Исцеление.

      После подписания этого глупого договора, всё наладилось: Дастин снова приходит каждый день после уроков, возбуждённо рассказывая о произошедшем за день, приносит кассеты из дома, яблоки и конспекты от Мориса. Мансона навещает много людей: его дядя, Уилеры, Харрингтон, Бакли, даже Синклеры как-то заходили ненадолго. Вот только Эдди тоскует по «Вину из одуванчиков». Очень жаль, что книга закончилась и мирная история Дугласа Сполдинга оборвалась. Мансон искренне надеется, что есть продолжение, однако Хендерсон тяжело вздыхает, ободряюще кладя руку ему на плечо, и сообщает, что его не существует.        Неделя и впрямь пролетает незаметно, подводя Эдди к долгожданному моменту выписки. На стойке регистрации Мелиса перечисляет всё необходимое: здоровое питание, отсутствие серьёзных физических нагрузок, обработка ран на шее, предплечье, груди и бедре. Мансон скучающе рассматривает постер на стене, рассказывающий о важности гигиены, не очень внимательно слушая молодую медсестру. Быстро расписавшись в документе, в который он также не вникает, Эдди нетерпеливо тянет мальчишку к двери, торопясь как можно быстрее выбраться из этого адского места. Как только открывается стеклянная дверь, лицо обдаёт холодным порывом ветра, нос забивается непередаваемым ароматом поздней осени и от этого чувства свободы, переполняющего истосковавшееся в четырёх стенах сердце, хочется кричать в опустившийся небосклон о своей безграничной любви к жизни. От этого Мансона удерживают только гнетущая скорбь, наваливающаяся сзади, со стороны больницы. Поскорее бы убраться отсюда.       На просторных улицах им встречается не так уж много людей: пара школьников, идущих с внеклассных занятий, резвящиеся дети под обеспокоенными взглядами своих матерей, чуть не сбившие Эдди с ног, угрюмый мужчина, держащий в руках пару тройку пакетов, набитых едой и бытовой химией. Мансон рад каждому из них, потому что они являются одной из составляющих жизни — таинственные прохожие, чьи призрачные образы могут рассыпаться сразу после их исчезновения за поворотом или сохраниться в виду какой-то причуды, способной стать поводом для обсуждения за скучным ужином. Почему-то, мы редко воспринимаем этих людей, как полноценных личностей, со своим характером, привычками, прошлым и будущим. Для нас они не более чем бездушные оболочки, заполняющие пространство в настоящий момент времени и только. Они не имеют значения для нас, как и мы не имеете значения для них. Эдди нравится думать об этом, он обожает танцевать, петь или кричать на улице, становясь тем самым человеком-причудой о которым говорят, дабы поддержать бессвязную беседу за столом. Несколько тёмных пятнышек образуется на светлом тротуаре. Они начинают множиться, нещадно затемняя асфальт, знаменуя начало дождя. Мансон останавливается, подставляя руки под плачущий небесный свод, парень глупо улыбается, оголяя острые зубы, заглядывая в пушистое покрывало потяжелевших от влаги облаков. Это было последней каплей. — Я ЛЮБЛЮ ЭТУ ГРЁБАННУЮ ЖИЗНЬ! — это воздушное чувство свободы и жизни, то самое ощущение реальности, которое испытал Дуглас Сполдинг в лесу, вырывается из груди Эдди, из самой его преисполненной воодушевлением и эйфорией души, утопая в ватной пелене, укрывающей уходящее за горизонт солнце.       Мансон смеётся, потому что прямо сейчас он счастлив, потому что влюблённая парочка, спешившая укрыться от нарастающего дождя, оборачивается на него, беззвучно называя «чокнутым» и зная, что этот ненормальный парень будет первой спасательной темой сегодня вечером, и потому что Дастин прямо сейчас улыбается ему той самой искренней, радостно-нежной улыбкой, стать свидетелем которой не так-то просто — она особенная. Эдди не может подобрать нужных слов даже в мыслях, но она… Чудесная? Кажется очень сдержанной, в силу того, что не обнажает белые ряды зубов в металлических оковах, как это происходит обычно, но в ней столько настоящего. Она заключает в себя так много. И как же удивительны аквамариновые глаза мальчишки в