Исцеление.

      Супермаркет переполняет густая тишина, прерываемая неприятным скрипом резиновой подошвы о липкий кафель. Дастин рад, что наконец-то покидает это напоминающее тревожный сон место. У стеклянных дверей его охватывает необъяснимый страх, возникший от жуткой мысли о том, что лица продавца он не запомнил, было ли оно у него вообще? В памяти только размытое светлое пятно. Раньше такого не было, или он просто не обращал внимания. Сердце громко колотит по внезапно ставшим тесными рёбрам, дыхание перехватывает, и, кажется, что кровь бегущая по венам и артериям холодеет, приковывая к себе внимания, создавая иллюзию повышенной чувствительности. Или не иллюзию. Обернувшись на зевающего парня, страх отступает, позволяя выйти на прохладную улицу, покрытую невидимым напряжением грядущей грозы. Он сходит с ума. Такими темпами его либо упекут в психлечебницу, либо он обзаведётся вредной привычкой вроде курения или алкоголизма, а быть может и обдолбается до потери пульса, чтобы выбраться из пут удушающей паники, нескончаемых кошмаров и развивающейся с ужасающей скоростью паранойи.       Бредя по безмолвным улицам, рассекаемым свистящим ветром, поющем меж деревьев и домов, Дастин надеется, что не попадёт под дождь, хотя какая-то его часть наоборот чуть ли не молится, взывая к этому природному явлению. Противоречивые эмоции, сложности с определением желаемого и классификацией чувств тоже можно добавить в постепенно пополняющийся список проблем и последствий столкновения с Изнанкой. После пережитого у него и впрямь кукуха улетела на неопределённый срок в Кавказские горы, раз уж каждая часть его сознания трещит по швам, грозя вот-вот развалиться, обращаясь в бесполезную пыль. Понимание того, что всё вокруг — реальность, мягко говоря пугает, страх парализует тело в такие моменты, или мозг, учитывая, что Дастин перестаёт контролировать свои действия, становясь, словно сторонним наблюдателем, не участвуя даже в своей жизни. Дискомфорт от восприятия действительности как чего-то настоящего — вот, что он испытывает. Он не понимает ни Дугласа Сполдинга, ни Эдди, говорящих о невообразимо чудесном воздушном ощущении от осознания своей реальности, своего присутствия в этом мире, взаправду бьющегося сердца и пульсации вен, знания, что они — личности, не просто мясные мешки с костями, что они существуют в той же мере, что и всё вокруг. В нём всё это не вызывает ничего, кроме животного страха. Неужели он человек и у него есть прошлое, настоящее и будущее? Почему он не может перестать бояться этого факта? Всегда ли его преследовала эта гнетущая тень?       За этими тошнотворными, вязкими раздумьями Дастин не замечает, как доходит до трейлерного парка. Чёрт. Он же собирался зайти домой и взять пару комплектов сменной одежды после утренней договорённости на проведение нескольких ночей у Эдди с обеими сторонами. Ладно. Вряд ли Мансон будет против одолжить свои вещи на ещё один день. Зато Хендерсон вернётся быстрее, чем он думал и сообщил Эдди.       Тихо открыв дверь и проскользнув внутрь, Дастин несёт покупки на кухню. Зайдя в столовую, объединённую с гостинной, Хендерсон ощущает, как разочарование сжимает сердце, пока Мансон судорожно пытается как можно быстрее спрятать сгоревший косяк и полупустые блистеры с шинами. Он только что нарушил один из основных пунктов их договора, составленного всего неделю назад. Ему всё равно на последствия? Уловив в тёмных глазах сверкнувшую вину, Хендерсон думает, что Эдди не хотел, но не смог себя сдержать, будучи зависимым уже не первый год. Вполне нормально, что при первой эмоциональной нагрузке он будет выть и лезть на стену, нуждаясь в дозе, способной унести его подальше от суровой действительности. — Боже, Эдди… — едва слышно произносит Дастин, обдумывая, как именно стоит поступить, пока Мансон пялится на него своим печальным взглядом. — Собирай вещи. — Чего? — раскаяние сменяется непониманием. Его сейчас из собственного трейлера выгоняют? — У меня жить будешь, пока не отвадим тебя. — это преувеличение — максимум месяц.       Эдди хочет то ли возразить, то ли что-то спросить, но Хендерсон одаривает его тем самым жутким холодным взглядом, не терпящем пререканий. Дастин находит у себя в рюкзаке бумагу, тут же принимаясь писать записку для дяди Эдди. Мансон соображает, что брать, что оставлять, как долго он задержится в чужом доме, как разговаривать с миссис Хендерсон и ещё множество других вопросов, мгновенно заполонивших его голову.

