Стоп МОХ

Бледный солнечный свет лился в комнату сквозь щель в шторах — узкий луч, напоминающий лезвие ножа. В этом свете слепо поблёскивали осколки разбитой бутылки, на которые Мирон глядел остекленевшим и тоже разбитым взглядом. В просторной комнате с огромной четырёхспальной кроватью стояла гудящая тишина. Ни шелеста, ни достаточно громкого вздоха, ни тени постороннего присутствия — Вячеслав, с которым Император уже какое-то время делил постель время от времени, предусмотрительно отправился на работу вскоре после того, как Мирон узнал ошеломляющую, выбивающую почву из-под ног новость: этой ночью в собственных апартаментах был убит Дарио, больше известный как Порчи. Убит безобразно и кроваво, настолько, что опознать тело удалось только по единственной уцелевшей татуировке на шее и потому что квартира была его. Это был редкостный пиздец. Словно нерушимый, непоколебимый мир, построенный Императором, враз пошатнулся, и в груди разрослась всесосущая дыра, сингулярность которой заставляет всё исчезнуть. Порчи… С ним непросто было сладить. Даже друзьям. Он всегда был сам себе на уме, всегда резкий и пламенный, будто бы непрестанно защищался от всех и вся. Нападал он, впрочем, гораздо чаще, но Мирону иногда казалось, что ему удалось приручить эту стихию в нём — настолько, насколько это было возможно. В отличие от того же Охры, что изначально ввязался в преступный кал, чтобы вытянуть родственников, Порчи попросту не знал, или даже скорее не признавал никакого другого способа жить. Грязная борьба была для него обычным делом и естественной средой. Он мог казаться весельчаком и авантюристом, с лёгкостью идущим на любой рискованный шаг, лишь бы пахло жареным, но на самом-то деле он никому в этом мире не доверял, всех кругом проверял и отчитывал, если считал, что тот ошибается, самого, мать его, Императора — иными словами, в нём самым странным образом переплетались безбашенность и осторожность. Беспринципность и, как ни странно, преданность старой дружбе. Когда Мирон только встретил Дарио, это был вор, гуляка, лудоман — он казался ненадёжным, как девка с трассы, нагло врущая в лицо, что сдала все анализы, а на требование предъявить бумажки встающая в позу «а ты докажи, что я не сдала, еблан!». Фёдоров был уверен, что, связавшийся с ним по нужде, останется с ним ненадолго, но в деле Порчи проявил себя как профи, а со временем стал своего рода боевым товарищем, способным как разряженным пистолетом и напором садистического безумца спугнуть какого-нибудь доебалу, так и предусмотрительно в нужный момент поймать за плечо и втащить в подворотню за секунды до того, как мимо пробегут копы. Обычно не терпящего ничего, кроме безоговорочного повиновения, Мирона парадоксальным образом успокаивало и бодрило присутствие рядом такого вот человека, которому ничего не стоит высмеять его решение и поддержать, когда кажется, что всё, пизда. Священный отвар Порчи не принимал. Отшутился слабым желудком, бухающий как не в себя дьявол. Мирон мог бы и приобидеться, но, на самом-то деле, если бы Дарио позарился на таблеточку, он бы лично отговорил его закидываться — Порчи был нужен ему таким, какой он есть, то есть собой. Порчи был нужен ему. А теперь его нет. Мирон растёр пальцами ноющие виски, стараясь унять непонятно откуда взявшуюся головную боль, словно нерв пережало в какой-то момент, а он и не заметил. Этот ублюдок, будь он проклят, сгори он живьём, эта тварь, лишившая его верного союзника и старого друга, ещё пожалеет о том, что вылезла из мамки, а не померла преждевременно в её гнилом чреве. Понять бы, кто за этим стоит… Надо потрясти, как следует, своих людей из органов. Кто бы это ни был, он уже не жилец, только вот сам Мирон тоже не чувствовал себя живым — во всяком случае, сейчас.