такие моменты — вся душа как на ладони. И дымка печали со страхом, приглушающая всю палитру светлых эмоций, и пытающаяся разогнать надоедливую завесу этого мешающего тумана радость, и незасыпающая даже на секунду любовь и забота о близких — всё отражается в этом мягком голубом оттенке. Пристальное внимание к Дастину, к его внутреннему миру и сердцу заставляет опаловую радужку мгновенно потухнуть, лишая возможности любоваться оголённой и беззащитной душой, узнать что-то потаённое, скрывающееся на самом дне. Тусклые глаза, безразлично смотрящие вперёд, отчего-то тоже кажутся Эдди такими прекрасными. Те самые необъяснимые печаль и страх сгущаются. Можно даже увидеть рванный край этого опасного, всепоглощающего тумана, на деле являющего простым отражением убегающих чудаковатых облаков над ними. Мансон разочарованно вспоминает непроглядную темень своих глаз, каждое утро перед зеркалом, вгоняющую его в тоску одним своим видом. Она не способна спроецировать его душу, как бы сильно он этого не желал. Пугающие, бесполезные, пустые, мрачные радужки, сливающиеся со зрачком. Полный отстой.       Трейлерный парк уже совсем рядом. Уродливое, но родное место. Эдди вздыхает, вспомнив слова дяди о какой-то чудесной подработке с ночлегом в городе, из-за которой его не будет пару дней дома. Конечно, Мансону не привыкать к такому, наверняка, дядя просто хочет подзаработать и порадовать чем-то своего племянника, но всё же… Есть какая-то пустота от того, что в первый день выписки единственного родственника нет рядом.       Пока друзья доходят до обители Мансонов, они промокшие до нитки и ужасно замёрзшие. Ввалившись в трейлер, Эдди быстро закрывает дверь, проворачивая щеколду. Дастин забавно чихает, и старший всеми силами старается не засмеяться. — Похоже, ты первый на очереди в горячий душ. — Мансон стягивает с мальчишки рюкзак, ставя его в углу кухни. — Я пока поищу тебе полотенце и сменную одежду. Шампунь зелёный, гель синий, одежду положи в корзину возле стиралки — Эдди заталкивает друга в ванную, попутно объясняя необходимую информацию. — И будь добр, не утони. — Как можно утонуть в душе? — дверь перед носом Хендерсона захлопывается. — С тобой может произойти что угодно. — тихо произносит Мансон, уходя вглубь трейлера на поиски обещанных вещей.       Совершив недолговременный набег на шкафы, Эдди гордо возвращается с добычей. Положив руку на холодную поверхность дверной ручки, Мансон задерживается всего на секунду, после, приклеив взгляд к полу, заходит в ванную. Положив зелёное полотенце и футболку со штанами на мирно стоящую в углу стиральную машину, а чудом найденные тапочки на пол, Эдди благополучно покидает комнату, непредназначенную для двух человек сразу.       Наконец, в гостинной, где Мансон мирно дожидался освобождения душа, появляется Дастин. Непонятно отчего сердце делает тройной аксель. Наверное, Хендерсон выглядит чересчур забавно, поэтому и дыхание на мгновение перехватывает, предотвращая волну смеха. Такое объяснение вполне устраивает Эдди. — Ещё больше футболки не нашлось? — саркастично спрашивает мальчишка пытаясь прикрыть обнажённую из-за большого ворота футболки зону ключицы. — Прости, у меня только джемпер клуба по размеру. Люблю свободную одежду, особенно для дома. — Эдди скользит взглядом по фигуре, утопающей в футболке на пару размеров больше, чем нужно. — Ну не настолько же свободную. — Дастин смотрит вниз на край футболки. — штаны становятся бесполезными. — Хочешь — сними. — усмехается Мансон. — Что? НЕТ! — Хендерсон снова краснеет. Какой это раз за прошедшие две недели? — Я не это имел в виду. — Как скажешь. — улыбка всё никак не уходит с самодовольного лица Эдди. — Чтобы просушить область ран, аккуратно промокай полотенцем. — напоминает Дастин. — Говорю, потому что ты не слушал медсестру.       