______

      Всю дорогу, Эдди пытается завести беседу, но безуспешно — Дастин даже толком не смотрит в его сторону, размеренно шагая по тротуару, витая где-то в своих раздумьях, изредка слушая о чём рассказывает отчаявшийся Мансон. В какой-то момент Хендерсону становится жаль парня, так рьяно старающегося добиться от него ответа, однако, договор — есть договор, и справедливо будет свести разговоры к минимуму, оставив только самые необходимые, и лишить их всякой эмоциональной окраски, не давая Эдди даже понадеяться на его мягкотелость и милосердие. После всего, что они пережили, от мысленного: «он заслужил муки совести, потому что это первый шаг к пресечению зависимости» — чувство вины само по себе закрадывается в голову, раздирая черепную коробку изнутри. Дастин самому себе кажется чересчур жестоким. Это заставляет прыткий хлыст совести ударить разочарованием по уже не выдерживающему сердцу. Наверное, чувства слишком ясно отразились в светлой радужке, потому что Мансон притих, выглядя ещё более несчастным. Чёрт бы побрал эти ужасно наивные и прозрачные глаза, неконтролируемо выставляющие напоказ всё нутро. Повезло Эдди — ему часто удаётся оставаться непроницаемым, и только самым внимательным и чутким людям открыт вид на душу Мансона, пробивающуюся сквозь завесу укутывающего мрака, умело скрывающего всё сокровенное. Его глаза так удивительны: сочетают в себе жуткий холод одиночества, тень недоверия и темноту страха на поверхности, а на самом дне, под всей этой густой чернеющей плёнкой ослепительный свет искренности, желания любить и быть любимым, заботу и беспокойство за близких, мечту стать счастливым, амбиции, готовность трудиться ради своей цели и неукротимую жажду жизни.       Пока Дастин пребывает в плену размышлений о чудесных тёмных глазах своего друга, парни доходят до места назначения. Миссис Хендерсон с полосатой серой кошкой на руках, стоит на пороге с нечитаемым выражением лица, оглядывая сына и гостя, читая напряжение между ними, вызванное самоугнетением обоих. Поздоровавшись и сказав оставить вещи у входа, Клаудия заходит обратно в дом, подразумевая, что мальчикам нужно следовать за ней. — Голодные? — с привычным дружелюбием произносит женщина, не выпуская бедное животное, кажется заглаженное и заласканное чуть ли не до смерти, из соей крепкой хватки. — Да. — Нет. — выходит тише, чем согласие Мансона, звучащее одновременно с отказом Дастина. — Нет. — поспешно исправляется Эдди, теперь ощущающего себя ещё и неловко. — Эдди, милый, чувствуй себя как дома, не стоит так переживать. — улыбка миссис Хендерсон не сходит с её лица ни на секунду, отчего Мансону становится не по себе. — Давай подогрею тебе жаркое. Помой руки и садись за стол. Дастин покажет, где ванная.       Эдди внутренне кричит, мысленно кусая себя за локти, потому что в такую смущающую ситуацию спустя три секунды пребывания в чужом доме, мог вляпаться только он. Следуя за другом, Мансон старается перехватить его взгляд, но всё никак не получается. Вернувшись в столовую, Эдди умоляюще смотрит на Дастина, прося не оставлять его наедине с Клаудией. Сжалившись над другом, мальчишка садится рядом. Перед Мансоном оказывается тарелка, и исходящий от еды пар бьет в лицо. Миссис Хендерсон молча глядит на сына, и у Эдди возникает подозрение, что они прямо сейчас общаются телепатически, потому что Дастин то ли виновато, то ли нервно поджимает губы, а Клаудия тяжело вздыхает, выискивая убежавшую кошку и возвращая беглянку к себе на руки. — Тебе стоит попытаться восстановить свой режим. Не затягивай с этим, как в прошлый раз. — слова миссис Хендерсон совсем не проливают свет на ситуацию и только что минувший невербальный разговор. — Разумеется. — бурчит Дастин утыкаясь в сложенные на столе руки, полностью пряча лицо.       