+++

Мирон подвинул к себе стакан, о грани которого дробился свет лампы. Жилище Охры было на удивление скромным для человека, поднимающего такие деньги, да и сам Охра казался помятым — небритый, бледный, с блуждающим стеклянным взглядом. Даа, с сожалением подумал Мирон, опасно стоять на вершине, где адский холод и трудно дышать — приходится привыкать к ощущению того, что ты вечно в опасности. Но оно того стоит — для него-то уж точно. А вот по Охре всё чаще кажется, что он не особенно рад стоять так высоко — его взгляд стал таким ещё до смерти Порчи. Мирона это немного даже раздражало, но что поделаешь — если Порчи чисто объективно можно было бы заменить, Охра с его умениями и знаниями был необходим и трудно заменяем. Мужчины молчали. Каждый думал о своём. Оба вспоминали похороны — строгие, выдержанные в чёрно-белых тонах, если не учитывать серый дождь, обрушившийся с небес, когда гроб опускали в землю. Порчи пришлось хоронить в закрытом гробу — тому, что от него осталось, трудно было придать вид, хоть отдалённо напоминающий прежний. Мирон вдавил окурок в пепельницу так сильно, что тот расплющился. Невольно вспоминалось как всё началось. — Пресвятая Дева, Мирон, где тебя носило? — Порчи встретил его на пороге заброшенного гаража, где они перекантовывались, когда дела шли плохо. Мирон, оставаясь безмятежным, прошёл внутрь, где у стены на сложенных друг на друга колёсах сидел Грубый Мальчик. — Я нашёл кое-что любопытное, — Фёдоров неспешно и аккуратно, поддев пальцем, выудил из внутреннего кармана куртки кусочек мшины. — Объяснять придётся долго, но если вкратце, то мне попался чудаковатый старичок в японском квартале. Он угостил меня чаем из этого мха, и этот эффект… Боожее… Я бы и вам заварил, но, как видите, уцепить удалось лишь немного. — Прости, что? — уточнил сонливый ГМ, явно очень стараясь не выказывать неуважительного недоумения. — Ты принял какой-то наркотик? Со старым японцем? — Я принял какой-то наркотик с экстрактом мха, — терпеливо поправил Мирон, начиная раздражаться. Мрачно поглядывающий исподлобья в их сторону Порчи вышел на свет тусклого фонарика. — И что ты собираешься делать с этой козявкой? — полюбопытствовал он. — Я считаю, что это уже задача для Грубого, — Мирон пристально поглядел на приятеля-химика и протянул ему клочок мха. — Думаю, из этого может выйти что-то великолепное, по-настоящему прибыльное. Но если не выйдет ничего, то невелика потеря. Ну что, попытаешься извлечь действующее вещество? Грубый Мальчик почесал в затылке. — Я полагаю, сперва его следует посадить? Во-первых, если это твой единственный экземпляр, следует быть с ним побережливее. Что если при исследовании я его испорчу? — Только попробуй, — холодно отшутился Мирон. — Угу, — кивнул Мальчик. — А во-вторых, если у меня получится разобраться, что там за дурь, как мы сможем её размножить? Огород бы не помешал. — Ну так огородничай, никто тебе не запрещает, — пожал плечами Мирон, а сам посмотрел на Порчи. — Что ты об этом думаешь, Порчи? — Если это дерьмо такое хорошее, как ты говоришь, можно рискнуть. Всё равно финансы сосут хуи. — Ладно. Время рассудит, господа, — Мирон потёр руки от предвкушения, прежде чем вытащить из покоящейся на капоте машины спортивной сумки пачку сигарет. — Если я прав, а я в этом не сомневаюсь, вы все будете моими сучками. — Договорились, — без энтузиазма отозвался Грубый Мальчик, разглядывая мошок. Порчи весело хмыкнул: — А можно только я буду? Мирон рассмеялся и сделал хорошую затяжку, задумчиво глядя перед собой. — Охра, — вздохнул Мирон, не заметив, как осушил стакан. — Ты помнишь, как нам было весело, Охра? — Нет, — Охра нервно допил свою водку. — Послушай, Мирон, мне не по себе. Уж особенно после Порчи. Не