Он всё-таки заметил. Проходя мимо мальчишки, Мансон не сдерживается и касается кудрявых влажных волос, потрепав их в дружеском жесте. Дастин один из самых тактильных людей, которых Эдди когда-либо встречал — он никогда не против физического контакта и вечно обнимается со всеми. Это так странно. Что творится у него в голове? Мансон ловит себя на мысли, что уже задавал себе этот вопрос. В душевой кабине, под струями обжигающе-горячей воды все раздумья испаряются, уступая место чистым ощущениям. Неприятно болят раны, но это мелочь, на которую Мансон не обращает внимания, наслаждаясь кипятком, омывающим тело.       Повязав полотенце на бёдра, Эдди выходит из ванной, наполнившейся клубами пара. Чувствуя жажду, Мансон заходит на кухню, где встречается с Дастином. — Господь милосердный. — Хендерсон поспешно закрывает глаза ладонью, для надёжности ещё и отворачиваясь от полуголого парня. — Предупреждать надо. — уши мальчишки снова багровеют. Второй раз за час. Рекорд. — Зачем? Я ж не девушка. Что в этом такого? — Эдди ухмыляется, отпивая из стакана ледяную воду. — У вас со Стивом совершенно нет чувства такта. — ворчит Дастин, отчего челюсти Мансона сжимаются сами по себе. — Так спокойно разгуливать с голым торсом, кошмар… Вы против моей воли заставляете пересечь ваши личные границы. — Харрингтон раздевался перед тобой? — придя в себя, Эдди стебётся, намекая на подозрительную близость между ними. — Я ночевал у него пару раз. — это должно всё объяснить. — У него плохая привычка выходить из душа ничем не прикрывшись. Так что спасибо, что ты соизволил хотя бы повязать полотенце. — Погоди, он что, совсем голый ходит? — Мансон смеётся, узнав «страшную» тайну «Короля-Стива».       Ответа не следует, что воспринимается как «да». Эдди уходит в свою комнату за одеждой уже для себя, продолжая тихо смеяться, хоть это и не было чем-то настолько весёлым. Скорее, что-то забавное в один момент, но при последующем воспоминание об этом, не можешь понять, почему вообще тебя прорвало на смех. Одноразовая шутка. Наверное, так это можно обозвать.

______

— Справишься сам? — Дастин протягивает Мансону мазь, выданную в больнице. — Может, лучше ты? — честно, Эдди не очень хотел прикасаться к своим ранам. — Эм… Конечно? — видимо, для Хендерсона это было неожиданностью, хотя учитывая обычную самостоятельность и недоверие к окружающим Мансона, не понять Дастина сложно.       Эдди стягивает футболку, снова оголяя торс перед другом, нервно поджавшим губы. Надо же, на этот раз не смущается. От того, что есть определённая цель и необходимость в этом? Мансон вздрагивает, как только холодные и скользкие от мази пальцы касаются его шеи. Эдди смотрит на сосредоточенное лицо мальчишки, пытаясь отвлечься от неприятно-ледяной, густой консистенции на своей коже. Дастин успешно справляется со своей задачей, трепетно и с должным вниманием относясь к ней. Мансон следит за мимикой друга. Вдруг, Хендерсон стыдливо отводит взгляд, но через секунду возвращает его, успешно отогнав какие-то мешающие ему мысли. Эдди не сразу понимает причину такого поведения, но как только ткань штанов соскальзывает вниз, до него доходит. Неудобно, что один из новообретённых шрамов заходит на область выпирающей тазобедренной кости. Теперь настаёт очередь Мансона краснеть, потому что прикосновения прохладных скользких пальцев в таком месте кажется чем-то интимным. Нет. Лучше сказать неправильным. В голове Эдди воцаряется настоящий хаос, который приостанавливается только после потери контакта с руками мальчишки. — Теперь спать? — Дастин откладывает закрытый тюбик на прикроватную тумбу. — Что? — только сейчас мысли приходят в какой-никакой порядок. — А. да, кончено. — Тогда, спокойной ночи. — говорит Хендерсон, выходя из комнаты и направляясь к застеленному дивану в гостинной. — Спокойной. — Мансон зарывается под мягкое и такое родное одеяло, рассматривая многочисленные постеры на стенах, по которым успел соскучиться за время пребывания в больнице.       Эдди гасит свет, но спустя мгновение вновь включает лампу. Паника. Почему здесь так чертовски страшно и неуютно? Почему-то непрошенные воспоминания о смерти Криси в этом трейлере, обжигают нервы, накаляя их до предела, и заставляют сердце забиться в тревожном ритме. Такая резкая смена настроения пугает и самого Мансона. Весь кошмар, который ему пришлось пережить не беспокоил его раньше. Это тоже не может не волновать. Что с ним не так?       