______
Школа всё так же отвратительна: учителя распинаются перед игнорирующими их учениками, проговаривая несусветный бред с использованием непонятных терминов через каждое, мать его, слово, демонстрируя свои глубокие познания в теме, но полную некомпетентность в качестве наставников, обязанных вбить в их пустые головы хотя бы необходимый минимум. На вопросы этих стариков, Мансон отвечает предельно размыто, вертясь, как уж на сковороде, виляя с темы на тему, говоря как можно больше, даже если это бессмысленные фразы, не имеющие ничего общего с предметом, просто чтобы выкарабкаться хотя бы на слабую троечку за счёт уверенного тона и невозмутимости, а также огромного объёма сказанного, спасибо красноречию, которое не перестаёт выручать Эдди на устных опросах. Красные ряды шкафчиков, доска объявлений и стены, увешанные яркими плакатами выглядят тусклее за счёт серого воздуха, окутывающего каждый дюйм этого Адского места. После первого урока Мансон скуривает в туалете две сигареты, переданные ему Морисом. Вообще, тот предлагал и косяк, и шины, но Эдди поборол себя, кое-как выдавив из себя отказ. Сейчас стоит переключиться на табак, а уже потом пытаться избавиться и от этой привычки. Всё постепенно. Никотин помогает расслабиться, но не так, как хотелось бы, что замечает проницательный Морис, вновь протягивающий ему полный блистер с соблазнительными крупными белыми таблетками. Прошипев ругательство, Эдди выдёргивает несчастную наркоту из чужих рук и, под возмущённый возглас своего внезапно раздражающего друга, смывает эту дрянь в ближайший унитаз, потому что если она будет находится в зоне досягаемости, Мансон точно не выдержит, а расстраивать Дастина спустя всего два дня — хочется в последнюю очередь. Он только начал говорить чаще. Предотвратив «катастрофу», Эдди со спокойной душой удаляется из пристанища всех курящих, оставляя негодующего и оплакивающего свою потерю Мориса, склонившимся над унитазом, словно надеявшегося, что блистер вот-вот вернётся к нему. На удивление, после этого импульсивного поступка, Эдди чувствует себя хорошо, в какой-то момент в мозгу загорается мысль рассказать об этом Хендерсону и, возможно, получить от него радостный и воодушевлённый взгляд и сдержанную похвалу. Но воспоминание о выкуренной паре сигарет проносится в голове, сбивая предыдущие раздумья. Нет. Пока честно не начнёт следовать всем пунктам договора, он не сможет принять тёплых слов в адрес своих усилий избавиться от всех вредных привычек. Это будет неправильно. В столовой, после третьего урока, измученный смертоносным трио самых отстойных предметов, Эдди, обедает в компании своей группы: всё ещё обиженного Мориса, ничего не понимающего Гаса и отстранённого Райта, наблюдающего за какой-то девчонкой. Мансон обречённо смотрит на еду, неожиданно ставшей ужасной. Разбаловали его Хендерсоны. Поскольку трапеза не удалась, Эдди пробегается взглядом по всем присутствующим, ловит несколько любопытных глаз, направленных на него, пару гримас отвращения, всё так же адресованных ему, и тут цепляется за знакомый профиль. За столом у дальней стены располагается компания, потерпевшая значительные изменения: вместо Лукаса, по прежнему проводящего время рядом со своей девушкой, появляется Уилл Байерс, с которым Мансон успел познакомиться в больнице, потому что Дастин потащил его к Эдди после того, как они ушли от Макс, рядом сидят Майк с Джейн, держась за руки и, похоже, слушая только вполуха бурный рассказ активно жестикулирующего Дастина. Сначала Мансон пытается понять о чём же так воодушевлённо повествует Хендерсон, но чтение по губам Мансону не даётся, поэтому, сдавшись без особого сопротивления, Эдди решает просто полюбоваться мальчишкой, скользя взглядом от нелепой бейсболки до неряшливо зашнурованных кед, то и дело задерживаясь то на светлых глазах, к сожалению теряющих на таком расстоянии всё своё волшебство, то на пухлых губах, с которых неустанно слетают слова, которые Мансону не угадать. — На кого ты