______
Когда раздался стук, Эдди подпрыгивает на койке, уставившись на дверь в немом ожидании и надеждой на то, что это Хендерсон. По ту сторону восприняли это как знак входить, поэтому спустя мгновение внутри оказывается никто иной, как Нэнси Уилер. Красноречиво изогнув бровь, Мансон смотрит на девушку, окутанную дымкой неловкости, хлопающую своими длинными ресницами и немного то ли виновато, то ли растерянно глядящую на него в ответ. — Привет. — Нэнси кивает. — Привет. — Эдди щурит глаза, словно это может помочь распознать ему намерения Уилер. — Как самочувствие? — девушка переминается с ноги на ногу. — Нормально. Ты что-то хотела? — спрашивает Мансон, уводя безразличный взгляд к окну, не очень заинтересованный в беседе с этой особой. — Прости, что не зашла к тебе раньше. — извиняется девушка, хотя Эдди совсем не нуждается в этом, точно также как и в её компании в принципе. — Не было времени. — оправдывается Нэнси. — А сегодня мы с Майком навещали Макс, поэтому я решила зайти и к тебе. Честно, подумала об этом, только поле того, как туда зашёл Дастин. — Хендерсон сейчас здесь? — безразличие тут же улетучивается. — У Макс? — Эм… Да? — Нэнси уже не уверена насчёт того, что имеет право оповещать Мансона о факте присутствия в этих стенах Дастина. Эдди вскакивает с койки, вылетает в коридор под взволнованный оклик Нэнси, быстро преодолевает ступени, оказываясь на верхнем этаже, ощущая жжение в левом боку, но успешно игнорируя его. Добравшись до нужной двери, Мансон без задней мысли распахивает её. Перед ним предстаёт недвижимое и загипсованное почти полностью тело Максин, спящий в сидячем положении Лукас, кем-то заботливо укрытый пушистым пледом и… Эдди встречается с озабоченным и укоризненным блеском голубых глаз, одним своим видом, просящими убраться его куда подальше. Эрика старается приглушить свои всхлипы, сильнее вцепившись в Дастина и не поворачивая головы в сторону вошедшего, продолжая плакать уткнувшись в чужую грудь. — Уходи. — одними губами произносит Хендерсон, разочаровавшись, что взгляда не хватило, чтобы донести до Мансона просьбу, рефлекторно прижимая рыдающую девочку ближе к себе, стараясь успокоить и защитить Синклер от её же эмоций. Эдди растеряно наблюдает за развернувшейся перед ним картиной, не понимая, как высокомерная и дерзкая Эрика могла допустить такой тесный физический контакт с Хендерсоном, которого неустанно называет задротом, не позволяя лишний раз даже заговорить с собой, не то, что крепкие утешающие объятия. — Уйди. — Дастин злится, что незваный гость не двигается с места, даже несмотря на множество намёков, поэтому раздражённо шипит на Мансона, не зная как ещё доходчивее объяснить Эдди, что ему здесь не рады. Девочка продолжает прятать лицо, наверняка, даже не представляя, кто именно стоит в дверном проёме, пристыженно краснея и сжимая ткань толстовки на спине друга, пытаясь смириться с ещё одним свидетелем её слабости и неустойчивости. Мансон, опомнившись, прикрывает, но не захлопывает дверь, оставаясь в коридоре и прислушивается к происходящему в чужой палате, пока перед глазами стоит всё тот же образ Хендерсона, заботливо придерживающего Эрику, находящуюся на грани самой натуральной истерики. — Кто это был? — дрожащий голос Синклер, срывающийся на рыдания. — Никто. — тихо произносит Дастин, наверняка, мягко поглаживая девочку по спине, уверяя её, что всё в порядке, она в безопасности и ничего постыдного в её чувствах и переживаниях нет, и непрошенный гость об этом знает. — Я полная дура. — приглушённо звучит, похоже, она снова уткнулась в грудь Хендерсона. — Это не так. — нежный тон, тем не менее, не терпящий возражений. — Ты очень умная и сообразительная, и ты должна это знать как никто другой. Сейчас всем тяжело… Ты большая молодец, что так хорошо держишься, но нужно не забывать давать волю эмоциям, время от времени. Какой бы сильной ты не была, ты всё ещё остаёшься простым человеком, которому необходимо периодически выпускать свои волнения наружу, плакать и кричать, если очень хочется, и рассказывать то, о чём болит душа. — Я не какая-нибудь плаксивая девчонка… — не совсем ясно, кого именно пытается убедить Эрика: себя или Дастина? — Конечно нет. — подтверждает Хендерсон. — А ты плакал? — наконец, Синклер отлипает от чужой груди, и её голос звучит отчётливо, с нотками слабости и изнеможения, нуждающийся в откровенном ответе на свой вопрос. — Естественно. — Мансон знает, что Дастин ободряюще улыбается, вкладывая должное количество грусти в это слово. — Макс — моя подруга, и я не уверен, что готов столкнуться со смертью близкого мне человека, а она… Ты