Сколько времени проходит, пока глаза метаются по пустому потолку, завешанным стенам, старой мебели и заставленным кассетами полкам? Словно ощущается чьё-то присутствие. Зло. Невидимый Дьявол Обратной Стороны. Может ли он всё ещё быть здесь? Дастин сказал, что Одиннадцать избавилась от него, но насколько правдива эта информация? Каждый год, начиная с восемьдесят третьего, ребята, оказавшиеся втянутыми во всё это дерьмо, надеются, что это конец, что Зло повержено. Но они всегда ошибались, и опасность вновь заковывала город в свои липкие тёмные объятия. Что же изменилось в этот раз? Что если нынешнее спокойствие — это таймаут перед ещё одним сражением? Не зная о проклятии Хоукинса, жилось намного проще.       В горле пересохло. Эдди поднимается с постели в «музыкальном» сопровождении скрипящих выпрямляющихся пружин матраса. Тихо отворив дверь, Мансон выходит в коридор и с удивлением обнаруживает горящий свет в гостиной. Взад-вперёд беспокойно ходит Дастин, что-то бормоча себе под нос, словно мантру. «… не реально…» — улавливает тонкий слух Мансона, давая понять, что либо мальчишке приснился кошмар, либо у него, как и у Эдди, обострение паранойи. — Даст? — всё же стоит оповестить о своём присутствии заранее, чем напугать Хендерсона до смерти, молча подойдя вплотную.       Мальчишка вздрагивает и поворачивается на голос. Завидев Мансона, он чуть расслабляется, по крайней мере его плечи. Дастин вымученно улыбается, стараясь убедить Эдди, что всё в порядке, хотя трясущиеся руки буквально кричат о том, что это наглая ложь. — Кошмар? — уточняет Мансон, осторожно приближаясь к другу.       Хендерсон, не произнося и слова, обнимает растерянного Эдди. Замешательство длится недолго, чувствуя как дрожит и цепляется за него мальчишка, Мансон прижимает его к себе, водя по спине в утешительном жесте. «Живой» — доносится приглушённый голос, и душа опускается вниз, кажется, притянутая виной к вратам Преисподних. Неужели, кошмар Хендерсона — смерть Эдди? Он — причина его бессонной ночи, и, возможно, даже не одной? Мансон и вправду поступил глупо, бросившись смерти навстречу и, хоть он и обрубил канат, можно было бы догадаться об упорстве и находчивости мальчишки. Если бы он умер у него на руках… Дастин не заслужил лицезреть гибель близкого ему человека. Что если бы это его сломало? От этой мысли руки сами сжимаются сильнее, укрепляя объятия. — Почему ты не спишь? — дрожь утихла и Хендерсон выпутывается из цепкого капкана чужих рук. — Не могу уснуть — Векна везде мерещится. — Эдди считает честным отплатить за правду правдой, поэтому говорит, как есть. — А ещё меня дико сушит.       Мансон бредёт к кухонному столу, чтобы взять заполненный на половину стакан. — Может… — начинает Дастин, тут же останавливая себя, чтобы перефразировать задуманное, не ставя Мансона в неловкое положение, заставляя признать свою слабость. — Мне не по себе, могу я поспать с тобой? — теперь Эдди совсем не будет выглядеть жалко, если согласится. Это определённо лучше, чем первоначальный вариант: «Может, раз мы оба напуганы и не можем из-за этого уснуть, нам стоит лечь вместе?». Мансон никогда бы не согласился с этим. — Конечно. — Эдди ставит стакан обратно на стол. — Идём.       Погасив в гостинной свет, Мансон скрывается в комнате, периферическим зрением отслеживая бесшумное движение позади себя. Упав на кровать, Эдди забирается под одеяло, придвигаясь к дальнему краю. Постель сильнее прогинается, встречая дополнительную нагрузку в лице ещё одного человека. Никто не настаивает на выключении лампы, молча соглашаясь с тем, что так в разы спокойнее. Кровать явно не предназначена для двух человек, поэтому не чувствовать тепло чужого тела невозможно. От него тоже легче на душе. Мозг засыпает, убаюканный мыслью о том, что рядом есть кто-то, с кем Эдди чувствует себя комфортно.