Клаудия кивает и удаляется в другую комнату. Теперь Мансон может со спокойной душой поесть. Приступив к трапезе, Эдди боится, что столько хорошей, искусно приготовленной еды за день — это чересчур для него. Он ведь так привыкнет, и не сможет жить без такой стрепни. — Диван или кровать? — Дастин не поднимает головы. — В смысле? Выбрать спальное место предлагаешь? — Мансон пытается найти угол, под которым, хоть какая-то часть лица мальчишки стала бы ему видна, но поиски успехом не увенчались. — Эм… Кровать? Мы… Будем спать вместе? — как назло надежда просачивается наружу, сто процентов, замеченная Дастином. — В договоре ничего о совместном сне не говорилось. Ты можешь по прежнему хранить молчание, но лечь со мной. — в действие вступает навык «мастер переговоров», хотя попрошайничество чего-то вроде компании на ночь очень ущербно выглядит, из-за чего Мансон чувствует, что банально давит на жалость. — Вряд ли мне удастся уснуть без тебя. — тише добавляет Эдди, незнамо на что рассчитывая, потому что в этих словах не было ничего особенного, всё та же беспомощная мольба. — Хорошо. — Дастин наклоняет голову, встречаясь взглядом с Мансоном.       Сердце Эдди замирает, когда он видит тающий лёд голубых глаз, норовящий вот-вот вырваться в солёные слёзы. Дастин злится на себя за то, что не в состояние следовать договору и не говорить с этим человеком хотя бы до конца дня. Он ненавидит себя за то, что прощает людей спустя секунды обиды, за то, что не может подолгу дуться даже за самые серьёзные проступки. Как бы то ни было, от этого Мансону ещё хуже, чем если бы Хендерсон продолжил молчать. Вина усиливается от понимания, что Дастин чуть ли не плачет от того, насколько ужасно Эдди обошёлся с ним, подвергнув их дружбу опасности из-за какой-то идиотской наркоты. Рука тянется, чтобы погладить мальчишку по голове и успокоить, хочется нашёптывать бессвязные извинения, обещания и ещё что-то. Что-то действительно важное, способное возыметь значительный эффект, как в худшую, так и в лучшую сторону. Эта мысль быстро ускользает, оставляя после себя только тень дискомфорта от непонимания того, что именно в ней было. Мансон пресекает свой порыв, сжимая ладонь в кулак, так и не дотянувшись до кудрявой макушки, скрытой под бейсболкой. Радужка вновь тускнеет и пропадает даже намёк на позорные слёзы. Поднявшись, Дастин забирает уже пустую тарелку, унося её к раковине. — Иди наверх. Последняя дверь слева. — информирует Хендерсон, включая кран.       Поднимаясь по лестнице, Эдди испытывает странное чувство дежавю, хотя сроду не жил в двухэтажном доме. Может, в детстве гостил у каких-то друзей или родственников? От этой мысли неприятно перекручиваются внутренности. Преодолев ступени с мягким покрытием, Мансон оказывается в коридоре, вызывающем противоречивые эмоции. Дойдя до нужной двери, Эдди аккуратно отворяет её, словно боясь, что из комнаты выскочит и набросится на него какой-нибудь Демогоргон или Демобат. Заглянув через небольшую щель в спальню друга, Мансон натыкается на полный беспорядок, но никаких тварей с Обратной Стороны нет, если они конечно не притаились за какой-нибудь грудой вещей. Боже, здесь вообще убираются? Подумав об этом, Эдди улыбается, радуясь обнаруженному недостатку. Отчего-то приятно узнавать