так смотришь? — Гас, отчаявшись разобраться в произошедшем между их лидером и Морисом, решает переключиться на другую тему. — Мне тоже интересно, кто удостоился влюблённости нашего главаря. — бурчит Морис, сохраняя обиженный вид, но заинтересованно пытаясь отследить взгляд лидера и вычислить кто же эта загадочная девушка, сумевшая привлечь внимание Мансона. — «Влюблённости»? — Эдди сменяет фокус со светлого, улыбчивого лица, на соседние сосредоточенные. — Да ладно, Эд, ты только что сидел с таким лицом… — Гас смотрит на главаря, неверящий непонимающему тону Мансона. — Каким? — Эдди нервно касается своих губ, словно с ними что-то не так, возможно, из-за ощущения совсем недавно сошедшей улыбки. — Тебе только сердечек вместо зрачков не хватало. — Морис проходится взглядом по квартету подростков, сидящему за тем столом, на который пялился лидер всего минуту назад. — Точно. — соглашается с другом Гас, кивая для убедительности. — Чего? Вы себя то слышите? — Мансон не контролирует свой голос, и отчего-то он звучит крайне неуверенно. — Всё не так. — Эдди сжимает челюсти, злясь на себя за подобную оплошность, не имеющую никакого смысла даже для него самого. Он действительно не смотрел ни на кого влюблёнными глазами, но уверить в этом хотя бы себя становится невероятно сложно, будто что-то защемило, не давая говорить и действовать, как нужно, ускоряя темп сердцебиения и дыхания, натягивая нервы. Нет. Это был просто заботливый, дружеский взгляд, наполненный максимум любовью, наподобие братской, не больше. — Там только та странная девчонка Уилера. — Морис складывает руки на груди, тяжело вздыхая и оповещая всех остальных о добытой им информации. — Нет. Там ещё Майк, Уилл и Даст. — внезапно в разговор встревает Райт, оторвавшийся от своего наблюдения в виду ухода своего объекта любования, достаточно быстро вклиниваясь в обсуждение и находя нужный стол, за которым сидят четверо подростков помладше их на пару лет. — Заткнитесь, ради Бога. — ревность из-за сокращённой формы имени Хендерсона, произнесённой Райтом, человеком определённо незаслуживающим этого, охватывает Эдди, пугая тем фактом, что про себя Мансон называет это неприятное чувство именно «ревностью» и никак иначе. — Чувак, ты вообще нас слушал? — игнорируя своего лидера, Морис обращается к Райту. — Мы про любовный интерес говорим. — Я сказал заткнитесь! — голос в привычной манере срывается на крик, и Эдди несдержанно ударяет по столу, и из-за многочисленных колец на пальцах звук выходит громче, чем рассчитывал Мансон. Гомон в столовой затихает и все поворачивает головы в сторону неожиданного шума. Разговоры быстро возобновляются, потому что чудаковатые приступы то ли агрессии, то просто повышенной эмоциональности «Эдди Урода Мансона» уже никого не смущают, позволяя легко вернуться к своим увлекательным или не очень беседам и зарождая внутренние споры: запрыгнет ли в этот раз лидер «Адского пламени» на стол, закатывая очередной концерт, или нет? Эдди встречается с обеспокоенными голубыми глазами, проецирующими сомнения насчёт того, стоит ли подойти. Мансон отрицательно качнув головой, пристыженно опускает взгляд. — Эдди, ты чего? — Райт старается проявить что-то вроде дружеской заботы. — Ничего. — шипит Мансон, молясь про себя, чтобы эти пустозвоны просто отстали от него — Это что, кто-то из парней? — Морис забывает про свою обиду, шокировано уставившись на лидера. — Нет! — поспешно возражает Эдди. — Мне вообще никто не нравится, ясно? Всё, закрыли тему. Настроение всё испоганили. — отталкивает от себя поднос и демонстративно уходит, давая им понять всю серьёзность их оплошности. «Влюблённость»? Вот же ж, сказочные придурки. Ещё чего придумают?______
