покладисто согласилась, поблагодарила за доставленное беседой удовольствие, пожелала выздоравливать и перед тем, как окончательно откланяться, внезапно спросила, почему Ольга обращается к ней по имени-отчеству. Нет, она, конечно, привычная — столько лет преподаёт, слух не режет, — но всё же ещё не настолько забронзовела, чтобы ровесники так подчёркнуто выражали своё уважение к её персоне. Так что она покорнейше просит обращаться к ней просто по имени, а если Ольге по каким-то причинам это неудобно, то и ей придётся величать госпожу режиссёра Ольгой Сергеевной, что как-то не способствует сближению, а им ещё вместе работать и работать.       «Сближению?.. Однако, — хмыкнула Ольга, когда Кира Андреевна, то есть просто Кира, наконец распрощалась и повесила трубку. — Самомнения этой женщине, конечно, не занимать. На пятерых хватит».       — С кем это ты так заливалась? — спросил Дима, который за время интервью несколько раз заходил на кухню, делал себе чай и бутерброды, таскал печенье и конфеты, и потому оказался невольным свидетелем разговора по громкой связи.       — По работе, — коротко ответила она, делая вид, что записывает в блокнот какие-то важные вещи.       — А-а-а, — протянул муж, мгновенно теряя интерес. — Я думал, может, подружку какую завела. А то сидишь дома, ни с кем не общаешься.       — Да уж, подружку, — пробормотала себе под нос Ольга и невольно подумала, что, наверное, они с Кирой действительно могли бы подружиться и хорошо общаться вне рабочего поля, вот только что-то ей подсказывало, что если Кире Андреевне, то есть просто Кире, что-то и нужно от неё, то вовсе не дружба. — А что? — спросила себя Ольга и не нашла ответа.       Секс? Смешно. Госпожа Шмелёва — успешная, харизматичная, симпатичная (а для кого-то, не будем показывать пальцем, даже красивая) женщина, всяко известна в местной творческой тусовке, которая наверняка славится своими свободными нравами, захочет — и отбоя не будет от желающих лечь с ней в постель и исполнить в оной любую прихоть. Лера, опять же… Не Псалтырь же они там по ночам читают… Нет, дело точно не в сексе, с этим у Киры всё в полном порядке, можно не сомневаться.       Тогда что же ей всё-таки нужно от Ольги? Быть может, хочет просто поиграть? Проверить свои силы и совратить заведомо гетеросексуальную и к тому же замужнюю женщину? Пополнить, так сказать, коллекцию дурочек, которые сами не знают, чего хотят? Может, хобби у человека такое — откуда она знает? Что же, в таком случае Кира очень тонкий психолог, умеет читать людей, а после ловить их на живца. Заботу, вон, проявляет, комплименты отвешивает, смотрит восхищённо. Ещё немного — и, глядишь, предложит встретиться с вполне определёнными целями. Как говорится, вы привлекательны — я чертовски привлекателен, так чего время терять? Да уж и правда, чего терять. Тем более намеченная жертва сама идёт в руки, флиртует напропалую, томно воркует и разве что из трусов не выпрыгивает навстречу приключениям… Только вот приключения эти до добра обычно не доводят.       Ольга тяжело вздохнула, закрыла ноутбук, убрала рабочие записи и, дождавшись, пока муж и ребёнок крепко уснут, ушла в ванную, где её верно ждал маленький жужжащий друг, способный при некотором участии воображения на поистине незабываемые вещи.