изъяны и привычки этого странного мальчишки. Жаль, что Мансон начал марафон по наблюдению за Дастином только в больнице. Времени было катастрофически мало. Знал бы Эдди сразу о том, насколько Хендерсон любопытная личность, у них бы было больше совместных воспоминаний, больше фактов друг о друге. Какими бы были их отношения сейчас, если бы с самого начала они бы сблизились. То, что Дастин — на редкость привязчивый человек, Эдди понял давно, так что, многовероятно, до этого их дружба была не совсем равной. После всей истории с Векной, что-то в Мансоне координально переменилось, что-то словно щёлкнуло в нём, когда, балансируя меж бурной жизнью и холодной мрачной смертью, Эдди бредил, говоря о чём-то несвязном, но значимым в тот момент. Что-то не так было в бушующем море глаз напротив. Не просто боль, это была настоящая агония, конец не только жизни Мансона, но и какой-то неотъемлемой части Дастина. Мальчишка чересчур привязчив, и это чуть не сыграло с ним жестокую шутку.       Осторожное прикосновение к ребру ладони, от которого Эдди инстинктивно дёргается. Повернув голову, Мансон натыкается на обеспокоенный взгляд, и возможно, ему это только мерещится из-за недавних раздумий, но молочно-голубой оттенок, словно дрожит, сотрясается ещё не забытым страхом потери. — Прости, задумался. — Эдди старается улыбнуться, но по поджатым губам Хендерсона ясно, что сделать видимость, что всё хорошо ему не удаётся.       Дастин указывает на стоявшую у закрытой двери спортивную сумку Мансона, про которую тот уже успел благополучно забыть. Пробормотав слова благодарности, Эдди подходит к своему багажу, чтобы достать необходимую сейчас зубную щётку, тут же покидая комнату и направляясь в ванную, чьё местоположение ему уже известно.       Вернувшись, Мансон застаёт мальчишку сидящим на постели и смотрящим в окно. Ночь глядит в ответ отблесками света уличных фонарей и бликами мокрого асфальта. Эдди садится рядом с Хендерсоном наблюдая за тем же видом. По ту сторону стекла виднеется едва заметное движение и показывается сорокопут с белой грудкой и маленькими чёрными глазками, отразившими свет комнаты. Птица, повернув голову несколько раз, пропадает во мраке ночи, скрываясь от нежеланных зрителей. Дастин подходит к окну, чтобы задёрнуть шторы. Эдди продолжает следить за чужими движениями, дожидаясь, пока мальчишка вернётся в кровать, которая просторнее, чем его собственная, но всё также не предназначенная для двух человек. Хендерсон берёт мазь, заранее отложенную на прикроватную тумбу, чтобы повторить вчерашние махинации, но уже с меньшим смущением, хоть Эдди не может избавиться от странного ощущения в животе, когда скользкие пальцы мальчишки оглаживают повреждённое бедро. Отложив тюбик на то же место и вытерев руку салфеткой, после выполненного долга отправившейся прямиком в урну, стоящую в углу, Дастин забирается под одеяло, ложась лицом к окну. Расстояние между ними больше, чем вчера, отчего Мансону неприятно — нет возможности чувствовать успокаивающее тепло. Вслушиваясь в тишину минут десять, Эдди приходит к тому, что Хендерсон уже заснул. Придвинувшись к нему поближе, Мансон ловит себя на внезапном желании обнять Дастина. Смутившись этой мысли, парень, вцепившись в одеяло, натягивает его до самого носа, словно пытаясь спрятать вспыхнувшее постыдным румянцем лицо, хоть мальчишка лежит к нему спиной и заметить этого не может. Когда бешенный ритм сердца поутих, а дыхание выровнялось, сон настигает Эдди, захватывая парня в свой светлый, умиротворённый мир.