Дверь захлопывается. Эдди ухмыляется, поднимаясь с кресла и следуя за Дастином, несущим небольшую коробку, наверх. На чистом и оттого просторном столе, Хендерсон расправляется со скотчем канцелярским ножом, отгибает картонные крылышки. Всё свободное пространство внутри наполнено поролоном из-под которого виднеется пупырчатая плёнка, а уже в ней находится чёрный футляр. Преодолев весь смягчающий материал, успешно сохранивший самое главное, Хендерсон смотрит на сидящего рядом Мансона, кажется, готового вот-вот расправиться с последней преградой собственноручно, немного раздражённый медлительностью Дастина. — Ну давай уже! — Эдди отбивает нетерпеливую дробь по деревянной поверхности стола. Хендерсон закатывает глаза, зная, что Мансон предвкушает момент примерки очков, просто чтобы как следует простебаться над ним, отвешивая шутку за шуткой. Расстегнув молнию и откинув мягкую крышку футляра, Дастин вынимает тишейды в тонкой металлической оправе, неуверенно отгибает дужки, и очки оказываются на своём законном месте. Эдди улыбается, глядя в молочно-голубые глаза, при малейшем повороте головы, тут же скрывающиеся мешающими бликами на стёклах. — Очкозаврик. — беззлобно смеясь, произносит Мансон, откидываясь на спинку стула и чувствуя, что его священный долг выполнен. — Ты серьёзно? — Хендерсон старается сохранять суровое лицо, но получается плохо. — Ты ходил за мной битый час, считал минуты до этого момента, просто чтобы назвать меня «Очкозавриком»? — Сначала я хотел сказать: «Очкозавр», но ты не дотягиваешь. — Эдди подпирает подбородок левой рукой. — Слишком миленький. — неожиданная фраза заставляет Хендерсона уставиться на друга удивлённым взглядом. — Только не говори, что предпочёл бы что-то вроде: «четырёхглазый», «водолаз» или «ботаник». — парень пытается сгладить свою ошибку. — Нет. — Дастин снимает очки и опускает голову, вновь прячась за козырьком бейсболки. — Очкозаврик вполне подходит. — прежде чем Мансон успевает произнести ещё какую-то нелепую реплику, он чувствует ещё тёплые дужки на своих ушах. — И не только мне. Несмотря на свой коварный поступок, Хендерсон невинно улыбается, заглядывая в темень чужих глаз, позволяя себе мысленно окунуться в этот густой мрак, посветлевший от переполняющей владельца радости, а быть может от стёкол, принимающих на свою поверхность едва заметные блики. Дастину удаётся поймать зрачки и отделить их от радужки, изучая испещрённый полосками, ни с чем не сравнимый тёмно-коричневый оттенок. Поняв, что смотрит в глаза Мансона дольше, чем нужно, Хендерсон поспешно отводит взгляд в сторону, приклеивая его к столу. Поджав губы, от той же мысли, что и Дастин, Эдди снимает очки, протягивая их мальчишке. Поблагодарив, Хендерсон вновь цепляет дужки за уши, отодвигает футляр к противоположному краю стола, а коробку временно ставит на пол. Достав из ближайшей стопки учебник и тетрадь по английскому, Дастин всеми силами старается сосредоточиться на домашнем задании, что сложно, когда на тебя в упор пялится той лучший друг. Боже, он что-то прочитал по этим идиотским доверчивым глазам, выставляющим все чувства напоказ? — Я выкину. — Эдди приходит в себя, поднимает ставшую ненужной коробку, как можно скорее удаляясь из комнаты, не позволяя увидеть Хендерсону позорный румянец, успешно заливающий всё его лицо. — Гадство. — обречённо вздыхает Дастин, как только остаётся один. На заднем дворе Мансон нервно закуривает сигарету, стараясь отогнать вновь нагрянувшие мысли о правоте группы. Нет, это не влюблённость, просто кое у кого пленяющий оттенок голубой озёрной глади, в который хочется бросаться с разбега снова и снова, пока прохладная вода не заполнит его всего, пока его не унесёт безудержным потоком чувств, пока волны чужих эмоций и мыслей не приблизят его к хрупкому ядру души человека, которому не жаль отдать себя целиком. После третьей сигареты Эдди решает заканчивать, иначе его запасы иссякнут в самый неподходящий момент. Бросив дотлевающий окурок в бак, прямиком в коробку, с которой расстались минут пятнадцать назад, Мансон замирает. Не может он так. Четвёртая — точно последняя. — Господи, Боже! — Мансон чуть не прощается с жизнью, явно не ожидая, что к нему может подкрасться, женщина, сообщившая с утра, что раньше девяти она не