знаешь. А ещё Эдди. Когда я думал, что потерял его, я плакал в разы сильнее, чем ты сейчас, так что из нас двоих, плаксивая девчонка — это я. — Спасибо. — шепчет Эрика, что также нестандартно для её обычного поведения. Благодарить кого-то, да ещё и не высмеивать чужую эмоциональность, особенно откровение парня о своих позорных слезах — что-то новенькое. — Тебе нужно отдохнуть. — Эдди завидует девчонке, которой сейчас перепадает столько заботы и внимания Дастина. — Я лягу спать после того, как Лукас проснётся. Всё хорошо, так что можешь идти. — несколько шагов и едва уловимый скрип стула, оповещающий о перемещении Синклер. — Хорошо. Я ещё зайду завтра, ладно? — Хендерсон на полном серьёзе просит разрешение на посещение палаты, закреплённой, в данный момент времени, за Максин, у Эрики. Иногда он чересчур трепетно относится к чужим личным границам и чувствам. — Как хочешь. — Синклер старается говорить с привычным безразличием, приправлённым щепоткой задиристости и раздражённости, но в голосе всё-таки проскальзывает скрытое желание видеть здесь завтра Дастина и искренняя надежда, что он всё же соизволит прийти в это не самое радостное место, чтобы вновь подбодрить и разделить с ней её треволнения, мёртвым грузом, висящие на слабом и чутком подростковом сердце. — Тогда, до завтра. — улыбка в голосе, сообщающая о том, что Хендерсон уловил спрятанный в словах посыл. — До завтра. — дублирует Эрика. Звук трения резины о линолеум. Дверь открывается и сразу же захлопывается. Хендерсон вздрагивает, испугавшись поджидающего его парня, после секундного смятения, демонстративно отводя обиженный взгляд и обходя Мансона, направляясь к лестнице. — Даст, подожди. — Эдди следует за другом. — Послушай меня… — Прости, я не хочу тратить своё время на человека, который совершенно не ценит ни своё здоровье, ни заботу о нём окружающих. — Хендерсон даже не смотрит в сторону Мансона. — Я хочу извиниться. Мне жаль, что я так поступил, и я обещаю, что подобного не повториться. Что мне сделать, чтобы ты поверил и простил меня? Дастин поворачивается, заглядывая в чужие глаза, чтобы убедиться в искренности слов Мансона. Эдди видит в молочно-голубой радужке медленно исчезающее недоверие, и хмурое выражение лица мальчишки смягчается, Хендерсон открывает рот, готовясь что-то сказать, а взгляд сразу опускается в пол. — Почему ты босиком?! — восклицает Дастин, тут же хватая старшего за руку и утягивая его вниз по лестнице, преодолевая оставшиеся до нужного этажа ступени, ведя Мансона прямиком к его палате. — Совсем отмороженный. — ворчит Хендерсон, и Эдди не уверен, зол он или же обеспокоен. — Ты так никогда отсюда не выйдешь. — продолжает свою поучительную речь мальчишка, и теперь Мансон определённо точно слышит разочарование и грусть, от чего вина совершает ещё один выпад, задевающий его сердце. В палате Дастин нетерпеливо толкает Эдди на кровать, сразу же заматывая его ноги одеялом. — Не пробовал думать своей головой перед тем, как что-то делать? — бурчит Хендерсон, передавая ткани тепло своих рук, которое Мансон хорошо чувствует и мысленно благодарит мальчишку, потому что ходить босиком по ледяному кафелю коридора и мрамору ступеней — было так себе идеей. Он не заметил колющего холода только из-за сосредоточенности на своей цели, но после того, как Дастин указал на его обнажённые ступни, стало невыносимо стоять на морозном полу. Сейчас, каким бы хмурым не выглядел мальчишка, он искренне печётся о его здоровье и заботится, согревая онемевшие от холода ноги через несколько слоёв хлопка. Дверь приоткрыта — торопясь добраться до места, способного спасти от окоченения, времени на такие мелочи не было. В проёме показывается Нэнси, наблюдающая за парнями своими пронзительными изумрудными глазами. Осторожно толкнув дверь, Уилер провоцирует скрип, заставляющий всех находившихся в палате повернуться на звук. — Нэнси? — Дастин вопросительно смотрит на девушку, ожидая, пока та заговорит. — Что вы делаете? — взгляд Уилер следит за кистями мальчишки, сжимающих ступни Мансона через одеяло. — Этот придурок решил устроить прогулку босиком по больнице. — Хендерсон жалуется на Эдди, но руки остаются на месте, продолжая поставлять необходимое тепло недальновидному и импульсивному парню. — А, ясно. — напряжённые плечи Нэнси, расслабившись, опускаются. — А ты что подумала? — от Мансона не ускользает этот жест. — Ничего. — Уилер поджимает губы, неловко отводя взгляд. — Эдди подорвался с места, как только услышал о том, что ты здесь. У вас всё хорошо? — Лучше и быть не может. — холодно бросает Дастин, от чего у Мансона сжимается сердце, отказывающееся