      ______

      За завтраком также тихо, как и за вчерашним ужином. Клаудия сидит в кресле в гостинной и смотрит телевизор, пока кошка сопит у неё на коленях, поэтому Дастин с Эдди вновь остаются наедине. Хендерсон пьёт чай с молоком, пока Мансон впервые за долгое время наслаждается не растворимым, а варенным кофе. Всё-таки разница во вкусах значительная, хоть и до недавнего времени казалось, что это совсем не так. Допивая горький напиток, налитый в забавную кружку со стилизованным котом, Эдди думает о том, чем они могут заняться в субботу. Домашнее задание — это само собой, но его не так много, чтобы потратить на него весь день. — Не думал навести порядок в комнате? — Мансон косится на мальчишку, наблюдая за его реакцией. — Там полный бардак. — увидев непонимание в голубых глазах, поясняет Эдди.       Дастин, кажется, пытается вспомнить, обстановку своей комнаты, после устало вздыхает и отворачивается от друга, словно говоря, что перспектива убраться его не заинтересовала. Мансон щурится, воспринимая это как вызов. Они вернуться к этому позже, обязательно вернутся.

______

      Слов, даже мысленных, Эдди на ветер не бросает (давайте не вспоминать, почему он вообще оказался в доме Хендерсонов, это было исключение), поэтому в воскресенье, сразу после обеда, Мансон сообщает Дастину о генеральной уборке, вдобавок успешно пресекает попытку мальчишки сбежать, перехватив его у двери и затащив обратно. — Это должно произойти, рано или поздно! — говорит Эдди, внутренне ликуя от своей маленькой победы, когда Хендерсон отчаивается разомкнуть чужие руки и выбраться из крепкой хватки Мансона.       Эдди отпускает друга, наблюдая как тот осматривает свою комнату. Вопросительно уставившись на старшего, Дастин ждёт от него изложения плана. — В шкафах такой же хаос? — спрашивает Мансон, даже не надеясь на отрицательный ответ. — Тогда с них и начнём. — после утвердительного кивка, Эдди подходит к гардеробной в дальнем углу, распахивая дверцы. — Боже… — сканируя взглядом содержимое, парень начинает бояться за выдвижные ящики и шкафчики с простыми вещами, если уж даже с одеждой дела обстоят так плохо.       Добивает Мансона спокойный Хендерсон, стоящий рядом, и, судя по всему привыкший к такому порядку, точнее его отсутствию, и не видящий никакой проблемы. Кошмар, нужно будет приучить его убираться, как минимум — каждый выходные, аккуратно складывать вещи и стараться содержать комнату в чистоте, не разбрасывая по всему периметру предметы, обязанные находится в специально отведённых для них местах. Без особых усилий дотянувшись до верхней полки, Эдди выгребает оттуда всё содержимое, откладывая его на близстоящий диван. Проделав то же самое со всей гардеробной, Мансон обводит скопившуюся гору. — Нужно отсортировать вещи. — информирует Эдди. — Сначала наименее важные — их сложим на верх, потому что тебе до туда неудобно дотягиваться.       Дастин молча осматривает вещи, выискивая самые редко используемые. В первую очередь — это рубашки, пиджак и брюки, потому что Хендерсон надевает их только на какие-то мероприятия, которые в большинстве своём старается по возможности избегать. Мансон понимает это прекрасно, сам не помня, где его парадная одежда и по размеру ли она ему. Эдди ловко складывает первую рубашку, демонстрируя, как именно это делается. Дастин без пререканий повторяет то же самое с другой, после передавая её Мансону, тут же отправившему вещь на верхнюю полку.       Сортировка вещей занимает не так много времени, потому что Хендерсон точно знает, какие вещи нужнее, и складывает их достаточно быстро и аккуратно, что непонятно для Эдди: почему тогда здесь такой бардак? Неужели всё дело в лени? Мансон осматривает опрятные стопки одежды, цепляясь взглядом за его нынешних фаворитов среди футболок Дастина: с «Охотниками на приведений», «Людьми-икс», неожиданно, «Металликой», на несколько размеров больше, чем нужно, и с забавным котом, которая тут же отправилась на самый верх, в самый дальний угол, под усмешку Мансона и горящие уши Хендерсона. И без слов ясно — Клаудия покупала.       