вернётся. — Прости, я тебя напугала? — Клаудия виновато улыбается, смотря на ещё не отошедшего от испуга парня. — Эм… Нет, всё в порядке. — Эдди прячет открытую пачку табачной отравы за спину, хоть и слишком поздно, чтобы понадеется, что миссис Хендерсон её не заметила. — Это Вы извините. — он наблюдает за женщиной, склонившейся, словно в попытке увидеть сокрытую от неё вещь. — Можно одну? — Клаудия показывает указательный палец, будто Мансон может не знать, сколько это — «один». — Что? — Эдди не понимает, послышалось ли ему. — Сигарету. — А, да, конечно. — Мансон всё ещё напряжён, но оцепенение проходит, позволяя парню выполнить просьбу. — Спасибо. — Клаудия принимает протянутый ей никотиновый яд, утрамбованный в бумажную трубочку. Эдди, зажав между зубов сигарету, убирает пачку в карман, из другого выуживая бензиновую зажигалку. Щёлчок, и возникает маленький язычок пламени, дрожащий на ветру, всё ещё гуляющем меж домов, не обходя стороной и задний двор Хендерсонов. Окунув в огонёк сначала кончик чужой, а затем и своей сигареты, Мансон убирает зажигалку обратно. Женщина делает затяжку, глядя в опустившееся небо, всё так же держащее жителей Хоукинса в страхе возможной грозы или ливня. — Не знал, что Вы курите. — выдохнув серый дым, произносит Эдди. — Я и не курю, обычно. — Клаудия продолжает наблюдать движение тяжёлых облаков. — Просто в последнее время как-то неспокойно… — Это точно. — Мансон прокручивает в голове все события с Изнанкой, кажущиеся постепенно забывающимся сном. — Скажите, почему Вы развелись с Хьюго? — Эдди не знает, стоило ли спрашивать об этом сейчас, но в другое время он может просто-напросто не решиться подойти к миссис Хендерсон. — Дастин тебе про него сказал? — Клаудия вновь делает вдох, заполоняя лёгкие табачной отравой. — Да. Но посоветовал лучше спросить у Вас лично. — нагло врёт Мансон, но это работает на отлично, потому что сомнение женщины по поводу потенциального рассказа развеваются. — Дай угадаю, он сказал, что это часть моей жизни, а не его, и он не имеет права разглашать эту информацию? — Клаудия грустно улыбается. — В точку. — это тоже ложь, но Дастин вполне мог так ему ответить. — Вы хорошо его знаете. — Не думаю. — последнюю фразу Эдди миссис Хендерсон расценивает как вопрос. — Я предположила это, только потому что так было с Эби. Честно, иногда мне кажется, что я плохо справляюсь с ролью матери. — Мансон не осмеливается прерывать. — Я вышла замуж в девятнадцать, а в двадцать родила. Я выгляжу намного старше тридцати пяти, не правда ли? — вопрос походит на риторический, и Эдди продолжает хранить молчание. — Я была молодой и глупой, слишком поспешила в деле, которое не прощает ошибок. Мои родители хотели, чтобы я обручилась с сыном владельца птицефабрики, они даже нас познакомили, но это оказался неприлично посредственный, скучный и пустой человек старше меня почти на десяток. Тогда казалось, что это будет опрометчивым и непоправимым поступком, испортившим мне всю жизнь. Но сейчас, оборачиваясь назад… Может, было бы не так уж и плохо жить не в любви, но хотя бы в достатке. У Дастина могла бы сложиться совсем другая жизнь, намного лучше нынешней. — Мансон хочет возразить и сказать, что тогда бы это был совершенно другой ребёнок, но он прикусывает язык, боясь обидеть женщину и оборвать монолог, содержащий много важной информации. — Хьюго был очаровательным, харизматичным, умным, весёлым и понимающим, во всяком случае, я так считала. Я влюбилась в него ещё в девятом классе, а встречаться мы стали как раз перед выпуском. Мы любили друг друга, или только я его, я правда не знаю. Моим родителям он не нравился, то ли из-за того, что он рушил их планы, то ли из-за какого-то дурного предчувствия. Кода Хьюго сделал мне предложение, они сказали выбирать: либо я отказываюсь и остаюсь с ними в хороших отношениях, либо я соглашаюсь, но больше они никогда со мной не заговорят, не пустят на порог своего дома, одним словом — отрекутся от меня. Во мне говорила