могу поверить, что кто-то смог… — он запнулся, глядя в пустой стакан. Мирон тяжело вздохнул. — Что конкретно тебя беспокоит? — отчеканил он одновременно ласково и осуждающе. — Ты скорбишь по Дарио? Или трясёшься за себя? Охра поднял усталые глаза, покрасневшие, припухшие и какие-то почти больные. — Тебе честно ответить? И то, и другое. Здесь что-то не то. Понимаешь, что-то не так… И давно уже. Может быть, нам не стоило… — он вдруг как-то сжался, кусая нижнюю губу, словно пожалел о сказанном. Мирон помрачнел больше прежнего. Надо сказать, он и до того был не в настроении, а тут ещё Охра. Ох, Охра… И ведь, если вспомнить и быть совсем честным перед собой, он всегда таким был. Славный парень, но слишком уж мягкий, робкий — возможно, именно по причине своей до тошноты податливой натуры он и ввязался во всю эту авантюру. Не смог отказать друзьям. — Мы знали, на что идём, — напомнил ему Мирон, нахмурившись. — Мы знали, что нам придётся пожертвовать многим, если наше дело пойдёт в гору. Во всяком случае, я знал. И Порчи. Он каждый день подвергал серьёзному испытанию свою безопасность. Он знал, что у сильных мира сего всегда много естественных врагов. Такой исход был вполне вероятен, пускай нежелателен. Можно считать, наш бедный Дарио пал жертвой общего дела. Ты уж прости, но твои слова обесценивают его жертву. Ты хочешь посмертно его предать? Думаешь, что сейчас ему уже всё равно, поскольку его с нами нет? Может, ты и прав, Охра. Но я-то всё ещё здесь, — он недобро сверкнул глазами, откинувшись на стуле. — И как мне это расценивать? Мирон смотрел в эти измученные, а теперь ещё и испуганные глаза напротив. Он хорошо понимал, что манипулирует — да, он говорил то, что думает, и не кривил душой, если можно так выразиться, но в первую очередь ему было важно знать, что старый приятель устыдится собственных мыслей, а значит, не вздумает отступать — пусть хоть ради него, хоть из страха перед ним, хоть из чувства вины перед Порчи… Плевать. Борясь с желанием досадливо закатить глаза, Мирон думал о том, что как раз-таки Порчи его бы понял. Эх, до сих пор тяжело поверить… Такая сила, такой талант. — Прости, Мирон, — тихо ответил Охра. — Мне просто… Просто не по себе. — Это я уже слышал. Ладно, хватит ныть. Уже тошнит от тебя. Мы кого поминаем, в конце концов? — протянув руку через стол, он взял Охру за локоть, с лёгким невольным презрением заметив, что тот вздрогнул. — Нам надо понять, кто мог это сделать. Охра устало, чуть иронично улыбнулся. — Проще перечислить всех тех, кто не точил зуб на Порчи. Как ты наверняка знаешь, у него было очень много врагов, — он растёр виски, как если бы его уже одолевало похмелье. — И всё-таки, если бы это был кто-то из числа личных недоброжелателей, он бы мог попытаться отправить Дарио на тот свет и раньше, но ведь мы с тобой оба понимаем, почему никто не решался так рисковать всё это время. И почему никто из тех, у кого с Порчи личные счёты, скорее всего, не рискнул бы сейчас. — Потому что он работает на меня… Работал. — Так и есть. Кто бы ни лишил Порчи жизни, он знал, что тем самым перейдёт тебе дорогу. А значит, был готов к этому. Может, он именно этого и хотел. Вероятно, у этого загадочного мясника счёты не просто с Порчи, а с нами. Теперь-то ты понимаешь, почему я переживаю, Мирон? — Нет, — вскинулся Император, поморщившись от досады — какая он всё-таки мышь, этот Охра, в девичестве Грубый Мальчик. Просто слушаешь и диву даёшься, как он, такой нежный, ещё не слетел. — Если кто-то идёт на такие риски и знает, что связывается со мной, значит, этот кто-то — безумец. Ты предлагаешь мне опасаться того, кто не дружит с головой, Охра? Поверь мне, я за свою жизнь навидался таких немало. Одного опасного