Следующий на очереди — шкаф, заполненный книгами, тетрадями и всякой мелочью. Эдди улавливает напряжение Дастина, видимо, вспоминающего что именно там находится. Ему есть что скрывать? Это только сильнее подогревает интерес. Что же такого прячет милый мальчик и какие секреты утаивает? — Не читай и не открывай ничего. — предупреждает Хендерсон, в очередной раз преминув договором. — Ничего не обещаю. — Эдди берёт верхнюю тетрадь, распахивает и вчитывается в верхнюю строчку. Это физика, облом.       Дастин обиженно отходит от Мансона, принимаясь за соседний шкафчик, поглядывая на старшего и предметы в его руках. Эдди ухмыляется и прячется за дверцей шкафчика, перекрывая возможность видеть, что именно он изучает. Нервно вздохнув, Хендерсон принимается перебирать вещи на ближайшей полке. Мансон расценивает это как одобрение. Сердце греет проявленное к Эдди доверие, и он несдержанно улыбается, продолжая складывать школьные тетради, таблицы, учебники в отдельные стопки. Возможно, того, о сохранности чего беспокоился Дастин здесь и нет вовсе — в таком бардаке попробуй упомни, где что находится.       На глаза попадается небольшая коробочка у задней стенки второй полки. Вытянув её на свет, Мансон, колеблясь, отгибает картонные крылышки, заглядывая внутрь. Фотографии. На самой верхней молодая Клаудия и незнакомый Эдди мужчина, ненавязчиво обнимающий её за плечи. Они выглядят счастливыми, сидя на каком-то диванчике, даже не смотря в объектив, полностью поглощённые каким-то разговором. Перевернув снимок, Мансон читает подпись, выведенную каллиграфическим почерком: «5 июня 1969-го. Молодожёны Хьюго и Клаудия Ларссон». Эдди задумчиво переворачивает фотографию, вновь вглядываясь в лицо мужчины. Не было смысла менять фамилию, если бы он умер, значит родители Дастина в разводе. Мансон хмурится, пытаясь вспомнить говорил ли когда-нибудь Хендерсон о своём отце, в принципе о своей семье. Достав все фотографии, Эдди перекладывает первую в самый низ стопки, и на новом снимке всё те же двое любящих друг друга человека, но уже на песчаном берегу. Следующая тоже в каком-то неизвестном месте, потом в больнице, где даже через глянцевую поверхность фотографии чувствуется повисшее напряжение. На обороте сказано, что они в роддоме. Дальше Хьюго отсутствует, а фамилии на задней части снимка не Ларссон, а Хендерсон. Усталый взгляд женщины с ребёнком на руках. Потом мальчишка постарше, лет четырёх, в бейсболке, которая ему, мягко говоря, велика, читает раскрытую перед ним книгу, а может просто разглядывает яркие картинки. Затем фотокарточка, где ему уже лет шесть, но до кепки он ещё не дорос, снова с книгой в руках, на этот раз точно использует её по назначению, в виду сплошного текста на развороте, без красочных иллюстраций и вставок. Следующий уже школьного возраста, с заметно потемневшими глазами, словно увлечённость жизнью уже прошла, и он повзрослел, оставив беззаботное детство далеко позади. Наконец, рядом с мальчишкой появляется хоть кто-то, а точнее — девочка, определённо старше него на пару лет, возможно, ей лет тринадцать-четырнадцать, в то время, как Дастина с натяжкой можно назвать второклассником. Подпись гласит: «8-е ноября 79-го. Эбигейл Оддбол и Дастин Хендерсон». Девчонка облачена в короткую, чёрную, с крупной плиссировкой юбку, выглядывающей из-под большиватого ей свитера без горла в чёрно-красную широкую полоску, колготки-сеточку под цвет юбки и такие же тёмные массивные ботинки. Русые кудри под каре, зелёные глаза, яркая улыбка, обнажающая белоснежные зубы, тонкая шея увешанная тремя тонкими цепочками и кольца на длинных пальцах. Радужка мальчишки вновь более светлая, и кроткая улыбка касается губ, пока Эбигейл что-то бурно рассказывает, размахивая руками. Они друзья. Похоже, привычка общаться с ребятами старше него на пару лет у Дастина ещё с самого Норфолка. Эдди улыбается рассматривая милого ребёнка, наконец чувствующего себя лучше и не прячущегося за книгой. — Положи обратно. — Хендерсон сверлит Мансона суровым взглядом.       