______

      Чёрные тени поглощают белый свет изящных фантомных образов сновидения, что заставляет глаза мгновенно распахнуться, а тело резко сесть в похолодевшей постели. Приснилось что-то жуткое, мрачное и омерзительное, как смерть Криси. Эдди оглядывает опустевшую кровать, начиная думать, что момент с ночным похождением на кухню и встречей с напуганным мальчишкой ему просто-напросто привиделся в одном из промежутков мучительно длинного сна. Зарывшись руками в волосы Мансон пытается прийти в себя и усмирить заходившееся в устрашающе-быстром ритме сердце. Вдохнув прохладный воздух с узнаваемым ароматом прошедшего ливня, забравшийся в открытую форточку (надо бы её починить, чтобы она закрывалась, скоро зима, как-никак), Эдди поднимается на ноги, торопясь покинуть пустую спальню, словно позорно сбегая от летучих чертей Изнанки, притаившихся в тени комнаты.       В нос ударяет отдалённо знакомый запах, приносящий собой будоражащую ностальгию, щекотно расходящуюся по внезапно чувствительным венам. Мягкий голос тихо напевает какую-то неизвестную спокойную песню, идеально вписывающуюся в атмосферу мирного раннего утра. Слышно включённый газ на плите и негромкий лязг посуды. Эдди выглядывает из-за угла, наблюдая ещё одну странную картину за этот месяц. Встретившись глазами с Дастином, Мансон огибает стол, садясь на своё привычное место. — Доброе утро? — Хендерсон переключает внимание на содержимое небольшой кастрюльки. — Доброе. — снова сокращает Эдди, продолжая пялиться на друга. — Что ты делаешь? — Готовлю завтрак. Здоровое питание, помнишь? — это скорее риторический вопрос, поэтому Мансон не утруждает себя ответом на него. — Хотел разбудить тебя после того, как всё будет готово. Ты вчера поздно лёг. — Мы легли. — поправляет Эдди жалея, что Дастин стоит к нему спиной и его реакции не видно. — У меня режим и так сбит, так что для меня это не так страшно. Про важность отдыха ты тоже не слушал? — вновь Хендерсон остаётся без ответа. — Достань тарелки и ложки.       Мансон подходит к одному из выдвижных шкафчиков, задумываясь о том, почему позволяет мальчишке командовать в своём собственном доме, послушно выполняя просьбу, вынимая оттуда две алюминиевые ложки, кладя их на стол, из навесного — глубокие тарелки. Газ выключается. Дастин поворачивается к застывшему рядом парню, в чьей голове власть вновь захватывают воспоминания из детства. — Эдди. — Хендерсон ловит уже осознанный взгляд друга. — Может, отпустишь её? — А, да. — только сейчас Мансон замечает, что удерживал в руках тарелку, не давая Дастину забрать её. — Спасибо. — произносит Дастин, пока Эдди пристально следит за его аккуратными движениями. — Осторожно, горячо. — информирует Хендерсон, возвращая парню наполненную тарелку, взамен получая пустую.       Мансон вновь садится за стол, разглядывая завтрак и пытаясь найти подвох, потому что ситуация, мягко говоря, смущающая. Дастин устраивается напротив. — Приятного аппетита. — говорит Хендерсон, поймав на себе пристальный взгляд. — Угу, и тебе. — отчаявшись в поисках несуществующего злого умысла, Эдди принимается за еду.       Давно он не ел овсяной каши. Дядя — хороший человек, но повар из него никакой, поэтому в его исполнении это блюдо становилось страшнейшим орудием пытки. Матери же удавалось вкусно приготовить даже всеми ненавистную овсянку. У неё были золотые руки, казалось, не было того, чего бы она не умела. Так странно услышать тот самый запах и получить то же удовольствие от еды, приготовленной совершенно другим человеком. — Так брауни ты испёк. — выходит что-то между вопросом и утверждением. — Да. — Хендерсон ничуть не удивляется этой фразе. — А мама следила за тем, чтобы я не сжёг кухню.       