принимать такое отношение со стороны мальчишки дружелюбного буквально ко всему, что движется. — Хорошо. — даже Нэнси становится не по себе от такого тона Хендерсона. — Я пожалуй пойду. Удачи. — До скорого. — привычная приветливость возвращается на долю секунды, пока Дастин произносит слова прощания и Уилер ещё находится в его поле зрения. Как только дверь захлопывается, улыбка с лица мальчишки испаряется, не оставляя после себя и следа. Руки сжимаются сами по себе, и Эдди пытается угадать, что же творится в голове у его кудрявого друга, расстроенно смотрящего в белый прямоугольник двери. — Эй, всё в порядке? — внимание Хендерсона переключается на Мансона. — В полном. — тепло уходит вместе с поднявшимся Дастином. Мальчишка тихо бредёт к выходу, одаривая Эдди последним разочарованным взглядом, которого тот боится не выдержать, потому что сердце грозит остановиться, окутанное плотным, почти вязким туманом раскаяния и вины. Шагнув за порог, Хендерсон вновь оставляет Мансона в мучительных раздумьях под хлёсткими ударами совести.______
Понедельник. Этой ночью Эдди удалось уснуть только из-за изнеможения бессонницей, подбившей его днём ранее, и эмоционального истощения. Снова стук в дверь. Дежавю. На сей раз в палату вваливается Харрингтон. — Доброе утро. — кажется, у него хороший настрой. — Доброе. — всем своим видом и тоном Мансон показывает, что настроение у него паршивое, и если Стив пришёл к нему без дела, бессовестно потревожив его покой, Эдди перегрызёт ему глотку. — Эм… — о, Боже, неужели Харрингтону удаётся прочесть атмосферу? — Дастин просил тебе передать. Стив протягивает Эдди бумажный пакет, который Мансон принимает с мыслью, что Харрингтон до сих пор отвозит Хендерсона в школу. Хоть что-то человеческое есть в этом типе. Вспомнив всё дерьмо, что они пережили, Эдди исправляется, коря себя за привычку называть Харрингтона ослом. Заглянув внутрь пакета, Мансон сразу замечает две бумажки, и что-то завёрнутое в целофан на самом дне. Выудив белый лист, сложенный в несколько раз, Эдди натыкается на печатные буквы. Прочитав аккуратный текст, Мансон не сдерживает беззлобного смеха — Хендерсон, как всегда в своём репертуаре, потому что только он мог составить договор по серьёзному образцу, посвящённый простому обещанию не употреблять наркотики, не пить, не курить в ближайшие несколько недель и принимать заботу от Дастина в любом её проявлении. А при нарушении этих условий, Хендерсон перестаёт говорить с ним. Так по-взрослому. Стив озадаченно смотрит на заливисто смеющегося парня, пытаясь подавить своё излишнее любопытство и желание вырвать лист из рук Эдди и выяснить причину его веселья. Мансон успокаивается и тянется за маленьким обрывком бумаги. Вытащив его на свет, Эдди вчитывается в слова, написанные от руки с тем самым неправильным наклоном: «Подпиши договор и верни его через Стива. Я не великий пекарь, но, вроде, брауни получился вполне себе сносным. Он без специальной начинки, но надеюсь, тебе понравится. Приятного аппетита. Дастин». На душе становится светлее то ли от того, что их общение вот-вот наладится, то ли от мысли, что Дастин потратил время на то, чтобы испечь ему десерт. А может, от всего сразу. Усмехаясь, Эдди ставит свою неровную роспись внизу договора, на отведённой для этого графе. Сложив лист обратно, Мансон протягивает его Харрингтону. — Передай ему. И даже не вздумай прочесть, понял? — Эдди вновь опускает руку в пакет под заинтересованным взглядом Стива вынимает обёрнутый в целофан брауни, тут же стягивая шуршащую упаковку. — Свалить не хочешь? — ухмыляясь, спрашивает парень в своей привычной манере. — Тц. Не отбрось здесь копыта, Мансон. — цыкнув, в тон Эдди проговаривает Харрингтон. — И я вам не почтовый голубь. — ворчит Стив, скрываясь за дверью. Аккуратное пирожное, приятное и совершенно съедобное на вид. Мансон разглядывает его какое-то время, всё равно боясь пробовать. Решившись, всё же откусывает совсем чуть-чуть. Не приторный, в меру сладкий, шоколадный вкус, правильная текстура. Эдди подозрительно оглядывает брауни, словно на нём могла быть марка производства или какая-то информация о человеке, сделавшем сей десерт. Задумавшись на пару мгновений, Мансон решает, что не так уж это и важно, снова откусывая пирожное, но на этот раз целую половину. Острые зубы легко справляются с мягким шоколадным тестом. Эдди не думал, что когда-нибудь будет так рад простому брауни, но ужаснейшая больничная еда и отсутствие сладкого в его жизни уже неделю побуждают вдоволь наслаждаться неповторимым, прекрасным вкусом. И вовсе это не из-за того, что его приготовил Хендерсон.