импульсивность, желание доказать им, что они не правы, поэтому в тот же вечер я собрала вещи и уехала к Хьюго. Это был последний раз, когда я их видела. Я хотела помириться после всего, но они держат слово: я им больше не дочь, а просто чужой человек. — женщина делает паузу, впервые Эдди становится свидетелем такого печального и виноватого выражения лица Клаудии. — Мы с Хьюго расписались и стали жить вместе, в его доме, казалось, ничего не может нас разлучить или поссорить. Потом я забеременела и родила… — по тону слышно, что они добрались до самой тяжёлой части. — Он сказал, что не хочет иметь ничего общего с «неполноценным ребёнком». — миссис Хендерсон поджимает губы, видно слова ей неприятны. — Мы долго спорили, и в конце-концов он ушёл. Мы развелись, когда Дастину не было и года. Он ни разу не видел его в лицо, только на фотографиях, которые я хотела сжечь, но не смогла. Они сейчас у Дастина, он забрал их, чтобы я случайно не наткнулась, знает, болезненные воспоминания всегда вызывают слёзы, а он не любит, когда я расстроена, это сильно сказывается и на его настроении. Я часто плакала раньше, потому что вся моя жизнь была бесповоротно испорчена, я не готова была стать матерью-одиночкой в двадцать один, лишиться поддержки своей семьи, связи с ними, воспитывать ребёнка, не зная об этом абсолютно ничего. Мои ежедневные, а потом еженедельные срывы определённо повлияли на Дастина. Он был таким тихим и неразговорчивым долгое время. Я обратила на это внимание, только когда меня вызвали в школу из-за драки, хотя это с натяжкой можно было так назвать: трое против одного. У него были серьёзные проблемы с одноклассниками о которых он не говорил, боясь, что это меня расстроит, и я буду плакать ещё больше. Это было поводом задуматься о своём ментальном состоянии и возможности подпортить своим поведением психику Дастина, говорят дети очень чувствительны и часто принимают всё на свой счёт. Я пошла к психологу, чтобы, наконец, забыть Хьюго, и это помогло, как видишь, я говорю о нём долго, но и слезинки не проронила. Он в прошлом, ему нет места в нашей с Дастином жизни. Сейчас сеансы проходят намного реже и они короче, чем раньше, потому что теперь, когда мне стало лучше, я и сама вполне могу справиться со своими мыслями и чувствами, в крайнем случае использовать кошек. Мне посоветовали завести парочку, чтобы они служили эмоциональной поддержкой. Пока живёшь с нами бери и гладь, если что-то тревожит, помогает лучше этой дряни. — Клаудия указывает на сигарету в руке, чей кончик дотлевает. Пока женщина говорила, можно было успеть сделать ещё несколько затяжек. — Тем не менее, сейчас Вы курите. — Эдди уже давно распрощался со своей дозой табачной отравы. — Да. Не знала, заговоришь ли ты со мной при других обстоятельствах. — Клаудия усмехается, закидывая окурок в открытый бак. — Ты почему-то меня сторонишься, хотя, для справки: я не кусаюсь. — Простите. — Мансон пристыженно отводит взгляд. — Всё в порядке, дорогой. — успокаивает миссис Хендерсон. — Просто знай, что я рядом, если понадобиться помощь или простой разговор по душам. Друзья Дастина — мои друзья. Я никогда не сомневаюсь в его выборе, поэтому не надо думать, что я буду против вашего общения, только из-за твоего внешнего вида, молодой человек. Ты — хороший парень, так что не стесняйся обращаться. Мансон кротко кивает, осмеливаясь-таки поднять взгляд на женщину. Клаудия направляется обратно к дому, жестом поманив за собой Эдди. Парень тяжело вздыхает, последний раз за день созерцая грузные копны туч и ощущая потоки ветра, настойчиво путающиеся в волосах и обдающие оголённую кожу прохладой, и следует за миссис Хендерсон. Может, стоит именно у неё спросить об Эбигейл? Теперь она кажется не такой уж и жуткой. Печально осознавать, что у неё нет никого, кроме Дастина, особенно когда он был впутан в ужасную историю с Изнанкой, во время которой мог запросто распрощаться с жизнью в любой момент. Что бы с ней было, если бы всё закончилось не так радужно?