Мансону снова нечего сказать, поэтому бессвязная утренняя беседа сходит на нет, толком не успев начаться. Сердцу всё ещё неспокойно, но Эдди не знает от чего и плохо это или хорошо. Раскаты грома, и вновь дождь отбивает свой гулкий ритм, колотя по стареньким трейлерам, обнищавшей листве диких деревьев неподалёку, по мягкой земле и не успевшему высохнуть асфальту. Расправившись с завтраком, Мансон выходит на «крыльцо». Небо выглядит таким чарующе прекрасным: плавная растяжка от тёплого жёлтого до медленно светлеющего тёмно-синего, через мягкий оранжевый, нежный розовый и робкий сиреневый, впитавшаяся в воздушные облака, служащие идеальным холстом. Это приятно волнует сердце и тоже заставляет почувствовать себя живым. Так много простых, но очаровательных вещей вокруг, которые человеческий глаз, привыкший воспринимать всё на пару тонов тусклее, не замечает. От того и реальность кажется совсем не реальностью, слишком серой и мёртвой. Ненастоящей. Сейчас, прислушиваясь к завывающим холодным порывам ветра, врезающимся в тело и путающимся в волосах, ловя тонким слухом песнь разбушевавшегося ливня, наблюдая сказочную картину над собой, Эдди явно ощущает как жизнь внутри него расцветает, возможно, опьяняя пыльцой эйфории и возбуждения, возникшей от пребывания в столь волшебной атмосфере, разукрашивающей даже прискорбного вида трейлерный парк. Почему время не может застыть в этом моменте? Каким же чувственным и хрупким кажется мир в это мгновение, таким безобидным и изящным, словно нет в нём всей той несправедливой жестокости, неоправданных ожиданий, гнетущей лжи… Как обманчива порой не знающая жалости реальность, бездушно губящая миллиарды людей морально и физически. Что не так с этой двуличной жизнью?       На плечи Мансона оказывается накинутым плюшевый плед. Эдди не приходится угадывать кто именно стоит позади него, поэтому тихо поблагодарив заботливого друга, парень продолжает созерцать дивное утро, безудержно превращающееся в самое посредственное: время утекает, подгоняя солнце достигнуть своего зенита, обращая искусно расписанный холст в блёклые, угрюмые тучи, нагоняющие тоску после необычайно воодушевляющих красок восхода. А ведь вчера это промозглая серость взывала к волнительному трепету. Как же быстро меняется отношение к чему-либо, стоит увидеть, услышать, ощутить чуть больше.       Жизнь. Это наша жизнь.

______

      Эдди нравится забота Дастина. Ненавязчивая, не мешающая, осторожная и немного робкая, если это слово здесь уместно. Такой неуверенности в этом мальчишке Мансон ещё не видел, наверное, он сбит с толку сложившейся ситуацией, свалившейся на него ответственностью и боится сделать что-то не так. В этом есть логика, поэтому больше раздумьями на эту тему Эдди себя не утруждает.       Следя через открытое окно за уходящим в магазин Хендерсоном, Эдди в сотый раз мысленно извиняется перед ним, обещая и себе, и ему, что это последний раз, когда он притрагивается к наркотикам. Бессонная ночь, напряжённые нервы, пережитые эмоции не могли пройти бесследно. Совсем немного, просто чтобы успокоиться, чтобы сбежать ненадолго из пугающе отвратительной действительности. Невозможно просто взять и мгновенно бросить, потому что так захотелось. Он больше не протянет без дозы и получаса. Один жалкий косяк. От него ничего не будет.