сумасшедшего я каждый день вижу в зеркале. Ты предлагаешь мне бояться того, кто попросту до меня не дорос? — Я не предлагаю тебе бояться, — химик выставил руки ладонями вперёд в примирительном жесте. — Я предлагаю тебе подумать, с кем у Дарио были конфликты в последнее время. Может, есть кто-нибудь на примете? Он был один, когда за ним пришли, а значит, убийца преследовал его и, скорее всего, был осведомлён о его перемещениях. Его не просто жестоко убили — его пытали, Мирон. Кто и почему мог пойти на такое? Мирон мрачно покусал нижнюю губу. Пазл, вроде как, складывался, да кривовато. Высокий уровень осведомлённости о ближайшем окружении Императора, пытки, то, что убийство произошло так недавно… На ум так и просилась не самая приятная мысль, да вот только и она казалась какой-то хиленькой, недоразвитой. — Охра, я без понятия. Есть, конечно, один экземпляр — относительно новенький парень. Такой… Ну, ты его не знаешь. Порчи подозревал его в убийстве одного из наших и здорово так его отделал в попытке вызнать всю правду — он мог затаить петуха на нашего Дарио. Да вот только… не складывается картинка — я ведь сам, лично, проследил за тем, чтобы этот жеребец заглотнул свою первую порцию мха. Нет, он был мне безоговорочно предан. К тому же, ночь убийства он провёл со мной, в моём доме — превосходное алиби, не так ли? — Мирон усмехнулся, но тут же нахмурился вновь. — И всё-таки, если подумать не жопой, меня что-то в нём напрягает. Какая-то его верность… ммм, не слишком типичная, скажем так. Какой-то он больно забавный, бойкий и ласковый, да и вообще, Охра, у меня от него нечто вроде эффекта зловещей долины. Меня одновременно раздражает и восхищает то, что мне трудно понять, что там у него на уме. — Ну а если бы он был здесь? Мирон с досадой отвернулся к окну, за которым сгущалась тяжёлая дымная ночь. Он-то, может, и понял бы, что к чему. Он в два счёта вычисляет предателей — всякий раз безошибочно, можно сказать, навылет. Сколько времени они не виделись?.. Пару-тройку месяцев? Могли бы не видеться ещё столько же — после каждой встречи с ним всегда хочется отдыхать подольше, но когда он рядом, его не слишком-то хочется отпускать. Может, Охра и прав. Может, стоит унять свою неохоту — в конце концов, на кону честь жестоко убитого друга и, разумеется, честь самого Императора вместе с его империей. Было бы крайне досадно и неуместно оставить столь дерзкий и грязный жест без ответа, без кары. Даже если Вячеслав непричастен, проверить его на вшивость не повредит. — Да, — кивнул Мирон, отодвинув стакан и поднявшись из-за стола. — Забавно… А я как раз хотел предложить то же самое.

+++

Император вышел в ночь, пребывая в хуйственном смятении. В хуйственном, потому как всё-таки не в нехуйственном, а так, лишь слегка. Подозревать Вячеслава было не слишком приятно, ведь ему нравилось поведение этого сорванца. Его сумасбродная непринуждённость казалась такой сексуальной и всё же несвойственной глупым куколкам, идущим на поводу у великолепнейшего из числа наркотиков. А ещё он не был уверен, что хочет видеть его, но, с другой стороны, не вечно же им быть порознь. Конечно же, отношения с некоторых пор натянутые и не становятся лучше, а императорскую постель исправно греет Славочка, как до него грели другие — скучать не приходится, в общем. С другой стороны, он слишком уж засиделся в Германии — единственный, по иронии судьбы, человек, способный найти змею в стоге сена. Мирон достал телефон из кармана и поглядел на заставку, с которой на него вечным навязчивым напоминанием хмуро глядело почти робко улыбающееся лицо. Он задумчиво провёл пальцем по статичной щеке и приготовился звонить. Мда… Не закурить ли сперва сигаретку? А лучше две. Одновременно.