Эдди заглядывает в похолодевшие глаза, прикованные к верхнему снимку, в которых дрожит горечь и скорбь, посвящённые давней подруге на старой фотокарточке. — А что с Эбигейл сейчас? — Мансон послушно опускает стопку фотографий на дно картонной коробки. — Ничего. — Дастин вновь скрывается за дверцей шкафа. — Хэй. — Эдди без проблем сдвигает баррикаду между ними, открывая себе обзор на мальчишку. — Мне просто интересно. Если это что-то чересчур личное — скажи, и я отстану. — Это личное. — отрезает Хендерсон. — И я с тобой не разговариваю, если ты не забыл. — А, да, точно. — Мансон обиженно надувает губы, возвращаясь к своему делу, злясь на себя за то, что вляпался в это дерьмо, из-за которого он лишился шанса узнать что-то действительно важное о своём лучшем друге.       Эдди продолжает перебирать вещи в расстроенных чувствах. Предметные тетради он складывает на верхнюю полку, свободное пространство заполняя некоторыми книгами, коробку с фотографиями оставляет всё на той же второй полке, заставив её старыми коллекционными фигурками «Людей икс». Мансон заканчивает не намного раньше Дастина. Дальше по плану собрать разбросанную одежду и отнести её в стирку, разобраться с другими предметами, также раскиданными по полу. С этой задачей они справляются относительно быстро. Эдди отмечает чересчур много библиотечных книг, точно больше, чем разрешено брать за раз, и устраивает их на тумбу, выстраивая настоящую пирамиду. Остаётся только заваленный стол с выдвижными ящиками. Удивительно, что вещи находятся в полном беспорядке, но мусора среди них нет. То есть аккуратно сложить и рассортировать вещи для Дастина слишком энергозатратно, а дойти до урны — нет? Этот мальчишка, и впрямь — чудак. Хотя, не Эдди об этом судить.       Клаудия заглядывает к ним как раз ближе к завершению работы, шокировано осматривая прибранную (добровольно!) комнату. Мансон чуть не подпрыгивает, повернувшись к двери и заметив фигуру в проёме. — Эдди, дорогой, не подскажешь, как тебе удалось уболтать моего сына навести здесь порядок? — женщина добродушно и благодарно улыбается гостю, сумевшему сделать то, что у неё никогда не получалось. — Эм… — Мансон не уверен, является ли вопрос риторическим. — Просто попросил? — Нет, он схватил меня и отказывался отпускать, пока я не согласился. — в то время, как Эдди приуменьшает, Дастин наоборот — преувеличивает. — Вот как. — Клаудия смеётся, смотря на напрягшегося и испуганного Мансона, больше всего боявшегося сейчас показаться миссис Хендерсон каким-то извергом и тираном, принуждающим делать людей то, чего они не хотят. Это ведь её дом, её сын, и ей ничего не стоит выставить парня за дверь, посчитав его плохой компанией, дурно влияющей на её чадо. — Спасибо, Эдди.       На удивление, Мансон не получает ничего, кроме благодарности и дружелюбной улыбки, без намёка на намерение выгнать его. — Идём ужинать, а потом чай? Вы хорошо поработали сегодня. — говорит Клаудия направляясь к лестнице.       Эдди смотрит на часы, показывающие шесть вечера. Всё-таки это заняло много времени. Мансон идёт на кухню следом за Дастином, думая о том, насколько продуктивным было это воскресенье, что завтра его ждёт первый учебный день после его затянувшихся каникул и о том, что непременно нужно будет попробовать разузнать об этой загадочной Эбигейл Оддбол.